Глава 2 (1/2)

Он не знает, где он, это!Красное вспыхивает под веками, и он чувствует это липкое мокрое, как кровь, как ужас вокруг.Баки толчком просыпается, надсадно хрипя, металлический кулак сжат, разорванные простыни лохмами свисают сквозь пальцы. Он скользкий от испарины и дрожащий, кожа как лёд, голова вот-вот лопнет в тисках раскалённой красной агонии.Рухнув обратно на влажные простыни, закрывает глаза рукой и борется за каждый обдирающий вдох сквозь пережатое паникой горло.Он не поймёт: он вот-вот задохнётся или сблюёт, но и то, и другое одинаково скверно, поэтому он заставляет себя сосредоточиться на биении крови в ушах и под этот счёт дышать глубоко и медленно так, как может.Контролируйте Актив! Восстановите контроль!Он вновь содрогается всем телом, наружу рвётся рыдающий жалобный вой, но он глушит его, прижимая к зубам металлический кулак. Горький вкус отзывается волной дрожи в хребте.Прошёл год с того дня в Вашингтоне, когда Стив сказал ему отбросить это, но кошмарам плевать, они продолжают преследовать.Он не уверен, что когда-нибудь освободится от них.Он лежит так, пока пот не высыхает на коже, а дыхание не становится снова размеренным. Иногда он ненавидит, что теперь у него нет такого контроля, каким он обладал в бытность Активом, но он с радостью пожертвует всем грёбаным контролем на свете, чтобы больше не быть чудовищем.Устало фыркнув, потирает рукой лицо и сквозь пальцы кидает взгляд на старый будильник возле кровати.3:27 утраОн находит, что это время ничуть не хуже любого другого, чтобы встать.Всё равно он больше не спит. Усталая опустошённость стала привычной, будто из него выскоблили всё, что делало его человеком, и заменили машиной, роботом...имуществом.

Как бы ему ни хотелось обратного, это всё ещё сидит внутри него.Откинув простыни, он с силой прочёсывает пальцами волосы, вдох-выдох, закрывает глаза, за мгновенье пересиливает себя, чтобы подняться с постели и скинуть испорченные влажные тряпки.Продранная простыня отправляется в мусорное ведро, остальное в стиральную машину к пропотевшей спортивной одежде, которая лежит там с прошлой ночи. Закончив, он натягивает толстовку и худи, старые прорехи на ткани привычны и утешительны.Его кроссовки так же потрёпаны, как вся одежда, но его это не заботит — всё, что у него есть, из секонд-хенда.Много, много воды утекло с тех пор, когда он заботился о своей внешности, но того его — смазливого компанейского модника и ловеласа давно уже нет.Иногда он задается вопросом, узнал бы он-прежний себя нынешнего.Он выскальзывает из двери своего пристанища в ночь, на улицах мокнут отсветы красных и жёлтых огней города.Подобно ему, город никогда не спит.Влажный воздух холодит лицо, когда он бежит трусцой в устойчивом темпе, ноги шаг за шагом несут его вперёд, оставляя позади кварталы бетона. Дышится ровно, но мыслями он блуждает в лабиринтах кошмаров.

