Глава 24 (2/2)

Сдавленно рыча, Драко оторвался от нее, приподнимаясь.

Не шевелясь и не пытаясь прикрываться, Гермиона полностью раскрылась перед ним.

Не сводя глаз с ее лица, он опустил ладони вниз к распахнутому почти полностью халату и запахнул его, подвязывая крепче.

Опираясь на одно колено, Малфой подал руку ей, помогая встать.

Стоя на ногах друг напротив друга, они снова оказались в электрическом разряде, что не запускал ни один ритм.

— Завтра после обеда мы пойдем в Выручай Комнату и попробуем применить что-нибудь из того, что описано в дневнике, — безапелляционным тоном заявила Гермиона, вцепившись в раскаленные зрачки.

— Нет.

— Я сказала «да».

Малфой поднял бровь, смотря на нее с издевательским отсветом.

— Неплохо, милая, — усмехнувшись, сказал он, — но подобные вещи работают исключительно в паре с угрозой.

— Мечтаешь о шантаже?

— Тебе лучше не знать, о чем я мечтаю, — сверкнув на нее ртутным ядом, он хищнически улыбнулся.

— Завтра, — отчеканила Гермиона. — Завтра после обеда я жду тебя у Выручай Комнаты.

— Я не приду.

— Придешь.

Драко снова усмехнулся, убирая ладони в карманы брюк.

— И по какой же причине я внезапно сделаю это, если говорю, что не приду? — расслабленно смотря на Гермиону, что пылала злобой, протянул он, распаляя ее больше.

— Потому что я прошу тебя об этом, — сточенным клыком она вцепилась в бьющуюся вену, выпуская кровь робкими буквами, струящимися в тишине.

Улыбка стерлась с онемевшего лица, заставив его обернуться кем-то, кто ей до этих дней был так малознаком.

— Запрещенный прием, Грейнджер, — оглушенным шепотом произнес Малфой.

— Ты не оставил мне других.

Сократив небольшой промежуток между двух едва стоящих тел, Гермиона оказалась около него вплотную.

Поднося свою ладонь к его груди, она нежно прислонилась, оставляя след.

— Пожалуйста, — ища его горящий свет, что был прикрыт зажмурившимся веком, вновь пустила споры Гермиона.

Шумно втянув воздух через нос, Драко сжал челюсть, напрягая желваки.

— Пожалуйста, — уткнувшись носом в его грудь, снова выдавила Гермиона.

— Как давно? — заставив ее свести брови, хрипло он спросил. — Как давно ты держишь его на моей шее? — раскрыв два сияющих зрачка, к ней обратился Малфой. — Как давно ты знаешь, что он там?

— В твоих руках такой же, Драко, — едва слышно ответила Гермиона, погладив его по груди. — Прошу, приди завтра после обеда в Выручай Комнату.

Он склонил голову к ее, опершись лбом о влажную макушку.

— Пожалуйста.

Отрываясь, он обхватил пальцами ее подбородок, поднимая вверх.

Наклонившись еще раз, Драко прижался теплыми губами к ее лбу, оставив поцелуй.

— Спокойной ночи, Грейнджер, — обдав горячим эвкалиптом кожу, Малфой шагнул назад, мгновенно исчезая в дымной тьме.

***</p>

— Ты все еще приглашаешь меня к себе? — опускаясь рядом с ней, спросила появившаяся Джинни.

Оборачиваясь, Гермиона проглотила кусок вафли, что жевала до ее прихода.

— Конечно, — ответила она. — Можем пойти ко мне, как только закончим с завтраком.

Облегченно улыбнувшись, Джинни принялась накладывать еду.

Джинни Уизли всегда в ее сознании была расплывчатой фигурой.

Как будто кто-то так и не настроил фокус на ее лице, когда направил линзу.

Даже сняв свое кольцо и ощутив летящие порывы, Гермиона так и не смогла ее для себя до конца определить.

Не было принятия или внезапного желания отвергнуть; не было ясности и не было нужды.

