Глава 51 (1/2)
2 января 1997 год, Малфой Мэнор
Противный скрип вырвал ее покрытое тенью сознание из обрамляющей пелены.
— Привет, грязнокровка.
Мерзость. Похоть. И животный интерес.
— Прости, я слегка задержался, — благоговейно выдохнул Фенрир, вновь заполняя ее клетку звоном загрубевшего металла. — Ты доставила мне своей выходкой немного неудобств, — продолжал говорить вибрирующий голос, — но я не злюсь, — он сделал паузу, и все пространство в один миг заполнилось звенящей гнилью, — ведь ночь — время чудес, — закрываясь вместе с ней внутри, пробормотал он. — Поэтому, уверен, ожидание будет оправдано.
Шумно затянувшись воздухом, Сивый наклонился к ней.
Гермиона даже не предприняла попытки встать или хотя бы сдвинуться. Ее все еще уязвленное сознание было не способно на сопротивление после двух пыток Круциатусом, ужасной легилименции и вынужденного вторжения трех — нет, четырех — оглушительных потоков чужих чувств.
Кажется, ей удалось поспать, или же время навсегда исчезло из ее заплывшей памяти, или же она все еще витала в одном из миров — нет, — мир был один; и в этот миг она лежала вместе с Драко, утопая их переплетенными телами в мягких сладко пахнущих цветах; это был май; и солнце нежно целовало ее плечи вместе с Драко; и ощущались лишь покой, любовь, забота и уют.
В ее измученную плоть не вбивались волны отвратительной похабной одержимости; с ней рядом не склонялся пес, который предвкушал, который медленно готовился с помощью несопротивляющейся оболочки удовлетворить не только свой животный интерес.
Всегда одно и то же. Самый быстрый, примитивный путь.
В какой момент становилось опасно?
Пять? Может быть, семь? Восемь? Двенадцать?
— Я люблю маленьких девочек, — облизнувшись, прошептал Сивый с наслаждением. — Жаль, ты не попала ко мне в руки на пару лет раньше.
Сможет ли хоть одна когда-нибудь почувствовать рядом с любым из неизвестных безопасность?
Удовольствие. Он был доволен. Очень. И он был нетерпелив.
Опустившись на колени рядом с ней, Фенрир протянул руку.
Его ладонь коснулась плеча Гермионы, и одним взмахом он ее перевернул на спину.
Растягивая удовлетворенную ухмылку, он вперил в нее взгляд.
Животное. Он был животным — мерзким, гадким и бесчеловечным.
Медленно поведя пальцами вниз, Сивый принялся скользить по телу Гермионы.
— Нравится? — прохрипела она едва слышно, привлекая поглощенную расширенным зрачком сетчатку. — Тебе нравится власть?
Укол распространившегося раздражения; едва заметная обида; злость и… интерес.
Придвинувшись вплотную, он остановился в миллиметре своим вдохом от ее скривившихся от его вони губ.
Замерев, он поднял руку вверх и запустил ее в разметанные кудри.
— Даже не думай, что ты умнее меня, грязнокровка, — выдохнул он, опаляя мерзким запахом ее лицо, и, отстранившись в один миг, порвал на ней рубашку.
Скалясь, он коснулся ее живота, и Гермиона едва удержала рвущуюся рвоту от поднявшейся по пищеводу желчи.
— Твой запах свел меня с ума, грязнокровка.
Наклонившись, он навис над ней и гадко ухмыльнулся.
Вцепившись взглядом в кружево у нее на груди, Сивый в который раз самозабвенно облизнулся и кинулся вниз.
Сомкнув клыки вокруг тончайшей ткани, он с блаженством зарычал и, резко дернув головой, сорвал ее с Гермионы.
Едва поморщившись от жгучей боли, она вперилась размытым взглядом в потолок.
— Я хочу почувствовать его без всех этих смердящих тряпок.
Выплюнув в сторону оставленное кружево, Фенрир избавил ее от ошметков порванной рубашки и обхватил застежку ее брюк.
Почувствовав, как он сдернул их по ногам вместе с бельем, носками и старыми туфлями, Гермиона задержала вдох.
Она должна была пытаться вырваться или хотя бы постараться закричать, но она знала, что не сможет, и она знала, что ее измученное тело больше не способно подчиняться ей.
Ощутив холод, так отчетливо граничащий с контрастом жгучей похоти и наслаждения; созданного миража, который не мог стать той самой властью; опьяненности — слегка подобно той, которую немногим раньше ощущала Гермиона, — она выпустила свой задержанный до боли вдох.
— Ну что, грязнокровка? — опустив ладонь на бедро Гермионы, он пропел. — Все еще считаешь себя умнее меня?