В последнее время они приходят всё чаще и чаще, разбивая и без того непродолжительный сон и оставляя его напряжённым и беспокойным в дневные часы жизни. Или, ну, более напряженным и беспокойным, чем обычно.Даже парни из мастерской начали что-то подмечать, при том, что эмоционально они тупее стога сена.У него нет догадок, почему кошмары учащаются, или почему его настроение напрочь дерьмовое, и, видать, ему ничего не исправить.Он несколько раз говорил с Сэмом и даже со Стивом, пытался изменить свою диету и пить меньше кофе (хотя не то чтобы кофеин так уж сильно влиял на него после сыворотки), и всё же он постоянно чувствует себя на грани.Зубы ноют после того, как он стискивает их во сне, а потом и в течение дня, мышцы шеи скованы и болят. Ему часто хочется плакать, но воспалённые глаза сухи, будто он дни напролёт без сна следит за мишенью.Он не всё помнит со времени, проведенного в Гидре, но в памяти отпечаталось это — бесконечное ожидание идеального момента для выстрела, миг сухого удовлетворения от хорошо проделанной работы, когда цель уничтожена. Теперь ему тошно видеть в кошмарах неизвестных людей, то мёртвых и неподвижных, то окровавленных и умоляющих.Неважно, как далеко и как быстро он убегает, ему не оторваться от своих демонов.Он бежит, пока солнце не всходит, и одежда не темнеет от пота, пока улицы не начинают кишеть костюмами с Уолл-стрит и продавцами хот-догов, а воздух не полнится гудением сотен клаксонов и возгласами легионов водителей такси.Город живёт и дышит вокруг него, но сейчас он онемел и оглох внутри своей оболочки, снаружи просто белый шум.Он налегает плечом на дверь и трижды проворачивает ключ налево в заедающем замке, пока тот не расклинит и не впустит его. Он редко даёт себе труд запирать дверь—здесь не так много ценного, и любого, достаточно безмозглого, чтобы вломиться к нему, ожидает неприятный конец.Он мокнет под душем, жарит с полдюжины яиц и глотает протеиновый коктейль, затем натягивает рабочее и ближе к семи снова выходит за дверь. Дорога к работе запружена спешащими в школу детишками и их мамашами в штанах для йоги, болтающими со своими подругами.Старый район уже не такой, как раньше.Он не знает своих соседей и даже не очень-то стремится узнать. Они не знают, кто он, и это его устраивает. Большинство полагает, что его рука такая из-за войн на Ближнем Востоке, и он не торопится разуверять их.Лучше это, чем правда.В 7:32 он отпирает гаражную дверь и щёлкает выключателем. Верхние люминесцентные лампы мерцают, потрескивая, затем одна за другой загораются со слабым гудением, неразличимым для людей с обычным слухом, но у Баки каждый раз сводит зубы.Он врубает кофеварку и открывает древний разбитый ноутбук, доставшийся мистеру Блэйку от внуков после того, как они уронили его и контрольным залили клавиатуру Ред Буллом. Он трижды чинился с тех пор, как Баки устроился сюда почти год назад, но старик не хочет тратиться на новый.Пока оба аппарата пробуждаются к жизни, он переходит через улочку к панадерии и приветственно машет Кармине, заводящей тесто для обеденного эмпанадас-ажиотажа. Луис наполняет контейнер россыпью сладкой выпечки — бесо и боррахито однозначные фавориты у Баки, — и, подмигивая, прибавляет сверх того ещё два пирожка, бесплатно.Баки кивает обоим и украдкой суёт в банку у кассы полтинник, когда ни один из владельцев не смотрит.Их сын Джанкарло учится в колледже, первый в своей семье, а у Баки больше денег, чем можно потратить, с тех пор, как Стив отдал ему половину жалованья, выплаченного армией после пробуждения в будущем.Это немного, но он делает, что в его силах.Он помнит дни, когда едва сводил концы с концами, и ночи, когда не мог уснуть оттого, что живот казался сосущей дырой, а голод когтями терзал кишки так, что хотелось плакать.Но это означало больше еды для Стиви, и он никогда не жалел, что отказывался от неё, чтобы сохранить жизнь своему лучшему другу.Он много о чём жалеет, но не об этом.