Part 20 (1/2)

Пытаясь хватать ртом воздух, Тэхён пробирается руками под футболку Чонгука, мучительно сдерживая себя, чтобы не разорвать его на части, потому что сил на то чтобы стоически держаться, не рассыпавшись на частицы и не раскинуться по всей Вселенной, уже нет.

Чонгук часто и тихо дышит, мелко дрожит и избегает зрительного контакта. Намерено или нет — Ким не знает, но очень хочет, чтобы тот прекратил эту пытку и взглянул на него хоть раз.

Квартира Тэхёна встречает абсолютным мраком и тишиной, которая сразу нарушилась хриплыми вздохами и шумом возбуждённых тел. Зеркало всё так же неизменно на уровне пояса, и сейчас Кима как-никогда сильно это выводит из себя, ведь посмотреть на их отражение нестерпимо хочется. Громкие причмокивания и едва слышные всхлипы Чонгука — и Тэхёна уже не спасти. Он разбросан по галактике на мелкие атомы. Его соберёт только Чонгук.

И он собирает.

Собирает, пока рьяно тянет волосы на затылке назад и впивается в шею.

Собирает, обхватывая Тэхёна одной ногой, когда тот припечатывает его к стене.

Собирает, а сам обмякает в руках и тает, как сахар, плавится ватой, разливается густой и мутной пеленой, сквозь которую и кончика носа своего не видно.

Скинув с себя пальто и куртку с Чонгука, Ким толкает его к лестнице, не прекращая целовать. Надежда, что Чон всё-таки посмотрит ему в глаза, умрёт вместе с ним.

— Ты сыграешь мне? — еле разборчиво шепчет Чонгук в поцелуй.

— Что? — отчаянно пытаясь сделать вид, что не расслышал.

— На рояле. Сыграешь?

Тэхён отстраняется, обхватив лицо младшего руками, и смотрит в закрытые веки. Чонгук кладёт ладони поверх тэхёновых и выгибает брови, будто сопротивляясь самому себе. Ким отрицательно качает головой, не издавая ни звука — он знает, что Чонгук его ответа не видит.

— Сыграй, — совсем тихо, сжимая ладони крепче.

Тэхён целует. Мнёт губы, хмурит свои брови и разворачивает Чонгука к себе спиной, легонько толкая в спину. Цепляется за руку младшего и идёт за ним следом, кинув взгляд на белоснежный нетронутый рояль, выражая всю боль и сожаление ни в чём не повинному инструменту.

В комнате Ким снова разворачивает младшего к себе лицом и снова целует. А Гук снова закрывает глаза, и Тэхён хочет выколоть их себе, чтобы не было так больно.

— Почему ты на меня не смотришь? — углубляя поцелуй.

Чонгук не отвечает. Хотя бы потому, что нечем. Воздух из лёгких выкачали вместе с мыслями, и тот, даже если бы очень захотел, не смог бы связать воедино ни одного предложения.

Тэхён злится. Толкает младшего на кровать, надеясь, что он от неожиданности всё же подымет свои веки, но тот только сильнее жмурится, отползая к изголовью и запрокидывая голову на подушки. Ким скидывает с себя одежду так быстро, как никогда, и ползёт к Чонгуку, который мнёт руками одеяло и облизывает пересохшие губы.

— Свёл меня с ума и радуешься? — шепчет в ухо Ким, всем телом ощущая волну тока, пробежавшую по телу младшего.

— Я ничего не делал, — на выдохе.

Тэхён снимает с него футболку, стаскивает штаны вместе с бельём и оставляет Чонгука полностью голым. Тот взмокший лежит на простынях, а Ким нависает сверху, всматриваясь в то, как на ресницах Чона повисла влага, и как его губы будто шепчут что-то в агонии. Тэхён прислоняется своей щекой к щеке Чона так, чтобы его ухо было на уровне чонгуковых губ, и замирает, вслушиваясь в несуществующий язык, который с каждой секундой приобретает всё более существующий смысл.

— «Сухим из воды не выйти».

— Что? — хмурится Ким.

— Просто запомни. Это и нас с тобой сейчас касается.

Тэхён отстраняется, всматриваясь в глаза — Чонгук смотрит на него в ответ, передавая взглядом значение этих слов, но Ким обезоружен тем космосом и не может воспринимать ничего, кроме пляшущих звёзд, которые тянут его за руки в омут. Тэхён давно в нём утонул.