Вновь наклонившись к ней, Сивый уткнулся в ее кожу и, со свистом втягивая кислород, заскользил вверх.
Его нос не спеша двинулся от колена по бедру, пока свободная рука с силой вжимала ногти во вторую ногу.
Ты уникальная… Ты знаешь…
— Это обидно, правда? — чувствуя мерзкую слюну на своей коже, выдавила Гермиона глухо. — Обидно, что кто-то имеет привилегии, когда их нет у тебя.
Связана, оглушена, застигнута врасплох.
— Уверен, сейчас ты заговоришь иначе, грязнокровка, — прорычал Сивый, оторвав лицо и приподнявшись.
Вперив ладонь сбоку от Гермионы, он навис над ней и, усмехнувшись, потянулся вниз.
Она бы не смогла определить, что было отвратительнее: его вид, уставившийся на нее гадким оскалом, или внутренность его гниющих чувств.
Торжество и предвкушение — в который раз и снова; возбуждение — до боли; и всегда — животный интерес.
Раньше ей казалось, что во всем можно отыскать плюсы. Ведь если так произошло — значит, так было нужно.
Для чего-то. Почему-то. И зачем-то.
Но зачем? Ответ не прозвучит никогда вовремя — вернее, в это время.
Ответа не было, он исчезал.
Но в этот миг ее самой большой удачей был отсутствующий в темнице туалет.
— Ах ты сука! — прорычал Сивый, кинувшись вперед.
Со всей силы полоснув по щеке Гермионы, он заставил ее голову удариться о пол.
Почувствовав жгучую боль на обнаженной груди, она вскрикнула — но этот крик едва ли смог пробиться сквозь барьер глухого хрипа перенапряженных связок.
Теплая кровь стекала вниз, пока холодное пространство клетки обдувало мокрые следы у нее на ногах.
— Какого черта ты здесь делаешь? — прогремел низкий баритон, заставивший Фенрира вскинуть свою морду.
— Северус, — протянул он. — Я не люблю делиться, — обдавая ее волнами струящегося гнева, раздражения и жажды — жгучей жажды власти, — Сивый прошипел. — Поэтому тебе лучше оставить нас.
Противный скрип в который раз проехался по ее слуху, и до ее обоняния донесся как всегда древесный вздох.
— Убирайся, — выплюнул Снейп, схватив за шкирку Фенрира и оттащив его от Гермионы.
— Решил забрать все сладости себе? — оскалился он, стряхнув руку.
— Темному Лорду она больше не нужна, — выплюнул Снейп. — Проваливай отсюда.
Ты уникальная… Ты знаешь…
— Как жаль, — протянул Сивый нараспев, и в нее вновь вонзились животный интерес, похоть, желание и мерзость; злость, неудовлетворение и…
Одержимость.
Ты уникальная…
Одержимость.
Ты знаешь…
— Уверен, мы еще встретимся, грязнокровка, — вибрирующим рыком он не утихал.
— Я сказал — проваливай, — отрезал Снейп, и стук сбитого каблука ударился по барабанным перепонкам.
— Я найду тебя по запаху, не сомневайся, — звуча все приглушеннее, голос шептал.
Одержимость.
— Тебя и всю твою семью, — оставив свой последний штрих, шепот исчез.
Как только звук закрывшейся двери где-то неподалеку растворился, Снейп негромко выругался и шагнул к лежащей Гермионе.
Бросив мимолетный взгляд на ее обнаженный вид, он достал палочку и быстро ей взмахнул, заставив лужу под ногами испариться.
Заполнив шорохом пространство, он поспешно снял с себя длинную мантию и, опустившись вниз, накрыл ею всю нижнюю часть Гермионы.
— Вулнера Санентур, — направив древко на ее запачканную в крови грудь, протянул Снейп.
Наверное, стоило бы смутиться, что ее профессор видит ее голой, но Гермионе было наплевать.
Рядом с ним — она была уверена — она могла чувствовать себя защищенной.
Он всегда ей помогал, и она никогда не знала — почему?
Когда покалывание от вновь стянутой кожи начало утихать, Гермиона заторможенно перевела взгляд на его сосредоточенный вид.
Убрав палочку в карман, Снейп сдвинул мантию наверх и прикрыл ее грудь.
Что-то невнятно прошептав, он вытянул ладонь, и в его руку моментально приземлились две вспорхнувшие из ниоткуда склянки.
Откупорив одну из них, он обратил на Гермиону свои веки.
