Глава 3 (1/1)

Петер не мог разобраться, с какими чувствами ехал домой. Он должен был радоваться, вновь и вновь прокручивая в памяти момент, когда увидел со сцены застывшую в ожидании огромную толпу?— человек сто, а то и двести?— и даже немного испугался, услышав свой голос, многократно усиленный микрофоном. И ликовать от воспоминания, как ему хлопали. Словно он был настоящей рок-звездой. Но сейчас, глядя перед собой на полупустую дорогу, юноша вспоминал не своё выступление, а симпатичную девушку, которая так неожиданно решила сесть рядом с ним, а потом так крепко держалась за него, чтобы не упасть с мотоцикла. Да, в зале было темно, но Петеру хватило и такого, чтобы разглядеть соседку и убедиться, что это та самая девушка из кофейни. Он был точно уверен, что разговаривал с Матильдой, чьё изображение больно пульсировало на незажившей руке, но не мог перестать упрекать себя. Надо, надо было спросить, нет ли у неё знакомых в Берлине! Тогда он бы не сомневался! Ну или на крайний случай поинтересоваться, как её зовут. Раз уж Матильда теперь знала его имя.Петер прикусил губу и погнал ещё быстрее. Домой. Раз у него самого не получается знакомиться с девушками, стоит спросить совета у кого-то знающего. Потому что Матильда оказалась такая красивая… Ничуть не хуже, чем на той фотографии! У неё такие grudi… и бёдра… В точности, как описывал Тилль.Притормозив у светофора, Петер взглянул на равнодушный красный фонарь и обеспокоенно заёрзал на кожаном сиденье. Кажется, понял, почему всё это время у него не было девушки. Потому что с таким зазнайкой никто знакомиться не захочет!?Я же только и говорил, что о себе,?— спохватился он, поворачивая на родную улицу. —?Хотя, она согласилась покататься со мной. Вдруг я понравился ей? Хотелось бы надеяться! Мама говорит, что такие, как я, обычно нравятся девочкам. Может, спросить у неё? Или сначала рассказать Тиллю? Родителям не всё можно доверять?.Разрываясь между этими двумя мыслями?— собственное решение могло бы оказаться провальным?— Петер завёл мотоцикл в гараж. Беленький одноэтажный дом выглядел мирно и спокойно. Как всегда. Мама наверняка ещё на работе, и пока её нет, можно поиграть на гитаре?— кто знает, может что романтичное получится сочинить. Или позвонить Тиллю и рассказать обо всём, чтобы не тянуть. Ему же тоже интересно. А раз он на целых три года старше, то точно знает, как правильно обращаться с девушками, чтобы тебя не послали в нокаут. У Тилля наверняка этих девушек было… Доставая ключи, Петер вздохнул?— ему такая популярность среди женского пола даже не снилась. Он как-то совсем забыл, что ещё недавно смотрел на девушек не иначе, как с презрением и никогда не завидовал одноклассникам, которые уже в четырнадцать лет с кем-то ходили. В четырнадцать лет Петер был занят куда более важными делами. Например, он начал собирать свою группу.Да, звонить надо Тиллю. Мама вряд ли скажет что-то стоящее, хотя она умная женщина. Петер был непоколебимо в этом уверен. Ведь когда в пять лет он спросил, из чего делают шоколад, мама ответила без запинки! Только насчёт личной жизни… С личной жизнью у мамы не ладилось. Хотя, кое о чём с ней точно можно посоветоваться. Но только если у них с Матильдой дойдет до чего-то серьёзного. Маловозможно, конечно. Девушки сейчас никому не дают. Вдруг ему повезёт?Поставив ботинки на коврик, Петер понял?— что-то не так. Телевизор был выключен, и из маминой спальни доносились отзвуки тихого разговора. Почему она так рано и дома? И с кем разговаривает? Разве сегодня к ним пришли гости? Но в Потсдаме мама ни с кем не общалась так близко.Петер застыл, чтобы шорох одежды не мешал подслушивать, и обмер, разобрав, кому принадлежал второй голос. Юноша почесал через пиджак распухшую руку и подкрался к открытой двери в конце коридора. Отсиживаться на кухне или пытаться незаметно прокрасться в свою комнату напротив?— глупо, а стоять под дверью, прижавшись к стене?— подло. Но Петер не мог ворваться к матери и взглянуть в глаза мужчине, который расхаживал по комнате и говорил спокойным и противным, как студень, голосом:—?Дорогая, у тебя нет никакого права запрещать мне общаться с Петером. Он такой же мой ребёнок, как и твой. И общение со мной будет ему куда полезнее, чем…Отец. Как бы далеко они не уезжали, Матиас каждый раз находил жену и сына и приходил. На переговоры, неизменно кончавшиеся молчаливыми рыданиями госпожи Тэгтгрен и отчаянной истерикой Петера. Каждый раз отец требовал одного. Мать отвечала ему одним и тем же. Но он всё равно возвращался.Петер вцепился короткими ногтями в обветренную кожицу на губе. Галстук душил его.—?Полезнее! —?