Часть 8 (1/1)

Стаднитский от волнения вскочил с кресла и стал ходить туда-сюда по кабинету:—?Ваше Сиятельство, я не причастен к этому! Хотите, побожусь или здоровьем моей дочки поклянусь? Икону принесу или Ксюши карточку? У меня никогда таких пристрастий не было… чтоб невинного ребенка, который о плотских отношениях понятия не имеет, в свои греховные деяния вовлечь… А теперь, когда женился и дочка появилась, тем более бы ничего подобного ни то что не сделал, но и не помыслил…Ведь как тогда было, в том случае с бродяжками виновным априори меня посчитал Белоцерковский. В чем-то его можно понять, у него дети, с этой колокольни он и рассуждал?— как отец. А Штольман пошел у него на поводу, принял его версию безоговорочно, я же ведь монстр, Владек Садист. Раз женщин бью, то и детей могу насиловать… Только на самом деле я ни разу в жизни никого не изнасиловал… даже во невменяемом состоянии. Дамы же на это не жаловались, только на побои… В моем понимании плотские забавы должны быть по обоюдному согласию, а не по принуждению…—?Но Вы полагаете, что у кого-нибудь грязные намерения насчет Тани возникнуть могли?—?Могли,?— согласился Владек, снова занимая кресло,?— она необычайно красивая девочка. Но я уж о ком только не передумал, но никто мне на ум не пришел. Даже те, кого бы ее юная красота могла разума лишить, не стали бы девочку из приличного дома похищать. Гораздо проще для своих низменных страстей найти таких как Парашка со Степкой, кого бы искать никто не кинулся… Вот я и решил сам разузнать, что смогу.—?Каким же образом?—?У меня трое знакомых живут поблизости от дома Карелиных, один совсем рядом с Ильей Полянским. Их я и спросил, не видели ли случайно что. Один сказал, что в ту неделю четыре-пять дней подряд где-то часа в три пополудни ездил с матушкой в Мариинскую больницу к родственнику и проезжал как раз по Малой Итальянской и в один из этих дней видел даму с девочкой, похожей на Таню. Он не мастер давать описания. Все, что я от него сумел добиться, что дама была высокой, стройной, в темно-синем платье и шляпке с вуалью. Деталей он описать не смог, только примерный фасон платья. Но сколько высоких стройных женщин в таких платьях и шляпках? У той же Ульяны было платье такого цвета, так что это могла быть и она, и кто угодно. Девочка была в сером платье и шляпке, черты лица похожие на Танины. Девочку мой знакомый видел лучше, она стояла к нему в полупрофиль, а дама больше спиной. Они разговаривали, но о чем?— из экипажа он не слышал, его родительница, не замолкая, говорила о родственнике, что был в больнице.—?А где точно они стояли? У какого дома? Между домами, где жили Карелины, и где живет Полянский? —?задал очередные вопросы Ливен.—?Да, через два дома от Карелиных в направлении дома Ильи. Доходный дом, в нем пара магазинов.—?А в магазинах спрашивали?—?Спрашивал. А что толку? Один магазин мужской одежды. Другой?— табачная лавка. Что там девочке делать?—?Ну, может, в окно видели эту девочку и даму.—?Нет, никто их не припомнил в те дни. Вот Полянского в обоих магазинах знают. В лавке он изредка покупает сигары. А Ульяна не курила. Портной у Ильи свой, но в том магазине покупал мелочи вроде галстуков или шейных платков. Ульяна там никогда Полянскому никаких подарков не приобретала.—?Почему Вы так думаете?—?Он категорически против того, чтоб ему дарили что-то из одежды. Была у него когда-то одна дама, так она пыталась ему и шляпы дарить, и даже платки носовые…—?Она что же себя его невестой считала?—?Нет,?— махнул Владек свободной рукой,?— у них так, интрижка была. Просто у нее то ли шесть, то ли семь братьев, и она привыкла их, так сказать, облагораживать. Но Илья тогда был этим очень недоволен. И после никогда не позволял своим любовницам пополнять его гардероб. Это касалось и Ульяны, хоть с ней, в отличии от других дам у него был не легкий роман, а отношения, которые он воспринимал очень серьезно, и не потому, что Ульяна по сути жила на его содержании, а потому, что имел к ней настоящие чувства. Таких я у него больше ни к одной даме не видел за все время нашего с ним знакомства.