Чонгук целует первым, накрывая ладонями скулы старшего, и шумно вдыхает через нос. Тэхён еле слышимо стонет в поцелуй, когда их возбуждения трутся друг об друга. Чон обхватывает его ногами за поясницу и обвивает шею дрожащими руками.

Младший пахнет крышесносно. Взмокший, расплавленный и разгорячённый, точно лава, выгоняет сознание Тэхёна с этой планеты, перемещая на другую, под названием «разорван на молекулы и не собран обратно». Он, пожалуй, останется на ней жить — никогда в жизни не испытывал ничего подобного.

Чонгук словно задыхается, когда старший жмётся ближе, целуя шею и плечо, раскрашенное витиеватыми узорами, в которых Тэхён всё надеется уловить какой-то скрытый смысл. Пытается разгадать несуществующую тайну, намереваясь постичь что-то, что за пределами его восприятия. Думает-гадает, но тщетно.

Полночь пляшет звёздами в окне. Луна прячется за эфемерными облаками, делая вид, что не ждала этого момента целую вечность. Её блеклый свет падает на покрывало и сплетённые на нём тела.

Тэхён почти не видит чонгукового лица, но видит тусклое отражение звёзд, пока тот на него внимательно смотрит.

— Если хочешь что-то сказать — говори сейчас.

Упрямое молчание. Он и не надеялся, что младший что-либо скажет. За него всё говорят его глаза.

Ким тянется к прикроватной тумбочке, доставая полупустой тюбик смазки и презерватив. Чонгук смотрит в потолок, а когда старший снова нависает над ним, устремляет чуть беспокойный взгляд и выдаёт полушёпотом:

— Я люблю тебя.

Тэхён замирает.

Смотрит в глаза напротив, что полны смятения, лёгкой тревоги и нескрываемого желания, и тонет. Сердце останавливается, а воздух в лёгких кончается. В груди что-то нестерпимо жжёт и он надеется, что его органы не разорвало у него внутри.

Чонгук молчит. Не целует, дабы скрыть неловкость, не пытается перевести тему. Он не делает ровным счётом ничего. Только смотрит. Пристально, неотрывно, в самую душу.

Тэхён медленно наклоняется, касаясь губами чонгукового кончика носа. Затем целует переносицу, лоб, оба века, висок, шрам на скуле, кончик губ. А младший под ним крупно дрожит и глаза закрывает, крепко сжимая в посиневших ладонях мятое одеяло.

— Я влюблён в тебя, Чон Чонгук, — шепчет куда-то в висок Тэхён. — Бесповоротно и достаточно давно, — и снова проходится губами по лицу, собирая с ресниц влагу.

Об этом Тэхён подумает потом. Что проявил чувства; что услышал то, что не надеялся услышать; что сейчас происходит между ними двумя — обо всём этом он подумает позже. Завтра, послезавтра, или никогда.

Схватив Чонгука за бёдра, Тэхён резко подвигает его ближе к себе, от чего тот съезжает с подушек. Перевернув младшего на живот, Ким наклоняется к его уху и шепчет:

— Встань.

Чон молча встаёт на колени, прижимаясь спиной к часто взмокшей груди старшего. Тэхён кладёт руку ему на шею, чуть поворачивая голову в свою сторону, и мокро целует, отстраняясь медленно, чтобы увидеть ниточку слюны, которая тут же рвётся. Хмыкнув, Тэхён крепче сжимает шею младшего и рывком опускает его головой обратно на подушку. Чонгук от неожиданности вздрагивает и издаёт удивлённый полустон.

— Продолжай стоять на коленях, Гук-и, — и вжимает шею в подушку, заставляя приподнять зад.

Чонгук мелко дрожит; Тэхён отстраняется от него, забирая с покрывала тюбик смазки, и выдавливает на пальцы.

— Не молчи, если будет неприятно.

Тэхён слышит частое дыхание и опускается к чонгуковому уху.

— Понятно?

— Да, — почти шёпотом.

Не отодвигаясь от лица младшего, Ким вводит средний палец, внимательно смотря за реакцией. Чонгук смотрит прямо в глаза, не говоря ни слова, не издавая ни звука. Он даже расслабляется, бегая взглядом по чертам тэхёнового лица.

— Ты красивый, — шепчет Чонгук.