мама возмущенно взвизгнула сквозь слёзы. —?Помнишь, чем заканчивалось ваше общение, когда я всего-навсего просила тебя присмотреть за ним?!Петер хорошо это помнил. Слишком отчётливо, как и всё плохое. Ремень, линейка, шнур от фена?— отец ничем не гнушался, когда гнев грозил выплеснуться наружу. Хотя что такого его сын делал? Разбросал игрушки? Не убрал за собой чашку? Притащил с улицы котёнка? Повод найдётся. И неважно, что потом Петеру будет нечего вспоминать из того времени, которое другие люди считают самым лучшим в жизни.—?Да, я был строгим с ним. Но с Петером по-другому нельзя. Ведь ты избаловала его. А я пытался сделать для его воспитания всё, что было в моих силах. С такими детьми, как он, надо быть строгим.—?А сейчас ты что пытаешься сделать?! От того, что ты сейчас говоришь со мной, воспитаннее Петер не станет!—?Хм, вот как? Мне ждать, когда он вернётся с занятий? Похоже, мне придётся остаться здесь на ночь. Ведь твой любимый сынок наверняка прогуливает занятия. Ну ничего, я подожду, и мы с ним поговорим наедине.Петеру захотелось ураганом влететь в комнату, но он молча сполз по стенке на мягкую ковровую дорожку и закусил палец, лишь бы не раскричаться.—?Если бы ты ?воспитывал? Петера чуть тщательнее, ты бы знал, что он никогда не прогуливает,?— мама шипела, забывая вытирать слезы. —?Но нет: ты же его просто ненавидел! Кто мне говорил, что если бы я не забеременела или сделала аборт, то мы бы сейчас хорошо жили вдвоём?!—?Разве я такое говорил? —?такими приёмами уходили от споров одноклассники Петера, когда отбирали пеналы у застенчивых девочек и доказывали, что чисты и невинны, как утренняя роса. Дешёвый и мерзкий приём. —?Дорогая, я люблю Петера. Я хочу, чтобы он вырос настоящим мужчиной. А не тем, что ты сделала из него.Петер в очередной раз подавил желание прервать их разговор. Молчать становилось всё труднее. Сдерживаемый крик драл горло, как наждак. Но от одной мысли напомнить родителям о себе руки начинали трусливо дрожать. Петер боялся, что просто разревётся, если попытается заговорить с отцом. Может быть, мама правда воспитала его, как девчонку?—?А что я сделала?! Я всего лишь привила ему, что мужчины?— не пуп Земли, а к женщинам надо относиться с уважением. А не так, как ты всю жизнь относился ко мне. И если ты думаешь, что твои советы нужны Петеру, то знай?— он справится и без тебя. Ему уже восемнадцать лет, и то, что он делает со своей жизнью?— это его дело. С воспитанием ты опоздал. Не знаю, это старческая сентиментальность в тебе заговорила, или что, но знай?— тебя Петер видеть не хочет.—?Да! Не хочу! —?Петер не понял, как у него получилось вскочить, вбежать в спальню и встать между растерявшимися родителями. Мама ещё крепче вжалась в кресло. Отец, длинный и долговязый, любопытно приподнял изогнутые брови. Юноше показалось, будто он смотрится в кривое зеркало?— если бы не вытянутое лицо Матиаса, они походили бы друг на друга, как две капли воды.—?Хватит,?— хрипло попросил Петер, пытаясь загородить собой мать. Волосы мешали ему, сползали на лицо, щекотались. В глазах отца он наверняка выглядел сущим чучелом.—?А что ?хватит?? —?Когда отец этак мерзенько улыбался, оскаливая крупные зубы, то делался похожим на лошадь.—?Оставь нас в покое,?— взмолился Петер и упрекнул себя за дрожащий от закипающих слёз голос.Матиас возмутился. Молча. Отступил к испуганно дрогнувшему буфету и скептически оглядел сына. Выражение странного удовольствия промелькнуло в его больших темных глазах. Так прирожденные садисты смотрят на страдания своих жертв.?— Ладно,?— ответил он совсем тихо и отвернулся, делая вид, будто увлеченно разглядывает фарфорового клоуна на буфетной полке. Петер шумно дышал, не в силах перестать трепать чистенькие манжеты. Смотреть на мать ему было страшно. А она всё ждала, когда сын повернется к ней. Хотела попросить, чтобы сын посидел в своей комнате, пока Матиас не уйдет.?Как будто я ещё маленький и не могу понять, почему он не уходит?,?— Петер всхлипнул, с ненавистью глядя на отца. Снизу вверх. Матиас всегда приходил в лучшем костюме, солидный, полностью уверенный в себе?— такой же, каким сегодня был на празднике Петер. И парню от этого сходства делалось плохо. Весь красный, злой и расстроенный, он позорно опустил голову, и почувствовал, что первая слезинка капелькой кислоты щиплет пылающие щеки. Матиас этого не заметил?— косясь в сторону двери, посматривал на белую, как мел, жену. Она судорожно вцепилась в подлокотники, обитые плюшем пурпурного цвета?— Петер, изо всех сил пытавшийся думать о чем угодно, лишь бы не о своих с матерью страданиях, именно сейчас заметил красивый бархатный блеск мягкой ткани.