Когда он возвращается в гараж, в воздухе плывёт тёплый аромат кофе — с глубокими нотами лесного ореха и какао, которые, он точно уверен, никто больше не улавливает.Он вспоминает дни со Стивом в их старой квартирке, когда они по несколько дней подряд заваривали одни и те же опивки, пытаясь растянуть на подольше. У солдат кофе был горьким и чёрным, как ночь, достаточно крепким, чтобы прожечь дыру в ваших кишках, и идеально годящимся, чтобы держать людей на ногах, пока не подстрелит какой-нибудь не вовремя подвернувшийся треклятый наци-снайпер.Если и можно сказать что-то доброе о будущем, то это прямо таки сногсшибательный выбор кофе. Теперь такой выбор всего, полки и полки еды в магазинах, всегда ломящиеся, всегда открытые и сияющие как маяк, притягивающий людей.Когда в дни после Вашингтона он впервые рискнул зайти в магазин, стоял там в благоговении, со слезами на глазах от вида пирамид фруктов и овощей, бесконечных рядов сухофруктов, и нигде никаких признаков нормирования.Загоревшись перепробовать всё, он скупил все фрукты, на которые упал взгляд. Названия такие же экзотические, как внешний вид.Драконий фруктКарамболаПапайяЛичиГранатКаждый страннее предыдущего; он напробовался до тошноты, а затем вернулся за добавкой.Покачивая головой, он прихлёбывает кофе и вгрызается в бесо, замычав от вкуса свежего желе, упрятанного между шариками жареного теста. Он проверяет расписание и отмечает, что сегодня с ним Дэрил и Фрэнк, закатывает глаза, видя, что первым в списке предстоящей работы значится кадиллак с проблемой каталитического нейтрализатора.Это небольшое семейное предприятие, но местные знают и доверяют их работе, а это значит, что они ремонтируют не только семейные минивэны и рабочие грузовики, но и авто покруче. Поскольку Баки единственный, у кого есть опыт починки чего-то более навороченного, чем вольво, ему приходится иметь дело и с заносчивыми мудаками-владельцами.Опрокинув в рот остатки кофе, он одним укусом приканчивает боррахито и дочиста облизывает пальцы, и, жуя, направляется в гаражную часть здания. Он просто втягивает кадиллак в бокс, когда у ворот со скрежетом останавливается старенький минивэн и окутывается белым дымом.С водительского места неловко выбирается женщина, выглядящая так, будто вот-вот расплачется. Тонкие руки дрожат, когда она машет Баки, привлекая внимание, а затем показывает на машину.— П-пожалуйста, вы поможете? — голос кроткий и неуверенный, плечи опущены в позе покорности, которая заставляет его нутро вздрогнуть, настолько это боязливо и хрупко, и он ненавидит это.Ответив кивком, он шагает вперед, притормаживая, когда она съёживается и отступает, её взгляд нервно мечется, избегая его.— Конечно, — мягко соглашается Баки, мельком отметив трёх маленьких детей в минивэне. — Почему бы вам не отвести детей в булочную через дорогу? — предлагает он и с успокаивающей улыбкой добавляет: — Скажете, что вас послал Баки, за мой счёт.Она сразу же мотает головой, губы прыгают, полные страха глаза распахиваются слишком широко, как у испуганного кролика.

— Я не могу, вам не нужно…— Я знаю, но мы здесь помогаем друг другу. Они позаботятся о вас, а я поставлю вас на колёса как можно быстрее, —обещает он, пробуя ещё раз улыбнуться.Похоже, это её успокаивает, несмотря на то, что она продолжает дрожать и выглядит так, будто вот-вот разрыдается. Он помогает ей вытащить детей из автокресел, указывает на панадерию ?Флор? и дожидается, пока маленькая процессия благополучно скроется за дверью, прежде чем переставить рычаг на нейтраль и закатить минивэн под крышу.Баки быстро обнаруживает, что ремень ГРМ и коробка напрочь убиты — удивительно, что дряхлый рыдван не развалился в дороге, и понимает, что возни тут побольше, чем на день.Обтирая ветошью смазку с рук и спецовки, подходит к ноутбуку, чтобы проверить в журнале прокатную машину. Удачно, её никто не забрал. Впечатывает необходимые данные и сгребает ключи, когда звякает колокольчик над входной дверью.