Единственный отчетливый поток, что она уловила, был, как и ранее известный, вспомогательный для жизни элемент, которым в ее мире ощущалась Гермиона.

— Alea est jacta, — шагнув в пространство Башни, она закрыла дверь.

Присаживаясь в кресло, Гермиона указала подруге на диван.

— Как твои дела? — заламывая пальцы, поинтересовалась Джинни спустя несколько секунд неловких взглядов в тишине.

— Все хорошо, спасибо. Как ты?

— Все хорошо, — моментально отозвалась она.

Тяжело выдохнув, Гермиона ощутила жжение в руке.

— Джинни…

— Мне больше не к кому пойти, Гермиона, — надломленным голосом обратилась она. — Я не знаю, кому еще я могу рассказать об этом. Мне нечего рассказывать, мне просто… Я больше не могу жить с этим одна.

— Я понимаю, — отозвалась Гермиона.

— Конечно, ты понимаешь, — тихо усмехнулась Джинни. — Ты всегда всех понимаешь.

Проложив морщинку между каштановых бровей, Гермиона вглядывалась в гостью.

— Я не знаю, что произошло с тобой, Гермиона. Я не знаю, почему ты внезапно изменилась и отдалилась от всех, но я думаю, что у тебя была на то причина, — заявила Джинни. — Ты никогда ничего не делаешь без причины, поэтому я уверена, что она есть, — сверкнув карими бликами, отрезала она. — Я не стала спрашивать у тебя, потому что думала сначала, что ты сама со временем расскажешь, но время шло, и ты не говорила, — сглотнув, младшая Уизли грустно улыбнулась. — А потом я вспомнила о том, что ничего на самом деле о тебе не знаю.

Гермиона дернулась, смотря на Джинни и ощущая в своих пальцах лед.

— Какой у тебя любимый цвет? Почему ты была влюблена в моего брата на четвертом курсе? Почему ты никогда не говорила о себе? Почему ты каждый раз поддерживала Рона, Гарри и меня, но ни разу не просила этого себе? — не прерывая звук, расспрашивала Джинни. — Ты любишь читать, но я не знаю ни одной твоей любимой книги. Я никогда и не хотела эту информацию узнать, — сделав паузу, она чуть ближе подалась вперед. — Я даже не думала о том, чтобы спросить. Я не хотела этого.

С непроницаемым лицом, моргая и выслушивая Джинни, Гермиона наблюдала за ее печальным монологом.

— Я единственная девочка в семье, ты знаешь это, — переведя дыхание, продолжила она. — Когда Рон подружился с Гарри и с тобой… Когда я поняла, что Гарри… Гарри нравится мне, — сорвавшись на последней гласной, выдавила она, — я поняла, что я хочу дружить с тобой. Во-первых, потому что ты дружила с Гарри. А во-вторых, потому что ты тоже была девочкой. Ты была девочкой, и ты должна была меня понять, — расплескивая волны, тараторила метавшаяся на диване Джинни. — Я сама никогда не была той самой «девочкой», которыми принято называть детей нашего возраста. Я все-таки выросла с братьями, — растянув уголки губ, вставила Джинни. — Но я все равно хотела этого. Я хотела подругу, которая бы поняла меня. Я хотела подругу, с которой я смогла бы обсудить именно то, что я могла бы обсудить только лишь с ней, — затихнув, она наклонилась ближе. — И вот появилась ты. Но даже ты не стала той, кого я представляла в своих мыслях, — сцепив пальцы, сказала она. — Тебе нравились книги, и ты была занята исключительно Гарри и Роном. Ты была мила со мной, когда мы виделись, но даже не пыталась подружиться со мной ближе. А я хотела, — поджав губы, дополнила она. — Я хотела, чтобы со мной дружили. И еще я хотела, чтобы со мной дружил Гарри, — моргнув два раза, выдохнула Джинни, — но он дружил с тобой.

Чьи-то щупальца опять ползли по коже Гермионы, заставляя ее неподвижно ждать.