Матиас наконец понял, что ему здесь не рады?— судя по тому, какое кислое у него сделалось лицо, мужчина к такому приёму не был готов. С затаенной надеждой он взглянул на Петера, но тот пристально изучал узор ковра и спрашивал себя, почему эта уютная комната так не соответствует тому, что в ней происходит. В подобной обстановке лучше о чём-нибудь другом говорить.Рыжие ботинки отца, длинные, как лыжи, бесшумно прошли по ковру в центр комнаты и остановились напротив черных носков Петера?— надеть домашние туфли парень забыл.?— С тобой я отдельно поговорю,?— от холодного голоса, раздавшегося совсем близко, Петер сжался, как под ледяным ветром. —?В другой раз.Носки отцовских ботинок оказались немного потертыми, а коричневые шнурки нелепо завязаны в три узла. Ботинки прошаркали к двери. Петер так и не поднял головы. Замерев, мать с сыном ждали, когда медленные тихие шаги раздадутся в коридоре, чтобы после короткой паузы исчезнуть за входной дверью. Навсегда исчезнуть.Петер медленно, как заводная игрушка, у которой заржавел механизм, обернулся к матери и не то боязливо, не то жалобно, посмотрел на неё из-за мешающих волос. Глаза у мамы были мокрые и красные. Петер не успел разглядеть, что на самом деле она чувствовала?— женщине потребовалось всего мгновение, чтобы вернуть себе привычное благодушное выражение, которое больше всего шло её круглому доброму лицу. Она не хотела, чтобы сын видел её расстроенной. Словно тот ещё маленький и не может понять, что у взрослых могут быть свои горести. Петеру сделалось так обидно на мать, что он захотел убежать и спрятаться в своей комнате. Он бы и убежал, но не успел. Мама поднялась с кресла и притянула к груди готового расплакаться сына. Петер осторожно обвил руки вокруг её шеи. Молча и совершенно неподвижно стояли они, крепко обнявшись. Юноша подумал о двух фарфоровых куницах в буфете?— большая и серая обнимала пушистым хвостом коричневую куницу поменьше, так, что нельзя было точно сказать, где начинается одна куница и заканчивается вторая. Глядя на эту статуэтку, Петер всегда вспоминал себя с матерью. Мама крепко сжимала его в теплых объятиях?— пыталась успокоиться. Петер не вырывался. Хотя привык успокаиваться другими способами. Он бы заперся в ванной или разбил бы дурацкого фарфорового клоуна. Нет, клоуна жалко?— шапочку ему давно кто-то отбил, а новую Петер с матерью потом мастерили из пластилина.Мама неохотно отпустила его. Петер вздохнул, боясь с желанием обнять её и постоять так ещё немного. Но женщина уже шла в другой конец комнаты за сумочкой.—?Я схожу в магазин,?— спокойно объяснила она, но приятный голос немного дрожал.—?Купить тебе чего-нибудь вкусненького?Женщина обернулась, глядя на сына с привычным ласковым выражением. Петер отрицательно помотал головой и зачем-то прибавил:?— Нет.Мать пожала плечами, выходя в прихожую. Петер грустным хвостиком протрусил за ней, и пока женщина застёгивала сапоги и надевала пальто, хмуро смотрел на неё. Было бы хорошо пойти с ней. Но не хотелось. Только бы спросить кое-что на прощание. И, когда женщина достала ключи, юноша задал совершенно глупый, но такой важный для него вопрос:?— Скажи, а ведь если бы меня не было, тебе жилось бы лучше, как отец и говорил?Она едва не выронила ключи, но тут же сжала их так крепко, словно оказалась в одном лифте с незнакомцем. Петера испугала жесткая складка, залегшая в углах рта, но голос матери оставался привычно добрым:—?Мне с тобой веселее, чем было бы без тебя.Дверь захлопнулась, но Петер не сразу вспомнил о желании прокричаться в слив ванной, когда делал всегда, стоило кому-то испортить ему день. А ведь этот день тоже испортили! Посвящение в студенты должно было стать праздником, а что получилось?! Заплаканная мама и отец со своими угрозами? Замечательный праздник! Просто чудесный!Петер озлобленно вытер нос рукавом пиджака и со всей силы треснул рукой по белой двери ванной. Было больно, но он сделал бы себе ещё больнее. Лишь бы не думать, не переживать вновь и вновь не только то, что случилось сегодня, но и все прошлые скандалы. Даже самые мелкие. Отцу ведь не нужен повод, чтобы придраться. Зачем, если сын виноват только в том, что посмел родиться?Петер с грохотом задвинул хлипкую щеколду, тут же оказавшись в долгожданной темноте. Чуть заметно поблескивало зеркало. Чёрными дырами зияли сливы в ванне и раковине. Едва не поскользнувшись на гладких плитках, Петер сел на бортик ванной, и, зажав мокрый рот обеими ладонями, тихо заскулил. Вторая горячая капелька обожгла щёку и повисла на кончике носа. Две другие показались в уголках покрасневших глаз?— Петер не заметил, как зарыдал?