Тэхён целует губы, с которых только что слетели эти слова. Не то чтобы он никогда не слышал комплиментов, но это — совсем другое. Мурашки заползают под кожу, а сердце, и без того выскакивающее из грудной клетки, подступает к горлу нервной пульсацией, заставляя зажмурить глаза.

Чонгук мычит, и Ким думает, что от его поступательных движений рукой, но на деле — Тэхён просто снова прокусил ему губу. В качестве извинений — язык слизывает бусинку крови и проникает в рот, вызывая <s>не</s>довольное мычание.

— Как тебя разнеживают чувства, — шепчет Ким в поцелуй. — Кожаная куртка и забитый рукав. Вечная молчаливая угрюмость — твоё второе имя, а сейчас, — Тэхён проталкивает второй палец, ловя взгляд глаза в глаза. — Сейчас ты скрипишь зубами от предвкушения и плавишься от поцелуев. Кто же ты на самом деле, а, Чон Чонгук? — укусив за подбородок, Тэхён вынимает пальцы с характерным звуком и переворачивает Чонгука на спину, нависнув сверху, и продолжает целовать, возвращая руку обратно.

Чон глаз не открывает, окольцовывая шею старшего руками, и прижимается к плечу Тэхёна лбом, тихо мыча.

— Погоди, — отстраняясь.

— Остановиться?

— Нет. Я просто хочу посмотреть на тебя чуть подольше.

Тэхён замирает, смотря в глаза напротив. Блеклый лунный свет отражается в чонгуковых зрачках и заползает в самую душу.

Чонгук просто смотрит. Как и говорил. Смотрит и нежно пальцы в волосах на затылке путает. Прижимает Кима к себе ещё ближе, ещё теснее, окольцовывая ногами за поясницу. Возбуждение трётся о тэхёнов живот. Гук закусывает внутреннюю часть щеки, продолжая смотреть Тэхёну в глаза. Старший гулко сглатывает, бегая взглядом по лицу Чонгука.

Тэхён проталкивает третий палец, а младшего передёргивает. Он издаёт полустон, не размыкая губ и не отводя от Кима своего взгляда. Тэхёну хочется, чтобы тот прекратил эту пытку — она невыносима. И вместе с тем — умоляет глазами не отводить.

— Почему ты это делаешь? — тихо спрашивает Ким, вынимая пальцы и внимательно следя за реакцией.

Чонгук выгибает брови, вжимая Тэхёна ногами в себя.

— Делаю что? — шёпотом.

Тэхён молчит. И целует. Сначала левую скулу, затем правую. Кончик носа, подбородок, уголок губ. Ведёт носом по щеке, выдыхая куда-то в ухо. Чонгук под ним всё ещё мелко дрожит.

— Оттягиваю момент, — шепчет Гук. — Боюсь разорваться на атомы.

— Я тебя соберу, — на выдохе.

Чонгук целует первым. Причмокивая, жадно, мокро, громко. Шумно втягивает носом воздух и жмурит глаза от ярких вспышек. Крепко сжимает волосы Тэхёна на затылке, поджимая кончики пальцев на ногах.

А Тэхён плавится. Капли пота сбегают по вискам и шее; взмокшие пряди липнут ко лбу. Чонгук очень горячий — его кожа обжигает в прямом смысле слова. И он всё жмётся и жмётся ближе (куда ближе — Тэхён уже не знает), будто боится, что тот исчезнет прямо у него в руках.

Отстранившись, чтобы набрать в лёгкие хоть немного воздуха, Тэхён привстаёт, ища рукой на постели тюбик смазки. На Чонгука он не смотрит — боится. Боится увидеть то, что потом всю жизнь будет мелькать перед глазами, даже когда Чонгука не будет рядом. Боится увидеть оголённую душу, что лежит взмокшая на постели, пучок из разнеженных и возбуждённых чувств. Нет, он не вынесет этого вида.

Выдавив немного на пальцы, Ким снова наклоняется к Чонгуку, который всё это время внимательно следил за каждым его действием, и подносит руку к колечку мышц. Оба пальца входят свободно — Чонгук так расслаблен и так глубоко дышит, будто его сознание давно унеслось за пределы всех известных Вселенных.

Тэхён выдавливает ещё, смазывает свой член и подставляет ко входу, громко сглатывая. Чонгук вновь путает пальцы в волосах старшего и кусает опухшие от поцелуев и покусываний губы.

