Part 13 (2/2)

Пак промолчал, лишь нежно поцеловав того снова в макушку, прижавшись чуть ближе.

* * * * *</p>

Утром Тэхён проснулся от звона бьющейся посуды где-то на кухне. Открыв глаза, в них впился едкий солнечный свет, от чего и так красные глаза казались ещё более красными. Судя по тому, как отчётливо было слышно шум с улицы и то, как едва заметно колыхались шторы, Чимин открыл на проветривание окно. Звуки машин, далёкое пение птиц и едва слышимые крики детворы щекотали, непривыкшие к звукам, уши.

Поднявшись на постели, Ким подвинулся ближе к изголовью кровати, устало опустив голову, потерев заспанные глаза. Снизу снова послышался звон посуды.

— Блять… — недовольно выдыхая. — Он решил мне всю посуду на счастье перебить? — с кряхтением встав с кровати, он потопал в одних трусах к Паку, бьющему, судя по звукам, уже третью тарелку. — Доброе, сука, утро. Чим, ты что делаешь? — глаза всё ещё выедал солнечный свет, потому Тэхён сильно щурился, прикрыв один глаз.

— Доброе. Я случайно, — а в голосе ни капли сожаления.

— Что ты творишь? — садясь за стол, положив на холодную поверхность локти. От контраста по телу пробежали мурашки.

— Да они из рук вылетают, — оправдываясь, точно ребёнок. Наклонившись, Пак стал собирать руками осколки белоснежной тарелки.

— Не трогай, — бросив хриплым ото сна голосом. — Поранишься.

— Спасибо за заботу, но у тебя нет веника. Как я должен это убрать? — всё ещё сидя на корточках.

Тэхён вздохнул, молча вставая с кровати и уходя в коридор.

— Ты далеко? — крича в след.

— За веником.

Поднявшись к себе в комнату, он накинул на себя первую попавшуюся домашнюю одежду и спустился вниз. Так же молча он вышел из квартиры. Через минуту, когда Ким вышел на улицу, телефон в кармане завибрировал, сообщая о входящем звонке.

— В чём дело?

— Ты далеко ушёл? — Чимин был в полной растерянности, но не удивлён.

— Я же сказал — за веником.

— Ты шутишь? Куда?

— В магазин.

Пак молчал.

— Ну ты и чудило, — и сбросил.

Тэхён усмехнулся, сунув руки в карманы.

Погода была очень солнечной и тёплой, словно сейчас не поздняя осень, а весна. Птички весело щебетали на верхушках деревьев, которые едва заметно колыхались от ветра; воздух был тёплый, не влажный, а потому так тепло.

Вздохнув полной грудью и прикрыв в блаженстве глаза, Тэхён резко выдохнул, улыбнувшись, — настроение было, на удивление, очень хорошим. Дойдя до ближайшего магазина, он зашёл внутрь, сразу идя в отдел «для дома». Куча разных товаров, половину предназначения которых Тэхёну даже вообразить сложно. Внимательно изучая полки, скользя по ним оценивающим взглядом, он остановился около стенда с метёлками.

— Ну и цирк. Зачем их так много? — мысленно.

Взяв один маленький веничек, он стал крутить его в руках.

— Так и спину сломать можно, пока подметёшь, — покачав головой, он взял самый обычный веник, сразу шагая на кассу.

Взяв на кассе несколько пачек мятной жвачки, он вышел, довольный собой, шагая по залитой солнцем улице, наслаждаясь пением птиц.

Может, жизнь снова сможет приобрести какие-то краски? Хоть немного. Чтобы просто наслаждаться вот так вот всем вокруг: и пением птиц, которое обычно раздражало, и солнцем, что противно выедает глаза по утрам, и улыбаться прохожим, как дурачок, а они всё равно не смогут сдержаться и улыбнуться тебе в ответ. Вдруг всё серое постепенно начнёт перекрашиваться в более разнообразные оттенки? Постепенно, совсем понемногу, хоть отчасти, изредка, сообщая о том, что ты ещё живой.

Мир не так уж и плох, если замечать мелкие радости.

В детстве Тэхён был очень активным и любопытным ребёнком — ему до всего всегда было дело, всё ему было интересно. Родители никогда не поддерживали такой животный интерес к окружающему его миру, говоря о том, что «мальчики должны быть более сдержанными» и «перестань так интересоваться миром — ему на тебя плевать». Тэхёна это ранило, каждый раз нанося увечья на самое сердце. Время шло, раны не заживали, наоборот — их становилось всё больше.