Дети смеются и болтают, мать их одёргивает, и даже отсюда он слышит, как замучено и устало звучит её голос. Он встречает их улыбкой и машет детям:

— Луис и Кармин дали вам что-то вкусное? — поддразнивает он, замечая следы сахарной пудры на лицах.Маленькая девочка энергично кивает:

— Но мы не можем рассказать папочке, — доверительно шепчет она, — ему не нравится, когда мы едим сладкое.Мать краснеет некрасивыми пятнами и шикает на неё, слегка отталкивая локтем назад, прикрывая собой. В более ярком освещении офиса Баки видит, насколько она худая, бледная до болезненности, и, несмотря на умело нанесённый макияж, от него не укрывается синяк на щеке и порез на линии волос.Что-то клубится внутри него, тёмное и злое.Должно быть, она это чувствует, потому что мгновение спустя склоняет голову, акт подчинения застает его врасплох. Он прочищает горло и отводит взгляд в сторону, чтобы дать улетучиться разлитому в воздухе ощущению напряжённого беспокойства.Когда он снова смотрит на неё, она не встречается с ним глазами, глядя куда-то левее его плеча.— Слушайте, — мягко объясняет он, — коробка передач и ремень ГРМ никуда не годятся. В таком виде ездить опасно, но не волнуйтесь, у нас есть подменная машина, которую можно взять, пока я не раздобуду запчасти и не починю вашего старичка.Несмотря на сказанное, её лицо бледнеет, и Баки делает шаг вперед, когда её заметно ведёт. Дети смотрят на них слишком любопытными глазами, поэтому он тянет губы в улыбке и кивает на телевизор в углу:

— Малята, будете смотреть мультики? — и улыбается чуть шире, когда они наперегонки торопятся включить телевизор. Удостоверившись, что их внимание надёжно отвлечено, он возвращается к матери: — Думаю, к завтрашнему утру сумею управиться. Пойдёт?Она медленно кивает, нервно покусывая нижнюю губу.

— Мой... мой муж, он, э-э... во сколько мне обойдётся ремонт? — с запинкой произносит она.Баки быстро прикидывает в уме.— Я поставлю вам подержанную коробку от знакомого, это сбавит цену. Ремень ГРМ потянет в районе двухсот. Всё вместе выйдет около восьми сотен.Она плотно зажмуривается, на мгновение напрягается горлом, и Баки борется с желанием подхватить её ладонью под локоть, чтобы поддержать.— Сделаю всё как можно скорее и дешевле, как только смогу, не используя дерьмовые запчасти, — негромко говорит он, — не хочу увидеть вас снова через шесть месяцев, пошта что я из рук вон плохо сделал свою работу.На это она слабо улыбается.— Я очень благодарна, спасибо.Баки кивает:

— Я переставлю ваши детские кресла в прокатную машину, а вы, ребята, просто дождитесь здесь, — тихо приказывает он и внутренне чертыхается, видя, как женщина застывает по команде.Он неловко пытается что-то сказать, чтобы сгладить нарушение социальных норм, и, потерпев фиаско,поспешно убегает с опущенной головой.Дерьмо.Каждый удар сердца колко отзывается в висках, и он на все лады костерит себя за промашку — слепому видно, что с этой сабой обращаются препаршиво, а он слишком много себе позволил и дал ей команду, что вообще-то считается вопиющим нарушением негласных правил сообщества. Но сквернее всего то, что это вышло у него случайно.Он возится с автокреслом, роняет его на ногу и сдерживает крик разочарования. Металлический кулак сжимается, сервоприводы натужно повизгивают и щёлкают, и ясен хрен, их пора бы обслуживать. Он кипит, скрипит зубами, неровно дыша, пытаясь взять себя в руки.Ему не нужно расстраивать женщину сильнее, чем он уже это сделал.Потратив несколько минут, он всё же закрепляет сиденья и возвращается в офис, чтобы удостовериться, что у женщины и детей всё улажено с новой машиной, прежде чем передать от неё ключи.Баки протягивает ей несколько дешёвых визиток со своим именем и номером, обещая подготовить машину не позднее окончания завтрашнего рабочего дня. К этому времени Дэрил и Фрэнк уже здесь и болтают за кофе, поэтому он берёт чашку и себе вместе с яблоком из корзинки.