— глухо, по-мужски вымученно. Даже в полном одиночестве он не мог дать себе волю. Боясь, что мать почувствует всё и поймёт, увидев его распухшее лицо, Петер ожесточенно размазывал слезы, не давая им соскользнуть с острого подбородка и упасть на эмалево-белую раковину. Пиджака ему был уже не жалко. Все мысли занимал только отец. Злой, гадкий человек, который не мог называться его отцом!—?Так чего же он тогда требует любви там, где его ненавидят? —?Петер злобно провел пальцами по щеке, бессознательно пытаясь себя исцарапать. Но от коротко обрезанных ногтей осталось лишь невнятное зудящее ощущение. Неважно, что и мама, и окружающие восторгаются его внешностью. Он почти одно лицо с отцом, и это мерзко. Было бы хуже, если бы они оказались похожи внутри. Отец бы сходству душ обрадовался. Всё существо Петера вызывало в Матиасе отвращение, но тем, как сын похож на него, он самодовольно гордился. Когда Петер стал постарше, то каждый раз, стоило отцу завести разговор о том, откуда у его сына такие благородные глаза и аристократический профиль, тот вспоминал Брэдбери. Как там было?— ?иногда дети похожи на родителей, и это забавно?? Забавно?! Будь Петер чуть послабее характером, он вырезал бы себе глаза бритвой, лишь бы не видеть каждый день в зеркале своё лицо. Лицо, которое так напоминало ему об отце.—?Но я сильный,?— мучительно морщась, попытался он убедить себя и спросил, неизвестно к кому обращаясь,?— я же сильный, правда?Поэтому у него длинные волосы, татуированные руки и куча чёрных футболок с дурацкими принтами. Он не может позволить себе стать ещё более похожим на отца. Не может. Не может.Петер взвыл и открыл кран раковины. Тугая струя с шумом ударила в белые стенки. Если мама придет раньше, она услышит шум воды, и не узнает, что он плакал. Плакать на людях юноше не позволяла гордость. Не только перед мамой, но и в своей комнате он никогда не давал волю слезам. Ведь там со стен строго смотрел не только плакатный Йоаким Броден из Sabaton, но и остальные настолько суровые металлисты, что перед ними даже с грустным лицом ходить было как-то стыдно. А перед совместной фотографией с Рейдаром и Микаэлем?— тем более. Но больше всего Петер боялся показаться слабым перед матерью. Потому что для неё он оставался всё ещё маленьким.Немного успокоившись, Петер сполз с бортика, бросил в лицо горсть холодной воды, кинул испорченный пиджак в корзину с грязным бельём, состроил перед зеркалом грозную рожицу?— хотя в темноте отражения видно не было?— и поплёлся к себе в комнату. Не хотелось ни играть на гитаре, ни готовиться к занятиям, а петь тем более. Хотелось забиться под одеяло и переждать в тёплом коконе остаток дня. Но ждать было ещё долго.Стараясь не смотреть на расклеенные по зеленоватым обоям плакаты и фотографии, Петер вытащил из чехла для гитары пачку сигарет. Лет в пятнадцать он начал курить?— друзья угощали?— и заметил, что табак здорово успокаивает. На одноклассников, которые курили лишь из желания выглядеть круто и смолили сигареты целыми пачками, Петер смотрел не иначе, как с осуждением. После балконных посиделок у него все волосы насквозь пропитывались табачным дымом?— приходилось, невзирая на погоду, идти домой без шапки. Поэтому как только закон разрешил ему курить, юноша отнёсся к этому со всей серьёзностью. Даже сейчас, когда меланхолия давила ему на плечи целой горой. Мёрзнуть на балконе было лень?— Петер курил, лёжа в кровати, и бесчувственно смотрел на форточку. Раз от раза слёзы выматывали его до полнейшей апатии. В этом состоянии ничего, кроме как спать, не хотелось. Затушив сигарету?— пепельница у Петера была своя, личная, и её тоже приходилось прятать?— он ещё долго лежал, уставившись на приклеенные к шкафу фотографии. У одной из них отклеился и начал закручиваться уголок. И вообще, выглядела она как старая потрёпанная бумажка. Петер равнодушно сорвал её, когда шел открывать форточку. Подросток лет четырнадцати, большеглазый, с надутой сердитой?— читай ?мужественной? мордашкой, в кепке, надетой задом наперед, обиженно взглянул на себя самого. Старшая версия смяла снимок, и, бросив своё детство в коробочку для мусора, отправилась спать.Но поспать крепко не получилось?— Петер, стоило ему понервничать, содрогался от кошмаров. А если это были не кошмары, то непременно такая дичь, словно он травки накурился. Снилось ему, будто он космонавтом оказался на какой-то далёкой планете. Петер часто видел во сне космос, и удивился, когда решил опустить голову и увидел, как босые ноги липнут к ледяной корке. Судя по покрову, он прилетел на Меркурий, а если посмотреть на темень и холод вокруг?