— Я думала, вы нравитесь друг другу, — отрезала Джинни. — Пока не поняла на Святочном балу, что тебе нравится мой брат, а Гарри… Гарри целовал Чжоу Чанг, — рваный смешок вырвался из ее горла. — Годрик, я чуть было не прокляла ее, когда узнала… Но потом, — сглотнув, она снова вперилась в смотрящий облик, — потом я начала осознавать, что, кажется, он тоже… Он тоже мог влюбиться в меня.

На ее руках напряглись вены.

— Ты больше не была угрозой для меня, — сказала Джини, — и ты тоже влюбилась. Я думала, что, наконец-то, мы могли бы стать именно тем, чем я с первого взгляда на свой шанс хотела стать, — откидываясь назад, она скрестила ноги. — И мы общались, — судорожно закивав, пробормотала Джинни. — За прошлый год ты стала моим другом, Гермиона, — ища расплавленный янтарь, изрекла она. — А потом все снова запуталось и изменилось. Я получила то, чего хотела, а ты вернулась совершенно другим человеком, на которого мне было некогда смотреть, пока моя мечта существовала в жизни. И… — запнувшись, она осеклась. — И когда я смогла оправиться и оглянуться, я поняла, что… все всегда было не так. Я всегда была ужасным другом для тебя. Вернее, — опуская голову к ногам, поправила она, — я не думаю, что хоть когда-то была другом для тебя.

Возвращая глаза на подругу, Джинни попыталась выдержать ее холодный взгляд.

— Я начала дружить с тобой только для собственной выгоды, — тихо сказала она. — Я… Возможно, тогда я не до конца понимала это или это было для меня совсем не важно, но сейчас… Сейчас, это стало важно для меня.

Гермиона медленно моргала, продолжая слушать остывающий рассказ.

— Я поняла, что ты мне не расскажешь, почему ты изменилась. Я поняла, что мне не стоило от тебя ждать подобных слов, ведь ты не стала бы об этом говорить с тем человеком, кто никогда не спрашивал у тебя о тебе.

Столкнув две радужки, что догорали, Джинни стиснула ладони в кулаки.

— Прости меня, Гермиона.

Продолжая изучать веснушчатую кожу, Гермиона молчала, глядя на нее.

Ей было нечего ответить на эту попытку исповедаться.

Гермиона с самого начала видела ее стремление приблизиться к себе в надежде подобраться к Гарри.

Она знала, что такое не иметь друзей, поэтому была ей другом в те моменты, что могла.

Гермиона никогда не видела в ней отрицательного персонажа. И ее слова не стали шоком, потрясением или раскрытием закрытых век.

Гермиона и так все это знала.

Но услышать это от ее лица — все равно ощущалось иначе.

— Почему ты пригласила меня? — спросила Джинни.

— Я знала, что тебе нужен кто-то, — едва слышно ответила Гермиона, замечая потускневшие глаза. — И еще я знаю, что твои попытки сделать больно Гарри не венчаются успехом, делая больно теперь не двум, а трем. Почему ты встречаешься с Дином?

— Я нравлюсь ему.

— Но он не нравится тебе.

— Нравится, — тут же возразила Джинни.

Гермиона выжидающе смотрела на отбивающую стук старой туфлей.

— Он хороший, — пробормотала она. — Он говорит мне, что я красивая. Он зовет меня гулять и покупает мне сахарные перья. Он спрашивает о моих любимых цветах и хочет провести рождественские каникулы вместе, если мои родители разрешат.

— Но он не Гарри.

Рыдание вырвалось из сжатых губ, заставив Джинни содрогнуться.

— Почему ты поступаешь так с ним?

— Потому что мне больно! — сквозь зубы выплюнула Джинни, безуспешно попытавшись подавить потоки слез. — Потому что я хочу, чтобы больно было Гарри. Потому что я хочу, чтобы он смотрел на то, чего он сам лишил нас. Потому что я хочу сделать ему больно. Я так этого хочу, — задыхаясь в своих всхлипах, отчаянно она кричала.