Музыка, которой он занимался, была самой настоящей отдушиной — он сбегал к фортепиано, заглушая свои мысли и чувства произведениями великих мастеров. А когда отец узнал об этом — Тэхёну влетело, да так сильно, что он неделю ходил весь побитый и в синяках, прогуливая школу, чтобы там не задавали лишних вопросов. Всё тело ещё долго отдавало совсем не фантомной болью, но самое страшное было не это — придя домой в один из будних дней, он обнаружил отца, бьющего несчастное пианино, разбивая в дребезги. Накинувшись на отца с воплями прекратить, тот только ударил его, от чего Тэхён влетел в стену, падая на пол, заливаясь горькими слезами и задыхаясь от отчаяния. А в углу стояла мать, прикрывая рот кулаком и смотря в пол — абсолютно безучастно. Тогда он возненавидел и её.

Шло время, и вместе с ним Тэхён стал запихивать своя «я» куда поглубже. В семнадцать его мать умерла — рак. Его обнаружили на четвёртой стадии и, увы, сколько бы денег не было, они так и не смогли её спасти. Отец винил Тэхёна в этом — винил в смерти матери, аргументируя тем, что она много за него переживала, а тот не оправдывал ожиданий и надежд.

Когда он хорошо окончил школу, отец даже сказал, что гордиться им. Но эти слова лишь вызвали нескрываемое отвращение, за что пришлось снова получить кулаком в лицо. Тогда ему разбили нос. Больше он свои эмоции не показывал.

После окончания школы, бизнесу отца стало несладко, и Тэхён пошёл работать, пытаясь помочь выплачивать долги. В этом отец тоже винил Тэхёна. Ничем не аргументируя.

Засунутое «я» было так глубоко и так давно забыто, что Тэхён не мог его достать. Он, по правде говоря, и не пытался. Показывать кому-то то, за что так сильно и жестоко получал в детстве, вообще не хотелось. Он был убеждён — он настоящий никому не нужен, и что его никто не сможет таким принять, потому что раз не смогли принять родные родители, значит никто не сможет.

Его любили только тогда, когда он этого заслуживал: за хорошие оценки, за хорошее поведение, за хорошее окончание школы. За всё «хорошее» в целом. И после того, как отца всё же убили за невыплату долгов, он возненавидел понятие «хорошее», стремясь разрушить всё, что подлежит, ни в чём невиновному, прилагательному.

Дальше — знакомство с Намджуном, работа, которая ему нравится, и ещё много разных плюшек, что щекотали самолюбие, тщеславие, притупляя детскую недолюбленность хоть на какое-то время. А всё, что глубоко зарыто, пусть там и остаётся — оно только мешало ему всю жизнь жить. Он не скучает по себе старому. Как можно скучать по тому, что причиняло так много незаслуженной боли? Тэхён не понимал в чём дело — отец говорил, что дело в нём, как таковом. Само его существование уже слыло какой-то проблемой, которую Тэхён никак не мог решить.

И не смог бы, потому что дело было вовсе не в этом. Ким был не виноват в том, что его родители его не любили, и в том, что они были такими, какими были. Просто так бывает, и, к сожалению, потом ребёнку нужно разгребать не только свои ошибки, но и ошибки своих родителей, потому что они касаются его напрямую.

Купленный рояль стоял и пылился в безмолвии, так ни разу и не тронутый. Музыка перестала течь по его венам так же, как и перестала звучать в его голове. Она больше не имела такого значения. Точнее, он боялся подпускать к себе всё то, что было с ней связано. Но рояль всё же купил сразу, как только появилась такая возможность. Однако так и не прикоснулся к нему.

Сейчас ему было нормально. Просто формальное «нормально», когда ни хорошо, ни плохо, но в тоже время и не «никак». Живёшь себе, ни в чём не отказывая, казалось бы — надо радоваться. А чему? Тому, что чувства, присущие любому нормальному существу, всплывают изредка наружу, как бы Тэхён не хотел их скрыть, руша всё вокруг, так тщательно строенное? Тому, что он не понимает смысл своего существование и никакие суммы на его карте не смогут ему это объяснить? Тому, что он не может никому рассказать о своих чувствах из-за страха, выращенного с самого детства? Тому, что он съедает себя изнутри за ничтожность? Или, может, тому, что единственный человек, который приносил ему какие-то эмоции и чувства, отталкивает его, каждый раз тем самым убивая?