—?Вы с ним не с детства знакомы?—?Нет, что Вы. С Ильей мы впервые встретились лет десять-одиннадцать назад, на юбилее одного общего дальнего родственника. Обычно я стараюсь избегать таких сборищ, не хочется портить людям праздник своим присутствием. А тут дед настоял, сам не смог поехать, прихворнул и не захотел подарок лтправлять с прислугой, попросил меня отвезти. Ну я подумал, вручу и был таков. А тот родственник меня ни за что без застолья отпускать не захотел. За столом мы с Полянским оказались рядом. Дама, что сидела между нами, не выдержала моего вида и удалилась. И тогда Илья сказал, что было бы, если б ее посадили с каким-нибудь изувеченным на войне инвалидом? Я понял, что он не чувствовал неприязни к моей внешности. Завязался разговор, и выяснилось, что мы с ним вроде как родственники, правда, пятая вода на киселе. Какой-то граф Стадницкий, приходившийся мне, наверное, четвероюродным дедом, женился на Полянской, которая была Илье бабкой примерно в той же степени родства. Но мы решили считать себя вроде как родней. Виделись нечасто, все же у каждого своя жизнь. Но на праздники и на свои именины Илья меня приглашал непременно. На них же я и встретился с Ульяной. Что уж говорить, женщина необычайно красивая и к тому же сердечная. Сказала мне тогда, что мне не в чем Бога гневить, выжил после болезни, не как ее младший братец. Она бы его любым продолжала любить, лишь бы жив был… Мне кажется, за красоту и доброту Илья ее и полюбил.—?Но большого ума Вы в ней не заметили?—?Чего не было, того не было. Легкомысленность была, к нарядам тяга?— чтоб покрасоваться в них, особенно на всяких балах да приемах. Но Илью она не из-за денег привечала, видно было, что у нее к нему тоже чувства, и что кроме него ей никакой мужчина не нужен.—?А с какой целью Полянский брал Вас с собой к Карелиным?—?В первый раз случайно получилось. Я его встретил у дома Ульяны, сам шел от знакомого, одного из тех, кого про даму с девочкой спрашивал. Ну Илья и предложил, мол, давай вместе зайдем, Ульяна будет тебе рада. Вот тогда я Таню впервые увидел, насколько она хороша, представил, какой неотразимой будет через несколько лет, как по ней мужчины будут сходить с ума. Сказал потом Илье, что ей можно будет составить удачную партию, даже если приданое невелико. Он отмахнулся, мол, когда это еще будет, Тане всего десять, ребенок еще совсем. Я удивился, что по возрасту и правда ребенок, хотя по внешности этого и не скажешь. И потом, когда еще с ним к Карелиным раза два ходил, для девочки шоколад покупал. Она меня не пугалась, была со мной приветлива. Я с ней про разные вещи беседы вел, пока Илья с Ульяной ворковали.—?О чем же, например?—?Про животных, что она кошку хотела, а маменька против была, мол, от нее грязи много, а у нее платья дорогие. Про наряды?— в этом Таня явно в мать пошла, любит наряжаться. Про то, как какое-то украшение хотела из лавки рядом с гимназией, но Илья Анатольевич сам покупать отказался и маменьке запретил. Сказал, что рано ей такое носить. А как же рано, коли у девочек в гимназии дорогие украшения есть, а не такие, как то, что она в лавке видела. Я ту лавку потом нашел, Тане один богатый покупатель подарил безделушку, когда забирал дорогое колье, к ее исчезновению он точно никакого отношения не имеет.А Тане я тогда ответил, что придет время, и у нее будут драгоценности, может, гораздо более дорогие и изысканные, чем у ее подружек. Она вздохнула, мол, может, потом папенька подарит. Я про себя заметил, папенька вряд ли, а вот муж или любовник?— более вероятно. Но не скажешь же девочке такое…—?То есть, Вы знали, что мать Татьяны не вдова?—?Знал, конечно. Полянский не делал от меня тайны, что у Ульяны есть муж.—?Видели его?—?Нет, ни разу. Но знаю, что Илья был с ним в хороших отношениях, отзывался о нем как о порядочном, приличном человеке. Это ведь он теперь ищет свою дочь?—?Он, только она ему не дочь.—?