Глава 24. Обжалованию не подлежит (2/2)

– Меня всегда интересовало, – звук его голоса ударил, будто дрелью по вискам, и Рихтер зажмурился, борясь с болью, – если бы проигравшему человеку предложили вторую попытку, он поступил бы также?

С трудом, превозмогая дикую боль, Рихтер открыл глаза и поднял голову. Перед глазами заплясали чёрные точки, он еле сфокусировал взгляд на фигуре командира. Из носа потекла кровь. Он провёл языком по окровавленным зубам и сплюнул.

– Я не ... – Рихтер сморщился от боли, пронзившей тело. Всё-таки говорить придётся дозировано. – Не проиграл.

– Разумеется, – с улыбкой подхватил Райхенбах и, сцепив руки за спиной, с интересом оглядел комнату и вернул внимание собеседнику. Насладившись увиденным, сказал: – Довольно часто люди, которые любят подвергать пыткам других, сами не могут вынести и сотой доли той боли.

Как же сейчас Рихтера раздражал один только вид Райхенбаха, чуть ли не сиявшего от довольства. Всегда до тошноты вежливый и чрезвычайно внимательный к деталям, хотелось дать ему по зубам.

– Вы о себе говорите? – прохрипел оберфюрер.

– О вас. Вы или умрете от пыток, или вас расстреляют. Вы опозорили свою форму. Ваша семья не сможет вас похоронить, они не буду даже знать приблизительного места вашей смерти. И потому я спрашиваю снова – вы все равно поступили бы также – предали родину?

– Как у вас хватает наглости, – осклабился Рихтер. – Не я запятнал честь мундира. Не сегодня, так в следующий раз... – он поморщился от боли. – В следующий раз...Райхенбах лениво взмахнул рукой. Таким жестом царственная особа обычно заставляет замолчать надоедливого слугу. С первой встречи Рихтер заметил у своего командира замашки, присущие как минимум какому-нибудь родовитому князю, которые тот старался не демонстрировать, и которые, увы, через раз проскальзывали.– Я доверял вам, – повысил голос Райхенбах, чтобы быть услышанным. – Не могу до сих пор поверить, как и тогда, когда Леман принес донос.

Рихтер приоткрыл заплывший глаз.

– Леман?

– А как вы думали, я узнал?

Раздосадованный тон не соответствовал довольной ухмылке. Рихтер молчал.

– Жаль. Очень жаль. Такой потенциал, а служили врагу.

Рихтер дернулся, ему бы побольше сил, он бы обязательно переломал Райхенбаху ноги и руки, но дикая боль из-за сломанных рёбер прокатилась по всему телу, отчего мужчина не смог сдержать стона.

– Ваши страдания не закончены. Прощайте, – произнёс напоследок Райхенбах и покинул комнату.27 января, 4 часа утра Анна проснулась от артиллерийского обстрела и бросилась к окну, но увидела лишь, как в суматохе немцы грузили вещи. Райхенбах предупреждал, что вскоре придется покинуть место, но она не думала, что уже сегодня, и ведь он до сих пор не вернулся. А что, если его схватили и пытают в застенках гестапо, иначе как ещё объяснить его отсутсвие, когда дивизия отступает?

Входная дверь с шумом открылась. Улыбка расползлась на лице. Анна выбежала из комнаты в одной рубахе и остановилась. Улыбка потухла. Это пришёл Леман с двумя солдатами. Штандартенфюрер задержал на ней взгляд и затем отдал приказ.

– Собирайтесь, – сказал он на английском.

Анна было открыла рот, намереваясь спросить, куда делся командир этой чёртовой дивизии, но прикусила язык, решив не гневить лишний раз командование. Она скрылась в комнате и начала одеваться. А что, если Райхенбаха уже нет в живых? Нет, она бы почувствовала, он бы пришёл к ней в форме духа. Да и Рихтер сам бы заявился, хотя бы за тем, чтобы обыскать дом в поисках папки.

Папка!

Мысль поразила внезапно и заставила похолодеть. Они покидают территорию и никогда, возможно, сюда не вернутся.За эту папку уже отдали жизни столько людей, и Райхенбах бы точно не хотел её лишиться. Но где же он сам? Вернётся, а папки нет?За дверью шли сборы. Куда он мог спрятать? В стол?

В спальне точно быть не могло, но на всякий случай Анна решила обыскать комнату. Ни под кроватью, ни в комоде.Леман зашёл без стука. Слава богу, к тому времени она закончила с обыском.