— то Плутон. Одним словом, это была ужасно одинокая, неуютная, противная и безумно холодная планета, куда даже солнце не дотягивается. Или нет? Что это тогда такое тёплое прижимается к его боку и стягивает одеяло? Неужели это само Солнце звякнуло ключом и грохнуло щеколдой, а теперь прошло к нему в комнату?—?Вставай, соня,?— мама с беспечной нежностью, словно ничего не случилось, потрепала по плечу совсем сонного Петера. —?Я принесла крекеров с сыром, твоих любимых, и взяла баночку морепродуктов. Ты же любишь их, мой хороший?Спросонья Петер неприветливо хмурился и щурился, разрываясь между желанием поспать ещё и вылезти наконец из непонятного кошмара. Но мама с терпеливой нежностью поправляла его спутавшиеся волосы, дожидаясь, когда недовольная морщинка на гладком лбу сына разгладится.—?Спасибо,?— отведя взгляд, он обнял её руку. —?Я сейчас встану и приду.—?Что-то выглядишь ты не очень,?— мама обеспокоенно заглянула ему в лицо. —?Глаза-то у нас чего такие красные?Она наклонилась и поцеловала сначала один недовольно зажмурившийся глаз, затем другой.—?Я голову мыл,?— соврал Петер, даже бровью не поведя, и похлопал длинными тонкими ресницами,?— шампунь в глаза попал.—?Ври ты больше,?— шутя, мама стащила с брыкающегося сына одеяло, и пока тот пытался замотаться обратно, запустила руку в его волосы,?— а шевелюра почему тогда сухая?Петер фыркнул, утыкаясь маме в колени. Рейдар и Микаэль с бесконечным осуждением смотрели со шкафа на эти телячьи нежности. Когда мама ушла собирать торжественный обед?— всё-таки, праздник никто не отменял?— Петер, стесняясь их взглядов, переоделся в домашнее. Похоже, в институт завтра придется идти в чёрной толстовке, одной из множества таких же?— рубашка, галстук и брюки были измяты так, будто их едва успели вытащить из пасти прожорливого чудища. На дверце шкафа, с внутренней стороны, висело зеркало.Петер искоса взглянул на себя и ещё больше расстроился. Глаза красные, распухли, лицо заспанное, на лбу некрасивые залысины?— их становилось видно, когда юноша завязывал хвостик. Этому парню должно быть лет сорок пять, а не восемнадцать. Разве люди в восемнадцать лет могут быть такими несчастными?А сегодня утром он с такой гордостью смотрел в это зеркало, когда завязывал галстук! Будь у него перья, Петер распушил бы их, как индюк, идущий в атаку. Но сейчас… Сейчас на него в отражении дулся кто-то жутко злой и некрасивый. Никто не мешал Петеру захлопнуть шкаф, однако он продолжал смотреться в зеркало и хмуриться ещё сильнее. Если бы не голос матери, глухо донёсшийся из кухни, парень остался бы здесь. Но его звали праздновать, и хотя отмечать посвящение в студенты не было никакого настроения, Петер подумал, что если грустить рядом с кем-то, то тоска не будет казаться настолько опустошающей. Он сердито захлопнул шкаф. Зеркало отозвалось тихим звоном.?Лучше бы оно разбилось?,?— невольно пожелал Петер и покраснел, столкнувшись с фотографией своих товарищей. Казалось, сейчас Рейдар и Микаэль смотрели на него с ещё бо?льшим укором. И эту фотографию тоже надо снять. Но с этим он повременил. Оглянулся на свою комнату, мило-брутальную, как рок-музыкант в домашних тапочках, и пошёл на кухню. Там уютно шумела вода и звенела посуда. Мама заканчивала последние приготовления. Услышав ленивые шаркающие шаги, она обернулась, зажав мокрую тарелку в руках. В безмятежном выражении её лица, обрамленного короткими светлыми кудрями, Петер не заметил ничего, что дало бы понять?— её мысли тоже о неприятном госте. Наоборот, она выглядела настолько жизнерадостной, что Петер неловко улыбнулся в ответ. И удивленно спросил, заметив на столе свою кружку с рисунком в виде фотографии очередного рокера:?— Ты же говорила, что не потерпишь ?этого лысого бобика? у себя на кухне? —?Кружку эту подарил ему Рейдар. Толстяк всегда преподносил в подарок что-то полезное. В отличие от Микаэля, который дарил обожаемому фронтмену одни плакаты. Нет, плакаты Петер тоже любил, но если выбирать между ними и футболками, которые Рейдар подбирал на себя?— на Петере они висели мешком?— то барахольная душа парня тянулась к носкам, кружкам и прочему мерчу, который можно держать в руках. Первое время, когда мама ещё не знала, чем увлекается сын, Петер прятал все подношения и накопил их столько, что пришлось признаться и попросить разрешения расклеить плакаты по чистеньким обоям. Против плакатов мама ничего не имела?— они напоминали ей картины, но к кружке с Алексом Вессельски испытывала необъяснимую неприязнь. Сегодня Алекс почетно красовался в центре стола, до краёв налитый чаем.—?Сегодня потерплю,?— мама села напротив и пододвинула ему баночку с морепродуктами. —?