Первый толчок — и с губ Чонгука слетает несдержанный стон, а сам он утыкается лбом в плечо старшего. Ким жмурит глаза и запрокидывает голову, мысленно скрипя зубами, чтобы не слишком глубоко и грубо. Он толкается даже не до половины, а когда выходит, Чонгук снова стонет — не громко, но достаточно для того, чтобы у Тэхёна окончательно и бесповоротно поехала крыша.

Второй толчок — Тэхён целует мокрый лоб Гука, прилипшие пряди к которому сотворили витиеватый узор. Целует скулы, губы, с которых слетают стоны. Чонгук всё ещё дрожит — Ким не знает почему, но эта дрожь уже явно передалась и ему. В кончиках пальцев на руках и ногах покалывает, а волны тока и мурашек то и дело пробегают от макушки до пят.

Третий, четвёртый, пятый — Тэхён задыхается. Целует Чонгука, пытаясь отобрать у него кислород. Либо насытить его им же, вместо себя. Но задыхаться вместе ему нравится. Чонгук стонет громче. Он вообще будто не контролирует издаваемые звуки. Либо ему просто чертовски сильно хорошо. Сил на то, чтобы продолжать держать руки на весу, путая те в волосах Кима, уже не хватает. Поэтому Гук, до покраснений под своими пальцами, сжимает плечи Тэхёна.

На ресницах виснет влага. Секунда — и она катиться к виску. Тэхён тянется губами, собирая её, и возвращается к чонгуковым, нежно целуя в уголок.

Руки Чонгука сползли к предплечьям, теперь сжимая до покраснений уже их. Тэхён толкается глубже, чаще, но всё равно не переступает черту грубости. Чонгук под ним — слишком. Слишком хрупкий, слишком нежный, слишком желанный. Его стоны становятся протяжнее, громче. Пальцы сильнее впиваются в кожу, а сам Чонгук то и делает, что запрокидывает голову. Тэхён такую возможность не упускает — выцеловывает шею, оставляя лёгкие красноватые отметины.

За бушующими чувствами Тэхён не сразу заметил, что Чонгук за всё это время не предпринял ни единой попытки к себе прикоснуться. Отдавался телом и душой Тэхёну и сам получал от этого удовольствие.

Ким тянет руку вниз, окольцовывая член младшего — тот издаёт стон, выгибаясь навстречу руке, сжимая того в себе от неожиданности.

— Блять…

На большее Тэхёна не хватает. Пара толчков — и он подходит к разрядке, изливаясь внутрь и выдыхая Чонгуку в плечо. А тот снова стонет, чувствуя, как разливается тепло внутри, и Тэхёну хочется выть от того, как сладко это звучит.

Продолжая двигать рукой, Тэхён, не выходя из Чонгука, наращивает темп, сцеловывая стоны с его губ. Отстранившись, он всматривается в чоновы черты лица, доводя Гука до разрядки. Красные щёки, капли пота, бегущие по вискам, слипшиеся ресницы и засохшая корочка на губе. Чонгук невыносимо красивый.

Младший тянет руку, окольцовывая ладонью запястье старшего, и выгибается навстречу, пачкая живот с протяжным стоном. Тэхён стонет с ним вместе, потому что Чонгук снова сжимает его в себе.

— Прости, я не надел…

— Заткнись, — перебивает его Чон, дыша так часто, что Тэхёну кажется, будто он вот-вот задохнётся.

Ким ложится рядом, повернув голову к Чонгуку — он лежит с закрытыми глазами, облизывая губы, и тянет руку к руке Тэхёна, переплетая свою и его в замочек. Тэхён приподнимает их и целует чонгуковы пальцы. Тот поворачивается, встречаясь взглядом.

Я думал, ты никогда не вернёшься ко мне, мысленно передаёт ему Тэхён.

Я думал, ты никогда меня не примешь, отвечает Гук.

* * * * *</p>

HeldADhost — surrenderdorothy</p>

— Что значили твои слова?

Тэхён лениво моргает, смотря в даль горизонта и слушая равномерное дыхание младшего, покоившегося на его груди. Пальцы перебирают смоляные, почти высохшие от пота, пряди, изредка цепляя ухо.

— М? — сонно переспрашивает Чонгук.

— Твои слова. «Сухим из воды не выйти». Что ты имел ввиду?