Его лицо — конечно же, как и всегда — было суровым, нечитаемым и жестким; его эмоции — неясными; его смотрящие глаза — одна лишь тьма. Но ей казалось, что внутри, где-то, быть может, совсем в глубине или наоборот, быть может, на поверхности — настолько, что никто не хотел видеть этот знак, ведь это было бы слишком легко, слишком прозрачно, очевидно — скрывался ужасающий букет прекраснейших цветов, которым некогда смогли лишь задохнуться легкие.
Быть может, там цвели однажды альстромерии. Быть может, в один миг красочный амариллис оказался уязвлен. Багрянник — что, если его размашистые ветви без предупреждений незаметно разрослись? Что, если кипарисы затерялись в хрупких тканях — в одну осень?
— Пейте, — приподнимая ее шею, он сказал.
Когда она с трудом сглотнула оба зелья, Снейп убрал пустые баночки в карман.
Пытаясь что-то отыскать, он принялся ощупывать сюртук и спустя несколько секунд вынул кольцо, мгновенно прояснившее мутнеющие взоры.
Взяв ее обессиленную руку, он надел на палец змейку.
— Драко… — едва слышно выдавила Гермиона, натыкаясь на шипящий вздох.
Что-то невнятно пробубнив себе под нос, Снейп наклонился ближе.
Скользнув ладонью за спину, он неспешно ее приподнял и запахнул полы своей широкой мантии.
Потянув за собой, он принялся вставать, попутно подхватив ее расслабленные ноги.
Ей стоило схватиться за него, чтобы облегчить их подъем, но все, что Гермиона смогла сделать, — лишь уткнуться носом в его грудь.
Резкий хлопок заставил ее вздрогнуть и сильнее вжаться в Снейпа.
— Забирайте ее и убирайтесь отсюда, мистер Малфой, — глухой вибрацией под ее ухом он проговорил, и Гермиона ощутила их движение.
Спустя секунды тишины чересчур громкие шаги раздались молниями по вискам, и чьи-то пальцы обхватили ее тело.
— Кто? — звериным рыком в один миг заполнил всю темницу разъяренный голос.
Чьи-то пальцы потянули ее на себя, и Гермиона тут же оказалась в вихре запаха сандала с кедром, запаха весны, запахов звезд и навсегда струящейся по венам веры.
— Драко… — выдохнула она, зарываясь в свой любимый аромат.
Почувствовав, как он прижал ее к себе, она слегка дрогнула уголком иссохших губ.
— Сивый, — выплюнул Снейп. — Убирайся, Драко.
— Ее палочка…
— В кармане. Уходи.
Схватив ее расслабленное тело крепче, он едва склонился вниз и прошептал: «Задержи дыхание, цветочек» ровно за секунду, как скрутивший ее органы рывок унес их прочь из ледяной темницы.
Содрогнувшись у него в руках, Гермиона ощутила рвотные позывы, и в этот раз была не в силах их сдержать.
Все выпитые зелья Снейпа оказались на полу, забрызгав его мантию и Драко.
Все еще прижимая к себе Гермиону, он упал вместе с ней на колени вниз, попутно их избавив от остатков жидкости и желчи очищающим заклятием.
Не говоря ни слова, Драко все еще крепко держал ее, пока она не перестала биться в спазмах.
Обессиленно обмякнув в его пальцах, Гермиона ощутила, как скрывавшая ее нагое тело мантия сместилась, оголив исполосованную грудь и приоткрыв запачканные бедра.
Она радовалась в этот миг тому, что ее веки опустились; она радовалась, что ее зрачки были не в силах отыскать затихший вид. Она не выдержала бы его смотрящих глаз, в секунду распаляющих своими замерцавшими отсветами жгучее пламя; она не выдержала бы тонущее в потоке мрака навсегда утратившее блески серебро.
— Что он сделал с тобой?.. — его голос еще ни разу не являлся к ним в дуэт с подобной краской; этот тон; этот неясный тембр был ей незнаком.
Грубая ткань скользнула ниже, но остановила свой начатый путь.
— Позволь… — срывающимся шепотом — почти неслышно — вновь пробормотал все тот же неизвестный звук. — Ты позволишь осмотреть себя? — едва дотрагиваясь до плеча, выдохнул Драко.
Его руки дрожали, когда он прикасался к ней.
— Я позову целителя, — не утихал глухо звучащий бас. — Целительницу, — он исправился поспешно. — Ты позволишь?
— Он не успел, — выдавила она через силу, заставляя влажные трясущиеся пальцы замереть.
Ровно два потерявших время счета в комнате не слышался даже малейший шорох, прежде чем сдавленное рыдание вырвалось из груди Драко, и он прижался к ее телу лбом.