Ему удается закончить с кадиллаком до полудня, а затем он одалживает пикап Дэрила, чтобы забрать запчасти, которые ему понадобятся для минивэна. Пульсирующая головная боль, не ослабевая, стучит за бровями молоточком, а под рёбрами по какой-то долбаной причине мелко, противно, беспокойно дрожит. Он вспоминает дыхательные упражнения, которым научил его Сэм, и они вроде как почти помогают, но глубоко внутри сидит тоскливая неуверенность, что когда-нибудь он будет в порядке.Дьявол, он просто хочет чувствовать себя... нормальным.Он горько смеется, глаза мокрые, эмоции душат его: грёбаный нахуй, где нормальность и где теперь он? Бывший убийца, чудовище — да он понятия не имеет, как быть нормальным.В сердцах хлопает рукой по рулю и трясёт головой, пытаясь сосредоточиться на песне, которая играет по радио, на чём угодно, лишь бы вытеснило лишние мысли из головы.Ему требуется каких-то десять минут, чтобы загрузить коробку и рассчитаться, и вот он уже рулит назад. Стекло опущено, лицо обдаёт ветерком. Город теперь и пахнет иначе — больше выхлопов и смога, мочи, пота и смерти делают воздух горьким и грязным.Он ругается на дороге, как все остальные, останавливается на обратном пути купить пиццу и успевает сжевать половину до возвращения в гараж. Его метаболизм почти как у Стива, но, учитывая, что его сыворотка была ублюдочной версией Золы, это не совсем то же самое.Тем не менее, обычно он может съесть любую хрень, какую захочет, и это едва ли ему навредит. В отличие от Стива, он даже способен надраться, даже если на это уйдёт две или три бутылки виски.В последнее время он был таким взвинченным и уставшим от ночных кошмаров, что подумывает написать своему дилеру и взять ещё травки, чтобы сделать печенье. Даже если его тело ещё не дошло до предела выносливости, он всё равно хотел бы не чувствовать себя настолько дерьмово постоянно.Он хотел бы спать спокойно.Быть счастливым.Вернувшись, он едва замечает течение времени, уйдя в свои мысли, пока разбирает минивэн, по локоть в смазке и потрохах автомобиля. Его телефон наигрывает классическую мелодию, Рахманинов, думает он, и пальцы чешутся снова коснуться клавиш пианино.Прошли годы с тех пор, как он играл... на самом деле целая жизнь.Сэм убедил его купить cинтезатор, но это не то же самое. Он скучает по старому пианино своей ма, по тому, как иногда западали педали, а до диез всегда не попадал в тон, по запаху полироли для дерева и ощущению клавиш под пальцами.Он скучает по тому, как она поет Адон Олам на иврите, ее голос растет и падает, глаза закрыты, когда она покачивается и улыбается, растворяясь в музыке.Нынче он о многом скучает.Когда он заканчивает возиться с минивэном, уже два часа ночи, и от пиццы не осталось даже воспоминаний. Он захлопывает капот, обтирает руки о комбинезон. Голова трещит. Он плетётся в подсобку, достает из маленького холодильника бутылку воды и йогурт, срок годности которого выйдет через два дня, и плюхается на продавленный грязный диван, чтобы перекусить.Глаза в глазницах болят, давящий жар внутри черепа вынуждает его уткнуться лицом в подушку, чтобы скрыться от острого света. Кожа ощущается воспалённой и тесной, будто вот-вот треснет по швам, и он беспокойно ёрзает, не находя себе места. В горле зарождается протестующий стон боли и неудовольствия.Запустив пальцы в волосы, дёргает, острой болью перебивая на несколько вдохов всё остальное. Не самый здоровый защитный механизм, но действенный. Он порывисто выпускает воздух и ослабляет хватку, сосредотачивается на своем дыхании, пока напряжение не спадает немного.Длинные ноги свисают с края слишком короткого дивана. Прикрыв глаза предплечьем, он в конце концов проваливается в сон, в беспокойную круговерть кошмаров и воспоминаний о юности.Он уже не знает, хорошие это сны или плохие.Пелена мутного сна окончательно истончается в пять утра. Он медленно садится, глаза слезятся спросонья. Моргает, тяжёлые веки горят от усталости. Длинно вздыхая, опускает голову на руки, чувствуя себя ничуть не отдохнувшим.