Хриплый шёпот льнёт в уши Чона, и тот нехотя вздыхает, не открывая глаз.

— Я получил записку с таким содержанием. Не знаю от кого, но догадываюсь. Ты, думаю, тоже.

Тэхён молчит. Ещё как догадывается.

— А если подразумевать другое? — проговаривая куда-то в затылок, Тэхён невесомо касается его макушки губами.

— Какое?

— Ты сказал: «это и нас двоих сейчас касается».

— Сказал.

— Мне догадаться?

— Нет, я объясню, — Чонгук привстаёт на локтях, целует Тэхёна в губы и ложиться обратно, подвигаясь так близко, что его нос упирается старшему в шею. — То, что мы делаем, не пройдёт бесследно.

— А что мы делаем?

— Всё это. То, что мы чувствуем, и то, что делаем под влиянием этих чувств. Всё имеет свои последствия.

— Последствия не всегда бывают плохими.

— Если брать наш случай, — Чонгук снова приподымается, ловя взгляд, — думаешь, имеют хорошие?

— Почему нет? — хмурясь.

— Потому что.

— Это не ответ, — Тэхён удобней усаживается на кровати, намекая, что разговор будет продолжаться.

— Потому что мы — это мы, Тэхён. Ты поменяешься из-за меня? Для меня? Нет. И я не поменяюсь, понимаешь?

— Не совсем.

— Мы сжигаем друг друга дотла. Каждый раз. И будем продолжать. Потому что нам обоим это нравится. В этом основная проблема.

— В этом, как раз, проблемы нет, Чонгук. Если двоих всё устраивает, то в чём тогда вообще суть проблемы?

— Потому что мне проще одному.

Тэхён замолкает. В голове зудит противный шум. Хочется выскрести мысли ложкой.

— Зачем поддаёшься?

— Что? — Чонгук отстраняется, садясь на кровати по-турецки и опуская глаза в одеяло.

— Зачем отвечаешь взаимностью, если хочешь быть один?

— Я не сказал, что хочу. Я сказал, что так проще.

— Мне тоже проще. Но я устал.

Тэхён откидывает одеяло, обнажённым встаёт с кровати и выходит из комнаты. Чонгук сидит минут пять, а потом идёт следом, завернувшись в одеяло, как в кокон.

Ким стоит спиной к Чону, облокотившись поясницей о кухонный стол, и курит, на каждом выдохе запрокидывая голову к потолку. Чонгук подходит и становится вплотную точно так же.

За окном город давно спит. На часах половина четвёртого утра. Далёкие огни ночной жизни сверкают где-то внизу. Изредка проезжают одинокие машины, разбавляя тотальную тишину. Окно в кухне открыто на проветривание, выпуская на улицу табачный дым; холодный воздух морозит ступни.

— Прости, — тихо проговаривает Чонгук.

— Помолчи, пожалуйста. Я пришёл сюда покурить, а не поговорить. На последнее ты не слишком настроен.

— Тэхён, я не имел ввиду, что хочу тебя бросить.

Ким согласно мычит, запрокидывая голову и выдыхая кольцо дыма, растворяющееся прямо на глазах.

— И то, что я сказал… — Чон сглатывает, устремляя взгляд в окно, — я не соврал. Я действительно…

— Я понял, — Тэхён тушит сигарету в пепельнице. — Иди сюда, — жестом показывая Чону стать напротив.

Тот становится, а Ким, расставив ноги пошире, притягивает того за одеяло ближе, обнимая кокон с Чонгуком внутри.

— Я не держу тебя. Ты должен понимать это, — говорит Ким, устало смотря в глаза. — Это не значит, что без тебя мне будет лучше. Это значит, что ты не в заложниках, и я не хочу, чтобы тебе было дискомфортно. Тебе тоже должно быть хорошо со мной, понимаешь? Если этого нет, я не могу тебя держать.

Чонгук поднимает голову. Ким кладёт ладони на его щёки и мягко целует.

— Если нам хорошо — замечательно. Если нет — зачем всё это? Я не собираюсь встречаться с кем-то от скуки или недотраха, Чонгук. Мне не пятнадцать лет.

Младший кивает, намекая на усвоении информации.

— Тебе хорошо со мной? — спрашивает старший, чуть наклоняя голову в бок. — Потому что мне с тобой — чертовски сильно хорошо. Поэтому я и спрашиваю, Чонгук. Не хочу жить в догадках.