То есть как не дочь? —?не понял Стаднитский. —?Если у Ульяны ребенок не от мужа, то от кого? Явно не от Ильи, когда он с Ульяной познакомился, девочка уже была.—?От бывшего любовника мадам, одного офицера, о котором Карелина рассказала дочери, что он ее настоящий отец,?— пояснил Павел Александрович.—?Зачем? Тот офицер хотел общения с девочкой?—?Нет, он был к ней совершенно равнодушен. Он?— знакомый Полянского, от него он Ульяну и увез, поскольку тому надоела и она сама, и их дочь.—?Не знал таких подробностей… Кто же этот… попрыгун?—?Каверин. Знакомы с ним?—?Каверин? Фамилию слышал… Постойте, это не тот ли знойный красавец, которого я однажды, лет восемь-девять назад видел у Ильи?—?Он.—?Ну тогда понятно, в кого Татьяна такая, что глаз не отвести?— в Ульяну и в него.—?А после никогда не видели?—?Нет, я бы запомнил. На мужчину с такой внешностью нельзя не обратить внимания.—?А невесту Полянского Вы знаете?—?Стерву эту? —?скривился Владислав. —?Видел пару раз.—?Как душевно Вы о своей будущей родственнице,?— ухмыльнулся Ливен.—?А как еще? Она ведь не за Полянского собралась, а за его капиталы… Да даже если так, то хоть бы уважение к нему имела. Мне кажется, что она считает, что то, что у нее дед и дядька графья, дает ей право на выходки… даже в отношении его родственников… пусть и дальних…—?Вы себя имеете в виду?Стаднитский кивнул.—?Но Вы тоже из графской семьи, дед?— граф.—?Дед Станислав Владиславович?— граф, а я нет. Графы же Стадницкие, а я как отец Стаднитский. Разница в фамилии всего в две буквы, а в положении в обществе огромная. Отец графам только родственник, матушке он троюродный дядька. Может, я и уродился такой, потому как от родственной связи…—?Но сестры-то у Вас обычной внешности.—?Да, Татьяна даже более чем обычная, внешне совершенно непривлекательная. А Настя хорошенькая, в матушку нашу. Но у родителей между Татьяной и мной еще был ребенок, мальчик, умер вскоре после рождения, слишком слабенький был. Когда я родился, то тоже завидным здоровьем не отличался, но все же был покрепче, даже оспу выдюжил, хоть это все лицо мне изувечило. Но все время был тощим, как будто меня никогда досыта не кормили, руки и ноги длиннющие и как палки. А как в пору отрочества вошел, руки-ноги еще быстрее расти стали, костюмы не успевали заказывать. Вот тогда я и совсем стал на уродца походить. Отец меня начал стесняться. Единственный сын, а на людях с таким появиться стыдно. Ладно бы только лицо, а то еще и фигура несуразная, хоть в балагане показывай… Сноб он был почище моего деда-графа. А дед тогда к этому спокойно отнесся, мол, не девица ведь, чтоб своим личиком да телесами себе партию делать. Для мужчины обличие не главное, были бы средства жену заиметь или девку купить. Поэтому как мне восемнадцать исполнилось, стал больше содержание выделять и квартирку эту устроил, чтоб я жил один. И про имение, что недалеко от Петербурга, где сам часто жил, сказал, что оно мне потом достанется, а второе, что в Подольской губернии, сыну своему, то есть дядьке моему отпишет.—?На женитьбе в качестве условия получения поместья дед не настаивал?—?Нет. Наоборот, поняв, что за меня такого мало какая пойдет, надеялся, что наличие имения все же будет весомым доводом для какой-нибудь дворяночки, чтоб рассматривать меня в качестве жениха… Дворянских кровей хотел мне жену, никак иначе. Так что Дашу бы не принял и, скорее всего, имения бы мне не оставил, а его я очень хотел унаследовать. Но не только из-за дохода с него, но и потому, что я всем сердцем люблю это место, ведь я часто у деда гостил. Там природа божественная, иначе не скажешь, и усадьба хороша, не огромная, а добротно и удобно построенная. И слуги там всегда ко мне хорошо относились, и на Дашу мою не стали бы криво смотреть, я знал, что моим девочкам было бы там уютно… В общем, мне хотелось получить поместье не меньше, чем Перовской капиталы Полянского. И для этого на ее месте я бы от некоторых высказываний воздержался.—?Каких именно? —?решил уточнить Павел Александрович.