Part 19 (1/2)

Тэхён лениво потягивается на постели, раскидывая руки в стороны и сладко зевая. Пальцы легонько задевают черноволосую макушку, вызывая шевеление сбоку. Улыбнувшись, Тэхён поворачивается на бок, устремляя взгляд в спящее лицо: розоватые губы приоткрыты, ресницы подрагивают, а щека, лежащая на подушке, смешно подминается, вызывая в старшем беззвучный писк от умиления.

Чонгук тихо сопит, держа обе руки под подушкой. Угольная, чуть завившаяся, прядь спадает на лицо, и Ким тянет руку, невесомо дотрагиваясь до лица младшего, заправляя ту за ухо, затем проводит тыльной стороной ладони по щеке. Чон никак не реагирует, продолжая так же тихо сопеть, дыша через рот. Тэхён опускает глаза на губы, всё ещё держа Гука за щеку, и проводит большим пальцем по нижней, подвигаясь ближе — теперь он спокойно ощущает равномерное дыхание Чонгука и на своих губах. Переместив ладонь ниже, к шее, Тэхён, касаясь носа Чона своим, прикрывает глаза и незаметно касается губ. Чонгук всё ещё никак не реагирует, а Тэхён, едва касаясь, сминает его губы своими, пытаясь унять бешеное сердцебиение и успокоить дыхание, которое норовит сбиться в эту же секунду.

Под одеялом начинается копошение — Чонгук достаёт руку из-под подушки, не открывая глаз, и отвечает на поцелуй, перемещая свою руку на талию Кима и притягивая к себе настолько близко, что тот упирается своим пахом в его. Тэхён не медлит — нависает сверху, ставя руки по обе стороны от шеи Гука, и продолжает целовать, только уже не так эфемерно, а вполне ощутимо, кусая за губу и оттягивая, проталкивая внутрь язык. Чонгук шумно выдыхает и пересчитывает пальцами позвонки старшего, вызывая табун мурашек. Тэхён выгибается, упираясь возбуждением в чонов живот, и беззвучно стонет, закатывая глаза.

Чонгук легонько скребёт ногтями рёбра Кима и поддаётся бёдрами навстречу, запрокидывая голову, когда Тэхён опускается к его шее, проводя цепочку поцелуев от подбородка до ключиц. Чон стонет уже не беззвучно — Ким обхватывает губами бусинку затвердевшего соска и, причмокивая, выпускает изо рта. От губы тянется ниточка слюны и тут же рвётся. Тэхён смотрит исподлобья, а Чонгук — расфокусировано, снова запрокидывая голову и выгибаясь навстречу, стоит старшему начать спускаться вниз, проводя языком от груди до пупка. Выцеловывая чонгуков живот, Тэхён цепляет зубами резинку трусов, пока младший зарывается пальцами в его волосы.

У Тэхёна давно завязался узел внизу живота, а стянув бельё с Чонгука, он только прочнее связывает в узел вообще всё внутри, плавя жгучей лавой органы. Чонгук податливый и очень горячий. В буквальном смысле — его кожа плавится и плавит, а сам он часто дышит, выдыхая через приоткрытый рот и кусая губы. Тэхён целует, опаляя дыханием, кожу на тазобедренной косточке. Дразнит.

Чонгук тихо постанывает и скулит, стоит Тэхёну коснуться головки кончиком пальца. Младший, впиваясь руками в подушку под своей головой, только поддаётся бёдрами вверх, вызывая у Кима довольную усмешку.

— Просишь? — шепчет Тэхён, выдыхая прямо в член.

Чонгук закатывает глаза и открывает рот в немом стоне, поджимая на ногах кончики пальцев. Тэхён скалится, наклоняясь, и, не отводя взгляда от чонового лица, морщится, слыша противный звук.

Делая резкий и глубокий вдох, будто выныривает из-под толщи ледяной воды, Ким хватает ртом воздух, открывая глаза, и шарит руками по постели, ища телефон.

8:52

Тэхён зафиксирует это, как время своей смерти. Морально он точно только что умер. От своих мыслей. От самого сна.

