Глава 28. Между адом земным и раем (2/2)

– Так куда вы едете? Наши войска движутся в другую сторону. В машине что-то есть? Будьте любезны, откро...Слова застряли в горле. Раздался выстрел. Кровь стоявшего рядом офицера брызнула на лицо Шефера, и тот отскочил от неожиданности. Прогремел второй выстрел. Теперь уже его ранило в живот. Если бы он не отпрыгнул, пуля попала бы в сердце. Падая, Шефер видел целящегося в него Райхенбаха. Одновременно прозвучал третий выстрел со стороны машины. Райхенбах обернулся, что дало инспектору время отползти за автомобиль. Боль накатывала волнами. До сей поры ему не приходилось быть раненым. Перед глазами плясали темные точки. Почему не приказал схватить, а разыгрывал спектакль? Видит Бог, если выживет и убьёт предателя, впредь такой ошибки не совершит.

Меж тем раздалась новая серия выстрелов. Райхенбах не мог не учесть третье лицо, и раз решил раскрыть себя, повернувшись в прямом смысле спиной к водителю и выстрелив в них, то он точно что-то прячет в салоне. Зачем ехать к линии фронта? Мысль озарила голову инспектора в тот момент, когда Райхенбах застрелил второго офицера.

Бригадефюрер развернулся и огляделся. У его машины лежал с простреленной головой гестаповец. Темный след крови исчезал за автомобилем. Скрыться Шефер не мог – с таким ранением не убежать, но вот оказать сопротивление – пожалуй. Любой бы не сдался. Все было бы проще, не сунь он нос не в своё дело.

– Райхенбах!

Жив.

Генерал остановился и сжал пистолет.

– Райхенбах, вы почти провели меня! – прокричал, задыхаясь от боли, Шефер. – Вы уничтожили лабораторию, а потом подставили Рихтера. Он ведь стал догадываться, да? Не он, а вы сотрудничаете с коммунистами. Сукин вы сын. Вас мало четвертовать. Как вам спится по ночам? Предали родину, когда она нуждалась в вас больше всего.

– Не говорите много, иначе быстро истечёте кровью, – крикнул ему в ответ Райхенбах.

Шефер на мгновение отнял руку от живота и приложил обратно к ране. Форма и снег вокруг были пропитаны кровью. Сознание ускользало. Перед глазами двоилось. Он уже не чувствовал ног.

– Вы везёте... везёте русскую...

Райхенбах ступал медленно и осторожно. Он приблизился к машине и увидел полусидящего, облокотившегося спиной Шефера. Когда инспектор вскинул голову и увидел бригадефюрера, то попытался направить пистолет, но сил не хватило даже поднять руку. Белый, с посиневшими губами, он смотрел, как Райхенбах навёл дуло.

– Изм...из...мен... – хрипел Шефер, силясь договорить слово. Кровь лилась изо рта.

– Да, я вас понял, не продолжайте, – сказал Райхенбах и выстрелил в голову.

Он снова осмотрелся. Никого. Дверь с переднего сидения вдруг открылась, и выбежала Анна. Она бросилась ему на грудь с невысказанным упреком, что все двери, за исключением водительской, были закрыты.

– У нас мало времени. Живо в машину.

Наверное, ей в самом деле не стоило выходить. Райхенбах прошёл мимо, и только потом она увидела тело Шефера. Другие два офицера мало заботили, но Шефер... инспектор... гестапо... в голове не укладывалось. Расследовал дело Рихтера и, видимо, докапался до истины. Значит, он узнал правду?

– Анна!

Она вздрогнула от резкого оклика и отвернулась от Шефера. Райхенбах стоял, придерживая открытую дверь, и ждал. Он уже убрал пистолет и выглядел таким же спокойным, как и обычно, как после взрыва лаборатории, когда с самым заинтересованным и невинным лицом выслушивал доклад Лемана.Анна вернулась в машину. Остаток пути они провели в молчании.

Она не знала, на чьей он стороне. Разве можно быть верным офицером страны, убивая своих? Если он не на стороне Германии, то почему не сдастся? Если же она ошибается, то почему он помогает ей, почему убил Брауна? А если существует ещё одна, ?своя? сторона? И как понять, за кого он?Анна не заметила, как они приехали. Только когда Райхенбах заглушил двигатель, а свет фар стал не таким ярким, Анна осознала, что от своих её отделяет всего несколько километров.

Они оба вышли из машины. Он сильно хлопнул дверью, она – не прикрыла свою. Моросил дождь. Тем лучше, он не увидит слез, что собирались скатиться по щекам. Их разделяло два-три шага.

Раз.

И ком в горле, и душат слезы.

Два.

И дрожь по телу, и страх в глазах.

Три.

Ладонью прикоснулась, и замер он. Всхлипнула. Прижалась.

Она хорошо понимала – это их последняя встреча. Если ему удастся выжить и вырваться из котла, то погибнет от яда. Почему у неё не получается его ненавидеть, почему он так сильно отличается от остальных? Она обняла за плечи, чувствуя под пальцами шифровку на погонах, и подняла лицо. Губы слились в медленном поцелуе. Его руки крепко обнимали. Объятия приносили успокоение, пусть хоть земля дрожит от взрывов – Анне не страшно.

– Тебе пора идти, – отстранившись, прошептал Райхенбах и поцеловал в висок.