Чон согласно кивает, прижимаясь к груди Кима.

— Тебе страшно, я знаю. Но послушай, Гук-и, единственная причина, по которой я мог бы уйти от тебя, это если бы ты убил меня. Собственноручно. Потому что если меня убьёт кто-то другой, моя душа всё равно будет где-то с тобой рядом.

— Не неси чушь, — шепчет Гук тому в шею, морща нос.

— Я серьёзно.

— Я знаю.

— Этот вопрос, надеюсь, решён? — Тэхён отстраняется, заглядывая младшему в глаза. — Или мне повторить то, что я люблю тебя?

— Повтори.

— Хорошо, — улыбаясь. — Я люблю тебя, Чон Чонгук, — и целует, скидывая одеяло на пол.

Светать будет не скоро. Впереди — долгая ночь.

* * * * *</p>

Тэхёна будит телефонный звонок. Распахнув глаза, он быстро берёт мобильник в руку, выключая звук, и выходит из комнаты, убедившись, что не разбудил тихо сопящего младшего.

— Да?

— Доброе утро, Тэхён, — слышится сонный голос Намджуна. — Я звоню сказать адрес ресторана. Сокджин поменял место встречи.

— Тебе что, семьдесят лет? Какого чёрта ты звонишь в восемь утра? — шипит Тэхён, прикрывая рот ладонью. — Можно было прислать смс.

— Я не подумал, извини. Да и вообще, — Тэхён не видит, но чувствует виноватую интонацию и то, как старший чешет затылок. — Давно пора вставать.

— Ну да, спасибо, что служишь мне вместо будильника.

— Всегда рад. Тогда вышлю смс-кой. До встречи.

Намджун первым вешает трубку. Губы Тэхёна в недовольстве приобретают тонкую линию, а сам он гнётся в разные стороны, чтобы спина не так адски болела.

В комнату он заходит бесшумно закрывая за собой дверь. Чонгук лежит так же, как несколько минут назад: его губы приоткрыты, щека подмята, как у младенца, а сопение лёгкой дымкой рассеивается по комнате едва слышимым звуком. Тэхён улыбается, ложась рядом. Приятно осознавать, что это не сон.

Забравшись под одеяло, Ким, успев заморозить ноги от холодного пола, жмётся к младшему, вызывая шевеление с его стороны и недовольное мычание.

— Прости, мне холодно, — шепчет Тэхён в ухо, выдыхая в затылок и кладя руку Гуку на талию. Тот перехватывает запястье и приподнимает руку выше, давая Тэхёну себя обнять, и прижимает Кима к себе. — Доброе утро, Гук-и.

Тот согласно мычит, поворачиваясь лицом и не открывая глаз. Тэхён целует кончик носа, упираясь лбом в его.

— Нужно к восьми часам вечера быть в ресторане. Намджун пришлёт сообщением адрес. Говорит, место поменялось, — Тэхён знает, что Чонгук его не слишком слушает. Видит десятый сон и не думает просыпаться.

А Ким по-доброму злится. Ему тоже хотелось сладко спать и видеть сны вместе с Чонгуком. Но <s>надоедливый</s> заботливый Намджун решил иначе. Сна больше ни в одном глазу. А Чонгука будить уж больно жалко.

Проведя ладонью от поясницы к лопаткам, Тэхён пробегает пальцами по позвоночнику, как по клавишам, чувствуя, как дыхание Чонгука становится более глубоким. Опускаясь рукой ниже, задевает копчик и возвращается обратно, перемещая ладонь на шею, и начинает легонько разминать мышцы. Чон приоткрывает рот и чуть жмурит глаза в наслаждении.

Тэхён улыбается, смотря на него. Ресницы отбрасывают под глаза маленькие, малозаметные тени. Его губы сухие, но розоватые. Под веками можно уловить едва приметное шевеление зрачков — кажется, Чонгуку всё ещё что-то снится.

Будить его не хочется от слова совсем, но бока давно отлежались, шея онемела от неудобного лежания головы на подушке, а нога затекла так сильно, что Ким чувствует покалывание в кончиках пальцев.

Поджав губы, он медленно убирает руку от Чонгука, затем убирает его с себя, выпутываясь из объятий, и вылазит из-под одеяла, ступая босыми ногами на холодный пол. Даже ковёр не спасает. Создаётся ощущение, будто в комнате открыто окно — настолько сейчас ему холодно. Возможно, его грела близость с Чонгуком. Возможно, речь не только о физической.