Смотря на экран, он безуспешно пытается вспомнить, кого мог записать как «Не бери», но в голову упрямо ничего не лезет. Приходится взять.

— Да, — грубо, потирая пальцем переносицу и морщась от света, исходящего из окна. Штора, почему-то, не зашторена и пропускает весь солнечный свет, выедая глазные яблоки и рассыпая по ним вереницу красных капилляр. На том конце провода слышится хрипловатый мужской голос. Совершенно незнакомый.

— Оу, я разбудил? — собеседник кажется немного растерянным, будто совсем не собирался застать Тэхён спящим. — Я могу перезвонить позже.

— Кто это? — хмурясь, Тэхён кривится, будто разговор ему абсолютно неприятен (хотя так и есть), показывая всё недовольство без утайки.

— Ну конечно, ты не знаешь кто я, — разочаровано. — А я тебя прекрасно знаю, Ким Тэхён.

Ким перестаёт дышать, внимательно вслушиваясь голос и пытаясь понять, где он мог его слышать. В голову, как на зло, ничего не приходит. Поэтому он просто молчит, затаив дыхание, уставившись в одеяло задумчивым и настороженным взглядом.

— И друга твоего знаю, — продолжает тот. — Марфуд, верно?

Тэхёна прошибает током, а рот приоткрывается в немом вопросе, который он, конечно же, не задаёт.

— Красивый псевдоним, конечно, ничего не скажешь, — парня будто забавляет тэхёнов ступор, потому что в его голосе отчётливо слышится насмешка. — Но имя, как по мне, гораздо красивее. Чон Чонгук. Вот теперь точно верно.

Голос у этого парня уж слишком довольный. Будто он не Чонгука знает, а, как минимум, самого президента Вселенной. Только Тэхёну не смешно и вообще ничуть не весело. Тело ломит ото сна, вся постель мокрая от пота — воспоминания так и просятся проломить череп своим давлением, — голова идёт кругом, и он совершенно ничего не соображает. Ничего, кроме того, что их с Чонгуком знает какой то неизвестный.

В голове бродит мысль о том, что этот номер у него всё-таки записан. Но он отчаянно не может вспомнить, чтобы записывал недавно хоть чей-нибудь. Подумать дольше он не успевает.

— Хочешь знать, откуда у тебя мой номер? Или, может, почему он записан именно так? — будто пробуя на вкус каждую букву. — Ах да, или, быть может, ты желаешь знать, откуда я тебя знаю? Или жаждешь выпытать, откуда знаю Чонгука?

Тэхён молчит, пытаясь не сглотнуть слюну слишком громко. Его мало заботит то, что знают его. Больше беспокоит то, что знают Чонгука. А точнее — от страха наизнанку выворачивает.

— О, нет-нет. Гук-и. Так вернее, правда ведь?

Тэхён не видит его лица, но отчётливо может представить животный оскал этого парня, когда он произносил злосчастное «Гук-и». От этого голоса тянет блевать, настолько он приторный и фальшивый, пропитанный ядом и желчью. Тэхён через трубку чувствует флюиды неадекватности и поехавшей башки.

— Не бойся меня, Тэхён-а, я не кусаюсь. Пока что. Просто перестаньте заниматься ерундой. Оба. Если вам скучно, ты только свистни — и я дам работу, тут же. Но не занимайтесь самодеятельностью, договорились?

— Иди к чёрту, — шипит Ким, кривясь от закипающей злости.

— Забавно, — смешок. — «Я давно друг самого дьявола». Так ты, кажется, тогда сказал. Значит, получается, что ты мой друг?

Интонация этого парня только подбрасывает дров в пекло ярости, и он определённо точно об этом знает, потому что говорит медленно, раскусывая каждое сказанное слово, испивая буквы до дна.

— Не играй со мной, Ким Тэхён. Иначе я захочу поиграть с вами. А это, будь уверен, никому из вас не понравится.

— Ты псих, — почти шёпотом.