— Ты причиняешь вред не только Гарри, Джинни, — ровным тоном вставила Гермиона. — Ты причиняешь вред тому, кто доверился тебе и продолжает верить.

— Я знаю, — содрогаясь, выдавила Джинни. — Но я не могу остаться одна.

Наблюдая за плачущей и отравляющей своими солями чужие жизни подругой, Гермиона думала лишь об одном приколотом гвоздем на ее ранах человеке.

Смогла бы она поступить с ним так же?

Смогла бы на его глазах использовать того, кто ей беспрекословно верил и желал?

Смогла бы взять чужую душу и перетереть, играя с ней и делая броски?

Смогла бы чувствовать на себе руки, что не снимали бы весь верхний слой ее горящей кожи?

Смогла бы вдохнуть запах не сандала с кедром обжигающей зимой?

Смогла бы видеть каждый раз не серебро в глазах стоящего напротив?

Смогла бы сделать ему больно, надавив на раны вновь?

Смогла бы окончательно добить?

Смогла бы отобрать у него веру?

Никогда.

Пусть лучше она будет всю оставшуюся жизнь стоять безликим силуэтом в одиночестве и в темноте, чем причинит ему намеренно так много боли.

Пусть лучше она навсегда останется одна, чем будет ощущать не его тело рядом.

Пусть лучше ее жизнь закончится сейчас, чем будет длиться неизвестной верой в ту любовь, что никогда для нее не произойдет.

Но она понимала Джинни.

Каждый справлялся со своей болью так, как мог. И каждый был вправе это для себя решать.

Кто она такая, чтобы говорить о праведном или моральном ориентире?

Кто она такая, чтобы осуждать?

— Я знаю, что ты считаешь меня мерзким человеком, — вытирая рукавом мантии свое лицо, проговорила Джинни.

— Я не считаю тебя мерзким человеком, Джинни. Ты сама вправе решать, как тебе жить.

— Я не хочу причинять вред Дину. Я не хочу использовать его.

— Но перестать ты тоже не можешь, — устало выдохнула Гермиона.

— Не могу, — поджав губы, согласилась она. — Я приглашу его в Нору на рождественские каникулы, — решительно заявила Джинни. — Там будет Гарри. Я знаю, он будет там. И если после этого… Если даже в этом случае он ничего не сделает, — запнувшись, она глубоко вдохнула, задержав дыхание. — Если он даже не поговорит со мной… Я откажусь.

— Оставишь Дина?

— Нет, — блеснув зрачками, ответила Джинни. — Я сделаю все возможное, что есть у меня в силах, чтобы его полюбить.

— Джинни, — глухо протянув ее имя, обратилась Гермиона, — ты еще так юна. Уверена, у тебя все будет хорошо.

— Ты тоже юна, Гермиона, — возразила она. — Почему же ты не говоришь, что все хорошо будет и у тебя?

Сглатывая сухой воздух, она подняла уголки губ.

— Конечно, будет, — заставив свой голос не дрожать, сказала Гермиона.

— Я знаю, что я больше не заслуживаю этого, но… Если ты захочешь поговорить, я всегда готова выслушать тебя.

— Буду иметь в виду, — кивнув, она заставила себя улыбнуться.

— Думаю, мне пора идти, — в последний раз махнув ладонью по лицу и стерев влагу, заявила Джинни.

Поднявшись на ноги, она предстала перед Гермионой, что тоже начала вставать.

— Спасибо, — опуская пальцы на ее запястье, поблагодарила Джинни. — Спасибо, что выслушала меня.

— Все будет хорошо, Джинни.

Замирая догоревшим взглядом на ее лице, она всмотрелась в помутненный омут.

— Да, — прозвучав как истинная ложь, присоединилась Джинни. — Все будет хорошо.

Закрывая дверь и оставаясь посреди гостиной, Гермиона начала отсчет.