– Побыстрее.

Анна поспешила за ним. Солдаты собрали вещи командира и уже грузили. Точь-в-точь как в октябре. Как давно это было. Столько всего произошло. Тогда была жива Нина, и они не теряли надежды сбежать. Тогда она боялась Райхенбаха, робея от одного его взгляда и не подозревая, что именно ему в будущем будет обязана спасением жизни. Цветок, распустившийся в непогоду, величайшая ценность. Так и благодарность, поселившаяся в её сердце, была для самой Анны удивительным открытием. Она не заметила, как прониклась к нему симпатией, не заметила, как перестала воспринимать его своим врагом. Когда это случилось? Тогда ли, когда он преградил дорогу Рихтеру, или когда дал врача для Нины, или когда оставил жить у себя, или когда убил Брауна, продемонстрировав тем самым, как далёк от идей фюрера и его ближайшего окружения? Когда же он стал ей близок, что она готова была рискнуть...?

– Я забыла аптечку!

Леман не успел ничего ответить, так как Анна в ту же секунду перепрыгнула через ступеньки и скрылась за дверью. Где искать папку? Все вверх дном! Стулья перевёрнуты, стол в другом углу. В её распоряжении минута или две. Стол не подходит – его и так проверили, шкаф – тоже. Анна в панике огляделась.

– Нина! – позвала шепотом. – Нина!

Воздух сделался холоднее, на секунды потемнело перед глазами.

– Ну вот ещё, – недовольно сказала Нежинская, – я тебе не джин.– Помоги найти папку!

Нина хмыкнула.– Что бы ты без меня делала? Там.

Кивком головы дух указал на половицу возле окна. Половица плотно прилегала к другим, пришлось поддеть пальцами, разодрав кожу в кровь. Запустив руку по локоть, Анна нащупала предмет, завёрнутый в ткань, и извлекла наружу. Она развязала узлы и увидела папку. Победоносная улыбка осветила лицо. Характерное покашливание напомнило, что призрак ждёт слова благодарности.

– Спасибо.

Нина сразу исчезла, не дав задать себе вопрос, ответ на который знала, но отвечать не собиралась. Анна спрятала папку под платье, застегнула куртку и выбежала с аптечкой. Леман ждал у бронетранспортёра.

– Нашли? – спросил он прежде, чем она успела подойти к нему.

– Да. Спасибо, что подождали.

Бронетранспортёр, в котором они ехали, не был командирским. Анну не покидало острое желание узнать у штандартенфюрера, где сейчас находится командир, но постоянно себя одергивала. Если она спросит, не покажется ли это странным? А если не спросит, не будет ли это выглядеть ещё подозрительнее? Задумчивое, хмурое выражение лица Лемана тем более не располагало к вопросам.

Дорога заняла час или два, и все это время они проехали в молчании. В какой-то момент Анна успокоилась – раз её забрали с собой, значит, он жив. Ей оставалось только догадываться, куда они едут, и что сейчас происходит на фронте.

8 часов вечера Двое солдат тащили Рихтера под руки. Едва ли он был в сознании и понимал, что происходит.

– Вот вы и вернулись к старым методам, – процедил Райхенбах, и инспектор поморщился.

– Сложно избавиться от привычек, которые, к тому же, приносят ощутимую пользу.

– Вы выбили из него показания.

Рихтера выволокли на середину двора. Стоило его перестать держать, как ноги подкосились, и разжалованный в звании бывший оберфюрер упал плашмя.

– Да поднимите же его, черт возьми! – вспылил Шефер.

– Торопитесь? – не отрывая взгляда от развернувшейся картины, поинтересовался Райхенбах.

– Не люблю моросящий дождь, – ответил инспектор и поёжился от пронизывающего ветра.

Пятеро солдат нацелились на Рихтера в ожидании приказа. Шефер повернул голову в сторону Райхенбаха, тот в свою очередь вышел вперёд и вынес приговор:– Вы обвиняетесь в измене. Вы вели антигерманскую, подрывную деятельность. Вы письменно во всем сознались. Приказом от 27 января 1944 года вы приговариваетесь к расстрелу. Приговор будет исполнен немедленно.

Нередко случается, что человек, замученный пытками, думает лишь о смерти, которая избавит от мучений. Рихтер был вконец обессилен.

– Расстрелять!

Раздались выстрелы. Рихтер упал. Шефер повернулся к Райхенбаху.

– Одного я не пойму, кто убил Брауна, если Рихтер в то время находился в десятках километров, и почему мы нашли только малую часть исследований?