— Я псих, ты псих — все мы психи, Тэхён-а. Мир вообще сошёл с ума. Бесповоротно и очень давно, — парень стал говорить тише и задумчивей, будто эта проблема действительно беспокоила его больной мозг. — А я ведь ещё даже ничего не сделал для того, чтобы ты так подумал.

— Мне хватило.

— Нет-нет, поверь. Тебе бы понравилось, перейди ты на мою сторону.

— Я не играю в «добро-зло». Я сам за себя.

— Хм, жаль, — расстроено. — А мы могли бы сработаться.

Тэхён издаёт смешок.

— Не смейся, я серьёзно. И тогда никто бы не пострадал. У тебя много друзей, Тэхён-а, а у меня вся жизнь впереди. Я успею уничтожить каждого. Медленно, мучительно, у тебя на глазах. Поверь, моя фантазия размером с космос, я придумаю для тебя лучшее, на что способен.

— Спасибо, не стоит.

— Тогда делай, как я велю. Не хочешь переходить ко мне, ради бога, но не лезь, Ким Тэхён, — он повысил голос и говорил так злобно, что, находясь бы он напротив, точно плевался бы ядом. — Не лезь туда, куда не звали. Поверь, Чонгуку вряд ли понравится.

Звук сброса вызова никогда не был таким оглушающим, как в эту минуту.

Ступор — всё, на что Тэхён оказался способен. Раньше он думал, что устроит скандал, покажет всё, на что годен его изворотливый мозг, разрушит весь мир, лишь бы к Чонгуку никто и на километр не приблизился.

А вышло совсем иначе.

Вот он — сидит и тупо пялится в одну точку на своём одеяле, так и продолжая держать телефон около уха.

— Что за… — продолжая пялится в пустоту, Тэхён кладёт телефон рядом на одеяло и валится обратно на смятую простынь. В голову сразу ударяет сон. — Блять.

Влажная и мятая постель делает только хуже, поэтому Ким встаёт с кровати, собирает её и выкидывая в стирку.

Погода тоже делает хуже, тарабаня каплями дождя по стеклу. Настроение Тэхёна и его мысли — так же. Всё его существо делает ему хуже. Так он думает. В голове вакуум и рой мыслей одновременно. Ничего не отвлекает и не сосредотачивает. Всё сводит с ума.

Тэхён продолжает тонуть в омуте своих мыслей и беспомощности, просто потому, что не может попросить помощи. Страшно. Страшно показаться жалким. Бессильным, неправильным, ничтожным. Ни на что не годным. Боится показаться тем, кем сам себя считает.

Пальцы быстро набирают нужный номер, и уже через пятнадцать минут Тэхён едет в своём гелике, крепко вцепившись в руль и скрипя зубами. Улицы проносятся одна за другой, и он не помнил, как оказался перед многоэтажкой Намджуна, не помнил, как стоял перед дверью в его квартиру, и то, как зашёл внутрь.

Сейчас, сидя на кресле в комнате старшего, Тэхён молчит, сверля взглядом пустоту. Намджун до победного молчит тоже. Звонок и фраза «скоро буду» ни для кого не была чем-то необычным. Старший всегда его ждал и был готов принять с любым вопросом, любой проблемой, чем-угодно, и всегда был готов всячески помочь. Если не делом, то советом. Такой себе личный психотерапевт.

Глаза слипаются то ли от усталости, то ли от попытки сном избежать реальность. Второй вариант, несомненно, подходит больше, но Тэхён не может выбрать его. Потому что во сне, как оказалось минувшей ночью, ещё хуже, чем в реальности. Теперь, как альтернативу, выбрать недосып кажется не такой уже и плохой идеей. Заморить себя усталостью до смерти — звучит волшебно.

— С чего бы начать… — себе под нос. Намджун не говорит ни слова. — Даже не знаю…

— Поспишь?

— Что? — подняв глаза.

— Поспишь, может, говорю, — уже не спрашивая.

— Как избежать реальность, не вредя при этом своему здоровью? — игнорируя.

