Глава XII (Лиза): Кораблик? Самолётик! (1/2)
Два килограмма путассу в магазине вышли на сто тридцать два рубля. Лиза хорошо знала вкус профессора, иногда разбавляя меню из макарон и сосисок рыбными блюдами. Она шла к нему в гости и уже думала о том, в каком виде её следует приготовить: в жареном или тушёном. Для получения аппетитной корочки следовало использовать муку, а для тушения как некстати подходили овощи. Иногда Сергей Глебович жаловался на тошноту и горечь во рту после обеда, что казалось странным. Причиной могло послужить побочное действие от употребления таблеток. Почти каждый день он принимал лекарства по наставлению Лизы: аминазин от проявления бреда, панкреатин от неприятных ощущений в желудке и энап от повышенного давления. Гипертония передалась ему от отца, любой стресс мог отправить того в больницу под наблюдение врачей.
На первом курсе Сергей Глебович показался Лизе мрачным и закрытым в себе типом, он приходил на лекции, садился за стол и с особым равнодушием читал материал, изредка поправлял спадающие очки, не поднимая глаз на аудиторию. Словно актёр в пустом зрительском зале, профессор начинал длинный и совершенно сухой монолог. Студенты занимались своими делами, игнорировали лекцию и чувствовали полную безнаказанность, поскольку уткнувшийся в бумаги человек нисколько не желал видеть перед собой людей. Когда завершилась очередная тема, они спешно покинули аудиторию под гам оскорбительных шуток, в их представлении профессор казался таким же студентом, которого по ошибке определили в преподавателей. Оставшись последней, Лиза подошла к столу и поинтересовалась: «Вам нужна помощь?». Он медленно поднял голову и посмотрел в глаза того, кому оказалось небезразлично его горе.
– Елизавета, – робко произнёс профессор, – лекция закончилась, вы можете идти.
Тогда она взяла табурет у доски и села рядом:
– Я же вижу, что вам нужна помощь, не отвергайте её.
Сергей Глебович снял очки и молча кивал, прикусив нижнюю губу, будто соглашаясь с чем–то грустным. Отодвинув стопку листов в сторону, он тяжело вздохнул и облокотился на спинку стула.
– Вы правы, – пустой и безжизненный взгляд оставался на уже бессмысленных строчках лекции. – Знаете, многие философы высказывались о смерти по–разному. Эпикур говорил, что бояться её не стоит, нас самих не будет, когда она придёт. Конфуций считал, что смерть является бо́льшим вопросом, чем сама жизнь. Но когда ты сталкиваешься с ней лично, то понимаешь всю безысходность и бессилие. Человек способен двигать горы, приводить тяжелую груду металла в движение, покорять безграничные просторы космоса, но не может спасти от гибели близкого человека. Мой папа всю жизнь страдал от гипертонии, он зависел от времени, и если пропускал приём лекарств, ему становилось хуже. Он всегда звонил перед сном и интересовался, как прошёл мой день. Я не мог предположить тогда, что говорю с ним в последний раз. Отец никогда не жаловался мне на свои проблемы, старался решить их сам без чьей–либо помощи. Его последними словами была фраза: «Завтра приеду с банкой солёных огурцов и помидоров, ты же их так любишь!». А на утро… позвонила мама. Говорила, папа совсем холодный… лежит на боку и смотрит в стену, – голос профессора надрывался, – Я знаю, что жизнь продолжается, всё идет своим чередом, день приходит на смену ночи, птицы заливаются трелью при виде весеннего солнца, но мой папа этого уже не увидит и не услышит. Когда я увидел гроб, не знал, куда мне деться. Мама крепко обняла меня и плакала на плече, всхлипывала. Гроб положили на ленты и опустили в вырытую яму. Подошли друзья папы, коллеги, бросили по кусочку земли, мы с мамой последовали их примеру. Он совершил ошибку, не померил давление перед тем, как пить таблетку. Думал высокое, а оно низким было. В итоге он ещё больше понизил, и всё... Это моя первая встреча со смертью.