Дотащившись до туалета, моет руки, плещет водой в лицо, затем стягивает футболку, чтобы освежить грудь и подмышки. Насухо охлопав себя грязной футболкой, выходит к шкафчикам и раскапывает в своём дезодорант и запасную рубашку.Когда он заканчивает, на часах почти шесть, поэтому он отпирает входную дверь и бредёт через улицу к панадерии.Одно и то же, день за днём.Он механически улыбается Кармине с Луисом, забирает свою коробку с выпечкой и возвращается в мастерскую.Под гудение кофемашины, тонкой струйкой наливающей ему кофе, безучастно смотрит в пространство, измученный и ощущающий себя бессмысленной пустой оболочкой.Звонящий телефон выдёргивает его из транса, и он спешит ответить. Голос хриплый и низкий от редкого использования: он почти ни с кем не разговаривает, только со случайными клиентами и иногда с Дэрилом или Фрэнком.Появляется владелец кадиллака, забирает машину, суёт ему полсотни на чай и ехидно прохаживается насчёт состояния тряпок Баки, но тот едва это замечает. Мужик явно хочет почувствовать себя главным, а у Баки просто нет сил сразиться с ним.У него нет сил меряться членами с мудаком, шею которого он мог бы переломить одним пальцем.Время к семи, когда в главную дверь стучат. Сквозь стекло он следит за вчерашней женщиной, на сей раз она без детей. На лице лиловеет новый синяк, на шее ясно виднеются отпечатки пальцев, несмотря на косметику, которой она пыталась их скрыть.Он быстро впускает ее, и они долгое мгновение безмолвно смотрят друг на друга. Ее глаза блестят непролитыми слезами, и его сердце мучительно сжимается.— Мне больше некуда было идти, — хрипит она, умоляюще глядя на него большими зелёными глазами, теперь покрасневшими и слезящимися. Она дрожит всем телом, и у Баки проносится мысль, что ему раньше не доводилось видать нижних, с которыми обращались настолько погано. В нём лавой вскипает ослепляюще-жаркая ярость, но он не позволяет себе измениться в лице.Сейчас не время для ярости. Прямо сейчас он нужен ей спокойным, тихим и добрым.Он способен на это.— И ладно, — мурлычет он по-ирландски, аккуратно беря женщину под локоть. Отмечает, что она с лёгкостью подчиняется, и направляет её в комнатушку для персонала, следя, чтобы не сжать слишком сильно её слабую руку. Ему кажется, что внутри у неё птичьи кости — полые и слишком лёгкие.Они садятся, он всовывает ей в руки бутылку воды. Встаёт, достаёт печенье и режет кусочками, прибавляет ломтики яблока, затем снова опускается рядом, молча и без лишних движений.Её руки подрагивают, когда она ест, дыхание неровное, взгляд остекленевший, и Баки абсолютно уверен, что это в каком-то роде сабдроп— вероятно, из-за скачка адреналина после того, как кто-то избил её.Её муж, кто ещё.— Что-нибудь сломано? — вполголоса спрашивает он, ещё раз её оглядывая. В глаза ничего не бросается, но он знает, что лицевые кости местами тонкие и хрупкие, и бывает трудно определить, нет ли трещин.Она уныло качает головой, и Баки наклоняется и подталкивает к ней еще кусочек печенья, решая, должен ли он попробовать накормить с рук, но она принимает печенье и ест сама. Он заставляет себя немного откинуться, дать ей пространство.— Как вас зовут? — мягко спрашивает он низким и властным голосом. Он видит, как это заставляет её сесть немного ровнее, и поворачивает к ней лицо, слегка улыбаясь, когда она осмеливается взглянуть на него. На её губах дрожит призрак несмелой улыбки, и Баки ободряюще кивает. Его тело расслаблено и источает защитную энергию. Она беззвучно выдыхает, уводит взгляд в сторону, и Баки ещё отчётливее видит багровые отметины на её горле.— Кэрри, — шепчет она, — меня зовут Кэрри.Он осторожно протягивает руку и ждёт, пока она поднимет голову, чтобы улыбнуться ей снова:

— Баки.Она долго колеблется, но наконец берётся за его руку и встряхивает с тусклой улыбкой:— Приятно познакомиться, Баки.***Он помогает Кэрри с детьми добраться до приюта, которым управляет друг Сэма, осторожно направляя её и хваляза это решение, почти всё время поддерживая за локоть, а по возвращении домой падает как подкошенный.Голова, будто набитая ватой, кружится и плывёт, он чувствует себя чертовски вымотанным. На грудь чугунной плитой давит усталость, не давая вздохнуть, выжимает клокочущие рыдания одно за другим.Блядь, его раскатал домдроп, и это хуёво.Он торопливо сбрасывает одежду на пол и вытаскивает тёплое утяжелённое одеяло, которое Сэм вручил ему первым делом, когда помогал обустроиться в городе. Его пробивает такая сильная дрожь, что он с трудом удерживается на ногах, стуча зубами. Голову ломит.Свернувшись на постели в позе зародыша, снова стонет и всхлипывает, пока плотное одеяло укрывает его защищающим жарким коконом.Он содрогается в рыданиях, кажется, целую вечность, в голове вспыхивает и пульсирует, когда он сжимается всё сильнее, борясь с наплывом воспоминаний, которые бьются изнутри о череп, требуя, чтобы их впустили.Они выжгли из него волю доминировать и заменили импульсом подчиниться.Теперь он — бесплодная пустошь, табула раса, их чистый лист, игрушка, сломанная маленькая кукла.Они приказывают ему встать на колени, и он окружён начищенными сапогами и мрачными ухмылками, жестоко дразнящими его за то, что он потаскуха.Кулак Гидры подчиняется, как шлюха.А потом он него ничего не осталось.Он пустой, с мёртвыми глазами, сломленный.***Он вышел на работу спустя три дня, и его руки по-прежнему дрожат. Эти три дня остались в памяти лишь обрывками; всё, что он знает, что его голос сорван от криков во время кошмаров, и что в какой-то момент он перестал даже пытаться уснуть.Он сам себя загонял, часы напролёт бегая по улицам, круша и пробивая кирпичные стены на заброшенном заводе, пока не разбил костяшки в кровь, напиваясь до потери сознания, но ничто не смогло остановить кошмары и вспышки воспоминаний.Лязг инструментов и дерьмового рока 80-х, громкие голоса работников действуют ему на нервы, медленно, мучительно. Он передёргивается всякий раз, когда его кто-нибудь трогает, и чувствует себя пружиной, сжимаемой всё сильнее, пока не начинает дрожать от сдерживаемой тревоги и ярости.Фрэнк отпускает непристойную шуточку, гогоча, хлопает Баки по руке, и всё, это последняя капля.Он отшвыривает гаечный ключ и рычит сквозь зубы, грудь тяжело ходит как после быстрого бега, он бормочет что-то о паршивом самочувствии и, спотыкаясь, отступает к дверям.— Мужик, тебе бы потрахаться! — отзывается Фрэнк. — Хватай саба в охапку и разберись с этим, дружище!Слова преследуют его всю дорогу по улице и сквозь переулок, вверх по лестнице и в его комнате. Он падает на колени, тяжело дыша, голову сдавливает от рыданий, в нём эхом саднит боль одиночества.Он так чертовски устал.Лоб прижимается к пыльному полу, едкие слёзы стекают одна за другой, и он наконец признаётся себе, что устал быть один.Он устал и ему надоело.Пальцы металлической руки впиваются в рассохшиеся половицы, пока он плачет, свернувшись в клубок, пытаясь защитить себя от... всего.Боже, он так чертовски устал.***Баки угрюмо пялится на экран своего ноутбука, чек-лист с насмешкой пялится на него. Он знает: если он хочет получить саба, ему нужно заполнить всю прорву чёртовых строчек, но он не уверен, что сможет.Какой саб захочет такого порченого?Какой саб захочет Дома, вынужденного семьдесят лет стелиться под всяких ублюдков?У него не было саба с... Иисусе, с 1942? Он издевательски скалится и трёт руками лицо, рыча от разочарования.Теперь, когда до него дошло, что паршивый упадок сил и бессонница — не просто следствие характерных для ПТСР скачков настроения, помноженных на тревожность, он ясно увидел, что его ломает без саба, и новым взглядом оценивает всё произошедшее за последние несколько недель.Он честно признаёт, что даже не рассматривал такую возможность. На нем экспериментировали и принуждали подчиняться против его натуры, и когда он вырвался из лап Гидры и под руководством Сэма ломал вбитые в него установки, не находил в себе ничего похожего на стремление доминировать.