Ну как прошёл концерт?Всё хорошее настроение как резинкой стерли. Петер угрюмо посмотрел на мать из-под тонких бровей и проткнул вилкой ни в чём не виновного кальмара. Морепродукты оказались солеными, чуть ли не кислыми, но злиться ещё и на это было бы последней жесткостью к маме. Она изо всех сил старалась устроить ребенку праздник, хотя он был уже испорчен.?— Хорошо,?— Петер вяло терзал вилкой оранжевых мидий и маленьких фиолетовых осьминогов. Он рассказал бы матери и про концерт, и про Матильду, если бы… Если бы не отец. Его появление разрушило столь важный для Петера день в прах, и в этом пепле нельзя было найти воспоминаний ни о концерте, ни о симпатичной девушке с чёрными волосами.?— И всё? —?недоверчиво уточнила мама, заглядывая ему в глаза. —?Обычно ты про концерты всегда рассказывал так… Увлеченно. А сегодня ты вареный какой-то.?Это всё из-за Матиаса, да???— как казалось Петеру, именно это она хотела узнать. Но тактично молчала, надеясь, что Петер всё же разговорится. Юноша нелюдимо отвел взгляд к своей баночке. Мама выставила на стол множество вкусных вещей, однако Петер прицепился к прозрачным осьминогам как к единственному своему спасению. Ему оставалось лишь жевать мидий, похожих на соленую резину, и надеяться, что повод вспомнить праздник появится когда-нибудь в другой раз. Нет, рассказать можно, только если мама поинтересуется. Она всегда спрашивала, как у Петера прошел день. Или… Другого раза может и не быть, и облекать в слова впечатления есть смысл, когда они ещё не переварились. Потому что потом никто не захочет слушать второй раз.—?Я сегодня с девушкой одной познакомился,?— когда мама принялась за еду, отчаявшись поговорить, обронил Петер себе под нос. —?На концерте,?— он подцепил розовую креветку, похожую на морскую гусеницу, и равнодушно взглянул в черные бусинки её глаз. Голову ей почему-то не оторвали.?— И как она? —?мама тут же оживилась. Петеру это показалось подозрительным?— раньше она тему отношений не поднимала?— наверное, считала сына слишком маленьким для этого. На всякий случай парень решил в восторгах не рассыпаться. Если Матильда заочно маме не понравится, это будет худшим окончанием дня. Даже ещё более худшим, чем визит Матиаса.?— Красивая,?— Петеру стыдился смотреть матери в глаза, отчего сверлил взглядом очередную креветку, на этот раз?— бледно-оранжевую. —?Правда, знаешь, такая… —?Петер замялся, не зная, какое слово здесь лучше подобрать,?— солидная. Мне показалось, что она даже выше меня.Он именно в это мгновение понял, что Матильда?— обыкновенная девчонка. Бедра и плечи у неё всего лишь немного шире, чем у других. Может быть, если мама увидит её вживую, то назовёт толстой. Хотя нет, она не полная. Но пышная?— такая, что её хочется всё время обнимать. А Петеру девушки с похожими формами нравились, пусть даже ни к одной из них он не решился подойти. До сегодняшнего дня он смотрел на девушек, как на картины старых мастеров. Они были красивыми и совершенно непонятными. Но это не мешало его ровесникам менять подружек едва ли не каждый месяц. Может, он один так медленно растет? ?— Она твоя однокурсница? —?пылающие щеки Петер не мог скрыть, и мысленно поблагодарил маму, которая решила помочь наводящими вопросами.?— Нет, она с другого потока,?— опасаясь, что его снова поймают на вранье, Петер решил умолчать некоторые детали. Старина Тилль, добрый друг, храни тебя Господь за важную информацию, но маме пока не нужно знать, что сын влюбился всего лишь в начинающего повара. —?Не знаю, в общем. Я её ещё на мотоцикле покатал,?— Петер намотал кальмаровую стружку на вилку, как макаронину, и, сжав смущенной трубочкой губы, взглянул на женщину уже теплее.?— Незнакомую девушку?— и на мотоцикле? —?мама искренне удивилась. —?Да ты у меня настоящий сердцеед!?И это при том, что мне ни одна девочка не нравилась, начиная с детского сада?,?— усмехнулся Петер про себя. А вслух произнес неуверенно:?— Почему же незнакомую. Мы с ней говорили. Только я забыл спросить, как её зовут.Мама рассмеялась. Лёд, вставший между ними непроницаемой прозрачной стеной, наконец-то тронулся и пошел трещинами. Но рассказывать о Матильде что-то ещё Петер не захотел, и поспешно перевёл тему. Да, он всё ещё слишком маленький, чтобы сочетать учёбу и любовь. Он догадывался, что мать думает примерно так же, и не хотел окончательно убеждать её в своей непутёвости. Лучше побыть просто ребёнком и вдвоём вспомнить, как совсем давно он выступал на концертах в музыкальной школе. Или ещё какой-нибудь смешной случай. Лишь бы даже на мгновение не замирать в молчании и не вспоминать Матиаса. Петер сморщился, пытаясь счистить из памяти оттиск, где отец смотрел на статуэтки в буфете, и фыркнул в кружку. Смеяться во весь голос над любимой историей, которую мама пересказывала ему бог весть в какой раз, он почему-то боялся. Но потом расслабился. Рядом с мамой Петеру делалось почти так же хорошо, как с друзьями. Маме он доверял даже больше?