— Вряд ли такое возможно. Избежание реальности, как таковой, уже звучит плохо.

— Во сне ещё хуже, — снова игнорируя. — Мне снятся сны, они невыносимы, — Тэхён смотрит куда-то вперёд, как в бреду, и медленно моргает. Намджун хмурит брови и недоумённо следит за каждым движением, каждым жестом, каждым вздохом. — Странно, но я совсем не понимаю, как так вышло…

Наступает пятиминутное молчание, в котором Тэхён замирает, и только едва заметное вздымание груди и редкие моргания выдают его, как живого человека.

Намджун всё так же молчит. Хотя бы потому, что абсолютно ничего не понял. Догадывался, но догадки — это одно, а прямой ответ — совсем другое. Сидит, пытаясь переварить всё сказанное младшим. А в голове только обезьянка с тарелками. И противный белый шум. С ним он разберётся позже.

— Он вообще из головы не выходит. Даже покурить, — смешок. — Серьёзно, ему курить то и нельзя вообще. Но он дурак. А я с ума схожу. Во всех смыслах, кажется. Во всех, Намджун, — Тэхён поднимает потерянный взгляд, а у Джуна на секунду перед глазами встаёт его детское лицо. Вернее, не детское, а юношеское — их первая встреча. Такой же рассеянный и потерянный взгляд; такие же блестящие глаза — то ли от слёз, то ли от надежды. Она и душит Тэхёна всю жизнь.

— Кто? — не сдерживается, спрашивает.

— Чонгук, — озвучивая очевидное. — Я слышу его голос, чувствую его запах. Могу даже касания воспроизвести, да так отчётливо, будто всё правда, — Тэхён хмурит брови и тараторит, как дитя, будто боится упустить мысль из виду. — Я иногда думаю, что у меня приступы шизофрении — настолько всё чётко. Но потом он сразу пропадает. Всё пропадает. И потом я не чувствую себя шизанутым. Только больным. Душевно.

— Ты не душевнобольной, Тэхён. Ты психически здоровый человек. По крайней мере, здоровее многих из всех, кого я знаю, уж поверь.

— Душевнобольной — не значит психически нездоровый. Это значит, что болит душа.

Тэхён замолкает снова, а Намджун вместе с ним. Однако, ненадолго. Вопрос встаёт поперёк горла и мешает дышать.

— Ты влюблён в Чонгука?

Такой наигранный, болезненный и колюще-режущий, как пенопласт по стеклу, смех Намджун не слышал никогда. Он встречал много больных людей, но такого зрелища не наблюдал. Лицо Тэхёна перекосило в болезненной судороге, а глаза наполнились влагой, сразу побежавшей по побледневшим щекам.

Сложно, когда кто-то говорит то, в чём ты сам себе не в силах признаться.

— Что за бред ты сейчас несёшь? — говорит Тэхён, продолжая кривиться.

Намджуну становится плохо. Наблюдать за таким Тэхёном — невыносимо. Эта мысль просто не даёт ему покоя. Капает на голову, как пытка, от которой сходишь с ума, без вариантов.

Вот и Тэхён сходит — носится из стороны в сторону, как раненный зверь, воет диким воплем, подползает на коленях со слезами на глазах и окровавленными руками, в попытке вырвать сердце и душу, что так болит, а он и помочь то ничем не может. Смотрит и скрипит зубами, чтобы не разрыдаться в ответ.

— Мы это уже обсуждали, — тихо говорит Намджун.

Младший перестаёт смеяться, принимая в кресле прежнее положение тотального спокойствия.

— Влюбился, — снова морщится, пробуя слово на вкус. Не нравится. — Какое странное слово. Влюбился. Что оно означает? — повернувшись к Джуну, ловя его обеспокоенный взгляд. — Что ты готов положить жизнь за человека? Готов броситься за ним и в огонь, и в воду? Готов убить за него? Или, может, провести с ним остаток дней, пока смерть не разлучит вас? — тишина. — Забавно, ведь всё подходит. Наверное, я всё-таки влюбился. Это лечится?