– Вы никогда не… – не успела Лиза договорить, как её перебил Сергей Глебович.
– Нет. В детстве на просьбу поехать к бабушке, мама однажды сказала: «Она переехала в другую деревню, а когда вернётся – неизвестно». Я был маленьким и воспринимал слова всерьёз, не понимал, что из этого «неизвестно» никто не возвращается, а если иначе – то бледные и в деревянном гробу. Смерть отца стала для меня роковой, другой такой я не перенесу…
Распахнутая настежь входная дверь вернула Лизу из воспоминаний в реальность. Она осторожно поднялась на площадку и в полном недоумении заглянула в квартиру. Ей предстал длинный коридор, в конце которого на полу спальни лежал заточенный клинок.
– Сергей Глебович… – её шаги достигли прихожей. – Вы здесь?!
Тишина, спирающая воздух в лёгких, ответила напуганной гостье. Лиза поставила пакет с продуктами на тумбу и посмотрела в зал – никого. Тогда она прошла на кухню – приглушённое радио транслировало новостные сводки. Страх окончательно взял над ней верх, она не могла представить, что случилось с профессором, и куда он мог уйти. Приближаясь к спальне, гнетущие мысли начали посещать сознание, погружая его в больший ужас. Уже на полпути к комнате из ванной донёсся странный звук, похожий на сдвинувшуюся занавеску.
– Сергей Глебович?!
Включив в ванной свет, Лиза обомлела. Безумный взгляд, полный сумасшествия, застыл на ней на пару секунд, после чего скрылся за штору. Его владелец трясся и что–то невнятно бормотал: «судить бр, бу, мих, пр».
– Господи! – она едва держалась на ногах, найдя в себе силы отдёрнуть занавеску и взглянуть ужасу в лицо.
Голый профессор сидел в ванной и набирал в ладони воображаемую воду, выплёскивая её на коврик. У сливного отверстия лежала трагедия Шекспира «Ромео и Джульетта», обложка которой оказалась оборванной и забитой наспех в унитаз.
– Ликви! Дировать ули! – качался Сергей Глебович. – Ули? Ули! Ки! Бр, судить! Мих, пр!
Лиза побежала в прихожую за сумкой, где оставила мобильный телефон. Она намеревалась вызвать скорую помощь, как вдруг вспомнила, что могут сделать врачи с профессором. Во всех вероятных исходах они заберут его в психиатрическую больницу, выхода из которой уже не будет. Ей не осталось другого варианта, кроме как дать Сергею Глебовичу аминазин и надеяться на резкое улучшение состояния. Лиза вернулась на кухню, в спешке схватила с блюдца таблетку и пустой бокал, быстро наполнив его проточной водой из крана. Профессор продолжал бредить, теперь он водил пальцами у губ, словно кого–то дразнил. Она убрала ладонь ото рта и запрокинула ему голову, в попытке подавить сопротивление и открыть удерживаемую им челюсть.
– Да откройте же вы рот! – кричала Лиза, вложив таблетку под губу, чтобы освободить одну руку и с большим усилием раскрыть ему стиснутые зубы.
В какой–то момент профессор перестал мычать и успел выкрикнуть «кораблик?». Она воспользовалась шансом и влила в горло воду. Сергей Глебович закашлял и выплюнул её вместе с таблеткой на остатки порванной книги.
– Самолётик! – вдруг опомнилась Лиза.
Профессор широко раскрыл рот и добровольно принял сполоснутую в раковине таблетку. Глоток, второй, третий. Перепуганная, она попятилась назад и села на пол, нервно барабаня ногтями по бокалу.
Поняв, что больше ничего не угрожает здоровью Сергея Глебовича, Лиза выдохнула и вспомнила об одном разговоре, спасшего их сегодня обоих. После того, как студентка проявила сострадание и помогла оправиться ему после горя, между ними зародились тёплые отношения как у самых лучших и преданных друзей. Этот диалог возник совершенно спонтанно, когда они обедали на перемене в столовой вуза.
– Елизавета, вы выглядите грустной, – заметил профессор. – С вами что–то случилось?