Глава XXVI (Лиза): Маленький большой секрет (1/2)
Серое небо постепенно темнело, скрывая всё уходящий за горизонт тусклый шар. Из приоткрытого окна в палату доносился звук эвакуатора, плавное пищание и гул мотора убаюкивали Лизу, она почти сомкнула веки, как вновь поймала себя на важной мысли: во что бы то ни стало, не засыпать. Сон и смерть приобрели почти равное между собой значение, только в одном случае человек продолжает жизнь, а в другом, наоборот, навсегда прощается с ней и уплывает в неизвестные просторы. Она ничего не помнила, состояние скорее походило на быструю потерю сознания, тело ненадолго сковало, в груди не хватало воздуха. Проезжающие неподалёку автомобили освежили в памяти последнюю прогулку в парке, как проблемы пытались проникнуть через забор и погрузить безопасное место в пучину страданий. Сколько она лежит на правом боку? Час? Два? Время перестало нестись стремглав, теперь оно замедлилось и словно прекратило своё существование. В любой больнице, являясь пациентом, один час тянется целую вечность, если себя нечем занять. Лиза перевернулась на спину и устремила взгляд на дверь палаты. В коридоре то и дело слышались шаги медсестёр, вечером им предстояло раздать пациентам нужные лекарства, поставить капельницы и сделать прописанные врачами уколы. Она была рада видеть кого–угодно, кто откроет дверь и на мгновение избавит от скуки, кроме одного человека – мужа. Его позывы помощи и сострадания скорее являлись чувством вины и стыда за совершённые поступки после выпитой бутылки. Протрезвев, он осознавал содеянное, плакался и просил о прощении, совершенно не понимая о причинённой боли. После таких случаев Лиза получала иммунитет к синякам и ссадинам, чего нельзя было сказать о всё разрастающейся душевной дыре. Любая рана имеет свойство заживать, вскоре и от самого обширного кровоподтёка остаётся маленькое пятнышко, однако раны души никогда не заживают, лишь покрываются тонкой коркой. Когда Лиза вспоминала о пьяных приступах Павла, корка давала брешь и распускала по всему телу накопленный годами гной. Душевная боль превосходила физическую в несколько сотен раз по силе и погружала сознание в состояние безумной тревоги, которая с годами превращалась в полную апатию ко всему живому. Любимый человек показал истинную натуру, хорошо маскируемую и так легко разоблачающуюся обычным спиртом. Полгода после свадьбы Лиза провела в абсолютном блаженстве, она старалась понравится Павлу уже не как девушка на первом свидании, а как примерная и любящая жена. Она всегда дожидалась его с работы и встречала вкусным ужином, плавно перетекающим в страстную любовь. Взаимопонимание царило в их головах и было готово вырваться в любой тяжелый для них момент. Отношения казались обоим сказочными, словно описанными в волшебной книге. Любому волшебству суждено разбиться о серые реалии и впитаться в строчки сказок. Лиза пыталась переубедить себя, что всё наладиться, всё непременно изменится и уже завтра они заживут прежней жизнью. Эта «прежняя жизнь» длилась относительно недолго, вплоть до новой купленной бутылки водки. Любые надежды иссякли и больше не горят тем пламенем, что опаливало душу. Выжженная до земли цветочная поляна с горой чёрного пепелища навсегда осталась где–то в сердце, и редко отзывалась биением на внезапные позывы чувств Павла, которым суждено остаться принятыми извинениями за собственную ущербность.
Блуждающие тени в коридоре внезапно слились в одну большую, кто–то явно стоял у двери и решался войти в палату. В открывшемся проёме показалось хмурое лицо Павла. Он осторожно протиснулся внутрь и замер, когда увидел равнодушный настрой жены. Они молча смотрели друг на друга, Лиза не узнавала в госте своего мужа: он наконец побрился и распрощался с колючей щетиной, вымытые русые волосы переливались от лампы едва заметными, засохшими капельками геля для укладки. Павел держал одной рукой чёрный пакет, другой придерживал норовящий спасть с плеча больничный халат, рукава которого свободно болтались. Тишину нарушил его робкий, неуверенный голос.