— ведь Рейдар и Микаэль о Матильде пока не узнали.Когда всё вкусное исчезло с тарелок, а мама замолчала, потерявшись в своих воспоминаниях, Петер, лениво хрустевший крекером, вдруг вспомнил, что собирался позвонить Тиллю. За окном сделалось темно, словно ночью, а белые часы с пластиковыми стрелками?— мама возила их с квартиры на квартиру?— намекали, что можно поблагодарить маму за всё, чем она пыталась сделать этот день немного лучше, и спрятаться с телефоном под одеялом. Петер посмотрел на часы, невольно желая оттянуть время и посидеть с мамой подольше. Но женщина поймала его сосредоточенный взгляд, как-то очень уж часто возвращавшийся к часам, и предположила:?— Спать??— Да,?— Петер немного неуклюже поднялся из своего гнезда в углу уютного кожаного диванчика?— и кто его просил столько есть? —?Спокойной ночи.Мама проводила его взглядом?— наверное, хотела бы посидеть до полуночи, но уже с самой собой. Петер остановился у двери, и, оглянувшись, взглянул на неё?— нежно и немного кокетливо, как привыкший к ласке ребёнок.?— Тебе завтра вставать-то рано??— К первой, да,?— Петер по-кошачьи вытянулся?— от долгого спокойного сидения в одной позе, в тепле, он устал больше, чем от полуночных бдений за учебниками. —?Но завтра всего две пары.?— Я всё никак не могу привыкнуть к этим ?парам?. Всё кажется, что ты ещё в школе.Петер шутливо надулся в обиженной гримаске, и, напоследок улыбнувшись маме, вышел в тихий тёмный коридор. Сейчас бы добраться до кровати и эсэмэситься с Тиллем?— в присутствии матери Петер ни с кем не говорил по телефону, а музыку слушал только в наушниках. Благо, техника позволяла?— магнитофон и коробку кассет с никому не интересной музыкой они долго держали на старой квартире, пока Петер не сбагрил неповоротливую технику своему однокласснику. Подумать только, кому-то эта огромная махина казалась сокровищем, достойным музея. Жаль, что никто не додумался придумать телефон, на котором можно и слушать музыку, и чатиться одновременно. А то в Нокии можно музыку только писать, используя решеточку как диез. Бемолей и бекаров этот телефон не предполагал. Поэтому песни для банды Петер записывал по-старинке?— в нотную тетрадь, оставшуюся со страшных времен музыкальной школы. Хоть что-то пригодилось. Покрытый слоем пыли синтезатор, который ютился в углу комнаты, Петер не очень-то жаловал?— белые клавиши напоминали ему сонаты Гайдна и менуэты Моцарта, которые он терпеть не мог. Но партию клавишных тоже было нужно на чём-то играть.Неубиваемый ?кирпичик? нашёлся в кармане рюкзака. Лежал там, одинокий, со вчерашнего вечера. Петер заботливо переложил на кровать и растворил шкаф, чтобы посмотреться на себя на перед сном. Раньше он с огромным удовольствием вертелся перед зеркалами?— несмотря на сходство с отцом, юноша считал себя очень привлекательным?— но сегодня что-то заставило его осторожно приподнять край кофты и посмотреть на себя чуть критичнее. Да, какой-то он у себя любимого щуплый и мелкий?— ни дать ни взять та самая страшненькая подружка, на чьем фоне все остальные девочки выглядят богинями. Подкачаться бы… Был бы он таким, как Тилль, может, даже рта раскрывать бы не пришлось. Но Матильда на Тилля даже не смотрела, если верить его рассказам. Может, тогда всё не так плохо, и красивые девушки достаются не только фанатам качалок и обладателям широких плеч? Возможно, конечно, но как-то не очень верится. Надо спросить Тилля.Решив так, Петер, не прекращая с возрастающим сомнением оглядывать себя в зеркале, разделся и нырнул под одеяло?— если мама вдруг надумает проверить, спит ли он, то телефон можно перепрятать под соседнюю подушку. Кровать широкая, на двух человек, чего ему одному в ней делать? Приглашают же другие своих девушек на ночевки? Может, он осмелится и пригласит Матильду к себе?Эта была очень смелая мысль?— Петер даже испугался своей развращенности, и, торопливо продавливая пальцами кнопки, набрал такое интригующее послание, что мимо Тилль бы точно не прошёл:?Привет. Тут хорошие новости приехали?.Сообщения отправлялись долго, и, чтобы не уснуть в ожидании, когда Тилль ответит, Петер напряженно таращился в темноту. Занавески были задернуты, и комната превратилась в длинную узкую коробочку. Петер проверил, нет ли ответа, и прибавил?— мало ли Тилль тоже забыл, куда положил телефон:?