Намджун сглатывает, отрицательно кивая головой и неуверенно пожимая плечами.

— Жаль. Тогда пристрели меня, — скорее спрашивая. — Зачем мне любить кого-то? Зачем, чтобы любили меня? — Ким снова кривится, а из глаз вновь текут слёзы. — Зачем, Намджун, ответь мне? — он срывается с места, резко преодолевая расстояние между ними. — Скажи мне — зачем я живу? Ради любви? Да на кой чёрт она мне?! — Тэхён падает на колени, подползая к Джуну, цепляясь мёртвой хваткой в его домашние серые штаны. — Оно меня сжирает, Намджун. Выедает мой мозг, всю душу. Я думать ни о чём другом больше не могу. Я с ума схожу, верно? Разве может это называться как-то по-другому? — горячие капли стекают по щекам, оставляя тёмные круги на светлой ткани. — Я не привык любить. Я не хочу. Я не могу, Намджун. Я не создан для этого. Оно меня уничтожит. Нас уничтожит.

Намджун гладит того по волосам, пока младший, положив голову на его колени, до боли кусает губу, чувствуя себя самым жалким человеком на свете.

— Во всей Вселенной, пожалуй, нет более ничтожного существа, чем я.

— Не неси чушь.

— Почему ты не согласен?

— Потому что жалок не тот, кто любит, а тот, кто отрицает то, что способен полюбить.

— Некоторые люди неспособны любить. Это факт, — фыркает младший.

— Каждый человек способен. Но не каждый позволит любви проникнуть до глубины его сердца. Хотя бы потому, что не каждый знает, где эта его глубина.

— Разве можно тогда считать человека жалким? Это самозащита. Вполне разумно.

— Как посмотреть. Не позволяя любви проникнуть в сердце, ты не ограждаешь себя от боли, которую могут принести другие люди. Ты только ограждаешь себя от того, чтобы эта боль наполнила твоё сердце. Она попадает туда, но неглубоко и совсем незаметно. А когда ты впускаешь туда любовь — будь готов впустить туда и боль тоже. Потому что не бывает ада без рая, не бывает хорошего без плохого, и так далее. Жизнь — колесо. Всё остаётся на месте только в том случае, если колесо неподвижно. Если оно движется, то и полосы в твоей жизни автоматически буду меняться с тёмной на светлую, и наоборот. Люди любят говорить «счастье не может длиться вечно», но они не хотят задуматься о том, что точно так же и несчастье не может. Всему приходит конец. И дело не в том, что кто-то кого-то бросает. Дело лишь в том, что никто из нас попросту не живёт вечно.

— Что мне делать? — Тэхён поднимает голову, а Намджун поджимает губы в улыбке, утирая почти высохшие слёзы.

— Ответ уже у тебя в голове.

— Его там нет. Я бы не спрашивал, будь он там, — обижено.

— Ответы всегда есть у нас в голове. Я не скажу тебе что-то новое. Я скажу то, о чём ты сам уже не раз думал. Может то, что тебе не понравится, или наоборот. Что бы ты не решил, Тэхён, я всегда на твоей стороне. Помни об этом.

— Я помню, Джун, спасибо. Но я всё ещё не понимаю.

— Слушай то, что здесь, — он кладёт ладонь на левую часть груди Тэхёна, — чаще, чем слушаешь то, что вот здесь, — перекладывает ладонь на голову. — Мозг возможно обмануть, существует множество способов. Но сердце — нет. Оно просто чувствует и всё. Без объяснений и возражений. Просто.

— Было бы это так просто, как ты говоришь, — Тэхён встаёт с колен, поправляя брюки.

— Я не намекал ни на что. За то ты уже переложил мои слова на какую-то мысль у себя в голове. Я не знаю о чём ты подумал, но ответ, как я и говорил, уже оказался у тебя. Мне не пришлось даже подталкивать.

— Вот уж спасибо, — недовольно кривя губы.

— Не за что, — улыбаясь. — Иди и скажи.

