Глава 17. Спасибо (1/2)

Рихтер зашёл первым и сразу снял фуражку. Он медленно обвёл взглядом помещение и с неприязнью посмотрел на Анну. Обычно в такое время, если только они не меняли дислокацию, Райхенбах пил кофе и просматривал бумаги, поэтому замешательство, отобразившееся сейчас на лицах двух офицеров, было объяснимо.

Оберфюрер перекинулся парой слов со штандартенфюрером, после чего подозвал с крыльца солдата. Вот сейчас тот скажет, что Райхенбах никуда не выходил с ночи, и тогда все вскроется. Ладошки вспотели от волнения, Анна аккуратно вытерла их о форму.

Леман, выслушав солдата, неожиданно обратился к ней на английском:

– Господин генерал не вставал?

Анна будто язык проглотила. Рихтер бросил что-то короткое Леману и направился широким шагом в комнату. Штандартенфюрер за ним. Анна стояла посередине комнаты, и Рихтер толкнул ее в сторону, но с необъяснимой смелостью она устремилась к двери.

– Он...он спит... – залепетала на английском.

Взгляд оберфюрера, наполненный ненавистью, заставил замолчать. Рихтер сделал несколько решительных шагов, как дверь скрипнула.

Из комнаты вышел бледный, с кругами под глазами, наспех надетой рубашке, Райхенбах.

Сердце пропустило удар.Анна от облегчения чуть не сползла по стенке.

Рихтер и Леман вытянулись, отдали честь. Оберфюрер громко и быстро заговорил. Только сейчас Анна увидела у него бумаги.

Райхенбах махнул рукой, показывая Анне удалиться. Выглядел он, надо сказать, как человек, который ночью едва не умер. Одному богу известно, чего ему стоило встать с постели. Затворяя за собой дверь, Анна увидела, как медленно он опустился в кресло и левой рукой взял протянутые донесения.

Анна тем временем умылась. Зеленый синяк на щеке бледнел, ранка на носу затянулась. Она почистила зубы и расчесалась, заплела волосы в колосок. После смерти Нины Анна больше не появилась в госпитале, а осталась жить у Райхенбаха. Она полностью перешла на его довольствие.

Пока в соседней комнате продолжался разговор, Анна достала тетрадь, улеглась на кровать, подперев рукой подбородок, и вернулась к записям. Она остановилась на освобождении Кировограда. Благодаря посещениям духов убитых красноармейцев, она владела частичной информацией о положении на фронте. Анна записала следующее – Антонов Тимофей Михайлович 1899 года рождения, погиб 8 января при освобождении Кировограда. Был убит осколком гранаты.

Сначала Анна думала, что запишет максимум человек десять, потому и просила один лист бумаги, но пролистав сейчас исписанные листы за вчерашний день, понимала, вскоре понадобится вторая тетрадь.

Райхенбах вернулся в комнату, как только ушли Рихтер и Леман. Анна лежала на животе и перебирала ногами в воздухе. Она быстро закрыла тетрадь и убрала подальше. Опустившись рядом на постель, бригадефюрер обвёл свою спасительницу внимательным взглядом. Теперь уже он не понимал её, а то, что было неподвластно понимаю, всегда вызывало в нем сильный интерес. В памяти события ночи, казалось, перемешались, а некоторые фрагменты вовсе отсутствовали. Например, он точно помнил, как добрался, как принял капсулу. Последнее, что помнил – ее перепуганное лицо и страх в больших, чистых глазах.Она спасла его. Не угробила окончательно, не бросила на произвол судьбы, а спасла жизнь. Из трёх антидотов выбрала единственно верный. Или обратилась к врачу? Нет, тогда бы обмолвился Рихтер. Как он вообще оказался в постели, да к тому же полураздетый? Райхенбах окинул свою пленницу пристальным взглядом. Ведь могла попытаться сбежать. Конечно, дальше двора бы не ушла, но хоть попытку бы сделала.

Поразительная девушка.

– Вас отравил Рихтер?

Райхенбах вскинул брови и усмехнулся внезапному вопросу, вырвавшему из мыслей.

– Назначили Рихтера главным отравителем? Какой вздор! Разве можно отравить человека только за то, что он спас вас? Вы этим себе на досуге голову забиваете?

Выражение лица Анны говорило само за себя – ответ не удовлетворил. Райхенбах огляделся в поисках кителя и нашёл на спинке стула. Интересно, может, она и подкладку зашила, раз рубашку постирала? Нет, он точно не позволит угнать ее на работы в Германию – такая хозяйственная самому пригодится. Нужно привести себя в порядок, хотя с больной правой рукой будет сложновато.

Анна пошла за ним.

– Тогда кто?

Он глянул на неё в отражение зеркала и начал бриться.

– Думаете, меня отравили?

– Симптомы...– Врут.

– Хотите сказать – простудились?

– Погода нынче нелетная.

Он вдруг закашлял и сплюнул в раковину сгусток крови. Анна заглянула через плечо до того, как Райхенбах успел смыть кровь. Она перевела на него вопрошающий взгляд, мол, и дальше будете отрицать?

– Издержки профессии, – невесело отозвался Райхенбах, и она, сложив руки на груди, облокотилась на стену.

– Я никому не сказала.

Бригадефюрер провёл бритвой по щеке.

– С вами можно в разведку.

– Вы не расскажете? Я всю ночь провела возле вашей постели, по-моему, я имею право знать правду.

– Не думали о чахотке?

– От чахотки не бывает судорог и этого, – она кивнула на ожог с пузырями на правой руке.

Рука до сих пор болела, раз Райхенбах брился левой. Нужно промыть, нанести мазь и забинтовать.

– У вас была тахикардия, чуть сердце не остановилось.

Он на мгновение замер, пристально посмотрел на Анну и отвёл взгляд.

– Рядом со мной разорвался снаряд.

Анна приподняла бровь. Теоретически, конечно, возможно, но она не поверила.

– И что вы выпили?– Болеутоляющее.

– В пузырьке тоже было оно?– Да.

Он ополоснул лицо и вытерся полотенцем.

– Подайте китель, будьте любезны.

– Я зашила его, так что, если хотите вшить болеутоляющее, – выделила Анна последнее слово, демонстрируя, что ни капельки не поверила в историю со снарядом, – распарывать придётся самому.

Он молча потянулся за формой, но Анна отдернула руку.

– Сперва я обработаю рану, потом оденетесь.

Райхенбах, поразмыслив, кивнул и сел на кровать. Анна достала свою аптечку.

– Сильно болит?

– Немного.

Анна опустилась на колени и взяла антисептик. Ночью пузырей не было и, несмотря на все усилия, они всё-таки появились на утро. Два белых пузыря возле костяшек пальцев. Она перевернула руку ладонью вверх – кожа на кончиках пальцев слезла, но пузырей не было. Для начала Анна обработала антисептиком кожу вокруг. Затем взяла мазь и аккуратно начала наносить, боясь лишний раз причинить боль. Она чувствовала на себе его пристальный взгляд и упрямо не поднимала головы.

– Почему вы спасли меня? – вдруг нарушил тишину Райхенбах.

Он увидел, как ее пальцы дрогнули. Поколебавшись, Анна ответила:

– На операционном столе все равны.

– Не для вас.

Она продолжила наносить мазь. Сказать ей было нечего. Спасла того, кто пошёл войной на родную землю, кто проливает кровь, сеет зло. Да, Райхенбах защищает ее, но разве может его доброта к ней покрыть совершаемые им преступления, бесчинства? Нет. Анна знала, понимала.