Он бы порадовался, если бы было чем.

Сердце исполосано чем-то неровным, лёгкие забиты дымом дорогих сигарет, которые курил его отец, выжигая всё ещё не мёртвое. Душа забита где-то в углу, смотря на всё так, как Тэхён смотрел на отца, бьющего его пианино, а сам Тэхён — мать, которая стояла и безразлично на всё это смотрела.

Ясное небо затянули плотные серые облака, предвещая скорый дождь. Хорошее настроение длилось недолго. Погода словно передавала его настроение и сменилась вместе с его мыслями. Улыбка с лица давно сползла, а лицо вновь стало холодным, ничего не выражающим.

«В мире миллионы таких же, как и ты.»

Эти слова так сильно въелись в голову, что выпихнуть их ну никак не получалось. Тэхён и не считал себя особенным — его никто никогда таким не делал и самому ему считать так не с чего, — но это так било под дых, что сводило ноги, перекрывая дыхание.

Ему бы хотелось быть особенным.

Не так — ему для кого-то хотелось бы быть особенным.

Но человек, для которого он мог бы им быть, и сказал эти самые слова, которые сейчас заставляют Тэхёна купаться в бассейне ничтожности, захлёбываясь отчаянием и надеждой.

Её, надежду, убить никак не получается, как ни старайся. Она карабкается, падает, снова встаёт и снова падает, пытается сделать вдох, а получается только рваный болезненный выдох.

Скулы от злости сводит. А на кого он злится? На себя? А зачем? Может стоит что-то поменять? Но как? Это не так просто.

Проще продолжать тонуть — Тэхёну нравится глубина, нравится чувствовать песок на самом дне, перебирая его дрожащими пальцами. Поднимаешь голову вверх и видишь там свет где-то — он так далеко, едва просачивается под такую толщу воды, но всё же пытается.

Вот и Тэхён пытается. Изо всех сил пытается, а ничего не выходит. Кто-то поможет?

Вероятно — нет.

Если барахтаться, пытаясь как можно быстрее выплыть наружу, есть опасность никогда вовсе и не всплыть. Чем дольше сопротивляешься, тем дольше будешь в этом находиться. Погружаясь в болото из всепоглощающей тьмы нужно просто расслабиться, дождаться, пока полностью погрузишься, дойдёшь до самого дна, а потом, оттолкнувшись, выплывешь.

А дно у этой пучины, кажется, двойное. Тэхён до первого давно дошёл, а второе всё никак не становится ближе, напротив — будто всё дальше, как бы не погружался, ты всё ещё слишком далеко, слишком на поверхности. Привязать бы камень к ногам, чтоб утащил вниз как можно быстрее, чтобы поскорее уже добраться до этого дна. Бороться сил уже совсем не осталось.

С самим собой бороться сил больше нет.

А умирать не хочется. Что бы он там не делал, как бы не пытался — внутри всё равно живёт та самая надежда, крича «остановись, всё наладиться!». А Тэхён, как дурак, и верит. Умирать и правда не охота.

Но так тяжело. Так невообразимо трудно жить с самим собой. И никуда тебе от себя не деться — куда бы ты не пошёл, ты всюду берёшь с собой себя. Твоя тень — она всегда рядом, где-то на периферии, и это вовсе не метафора. Он дышит тебе в затылок, обнажая острые зубы, готовые заграбастать и уничтожить всё, что тебе дорого. Разорвать этими же зубами на мелкие куски, что потом уже и не вспомнишь чем это раньше было. Она ходит за тобой по пятам, не давая о себе забыть, шепча на ухо всякие отвратительные вещи. Заставляя делать то, чего ты не хочешь, говорить то, о чём ты на самом деле не думаешь.

Но эта тень и есть ты.

Отделять себя от неё, значит снимать ответственность за свои поступки. А это как «не знание», и оно не освобождает от ответственности. Тебе придётся за неё отвечать. Тебе придётся отвечать за самого себя.

Разобраться с внутренними демонами всё равно придётся, если хочешь жить счастливо. А они не собираются уходить, и когда ты их гонишь, они лишь сильнее злятся, укрепляясь всё сильнее, погружая в тебя свои корни всё глубже, пока от светлой стороны ничего не останется. Она поглотит тебя, если ты не будешь сопротивляться. Она завладеет твоим телом и душой. Она станет тобой.

