Глава 3 (2/2)

Она не прекращала завывать и содрогаться, даже когда ее окликнул Малфой. Она вообще не замечала ничего, кроме своей невнятной и необъяснимой для него агонии.

В нее как будто кинули проклятие.

В нее как будто запустили Круциатус.

Он видел это слишком часто, чтобы подобного не различать.

— Грейнджер, что с тобой?

Он делал это слишком часто, чтобы не броситься к ней и не взять дрожащую фигуру в свои онемевшие от визга пальцы.

Драко склонился над ее ходящим ходуном и оглушающе кричащим телом, но она даже не заметила его, сидящего у ее ног.

Она рыдала, корчилась и задыхалась.

Что, блять, она там делала за этой каменной стеной?

— Грейнджер, что случилось? Что мне сделать? Что с тобой?

Он в панике пытался развернуть ее лицо и оглядеть свернувшуюся тушу, ища причину ее приступа и то, как это можно прекратить.

Она внезапно замерла и распахнула веки, заглядывая без ошибки прямо в его затонувшие в бессвязном замешательстве глаза.

— Как… Как ты терпишь это? — она сомкнула свою ледяную и дрожащую в бессилии ладонь на его держащим ее запястье.

Драко непонимающе свел брови на своем лице.

— Что?

— Как ты терпишь эту боль? — прошептала она за мгновение, как ее разум рухнул.

Она упала на его руках, расслабив тело и уйдя в небытие.

Малфой мгновенно поднял ее на руки и, все еще не находя ответов на все то, что только что пришлось ему увидеть и местами даже пережить, понес ее в больничное крыло.

Зайдя туда и положив ее на ближнюю кровать, он был поистине хоть в чем-то благодарен его свихнувшейся судьбе.

Помфри спала на стуле в своей каморке и не видела того, кто ей принес, возможно, уже бывшую звезду их лучшего на свете факультета.

Драко со всей своей имеющейся силой хлопнул дверью, выйдя из стерильного пространства, и услышал, как из каморки выбежала та, кто точно обнаружит Грейнджер и сможет ей помочь, если подобное было еще возможно.

Какого хера только что произошло?

Он бросил все свои составленные планы на явившуюся в темном замке ночь и медленно побрел обратно в спальню, решив вернуться на восьмой этаж потом.

Он благодарен Белле и природной окклюменции, что оказалась его сильной стороной, за то, что он был награжден подобным даром и сумел его развить и пользоваться идеально.

Драко мгновенно опустил все свои стены и не дал случившемуся чем-то ему помешать.

Плевать, что с ней.

Плевать, что ее уплывающий и нездоровый разум выдал в приступе беспамятства и боли.

Плевать, что только что произошло.

Вернувшись в подземелья, он принял зелье Сна без сновидений и провалился в темноту, заставив эту не имеющую смысла сцену исчезнуть из его болезненно пульсирующей головы.

***</p>

Теперь, когда случившееся снова повторилось, окрасившись в солоноватый и железный вкус, Драко всерьез задумался о том, что Грейнджер для него — очередное проклятое испытание в году, а может, и на финише всей жизни.

Его прикрытый разум медленно воспроизвел все то, что он заставил его скрыть, и в этот раз ему пришлось задуматься и попытаться разобраться.

У Грейнджер был секрет. И очевидно, что не тот, который скрыт за заклинанием его руки.

С ней что-то происходило.

Она кричала про кольцо, когда ввалилась к нему ночью и заметалась в приступе, как это было в первый раз.

Ей полегчало с возвращением кольца на палец, и она пришла в себя — почти мгновенно. Насколько это было при произошедшем для нее возможно.

Кольцо.

Оно определенно сдерживало что-то.

Что-то, что скрывалось в ней.

Было ли на ней кольцо в тот день, когда они встретились в сентябре?

Он не мог вспомнить.

Вероятно, нет, если она, столкнувшись с ним, зашлась в агонии и крике.

Все эти дни, что они были на уроках, подобного не проявлялось в ней.

Неважно, даже если он не обращал внимания на то, что происходит.

Такое он бы вряд ли не заметил.

Такое вряд ли не заметили бы все вокруг.

Что послужило причиной для подобных приступов?

Это был он?

Но почему?

Она спросила: «Как ты терпишь?»

Поверь мне, Грейнджер, тебе нужно было уточнить.

Она имела в виду боль от Метки?

Это она так повлияла на нее?

Пожиратель.

Напавший на нее был Пожирателем, который явно повернулся разумом на Грейнджер.

Что он там говорил?

«Снимай свое колечко, сладкая, и сделай свое дело».

«Ты уникальная, ты знаешь».

«Я чувствую, как ты соединяешься со мной».

Драко мгновенно попытался вспомнить, что он почувствовал, находясь в ее голове, помимо безучастного просмотра сцены, открывшейся внутри.

Тогда он постарался отодвинуть все ее эмоции, чтобы не утопить себя в потоке паники и страха, который был побочным светом от случившегося с ней, и рисковал хлестнуть в него, закрыв собой просматриваемую в тот момент картину.