Он думал, десятилетия пыток и экспериментов, должно быть, превратили его тело в нейтральное — без потребности подчиняться или подчинять.Сквозь пальцы вылетает рыдающий горький смешок: вот она, его удача! Ни одна чертова вещь не шла правильно с тех пор, как он получил приказ уходить.Проклятье.Он ненавидит это чувство; настолько наполнен гневом, отчаянием и одиночеством, что это душит его. Ему приходилось бороться с собой, чтобы не огрызаться на людей, прятаться в мастерской от посетителей, а ночами становилось ещё хуже.Домовладелец уведомил его, что если он не начнёт контролировать свои эпизоды, будет выселен.Он должен сделать это.С шумом выдохнув через покусанные влажные губы, он вытирает глаза, делает глубокий неровный вдох и собирается с духом, чтобы заполнить форму.Что худшее может случиться?***Менее чем через час у него уже несколько совпадений. Ещё полчаса уходит на изучение профилей, и он не чувствует внутри ничего. Никакого отклика, искры.Нарастающее разочарование толкает его вскочить и, взвинчиваясь всё сильнее, кружить по комнате до тех пор, пока не начинает трясти. Три часа ночи, но ему все равно; он суёт ноги в кроссовки и уходит бегать так, будто демоны висят у него на хвосте.Требуется почти три часа, чтобы остыть, и когда он возвращается домой, обнаруживает одно новое совпадение.

Анкета пользователя Железный человек: https://ibb.co/M6W4wH6Сарказм и сухое остроумие в профиле заставляют губы Баки подрагивать от удовольствия, тянуться в первой непроизвольной улыбке за... боже, первой за несколько недель. Он ещё дважды перечитывает профиль и чек-лист Железного человека, затем бредёт в душ, где, медленно обмываясь, размышляет над тем, что он мог бы сказать, если бы написал этому человеку.Когда он натягивает одежду на влажное тело и вытирает полотенцем мокрые волосы, уже перевалило начало восьмого, и он наконец-то чувствует себя достаточно выдохшимся, чтобы лечь и уснуть. Готовя завтрак, он время от времени вытаскивает телефон, чтобы заглянуть в профиль, заинтригованный нахальством и духом, которые этот саб показывает всего в нескольких строках.Он не из тех, кто обычно имеет дело с сосунками, но в этом парне есть нечто, наводящее на мысль, что он, может статься, не такой маменькин сынок с золотой ложкой в заднице, а более... самостоятелен. Баки знает многих Домов, которым в охотку обламывать гонористых сосунков, но для него красота подчинения в том, что саб сам хочет сдаться, чтобы о нёмпозаботились.Может быть, на деле этот парень будет оторвой.Но что-то подсказывает Баки, что это не так.Он заваливается обратно в кровать и печатает короткое сообщение перед тем, как перевести трубку в беззвучный режим и перевернуться, чтобы вздремнуть.У него нынче ночная смена, и, может быть, новый саб.Улыбаясь в подушку, он впервые за несколько недель засыпает почти мгновенно.

***Он просыпается через три часа под звон будильника, чувствуя себя спокойным и отдохнувшим. Отключает сигнал и замирает, видя, что в приложении есть ответ от Железного человека. Похоже, он был отправлен не через десять минут после его сообщения, и вау! он чувствует себя задницей.ЖЧ: честно скажу, я удивлен совпадением, не знаю никого, кто хотел бы саба типа меняЖЧ: или что там еще говорят в таких случаяхhttps://i.ibb.co/L67Zdps/Breaking-Point-pic-15.pngБаки фыркает и едва сдерживает усмешку, набирая ответ. Выжидает немного, затем спешно собирается на работу, ухмыляясь, когда до слуха доносится новое жужжание телефона.ЖЧ: если "занятный" означает "несносный", то да

ЖЧ: я ОЧЕНЬ занятныйhttps://i.ibb.co/9rQRPYN/Breaking-Point-pic-16.pngНад этим Баки беззвучно трясётся от смеха, закусив резинку для волос. Он наскоро собирает волосы в хвост; в груди поселяется что-то лёгкое. Печатая одной рукой, второй он цапает в холодильнике яблоко и кусок сыра.