Это будешь ты.

Ты никуда не денешься, твои действия будут всё ещё твоими, как и твои мысли. Всё будет твоим, и ты точно так же будешь принадлежать себе, но это словно близнецы — один, рано или поздно, захочет поглотить другого, став одним целым, но полностью собой. И ты будешь собой, только не тем, что раньше.

Ветер в конец растрепал волосы. Верхушки деревьев качались из стороны в сторону, грозясь вот-вот коснуться земли. Птицы давно перестали петь, а вместо солнца с неба начали капать тяжёлые капли дождя, предвещая скорый ливень. Вся грязь, гонимая ветром, летела в лицо, забивая собой глаза, мешая видеть, путая песок в волосах.

В кармане зазвонил телефон.

— Да? — не смотря на экран.

— Ты где, чёрт тебя дери? Там на улице полный пиздец! Дуй домой, пока тебя не унесло на другой континент, ненормальный! — кричал Чимин в трубку, смотря в окно на разбушевавшуюся погоду.

Природа будто учуяла мысли Кима, явно намекая на то, чтобы тот перестал думать о всякой ерунде.

Тьма — тоже часть природы, и она не хочет, чтобы от неё избавлялись.

— Я уже бегу! — крича в трубку и правда начав бежать. Ветер поднялся такой сильный, и стало резко так холодно, будто из планеты высосали всё тёплое и хорошее, оставляя гнить всё то, что осталось живым.

Ким бежал, проклиная купленный веник, который сносило вместе с ним, постоянно выбивая ветром из рук.

Люди сновали в спешке туда-сюда, пытаясь скрыться от непогоды. Проходя мимо, кто-то случайно толкнул Тэхёна, от чего тот развернулся, спотыкаясь через несчастный веник.

— Блять, — толкая людей, что толкали его, он пробирался сквозь толпу, намереваясь выжить в этой суматохе.

Ветер бил в лицо острыми иглами, глаза застилала дымка, в ушах стоял звон от машин и человеческого галдежа.

Полил дождь. Самый настоящий ливень, бьющий по голове так, словно это не вода, а настоящие камни. За два метра перед собой уже ничего не было видно, а одежда за минуту полностью вся намокла. Телефон в кармане, кажется, звонил — Тэхён чувствовал вибрацию, но сейчас было не до этого. Выбившись на другую улицу, где нет столько людей, Тэхён перешёл через безлюдный переулок, выйдя на другую улицу, решив, что перейти через мост будет быстрее и безопаснее — люди от суматохи сходили с ума, а Тэхён вместе с ними. Наклонив голову, чтобы смотреть себе под ноги, он держался за веник, как за спасательную соломинку, сунув вторую руку в карман, где лежал телефон. Ким промок до нитки, а ливень и не думал заканчиваться, продолжая лить всё сильнее с каждой минутой.

Поднявшись на мост, где за всё время проехало от силы машины три, он остановился на самой середине, зачем-то смотря вдаль. Капли дождя густо бежали по лицу, затекая в ворот, но это уже не имело значения — Ким и так был полностью мокрым. Пожалуй, он чувствовал, что промокли даже его трусы. Уже совсем не мелкая дрожь била тело, но и тут ему было всё равно. Щуря глаза, то ли от дождя, то ли от ветра, Тэхён смотрел куда-то за горизонт, так и стоя на мосту. Подойдя ближе к ограждению, он положил веник на землю, облокачиваясь локтями на перила, поджав плечи, закусив внутреннюю часть щеки.

Телефон снова начал разрываться. Тэхён решил взять трубку.

— Да?

— Тебя где носит, чёрт ты недоделанный?! — голос Пака был с ноткой паники. — По моим подсчётам ты должен был быть уже дома!

Тэхён хмыкнул — тот и правда считал. Волнуется.

Забавно, но сейчас ему и на это плевать. Ему давно на всё плевать — на заботу, на доброту в его сторону, на волнения и любовь. Очерствел? Да, наверное. Как чёрный хлеб на воздухе. Стал грубой коркой без души — кинь в кого, и та убьёт. Разорвёт на части.

Да Тэхён и сам себя разрывал на части. Медленно, как сдирают кожуру с апельсинов — слой за слоем, постепенно. А потом ты стоишь, с оголённой душой, а в неё плюют. Так безжалостно и жестоко. А тебе и прикрыться нечем.