– Мы больше не увидимся?Анна спрятала лицо у него на груди. Солги он ей, пообещай встречу в будущем, она бы охотно обманулась, но только он промолчал, ничего не ответив. Молчание – красноречивее любых слов. Они никогда не встретятся. Пройдут годы, случившееся станет похоже на сон. Не с кем даже будет поделиться, рассказать о нем. Для всех Райхенбаха не существовало.

– Пройдет время, – тихо заговорил он, не переставая гладить по спине, – тебе станет стыдно за такой вопрос.

– Не станет.

– Станет. Как только увидишь своих, ты захочешь забыть последние полгода.

– Да. Я бы хотел забыть. – Рука замерла на её спине, Анна поспешила продолжить: – Но забыв плен, стерев воспоминания о нем, я потеряю тебя. Я забуду, как ты не позволил Рихтеру убить меня, как дал Нине врача, как спас от Шефера, от всех. Я не буду знать, благодаря кому выжила. И я... – ком встал в горле, она сморгнула слезы. – Я буду помнить тебя.

Она прижалась к его губам в долгом поцелуе. Анна не ждала ответного признания. Ей самой потребовалось время, чтобы, наконец, понять, разобраться в себе. Да и к чему слова, видя поступки?

– Ты сделаешь, как я тебе сказал, – разорвав поцелуй, заговорил Райхенбах. – У тебя будет одна попытка, Анна. Понимаешь?

– Да. Я сделаю.

– На карте все отмечено. Все, как я говорил. – Он приподнял за подбородок лицо, заставляя смотреть в глаза. – Они поверят тебе. Ты должна убедить их.

Он до боли обнял её и отстранился.

– Иди.

И Анна пошла на негнущихся ногах. Она чувствовала его прожигающий взгляд и знала, если обернётся – не сможет уйти. Она включила фонарик, но видела дорогу все также плохо – слезы застилали глаза. Из-за моросившего дождя карта намокла и пометки, сделанные рукой Райхенбаха, поплыли. Нестрашно – Анна помнила дорогу, вдобавок, её вёл компас. Она остановилась, когда поняла, что свет фар давно пропал. Оглянулась. Ушла так далеко, отчего машины не было видно или, быть может, Райхенбах давно уехал?

Райхенбах действительно уехал, вот только когда Анна скрылась за горизонтом.

А пока он сидел в машине и наблюдал, как она медленно скрывается в темноте, как ночь поглощает силуэт. Он достал фляжку и сделал глоток, вспоминая, как в Новый год Анна так неумело распивала бутылку виски. В сравнении с тем алкоголем то, что пил сейчас, было настоящим пойлом. Его губ коснулась усмешка при воспоминании о том вечере. Разве мог он представить, как далеко зайдут их отношения? В ту ночь было принято решение вернуть её в санчасть. Правильное решение. Отношения между ними не должны были начаться. Ни Рихтер, ни Шефер не должны были погибнуть. Он не должен был её спасать. Они не должны были знать друг друга. Между ними нет ничего общего. Он – не тот пример, на который следует равняться. Не тот, с кем можно...Райхенбах выпил ещё, прогоняя мысли об Анне. Больше они не встретятся, хотя бы потому, что сегодня для него последний день.Папка с исследованиями Брауна. Теперь её можно лишь сжечь. Бесполезная писанина, из-за которой в прошлом погибло столько людей, в том числе его крестница. Если бумаги попадут не в те руки, все начнётся заново. Сжечь папку. Не дожидаться действия яда и пустить пулю в лоб. Лучше, чем беспомощно умирать, утонуть в собственной крови. Фюрер посмертно наградит. Для всех он будет генералом, который не пережил поражения армии.Ради чего он воюет? Ради семьи? Но у него нет семьи и никогда не было. Ради друзей? Друзей тоже нет, зато врагов полная армия. Ради мирного неба над головой? На кой черт ему это небо! Ради родины? Которой из?.. Ему не за что положить голову на алтарь войны, но он каждодневно сражается – по привычке? Выкручивается, предаёт, убивает. Он уже сам не знает, где настоящий, а где – фальшивка. Сколько отдал приказов о расстреле? Сколько человеческих невинных душ погубил? Ему никогда не смыть кровь со своих рук. И ради чего всё это?

Пальцы ослабили ворот. Неважно, какого цвета форма. Неважно, какие погоны на плечах, но он впервые испытывал дискомфорт.

За что ты сражаешься? Райхенбах знает, за что проливает кровь. А ты? Кто хуже – он или ты? Кто ведёт немцев в бой – он или ты? Кто отдаёт приказы отступать – он или ты? Кто победит – он или ты? Он сильнее тебя, он въелся в твоё тело, впитался с кровью. Каждый день он порабощает тебя. Что осталось от тебя настоящего?Ты так устал. Твоя война началась не в 1941 и не 1939, а много раньше. Ты так давно на войне, отчего собственная смерть кажется избавлением, но насмешка судьбы – тебя ни разу не ранило.

Ты – главный судья и палач. Ни у кого нет власти вынести тебе приговор. Никто не наставит дуло, если ты сам не захочешь.

Кто погибнет – он или ты?Когда Райхенбах возвратился ночью, то узнал от Лемана следующее:

– Начался прорыв. Командует Штеммерман.