— Не понял, — Тэхён напрягся и нахмурился, застыв на месте.

— Всё ты понял. Он заслуживает знать.

— Это ещё почему? Что значит заслуживает?

— То и значит. Вы треплете друг другу нервы без толку. Почему бы не трепать их заслужено? — улыбаясь.

— Говори прямо, я ни черта не понимаю.

— Валяй уже, — Намджун нервно дёрнул рукой, жестом намекая Тэхёну свалить. — Мне пора процедуры делать, проваливай.

— Хён, объясни, что ты имел ввиду?

— Да что непонятного? Вы, два недоумка, влюблены друг в друга, при чём оба об этом знаете. И не смотри так на меня, ты и сам всё знаешь. Но вы отрицаете это, при чём обоюдно, и я не могу понять — на кой хрен? Вам жить скучно? Так я устрою вам веселье. С завтрашнего дня будете пахать вместо меня офисе, пока я не выйду на работу. Возражения не принимаются, это не предложение, а указ. Проваливай и передай Чонгуку, что он обязан тебя слушать, иначе получит по шапке. Всё ясно?

— Хён, у меня от напряжения коленки задрожали.

— Всё, заебал. Выметайся, я устал от тебя. Удачи! — Намджун вытолкал его из своей квартиры, закрыв дверь прямо перед носом.

Тэхён стоит, сверля взглядом закрытую дверь, и недоумённо хлопает глазами.

— Хм, — разворачиваясь. — Что ж, я счастлив, — растерянно. — Чонгук, уверен, будет тоже.

* * * * *</p>

Палец привычно водит по нижней губе. В ладони зажат телефон, а экран то загорается, то гаснет от ловких перебрасываний в руке. Погода снова портится прямо на глазах — снег лениво оседает на асфальте, моментально тая и превращаясь в противную кашу, разбросанную под ногами. Работники офиса бегают за кофе своим боссам, выдыхая клубы пара и молчаливого недовольства. Прохожие снуют туда-сюда, топча грязь своими лакированными, вычищенными до блеска туфлями, сверкая уставшими лицами с порозовевшими от мороза щеками. На город только-только опустилась вуаль зимы, а холод уже вовсю хватает за руки, пытаясь утащить в своё царство вечных ледников.

Тэхён сидит в машине, слушая шум от двигателя и печки, продолжая «трепать» телефон в своей руке. Номер давно набран, вот только палец всё никак не нажмёт кнопку вызова. Глаза напряжённо бегают от одного прохожего к другому, моля о пощаде кому-то сверху, чтобы в толпе наконец смогли увидеть того самого, в дутой куртке и чуть взмокшими от снега волосами. Чтобы не пришлось набирать уже выученный наизусть номер и подбирать слова в подобие предложений. С такой непосильной задачей ему вряд ли справиться.

Снова глубоко вздохнув и кинув взгляд на погасший экран, Ким закусывает губу, снимая тот с блокировки — выгравированный в памяти номер и неизменное «Чон Чонгук» только подбрасывают дров в пламя нерешительности. С каких пор он вообще так волнуется? Ах да, с тех самых, как…

Боковым зрением Тэхён замечает слишком знакомую фигуру. По инерции поворачивает голову на движение и видит Чонгука — тот идёт, сунув руки в карманы любимой куртки, и прячет голову в высокий ворот, чуть опустив её вниз, так, что даже носа не видно. А Тэхёну и не нужен нос, чтобы узнать его среди миллионов жителей Сеула. Идёт, топчет снежную кашу, явно шмыгает красным носом и часто моргает от холодного ветра. Может, изредка покашливает — Тэхён надеется, что не от сигарет, — и кусает сухие губы.

Тэхёну бы, по-хорошему, встать и пойти за ним, тогда и звонить не придётся, но он сидит и просто провожает того взглядом — как Чонгук проходит по парковке, как кивает кому-то из сотрудников, как проходит внутрь, скрываясь за стеклянными дверями здания. Смотрит и крепко стискивает телефон в своей ладони. Для полной картины только скрипа зубов и треска лопнувшего экрана не хватает.