—?Она сказала Илье, чтоб меня больше не приглашал, а то ее от меня выворачивает наружу. А уж когда будут женаты, тем более, а то всех ее родственников и знакомых распугаю. Я знаю, как к моей внешности относятся многие, и не обижаюсь на это. Но высказываться так, даже не стесняясь в выражениях?— о родственнике своего жениха, это слишком.—?А Полянский что?—?Ну попытался как-то ее… остудить… Я далее не слушал, ушел. Совсем ушел. Не хотел более быть рядом с этой гадиной, чтоб она еще что-нибудь нелестного обо мне не высказала.Ливен еще в начале разговора понял, насколько отношение к его внешности других людей являлось для Станднитского болезненным. И что людей он делил на хороших и злых, во многом основываясь на том, как они реагировали на его увечья и нескладную фигуру.—?На помолвке, конечно, не были? —?предположил он.—?Разумеется, нет. К чему мне при этом фарсе присутствовать да еще и графов Ушаковых и других родственников невесты распугивать? Родня ее, поди, вся такая же брезгливая.—?И на свадьбу тоже не пойдете?—?Не собирался. А сейчас думаю, не сходить ли? Может, правда, увидит мою страшную рожу, вывернет ее на себя от отвращения, скандал разразится, так и венчание отменят,?— усмехнулся Владек. —?Хоть однажды мое уродство пойдет на благое дело. Избавит хорошего человека от опрометчивого шага…—?Вы знаете, что Полянский решил повременить со свадьбой?—?Нет. Это из-за Ульяны?—?Да. Говорят, Перовская рвала и метала. Мол, что за блажь несусветная откладывать свадьбу из-за смерти любовницы?—?Ну это она и вовсе зря сказала. Илья-то ведь Ульяну любил, а не просто в содержанках имел… Будет ли после этого вообще свадьба?—?Поживем, увидим…—?Знаете, я ведь Перовскую видел дня через четыре после их помолвки. В поезде, я в Петербург ехал, как и она. Хорошо, что она меня не заметила, а то бы и там какой-нибудь фортель выкинула…—?А откуда ехала, не знаете?—?Где она зашла в вагон, точно не скажу, я задремал сразу, как в Тосно сел. Тогда ее не было, а после Обухова была.?Вот! Значит, возможно, Перовская была в Колпино, где живет Каверин. Уж не Таню ли туда отвозила? Слишком уж нелогично сразу после помолвки уезжать куда-то, а не цепляться в жениха, который намерился отложить свадьбу. Поди еще и обернула все так, что бесстыжему жениху не до нее с похоронами любовницы, вот она, униженная им, и уехала из столицы…?—?Она одна ехала?—?Одна, она беседовала с дамой постарше, та уже была в вагоне, когда я в него сел.—?А в Петербург Вы из имения часто ездите?—?Когда как, когда, бывает, и каждую неделю, а когда и по две-три не езжу.—?Перовскую никогда более в поезде не видели?—?Знаете, было такое,?— припомнил Стаднитский. —?Этой весной, когда точно, не скажу. Правда, видел не в поезде, а на перроне, в Петербурге. Она вышла из соседнего вагона с пожилой особой.—?Описать даму можете?—?Пониже Перовской, грузная, лицо было закрыто вуалью. Платье было, я бы сказал, ярковатое для поездки, да и для ее возраста тоже?— цвета бордо, но не приглушенного, а насыщенного, она выглядела в нем как недозрелая вишня, хоть сама и перезрелая уже, не в обиду ей будет сказано.—?Перовская ее как-нибудь называла?—?Я был от них довольно далеко, чтоб слышать их разговор. Одно лишь могу сказать, что извозчику Перовская крикнула везти их к Таврическому саду. Возможно, она родня Перовской, например, тетка. Я с ее родственниками, к счастью, не знаком.?Нужно будет выяснить, не живет ли кто из Перовских или их родственников в той стороне, и нет ли у них имения вблизи Колпино или хотя бы между Тосно и Петербургом…?Ливен не хотел привлекать еще большее внимание Стаднисткого к тому, что его интересовала Перовская, и решил перевести разговор с ним в другую плоскость.—?Да, возможно. Я смотрю, память Вас, Владислав Данилович, не подводит… Как и другие Ваши… достоинства… Уж не по клубам ли Вы все-таки частенько ездите в Петербург, хоть и отрицаете это?Владек рассмеялся, и в это мгновение ту часть его лица, что он не прикрывал ладонью, можно даже было назвать привлекательной.