— Гермиона, — всхлипнул он, и все ее оставленные части, потерявшие немногим раньше вес, отяжелели, отмерли, налились вязью, стягивающей остановившуюся кровь. — Прости меня. Прости меня, — безостановочно шепча, не унимался Малфой.
Все кости, раскрошившиеся несколько часов назад; все связки, надорвавшиеся ранее, в эти же мгновения срослись, сцепились, сжались, заполняя все ожившее тело волной пылающего раздражения; горящего клубами обжигающего пара гнева; ярости и злости.
Как посмел он выбрать для ее впервые сказанного имени этот далекий странный незнакомый голос? Как посмел он отобрать этот момент?
Как мог он вновь заставить ее веки так нещадно разорваться? Как мог он вновь разрушить их едва стоящий хрупкий дом?
— Я устала, Драко, — выдохнула Гермиона.
Заикаясь в своих вздохах, Малфой приподнялся, что-то тихо бормоча, но эти буквы не смогли затронуть ее слуха.
Его руки все еще тряслись, его ладони были мокрыми, и он откинул ее волосы с остывшего лица.
Она смотрела вверх. Куда-то, может быть, на звезды. Может быть, они скрывались где-то там — за потолком, за камнем многолетней Башни, где-то вдалеке на темном небе. Может быть.
— Я грязная, — почувствовав, как Драко потянул ее наверх, пробормотала она хрипло, и его смиренный образ холодно застыл, явив в который раз забытое произведение, некогда светлую скульптуру, на которую никто отныне и навеки не смотрел.
— Что? — переспросил он тихо, оставаясь на коленях.
Заторможенно моргая, Гермиона медленно перевела зрачки на смятую сместившуюся ткань, все еще не взглянув на Драко.
— Мне нужно помыться.
Чересчур громкий — его тихий — выдох потерялся в ее спутавшихся прядях. Грязных. Как она.
— Конечно, — и снова этот тон. — Я могу пойти с тобой? — и снова этот тембр. — Можно… Можно помочь тебе? — Ей так хотелось, чтобы этот голос замолчал. — Можно я помогу?
Он поднял ее на руки — опять, — прижав плотнее мантию; укутав Гермиону.
В этом не было смысла — ванная находилась в двух шагах, — но его ноги шоркали по полу; его ноги так неимоверно долго шли.
Он опустил ее на край.
Холодный бортик.
Он снова что-то прошептал, и за ее спиной послышался шум брызжущей воды.
Она смотрела вниз. Вернее, ее взгляд никак не жаждал проясняться — но в этот момент ей не хотелось его прояснять.
— Можно? — едва дотронувшись, прошептал Драко. — Я могу прикоснуться? — смыкаясь на древесном запахе у нее на плечах, спросил он осторожно — чересчур; участливо и аккуратно — слишком. — Могу я снять ее?
Он снял. Кажется, спустя несколько секунд, так и не взявших в себя ее молчаливого ответа.
— Я хочу пить, — почти не шевеля языком, сказала Гермиона, и стоящий образ у ее опущенного взора вновь что-то неслышно пробормотал.
А может быть, это лишь ее слух был не способен его слышать. Может быть, наоборот — он оказался опять чересчур.
Дрожащая рука медленно поднесла прохладное стекло к ее губам, и Гермиона так же не спеша сглотнула.
У этой жидкости опять был травянистый горький привкус. Может быть. Совсем чуть-чуть.
Но ей была понятна эта тайна.
Пальцы — бледные, трепещущие — отняли пустой стакан, как только она осушила его.
— Еще?
— Нет, — отрезал ее проясненный голос.
Кажется, Драко кивнул, но ее веки все еще были обращены лишь вниз; прямо сейчас она смотрела на его измявшиеся брюки.
Должно быть, он устал.
— Можно… — и вновь этот до боли приглушенный тембр. — Можно я помоюсь вместе с тобой?
Задержав свой несовершенный вдох, Гермиона разомкнула губы.
Комната, всего лишь пару дней назад — сколько веков на самом деле навсегда бесследно испарилось? — в которой так отчетливо витали ароматы нежности и мускуса, сандала с кедром и жасмина самой теплой ледяной зимой, мгновенно потускнела, окончательно померкла и в одну секунду взорвалась, без жалости забрав последние отсветы в порванной сетчатке.
Их невыносимо шаткий дом не выдержал ветров.
Она не стала отвечать — ей было нечего ответить.
Бойся своих мечт; бойся своих желаний.
Ей хотелось бы узнать, который сейчас час.
Она хотела бы запомнить на все предстоящие — немногочисленные — дни момент, в который осознание бегло прочитанных однажды слов наконец прикоснулось к ее уязвленному сознанию.