Но всё уходит на второй план, стоит Тэхёну встать с постели и обернуться на спящего Гука — тот кладёт руку обратно под подушку, только уже не под свою, а под его, Тэхёна, сонно хмуря брови. Старший не знает, насколько тот ещё в царстве Морфея, но даже там, во снах, он пытается быть ближе к Тэхёну. Пусть и неосознанно.

Ким смотрит на это всё со странным чувством. Это не спокойствие и умиротворение от того, что в твоей кровати тот, кого ты любишь, и тот, кто, по счастливой случайности, влюблён в тебя. Это и не тревога за то, что всё может оборваться — Тэхён не даёт себе отчёта в этих мыслях, они проскальзывают быстрее, чем тот может ухватить хоть одну их них за хвост. Он испытывает нечто, что неподвластно никакому языку, необъяснимо, непонятно. Пугающе.

И дело не в том, что Тэхён боится разбитого сердца (это, безусловно, тоже, но кто признается?), а в том, что именно он готов сделать под влиянием этого чувства.

Тэхёну кажется, будто он сейчас готов на что-угодно, если потребуется. Он готов свернуть горы, проплыть океан и высушить море; готов долететь до любой из галактик и Вселенных, если будет необходимо. Только чтобы Чонгук был в порядке. Ради него он способен признать свои чувства и перестать себя обманывать.

Ради Чонгука Тэхён способен на всё.

С этими мыслями он выходит из комнаты, прикрыв дверь и оставив небольшую щёлочку, и уходит на кухню, ступая босыми ногами по мраморным ступеням. Взгляд цепляется за белоснежный инструмент. Тэхёну хочется отвернуться, но он, почему-то, улыбается. Проходит глубже в кухню, запускает кофемашину, слушая хруст зёрен, и подходит к роялю, невесомо касаясь кончиками пальцев закрытой крышки.

Через несколько секунд он садится на такой же белоснежный стул, впервые со времён покупки инструмента открывает клап<span class="footnote" id="fn_28781115_0"></span> и легонько проводит рукой по клавишам, едва их касаясь.

По телу пробегают мурашки. Звук кофемашины заглушает звук биения собственного сердца и пульсирующая кровь, гулко отдающаяся шумом в висках. Дыхание учащается, будто перед ним задача выйти на сцену, как минимум, парижской оперы.

На деле же — он не собирается извлекать из инструмента ни одной ноты. Не сейчас. В данную минуту это невозможно. Вернее, так сложно и неподвластно, что Тэхёну хочется кричать. Потому что наравне с этими мыслями в голове вопит ещё одна, просящая сыграть хоть одну ноту.

— Нет, — вслух говорит Ким и с характерным звуком закрывает крышку, чуть задев кончики пальцев.

Лёгкая боль в подушечках его не беспокоит. Это ничто, по сравнению с тем, сколько эмоций за одну минуту он успел пережить.

Подойдя к кофемашине, он забирает чашку кофе и ставит ещё одну, для Чонгука. Садится на высокий стул, подминая ногу под себя, и сидит спиной к роялю, грея руки о чашку.

Он не знает, что ему неприятней сейчас больше всего: желание коснуться при кричащих мыслях этого не делать, или то, что его вообще вдруг посетила мысль на такое решиться. Возможно, оба варианта. Тэхён не хочет разбираться.

Мысли прерывают шаги босых ног по лестнице. Старший поворачивает голову — Чонгук шагает по ступеням так, будто проспал не несколько часов, а, как минимум, целую зиму, и что его вывели из спячки, при чём довольно насильственным образом. Его волосы взъерошены, а след на щеке повторяет изгибы подушки. Тело покрыто мурашками — ему тоже чертовски холодно.

Поэтому, подойдя к Тэхёну, он окольцовывает его со спины, смыкая руки в замок на животе.

— Айщ, твои руки ледяные, — возмущается Ким, а сам льнёт к спине младшего.

Чонгук утыкается носом в плечо и глубоко вздыхает.

— Я сделал тебе кофе, — говорит Ким, кивая на чашку, стоящую в кофемашине. — Ты продрог.