Я с Матильдой познакомился. Это точно она, отвечаю?Эту новость Тилль не смог проигнорировать:?Давай сюда подробности. Точно она? Ты успел и в Звездобакс сбегать??Кнопки нажимались плохо, и Петеру пришлось изрядно попотеть под одеялом, пока он описывал свои вчерашние похождения и сегодняшний подвиг. Рассказывать про самую главную оплошность было безумно стыдно, но Петер решит говорить откровенно и признался, что на самом деле не уточнил, точно ли общался с Матильдой.?Но она очень похожа на девушку с той фотки!??— добавил он, боясь упасть в глазах старшего друга. Тилль и так слишком долго молчал. То ли не знал, как комментировать необыкновенные новости, то ли не мог позволить себе лежать в кровати с телефоном. Петеру не нужно было нужно много времени, чтобы успеть себя накрутить. Уже бог весть чего надумав, юноша отложил телефон и вспомнил, с какой заботой Тилль вчера гладил его по запястью. Как-то это было… По-гейски.?Ты любишь меня?? — тут же набрал он, вспоминая ощущение, как много лет назад летел вниз по витой трубе на детской площадке. При виде этой трубы Петера охватывала паника, он рыдал от ужаса, но Матиас с хохотом подсаживал его и сталкивал вниз, в красную тесную трубу. Наверное, он улыбался от удовольствия, слушая, как сын вопит, не в силах выбраться и противостоять силе, которая швыряла его по виткам и выплевывала на колючий гравий. Когда они гуляли с мамой, то не подходили к трубе детского домика даже близко. Мама лишь качала его на качелях — медленно и осторожно, чтобы качели не взлетали слишком высоко. Иначе Петер начинал вопить и судорожно хвататься за металлические поручни. А голос у него был очень громкий. Раскачивать качели любил отец. И что тогда при виде катастрофически быстро удаляющейся земли Петер чувствовал пугающую пустоту в груди, что сейчас, глядя в окошечко чата — беспомощность перед ситуацией была та же самая. Он не мог вытянуть ноги, затормозить ими о землю и остановить качели. Ступни до земли не доставали.?Люблю, — Тилль долго раздумывал. Похоже, хотел придумать правдоподобное враньё, лишь бы не расстраивать лучшего друга, — люблю и тебя, и Матильду. Мне даже хочется, чтобы вы были вместе. И если ты вправду так хочешь сблизиться с ней, я был бы рад помочь. Если бы не был так далеко?.?Я подумал, что ты ревнуешь меня к ней, — с ответом пришлось поторопиться, только бы Тилль не вздумал, будто его ненавидят. — Но мне больше нравятся девушки. Вернее, одна девушка. Знаешь, я, походу, люблю её?.?А меня нет?? — Петер не мог догадываться, какие чувства баламутили душу его братишки, но сообщение он невольно прочитал с интонацией человека, который не собирается сердиться. Хотя Тиллю сейчас должно было быть очень плохо. Как же ему всё-таки одиноко... Все любят его, но как друга.?Я считал тебя своим лучшим другом. Но, пожалуйста, не надо так настойчиво меня ласкать, как ты делал это, пока бил татуировку. Мне противно было немного?.?Понятно... Кстати, а как татуировка??Предплечье, лишенное защиты в виде бинтов, назойливо зачесалось.?Ничего, заживает, — Петер осторожно потрогал мелкие кровавые струпья, где игла машинки протыкала кожу насквозь. — Я забыл её обработать. Понимаешь, сегодня пришёл отец, и...?Об отце говорить не хотелось, но раз уж речь зашла о нём, метаться из темы в тему было поздно. С тяжёлым сердцем Петер дописал сообщение, и пока Тилль на том конце думал, как лучше ответить, чтобы не показаться чёрствым или равнодушным, вылез из кровати. Ему пришла одна очень любопытная мысль.Ночной холодок заставлял неприятно ёжиться, а паркетный пол жег ступни холодом точно так же, как та планета из сна. Вывернув на минимум звук в колонках, Петер включил старенький компьютер — сделать это совсем бесшумно не получилось, мама наверняка догадалась, что он опять колобродит. Но мысли юноши были далеко. Глядя на медленно загружающийся лиловый экран, мечтал об очередном изобретении, которое облегчило бы жизнь всему человечеству. Вот бы придумать телефон, с которого можно слушать музыку, чатиться и сидеть в интернете! Как бы ему сейчас пригодился такой телефон!Ночью вечно лагающий, кое-как склеенный сайт университета загрузился до приятного быстро. Так, разобраться бы для начала в куче гиперссылок... Чёрт, мышка щёлкает слишком громко! ?Студентам?. ?Бакалавриат?. ?Кондитерское дело?. Вот, ?Расписание занятий?!— Двенадцать десять, аудитория сто пятнадцать, как раз перед обеденным перерывом она завтра заканчивает, — пробормотал он, щуря карие глаза, которые уже начинало жечь. — Отлично, просто отлично. Завтра же подойду к ней.Прошедший день вдруг показался ему вполне сносным.