— Может скажешь что-нибудь?!

— Я люблю тебя, Чим. Спасибо за всё, — и сбросил, засовывая телефон обратно в карман.

Глубоко вздохнув, Тэхён взялся за перила двумя руками, закидывая на них ногу и перебрасывая её через них, становясь на бортик по другую сторону.

К чёрту всё.

Держась руками позади себя, он прикрыл глаза, вдыхая полной грудью. Мысли в голове приняли спокойное состояние, перестав трястись в конвульсиях. Шум в ушах перестал бить по голове, и теперь Ким слышал только дождь, крупными каплями бьющий по бетону. Всё в голове приобрело тонкую ровную линию, как кардиограмма, когда сердце остановилось.

Снова сделав глубокий вдох, он открыл глаза, смотря на водную гладь — на улице ещё не было заморозков, потому вода не покрылась льдом. Стало как-то до страшного спокойно — дрожь внезапно перестала трясти тело, мысли привелись в порядок, а дыхание перестало спирать, словно ты задыхаешься. Может, это знак, что всё будет в порядке? И не нужно совершать никаких глупостей? Глупостей, которые ты потом не исправишь. А, может, это знак того, что именно это и закончит твои страдания?

Голос в голове только где-то кричит. Где-то далеко, словно отголоски прошлого, чего-то до боли знакомого и родного. Будто твоя душа, забитая в углу, решила подать, наконец, голос, пытаясь вытащить тебя из тьмы. Но ты не понимаешь, что он говорит — дождь заливает уши, да тебе и плевать что он там орёт. Сейчас уже не важно.

Глубокий вдох больше похожий на рваный выдох. Голос всё кричит, но ты не слушаешь. А он кричит громче, как-то до ужаса знакомо. Где-то ты этот голос слышал.

Руки медленно отпускают перила, а голова поворачивается в сторону, смотря на безлюдную дорогу. Рот приоткрывается, но руки машинально продолжают отпускать. Тот голос, что кричал так сильно, и так истошно, это был не внутренний. Перед тем, как полностью отпустить, Тэхён видит его, бегущего по мосту, изо всех сил что-то крича.

А Тэхён не слышит. Руки отпускают и он делает шаг, падая в бездну неизвестности. Родной голос так и остался наверху, продолжая истошно кричать. Кажется, он кричал его имя.

Спина ударяется о толщу воды, создавая громкий шлепок, но и звука этого не слышно. Всё из-за дождя. Поясница отдаёт болью, словно он плюхнулся на бетон. Вода затекает в уши и нос, а от внезапного холода все конечности свело резкой судорогой, будто его перекручивают в мясорубке. Глаза в ужасе открылись от осознания безысходности, тело от инстинкта самосохранения стало пытаться выбраться наружу, но судороги не давали сделать и малейшего движения, лишь погружая тело всё глубже, на самое дно. Лёгкие начинало жечь от нехватки воздуха, а в мозгу всё кричал тот голос. Или это уже его собственный?

Внутри всё пекло, горело адским пламенем, а руки только и делали, что сжимались в кулаки, от чего ногти до крови впивались в кожу. Мотая под водой головой, Тэхён чувствовал, что сейчас отключится, то ли от холода, то ли от нехватки кислорода, то ли всё вместе. Глаза постепенно начали закрываться и Ким даже перестал шевелиться, прикрыв веки, отдаваясь во власть стихии, пока не почувствовал ещё один хлопок, а позже то, как кто-то берёт его за талию, выкарабкиваясь наружу. Он бы даже помог, если бы в глазах не потемнело.

Через несколько секунд он почувствовал, как его голова оказалась на поверхности воды. Хотелось закричать, но в горле так саднило, что всё, на что его хватило, был истошный кашель, что, казалось, он вот-вот выплюнет свои лёгкие, которые будто превратились в нечто кашеобразное.

Сильные руки держали его за талию, а он только откинул голову назад, кладя её кому-то на плечо. В нос ударил едва уловимый знакомый запах, и Тэхён вымученно улыбнулся. Сил не было даже на то, чтобы открыть глаза.

В голове пустота, а на ухо кто-то что-то шепчет. Или кричит — уже не понятно. Звон в ушах слишком сильный, а внутри всё чересчур горит, чтобы обращать на что-то, кроме этого, своё внимание.

— Больной ублюдок! — последнее, что услышал Ким перед тем, как окончательно потерять сознание.