Чон мычит, нехотя отлипая от спины Тэхёна, и идёт за своей порцией горячего кофе. Берёт чашку, потирает рукой заспанные глаза и садиться напротив, отпивая напиток.

— Не решился? — с сонной хрипотцой голос Чонгука звучит ещё более сексуально, чем обычно. Такой Чонгук даже лучше того, который эстетично курит. Эта привычка уже не кажется Тэхёну такой изящной. С тех пор, как узнал про диабет.

— Что? — он правда не понимает.

— Сыграть, — озвучивая будто очевидное, Чонгук снова делает глоток и поднимает на Кима глаза, складывая руки на столешницу.

Тэхён молчит. И глаза опускает. То ли от чувства вины, что не решился; то ли от того, что хочет это забыть, чувствуя, как подкатывает к горлу ком из тошноты и слабости.

Чонгук молча всё считывает. Походит к старшему, садиться рядом (так близко, что Тэхён чувствует его дыхание у себя не плече) и тихо говорит:

— Это не слабость, Тэхён, — тот отстранённо смотрит в стол, делая вид, что это совершенно ничего не значило. — Ты можешь попробовать в другой раз, если сейчас трудно.

— Как ты узнал? Я не издал ни звука, — на грани с раздражительностью.

— Крышка. Я услышал, как ты уронил её. Больно? — спрашивает Чонгук, беря одну ладонь в свою и, сплетая пальцы, целует каждый. Тэхён прикрывает глаза, стараясь не выдать нарастающую дрожь. Чонгук может быть таким нежным.

— Нет. Не больно.

Смотря что иметь ввиду. Уронить крышку на пальцы — нет, не больно. Прикоснуться к клавишам — нестерпимо. Это почти равносильно тому, когда хочешь коснуться человека, но не имеешь на это права.

— Ты боишься, что забыл?

— Что? — силясь выглядеть максимально равнодушно.

— Как играть.

Тэхён нервно сглатывает и почти уверен, что от внимания Чонгука это не ускользнуло. Он давно понял, что тот видит его насквозь.

И не отвечает. Чонгук принимает это за положительный ответ.

— Тэхён, это не важно. Важно то, что тебе хочется. Постарайся не думать о том, что было в прошлом, ему только там самое место. Думай о том, что сейчас.

— Я не могу.

— Хочешь, сделаем это вместе?

Тэхён поворачивает голову, смотря на Чонгука взволнованным и настороженным взглядом.

— Как? — спрашивает Ким, пытаясь успокоить нарастающее волнения.

— Ты просто коснёшься. Сыграешь несколько нот. Просто услышишь звук и всё. Не нужно сразу пытаться постичь чего-то высокого. Просто коснись. А я буду держать тебя за руку, — Чонгук говорит так спокойно, но при этом в его голосе чувствуется такая уверенность и поддержка, что Тэхён на несколько долгих секунд замирает, смотря в бездну чонгуковых глаз.

И кивает.

Неуверенно, но Чонгуку хватает этого, чтобы за руку потащить его к инструменту. Усаживает Тэхёна за рояль, садится рядом и, сплетая одну руку со своей, просто ободряюще сжимает, безмолвно ожидая.

Тэхёну непросто. Он несколько раз глубоко и тяжело вздыхает. Несколько раз смотрит на Чонгука, встречая негласную поддержку во взгляде. И открывает крышку, оголяя клавиши. Громко сглотнув, он касается одной — инструмент реагирует моментально, и в уши плавно влетает первая нота. Одинокая, сама по себе, ни с чем не связанная.

Тэхёна прошибает дрожь. Будто услышал голос родного человека, которого ты не слышал много-много лет.

А он и правда много лет не слышал. Яркие плакаты с объявлениями грядущих концертов пролетали мимо него. Он замечал их, но упорно делал вид, что нет. На самом деле — запоминал имя каждого солиста и того произведения, которое планировалось быть исполненным.

Все ноты он сжёг ещё в тот день, на заднем дворе своего дома. С тех пор нот в глаза он не видел вообще.

Забыл ли он что-то? Нет. Это невозможно. Забыть любимые мелодии так же невозможно, как для военного забыть грохот от взрывов и стрельбы — больно, нестерпимо, иногда снятся кошмары, но это невозможно.

Вот и Тэхён не забыл. Техника может пострадать, могут позабыться какие-то навыки. Ты можешь быть не так хорош, как раньше. Но забыть — нет, не можешь.