Когда Чонгук окончательно скрывается в офисе, Тэхён всё же срывается с места, так громко хлопнув дверью, что все птицы точно покинули свои гнёзда и мгновенно унеслись на юг. Сорвавшись на бег, он перескакивал через три ступеньки у входа, забегая внутрь и, не сбавляя темпа, ринулся к лифтам. Не одноразовое нажатие кнопки и лифт наконец соизволил открыть свои двери перед запыхавшимся Кимом. Как он бежал по коридору — уже и не вспомнит.

Помнит только растерянное и изумлённое лицо Чонгука, держащего поливалку в руке, когда Тэхён рывком открыл дверь в кабинет Намджуна и оказался внутри, задыхаясь от бега и волнения.

— Привет, — пытаясь унять бешеное сердцебиение и напрочь сбившееся дыхание, выдавливает Ким.

— Привет, — недоумевая.

— Что ты тут делаешь? — Тэхён не осознаёт, как глупо звучал этот вопрос из его уст, ведь его должен был задать Чонгук, который, услышав его, приподнял брови в ещё большем удивлении. Хотя, казалось, куда уж больше.

— Цветы поливаю, — приподняв поливалку в воздухе. — Намджун просил. Забыл?

Тэхён, дубина, и правда забыл.

— Как-то не было момента вспомнить о фикусах Намджуна.

Язвит, при чём совершенно неуместно. Тэхён молится всем богам, чтобы его рот перестал нести эту околесицу и заткнулся хоть на минуту, дабы не сделать ещё хуже.

За то Чонгук ничуть не удивлён. Продолжает себе тихо-мирно поливать растения и молчит. Тоже вполне ожидаемо.

— Не спросишь, зачем я пришёл? — Тэхён садится за стол Джуна, закидывая ногу за ногу, тем самым пытаясь своей позой создать уверенный вид.

— Имеешь право.

Сухо. Безразлично. Неприятно.

— Будем делать вид, будто незнакомы? Или что ненавидим друг друга?

— А это не так? — Чонгук поворачивается, устремляя совершенно нечитаемый взгляд прямо в Тэхёна. В самое сердце, которое рвётся выплеснуть всё, что не в силах больше сдержать.

— Нет, не так.

— Ясно, — отворачивается, ставит поливалку на подоконник и, сложив руки на груди, стоит, повёрнутый к Тэхёну спиной, и смотрит в окно. Ким не видит его лица, но прекрасно представляет его выражение.

— Надо поговорить, — уже тише.

— Тебе снова что-то от меня надо, — недовольно, но едва слышно. — Мне вот от тебя только одно: чтобы ты оставил меня в покое.

Больно. Чрезвычайно. Безмерно.

Тэхён даже сомневается, что его сердце вообще сможет выдержать столько боли в один момент. Но оно выдерживает. Даже не останавливается. Продолжает биться, тем самым продолжая мучения своего хозяина. Тэхён эту боль игнорирует. Как и слова Чонгука. Настолько, насколько это возможно.

— Я всё же скажу. А ты выслушай, пожалуйста.

— Ого, ты даже просишь, а не требуешь. Я поражён.

Тэхён игнорирует, продолжая:

— Я…

Слова застревают в горле. Не то чтобы он точно знал, что собирается сказать, просто совсем не готов к холодной реакции. Чонгук определённо точно не настроен на такую беседу. Тэхён же уверен, что сам не будет настроен на неё никогда.

— Я долго думал, что сказать… — кашляет. А Чонгук в этот момент почти незаметно поворачивает голову в его сторону. — Так и не придумал, как ты можешь заметить…

Повисает тишина. И Чон точно не собирается её прерывать. Потому что этот разговор — не его идея.

— Я думал, что смогу выдавить из себя хоть слово, но… что-то не идёт совсем.

— Мне выйти? — почти раздражённо.

— Что? Зачем? — хмурясь.

— Чтобы ты собрался с мыслями, — Чонгук поворачивает голову сильнее и теперь видит Тэхёна, а тот видит его. Взгляд уже не такой нечитаемый — он видит в нём смятение.