– Здравствуй…
Она продолжала молчать, наблюдая за дальнейшими действиями мужа. Он закрыл дверь и медленно, словно чего–то боялся, сел на свободную соседнюю койку, так и не решаясь приблизиться к Лизе. Павел поставил пакет на пол и нервно потёр ладони, тяжело выдохнув через нос.
– Зачем ты пришёл? – тихо спросила Лиза, опустив глаза на перепачканные грязью ботинки в бахилах.
– На улице так вливало… – Павел заметил её переметнувшийся взгляд и попытался объясниться, как она перебила его и задала тот же вопрос.
– Зачем…
– Ты дорога мне, Лиза.
– Правда? – не сдержав нервный смех, покривилась она. – А я дура чего уже надумала, не поверишь.
Павел закусил щёку и покачивал головой, будто с чем–то соглашаясь у себя в голове. Он снова посмотрел на Лизу, прислонив кулак к губам.
– Тебе нечего сказать? – пощурилась она, – Наверное, думаешь, как было бы хорошо прийти сюда и увидеть две пустые койки, да?
– Перестань, прошу…
– Мне вдруг стало интересно, посещают ли твою пьяную голову мысли обо мне? Сейчас ты чувствуешь вину перед о мной, а когда в тебе ноль–пять спирта, ты думаешь о дорогих тебе людях? Ответь, только честно, я просто хочу услышать тебя.
– Я думаю в этот момент только об одном, – отвечал Павел через ком в горле, – ты забыла, почему я начал пить? До этого момента я не притрагивался к водке, и не притронулся бы вообще, если бы не узнал твой секретик…
– Каждый хранит секреты столько, сколько считает нужным, и выдает их тогда, когда приходит должное время.
– Вот как, – он отдалился от Лизы, – а знаешь, если бы у меня была возможность, я бы нажрался прямо здесь, при тебе, и всё ради того, чтобы ты увидела, как важно вовремя делиться тайнами с людьми. Но я не могу, место не позволяет. Ты сама привела себя сюда, а теперь и меня.
– Я не помню, и не хочу вспоминать. Ты пришел навестить меня? Убедился, что со мной всё в порядке, принёс пакет, наверное, с гостинцами. Молодец, позаботился, хоть раз… ты можешь возвращаться домой, надеюсь и я скоро вернусь, а может и нет, может этим человеком будет другой, не имеющий со мной ничего общего.
– Думаешь ты в обычной больнице? – хмыкнул Павел. – А ты выходила в коридор? Там очень интересно, одна женщина бродит вдоль стены и рисует по ней пальцем, а потом вдруг останавливается, тихо хохочет и продолжает чертить невидимую линию. Лиза, ты в психушке. В психушке…
Лиза догадалась об этом несколько часов назад, ещё до появления Павла. После очередной капельницы медсестра оставила дверь открытой, из коридора доносились несвязные и неразборчивые мычания. Не представляющие опасности душевнобольные имели право гулять по больнице. Они слонялись из угла в угол и смотрели в себя, их взгляд подолгу фокусировался на одном предмете, а сами пациенты что–то шептали себе под нос.
– Я знаю, – отвечала она, – но мне нисколько не страшно. Всё, что могло произойти со мной, уже произошло. Вся жизнь сплошной мрак. Встретившись с тобой, я подумала, что всем бедам суждено остаться позади, ведь теперь меня ждёт счастье. Глупая. Глупая!
– Я думал о том же, счастье, все дела, но уже ничего не изменить. Я сижу, как ты бабка из сказки про золотую рыбку, но не с разбитым корытом, а с погасшими надеждами. Поверь, это страшнее.
– Ты говоришь об этом мне?! – Лиза привстала и опёрлась на локоть. – Я не могу поставить свою голову тебе, но если бы так можно было сделать, ты бы посмотрел на мир моими глазами и не захотел бы жить. Паш, ты изменился до неузнаваемости, а прошло всего ничего… что мне ждать дальше?