– Вам предстоит в этом разобраться.

– Гм.

– Я подвезу вас.

– Благодарю. Поспешим? Я промок до нитки. Сможете высадить у управления?

– Конечно. Перед отъездом я собирался предоставить отчёт.

– В ваше отсутсвие Леман исполняет обязанности?

– Да. У меня нет нареканий.

Они шли к машине, когда сдавило грудь. Перед глазами на секунды потемнело. Райхенбах замедлил шаг, а потом вовсе остановился. Шефер встал рядом. Зажгло в легких, он отвернул голову и закашлял в платок, чувствуя во рту металический привкус.

– Простудились?

Райхенбах выпрямился.

– Погода нелетная. Не беспокойтесь.

Инспектор кивнул и ускорил шаг. Райхенбах разжал ладонь и увидел на платке пятна крови.

28 января, час ночиЧто испытывает женщина, мучимая не один день догадками и страхами? Когда, ничего не объясняя, её увозят в неизвестном направлении и спустя несколько часов, казалось бы, бесконечной дороги, она оказывается у линии фронта? Какие в голове крутятся мысли, когда её оставляют одну в избе и все, что остаётся – это ждать? Что чувствует, когда наконец-то видит его? Когда он пригибается из-за низкого потолка и входит, снимая фуражку?

Сначала, как только он показался на пороге, она хотела приложить его чем-то тяжёлым, дабы прочувствовал всю силу её волнения, потом в ней загорелась решимость высказать все, что думает о нем. О, как жаль, его не разорвало снарядом на мелкие кусочки! Пока в ней боролись два желания, на глаза выступили слезы, и когда Райхенбах приблизился, единственное, на что у Анны хватило сил – это прильнуть к нему и сомкнуть руки на его спине.

Райхенбах, растерявшись, напрягся и замер. Он понял бы, встреть она его как обычно – на расстоянии, парой слов. Одолеваемый тяжёлыми мыслями, он не увидел, как Анна устремилась навстречу, и как рыбка ныряет в воду, так и она бросилась в объятия. Сбитый с толку такой душещипательной сценой, он нашёлся не сразу.– Ну, что ты, что ты...Шёпот его губ заглушал рёв непогоды. Его руки легли на талию, объятия согревали и внушали спокойствие. Теперь все хорошо. Анна приподнялась на носки, нашла его губы – сухие, тёплые. Райхенбах наклонил голову, отвечая на поцелуй. Он мягко коснулся губ и удивился напору Анны – тому, как нетерпеливо её язычок скользнул между его губ, как она сама углубила поцелуй. Он запустил руку в её волосы, чувствуя нарастающее желание. Она обвила руки вокруг шеи и придвинулась ближе.

– Уже поздно, Анна. – Райхенбах разорвал поцелуй, Анна смутилась, убрала руки, опустила взгляд. – Я почти не спал эти два дня.

Он погладил по щеке и приподнял за подбородок лицо. Улыбнулся краешком губ и поцеловал в щеку. Затем он направился к столу, на ходу снимая куртку, и сел на скамью. Места в избе было немного – скамья, небольшой стол и походная кровать.

– Принеси воды, пожалуйста, – разминая шею, попросил бригадефюрер. – Я хочу умыться.

Она принесла небольшой таз с тёплой водой и поставила перед ним. Райхенбах ополоснул руки и умыл лицо. Анна достала из сумки медсестры папку.

– Вот, – нарушила она тишину и протянула.

Райхенбах перестал вытирать полотенцем шею и поднял голову.

– Долго искали?Пролистнул. Мыслями сейчас он был далеко. Что его мучило? Отступление? Рихтер?

– Нет.

– Вы большая умница.

Он вышел из-за со стола.

– Давай спать.

Райхенбах успел снять китель и сбросить сапоги, пока Анна не потушила свет. Кровать, рассчитанная на одного, скрипнула под весом второго человека. Она легла на бок, спиной чувствуя твердость его груди. Райхенбах по-хозяйки положил руку ей на талию и зарылся носом в её волосах.

– Рихтер? – только и спросила Анна.

– Мертв, – тихо ответил он на ухо. – Завтра поговорим. Спи.

Неизвестно, какую игру вёл Райхенбах, но ради цели, ради победы он убьёт любого. Он избавился от Рихтера, которого, казалось, просто невозможно в чём-то уличить. Подставил, обвинил, вынес приговор. Правда, не стал марать руки и приказал расстрелять солдатам.