— Чонгук, я…

— Здравствуйте! Ой, простите, Вы заняты, кажется, — девушка, зашедшая в кабинет, выглядит очень обеспокоенной своим нежеланным визитом, поэтому сразу много раз кланяется и выходит. — Я занесу бумаги позже, — и закрывает за собой дверь.

Шум голосов и шагов из коридоры снова затихает, погружая кабинет в знакомую давящую тишину.

Чонгук не хочет ничего ни спрашивать, ни говорить, ни знать. Не хочет потом страдать от размышлений о сказанном кем-то, и о сказанном своём.

Погода давит на голову, в висках пульсирует кровь и он от этой гнетущей тишины буквально её слышит. Дыхание Тэхёна и его самого заставляет колено подёргиваться от напряжения. Чонгуку хочется исчезнуть, поэтому он не выдерживает и поворачивается, хмурым взглядом смотря на Кима.

— Говори уже. Сил никаких нет. Я тут закончил, так что можем расходиться, — и шагает к двери, всем своим видом показывая, что на разговор он всё так же не настроен.

— Намджун сказал нам быть в офисе, пока он полностью не поправится, — выпаливает Тэхён, будто боясь передумать. Боясь сказать то, что хотел на самом деле.

Чонгук останавливается, замирая, и вздыхает, медленно поворачиваясь к старшему лицом и снова складывая руки на груди.

— Чудно, — садясь на кожаный диван напротив окна. — И что мы должны делать?

— Его работу, — Тэхён смотрит куда-то в пустоту, не замечая обеспокоенного взгляда Чонгука. Ким, поникнув, перестал замечать всё вокруг, потому пристальное наблюдение Чона осталось для него незамеченным.

— В чём она конкретно заключается?

— В том, чтобы делать его работу, — раздражённо, не поднимая взгляда.

— Не надо раздражаться из-за моего вопроса. Я не ебу, чем он занимается, меня в это не посвящали, знаешь ли. Так что, будь добр, перестань беситься из-за тараканов в своей голове и срываться на мне. Потому что я откровенно заебался терпеть это.

— Я сделаю вид, что не услышал всего этого.

— Всегда так делаешь?

— И этого тоже.

Чонгук резко встаёт с дивана и в пару шагов оказывается прямо перед столом, за которым сидит Ким. Положив ладони, он склоняется над ним, сверля взглядом Тэхёна почти в упор. Старшему от этого взгляда не по себе, но его сейчас всё так сильно раздражает, что он не замечает этого неприятного чувства.

Хочется вмазать Чону в его красивое лицо. То лицо, которое, скрипя зубами, глядит в душу и не думает прекращать. То лицо, на котором лежали ладони Тэхёна, когда он целовал его. То лицо, которое так и манит, чтобы проехать по нему кулаком. Или поцеловать снова. Он пока не понимает, чего хочет больше. В целом, был бы не против совместить.

— Хочешь устроить драматическую сцену? — рычит Ким. — Я помогу, ты только скажи.

— Себе помоги.

Кто бы сомневался.

Раздражение витает в воздухе. Разряжает воздух, искрится и сверкает молниями, словно вот-вот превратиться в ярость, сметающую, как ураган, всё на своём пути.

— Не беси меня, — скрипя зубами, Тэхён медленно встаёт со стула, обходит дубовый стол, сжимая руки в кулаки, и подходит к Чонгуку так близко, что чувствует его дыхание у себя на щеке. Не на губах, а на щеке, потому что Чонгук немного отворачивает голову в сторону. — Играешь недотрогу?

— К чему этот вопрос? — смотря куда-то за спину старшего.

Ким молчит и внимательно, как впервые, разглядывает черты чонового лица. Тот дышит почти незаметно, играя желваками, и нервно бегает глазами по чему-то позади Тэхёна.

Старший наклоняет голову чуть вбок, щуря глаза. Наслаждается. Не часто удаётся Чонгука напугать или смутить.