Глава VII: Лекция №324 (1/2)
Сергей Глебович проснулся с той мыслью, что давно не рассказывал маме о происходящем в квартире. Он спешно поднялся с кровати, привёл себя в порядок и уже в десять часов утра сидел в спальне с небольшим листком бумаги. На нем он перечислил основные темы для содержательной лекции, чтобы не забыть о важных событиях.
– Значит, – профессор откашлялся в кулак и посмотрел на маму, переставшую считать и приготовившуюся слушать. – Сколько уже? Неделю, наверное, я тебе ничего не рассказывал, вот этот момент наконец–то настал. В общем, охота на лакомый кусочек продолжается, никто её даже не желает отменять. Эта квартира, как ты знаешь, досталась нам ещё при СССР, когда некие господа тут проворачивали дела. Так вот последствия этих дел, в частности, я расхлебываю порядка девяти лет. Оно же как, поначалу даже не замечал, видимо стеснялись, а потом уже в наглую начали появляться в квартире, ходить тут, заниматься непотребством! Короче говоря, эти актёры охамели вкрай. Если раньше ещё проявляли долю уважения, то сейчас, как говорится, «прут на танке». Танк, в свою очередь, военное средство, и пробить его можно только определенными снарядами. Вот и получается, они на танке, в городских условиях, готовы хлопнуть по мирному населению, по нам с тобой, мам.
Она пошевелила пальцами правой ноги.
– Вот, согласна со мной! Возьмём Лебедева. Как можно трактовать эту фамилию? Во–первых, лебедь – довольно красивая птица, но он то воробей! Просто складывается такое ощущение, что меня тут за дурака считают, что надо мной можно всячески издеваться! Ле–бедь. «Ле», как бы частица, здорово напоминает французский язык, а «бедь» – натуральная беда. То, что этот господин из Франции, я понял ещё два года назад. Он тут хвастал, мол, ты в ванной купаешься, а я на пляже в Ницце загораю. Ницца, как известно, город во Франции. Здесь логика есть?
Мама вновь пошевелила пальцами правой ноги.
– Есть. И вот он сочувствует мне, что я тут одни макароны ем, он всё понимает. А потом оказывается, что через пару часов он уже сидит на вилле в Ницце, пьёт дорогое шампанское и жрёт тосты с чёрной икрой. Конченый, извини за выражение.
На этот раз она пошевелила пальцами левой ноги.
– В чем ты не согласна? – изумленно поинтересовался профессор.
– Двадцать четыре…
Сергей Глебович задумчиво почесал голову, как вдруг воскликнул:
– А! Двадцать четвёртый магазин? Так он и сейчас на том же месте стоит, за углом. Нет, это не его собственность. Позволь мне продолжить. Так вот, Лебедев во вторник просил сигареты ему купить, хотя имел ввиду холодильник. А зачем мне холодильник, если я не курю? Я не стал его спрашивать, молча вышел на улицу, погулял вокруг дома и вернулся. Лебедева уже не было, видимо, на самолёт опаздывал, скорее икрой нажраться.
– Двадцать один.
– Да, он мне тоже надоел. А вот взять Перову. Тут и так всё ясно, перо – утончённость, легкость, кою она всесильно демонстрирует. На прошлой неделе в зале концерт устроила, лежала под шкафом без рук, изображала мне Венеру Милосскую, попросила помочь подняться. Так всё свелось к тому, что я вышел на балкон и увидел её руки в перчатках, на бельевых прищепках держались, сохли. Им смешно, тварям, а у меня головные боли, страшные боли, хоть на стенку лезь. Потом орала тут, что в полу ногами застряла, только платье торчало. Посмотрел на потолок, а с него, рядом с люстрой, ноги свисали. Как я понял, эта троица тут все квартиры оккупировала и теперь просто морально изживает меня. Сверху раньше сосед жил, старенький дедок такой, с палочкой вечно ходил. Видимо они его грохнули и теперь обитают сверху, раз ногами болтают. Снизу, следует полагать, аналогичная картина.