Глава 17. Спасибо (2/2)

И она вырвала из лап смерти этого человека.

– Почему? – требовательно спросил Райхенбах.

Она вновь промолчала, и он схватил повреждённой рукой за запястье, заставляя посмотреть в глаза.– Почему?

Он сжал руку сильнее, не обращая внимания на боль, и притянул к себе. Открылась рана. Потекла кровь. Отсрочил своё выздоровление. Анна попыталась высвободиться, но Райхенбах дернул на себя, и она выкрикнула ему в лицо:– Не знаю!

Его брови дрогнули, образуя морщину. Он разжал пальцы, и она смогла выдернуть руку.

– Вы понимаете, что я – гарант вашей жизни, вот почему спасли меня.

Анна нахмурилась. Почему все воспринимают её помощь через призму её же эгоистических намерений? Штольман вообще обвинял в пособничестве немцам. Знай Райхенбах, он бы рассмеялся тому в лицо.

– Я в любом случае труп, – вспылила Анна. – Когда придут свои, если я доживу, конечно, они убьют меня. Помощь вам никак не связана с моей жизнью. День или месяц – какая разница сколько мне осталось? Я чужая среди своих. А сейчас дайте сюда руку, нужно наложить повязку. Посмотрите, что наделали, открылась рана.

– Не хватало мне женской жалости! – раздраженно фыркнул Райхенбах.

Ты погляди, каков орёл! А как всю ночь напролёт менять компрессы, так эта она первая, и ничего, никакая не жалость, как Рихтеру голову дурить – тоже она, помочь одеться – тоже по ее душу. Анна, оскорбившись, отстранилась. Райхенбах молча положил руку на одеяло, пристально наблюдая. Анна отрезала бинт.– Приподнимите руку.

Он выполнил, и она осторожно начала перебинтовывать. Два небольших пузыря могли лопнуть в любой момент, осложнялось ещё тем, что рука была правой.

– Что вы делаете? – спросил он резко, когда Анна стала перебинтовывать первую фалангу.

– У вас ожоги на кончиках пальцев. Нельзя допустить повреждения кожи.

– Достаточно.

– Вы не понимаете! – резко ответила она. – С такими ожогами можно подхватить инфекцию, травмировать кожу ещё больше. Хотите дольше лечиться?– Подайте китель.

Анна помогла одеться. Пуговицы Райхенбах застегнул сам.

– Принесите мне перчатки, они убраны в ящик.

Значит, он знает, что потерял вторую перчатку и, по всей видимости, понимает где, раз не спросил у неё. Она принесла ему новые кожаные перчатки.

– А теперь пойдёмте завтракать, – сказал он чуть мягче, затем открыл дверь и пропустил Анну вперёд.

Она очень проголодалась. Ночь выдалась не из легких, и теперь организм хотел восполнить энергию. Ароматный кофе, сваренные яйца, хлеб с маслом. И спелое, сладкое яблоко. Проследив за взглядом, Райхенбах усмехнулся:

– Ваш десерт.

– Вы не будете?

Генерал качнул головой и взял чашку кофе. Небольшой глоток вызвал приступ кашля, напиток расплескался по столу. Райхенбах закашлял в платок, почувствовал во рту металический привкус и, промокнув губы, увидел кровь. Старуха с косой все же решила прибрать его к своим рукам. В самый неподходящий момент.

– Вам плохо?

Анна отложила хлеб, намазанный маслом, и с тревогой смотрела.

– Кое-что осталось...там...можно вколоть...

– Сколько вкололи?

– Половину. Я не знаю дозировки, боялась переборщить, а сколько надо?

Половина, плюс капсула. По крайней мере, он пришёл в себя и дееспособен. Пока что. Судорог нет. Рука заживет.

– Принесите аптечку.

Уже через минуту Анна ввела внутривенно ?болеутоляющее?. Она опустила ему рукав рубашки, помогла с кителем.

– Ведь поможет?

Райхенбах размял руку.

– А вы беспокоитесь? Не волнуйтесь, Анна Викторовна, я укажу в завещании, чтобы о вас позаботились.

В другой ситуации она бы не спустила гнусную шутку. Бригадефюрер взял со стола перчатки, и Анна, не успев спросить, ахнула, когда он надел на повреждённую руку. Перчатка плотно обтягивала кисть. По его лицу пробежала тень боли. Райхенбах размял пальцы, пошевелив ими. Теперь понятно, почему он запретил закончить перевязку – перчатка точно не налезла бы на руку. Он собирался скрыть факт своего отравления. Превозмогая боль, рискуя повредить кожу и растянуть выздоровление на недели.– Зачем вы это делаете? – не выдержала Анна. – Вы знаете, кто за всем стоит. Знаете, но молчите. Почему?

Райхенбах перевёл на неё взгляд.

– А вы ожидали, я соберу консилиум?

– Вас хотели убить, – напомнила она.

– Мы на войне, ma chère, тут постоянно хотят кого-то убить.

Он поднялся, и она сделала шаг назад, пропуская его.

– Вы не позавтракаете?

– Нет аппетита. Поешьте и отдохните. Вы отлично потрудились.

Анна прищурилась.

– Уходите?

– Дела.

Райхенбах не сдвинулся с места, а продолжил смотреть сверху вниз.

– Вы не сказали спасибо.

Его брови слегка дёрнулись от удивления. Он медленно скользнул взглядом по лицу и задержался на губах. Ссадина зажила. Раньше, пока Анна жила в санчасти, губы вечно были обветрены. Сейчас же выглядели розовыми и мягкими. Он мог побиться об заклад, что они чертовски мягкие и податливые.

Райхенбах наклонился и прижался губами к её рту.

Анна задрожала. Его холодные губы скользнули по её горячим в мягком, неторопливом поцелуе. Медленно пробуя на вкус. Он притянул за талию, провёл левой рукой вдоль спины, и Анна обмякла в его объятиях. Аптечка выскользнула из рук, с грохотом приземляясь на пол.

– Вы всегда такая неуклюжая? – разорвав поцелуй, прошептал он в губы.

Ее ресницы дрогнули. Анна повела плечом, уперлась ладонями ему в грудь, и он отстранился.

Она быстро опустилась на пол, стала нервно складывать медикаменты. Руки дрожали. Она не смотрела в его сторону, но слышала, как Райхенбах накинул куртку, забрал со стола бумаги. Уже у двери он остановился, обернулся. Анна продолжала копошиться под столом, якобы собирала лекарства.

– Спасибо, – сказал Райхенбах и покинул дом.

У Анны снова вывалилась из рук аптечка.