Но, приложив немалые усилия, он вновь воспроизвел все то, что чувствовал ее заблудший разум.

Там были однозначно страх, смятение и паника, явившие себя достаточно отчетливо.

Но были еще удовольствие, желание и торжество.

Грейнджер вряд ли бы по доброй воле в подобной ситуации была согласна это ощущать.

Так вот оно что.

Эмпатия.

Она почувствовала его боль, что пронеслась через нее цунами. Все то, что он блокировал внутри и с чем давно и безвозвратно примирился.

Что, Грейнджер, не понравилось?

— Малфой! Смотри, куда идешь.

Мне тоже.

— Грейнджер, — раскрыл в улыбке свои зубы Малфой, столкнувшись с фурией, что врезалась в него.

Над ними кто-то насмехался или она действительно его проклятие или урок?

— Куда спешишь? Спасать своих дружков от всех невзгод и трудностей в их жизнях?

Он оглядел ее и не заметил никаких намеков на вчерашний вид или на признаки того, что она упадет в беспамятстве и крике.

На ее пальце виднелось кольцо, которое в прошлую ночь не привлекло его замыленного взгляда.

Серебряная змейка.

Змейка, Грейнджер? Ты полна сюрпризов, дорогая.

Ее пальцы напряглись, когда глаза заметили направленный на руки взгляд.

— Не твое дело, Малфой, — проносясь своими туфлями, что отдавались стуком по его вискам, она ушла, заставив Драко удовлетворенно хмыкнуть и вернуться к мыслям лишь о том, что было для него действительно на данный момент важно.

Нарцисса.

Он не знал, как организовать ее побег без привлечения людей со стороны. Он мог сказать об этом Люциусу, но он пообещал ей, что не скажет.

Больной ублюдок каждый раз пытал ее, даже когда он приносил для него важные известия — лишь потому, что это доставляло ему радость.

Тогда Драко понял, что ему необходимо его обыграть.

Когда его учила Беллатриса, она не поскупилась на уроки разума, что был разрушен ею для нее и восстановлен Драко под ее контролем.

Она не только обучила его всем приемам пыток и убийств вкупе с окклюменцией, она заставила его понять, что все эмоции для него грех. Табу. Непозволительная роскошь.

Волан-де-Морт читал его как детскую книжонку и знал, что как бы Драко ни пытался скрыться своими действиями для него, он делал это в страхе за Нарциссу.

И он пытал ее еще, чтобы огонь в его отчаявшемся псе не догорел и продолжался.

Тогда ему пришлось убить в себе все то, что делало из него человека. Давая себе передышку только с ней наедине.

— Мама, прости меня. Прости меня, что я не смог ничего сделать. Я вытащу тебя, я обещаю, мама. Пожалуйста, немного продержись.

Целители, что приходили к ним после их общих пыток, которые телом переживать пришлось лишь ей, в бессилии качали головами и говорили, что ей нужен отдых и покой, чтобы восстановиться.

Она держала Драко за руку и умоляла. Каждый раз она молила бросить ее и сбежать.

— Я не брошу тебя, мама. Пожалуйста, прости меня. Пожалуйста, прости.

Она умирала. Медленно и разрушительно.

Ее разум и тело не выдерживали того количества пыток, которыми кормил ее Волан-де-Морт.

С каждым разом становилось хуже.

Даже зелья, выписанные ей лучшими целителями, не давали полного эффекта при постоянных повторяющихся пытках.

У него кончалось время.

У нее кончалась жизнь.

Смотря на скорченную в судорогах Грейнджер, Драко мгновенно вспоминал все то, что заставлял свой разум скрыть хотя бы ненадолго.

Он видел и пытал других. Использовал все три заклятия, что в будущем могли заставить его заключиться в Азкабан.

Ирония.

Как будто он бы дожил до подобного момента.

Но он не мог понять, почему, сталкиваясь с ней, он бесконтрольно разрушал свою защиту. Почему в образе измученной лохматой Грейнджер он видел ее крик. Почему в те разы, когда Драко бросался к этой сумасшедшей, он вспоминал отчаянные пытки той, к которой каждый раз он броситься не мог, стоя безвольной статуей и молча наблюдая. Почему в те разы, когда он нес Грейнджер в руках, он чувствовал вкус крови, капающей с ее губ.

Теперь, когда он знал ее тайну, он должен был контролировать себя сильнее около нее.

Ему не показалось, что она подозревала его в чем-то. Он сомневался, что она хоть что-то помнит о той ночи в сентябре, а про вчерашнюю — и так подавно.

Она не станет для него препятствием или помехой. На этом его благородные мотивы кончились по отношению к лохматой голове.

Он унесет ее секреты в ад, откуда ему виднелись вспышки, и будет верить в то, что для него хотя бы чья-то жизнь не станет сделанной ошибкой.

Зайдя в кабинет зельеварения, он приготовился к еще одному бесполезному, отчаянному дню, что станет для него очередным заколотым гвоздем на крышке гроба.