—?А что в столицу ездят только за тем, чтоб утолить свою похоть? Я езжу по делам. У меня имеется занятие, по отношению к которому у меня есть обязательства.—?И которое приносит доход?— не совсем легальный? Или совсем нелегальный? —?пронзил взглядом Стаднитского подполковник Ливен. —?Тот, с которого Вы платили женщинам за нанесение увечий?Владек вздохнул:—?Ну как сказать… Конечно, я платил не из своего жалования или содержания, которое предоставлял мне дед из доходов поместья, позже оставленного им мне в наследство… Нет, я не один из владельцев клубов по своеобразным интересам или борделей. Это другое… Вы обыск производить будете?—?Зачем? Сами расскажете. Вы же сами говорите, что от меня ничего не утаить. К чему тогда лишние сложности.—?Не знаю, как и начать…—?Вам помочь? Напомнить, какой статьей Уложения о наказаниях квалифицируется Ваше занятие?—?Не нужно,?— снова вздохнул Стаднитский. —?Да, мое занятие связано с удовлетворением низменных человеческих страстей…—?Я предполагаю, это относится, если можно так сказать, к сфере искусств, не так ли?У Владека вырвался еще один вздох:—?Да, я пишу рассказы с парой-тройкой рисунков к каждому…—?И какие же, позвольте полюбопытствовать?—?Для одного журнала более легкие, их предпочитают в том числе и дамы, которые не чужды чувственной любви. Для другого немного более откровенные.—?И все?Стаднитский замялся.—?Ну же, Владислав Данилович, не стоит скрывать своих трудов.—?Еще рисую истории в картинках, эти самые, так сказать, фривольные. Литература такого толка пользуется спросом в определенных кругах…—?Несомненно.—?Хотите… что б я показал Вам?—?Вы еще мне купить предложите,?— ухмыльнулся Ливен.—?Купить их постороннему человеку невозможно, только тому, кто входит в круг избранных… —?прямо ответил Владек. —?Думаю, среди любителей этой… продукции имеются весьма высокородные, высокопоставленные и влиятельные господа… Сам я ничего не печатаю, не продаю. Лишь делюсь со знакомым своими рассказами и рисунками, а как уж он их использует, мне, возможно, и неведомо… А про то, кто издает журналы, и где типография я не знаю на самом деле… А Вам я хотел продемонстрировать это вовсе не с целью заинтересовать Вас, Боже упаси, если Вы так могли подумать, а чтоб Вы убедились, что там нет ничего крамольного, ни насилия, ни извращений. Все довольно… традиционно.Не вставая с кресла, Стаднитский вытащил из потайного дна разделявшего его и князя столика журнал и раскрыл его где-то посередине:—?Вот, пожалуйте, последний выпуск.Павел Александрович взглянул?— то была история соблазнения дамы опытным ловеласом. Чем дальше, тем картинки становились более откровенными, так сказать, с подробностями плотских забав пары, но без излишних анатомических деталей. И ничего, что вызывало бы отвращение или омерзение. Дама была красавицей, кавалер ей под стать и явно знал толк в плотских развлечениях. Любовники были изображены очень искусно, пейзажи и интерьеры, как и герои, были прорисованы со всей тщательностью… и со вкусом, если можно так выразиться о подобном… У автора явно был талант к рисованию… Иллюстрации можно было бы даже назвать изысканными, особенно в отличии от дешевых памфлетов с скарбезными, похабными картинками.Владек забрал у князя Ливена журнал до того, как он успел закрыть его сам и посмотреть название. Естественно, автор не хотел, чтоб заместитель начальника охраны Государя знал, где именно публикуются его эротические рисунки. Одно дело разговор с подполковником в общих чертах, пусть и с деталями, другое?— дать ему по сути все козыри… И все же Ливен за секунду, когда Владек убирал журнал в столик, заметил название?— оно было знакомым, он видел его в покоях одного из членов императорской фамилии, но о его содержании мог только догадываться?— обложка была гораздо более невинной, чем то, что он увидел на развороте сейчас. Значит, один из авторов этого издания?— Владек Стаднитский, решивший применить на бумаге познания, полученные опытным путем…—?И как Вы пришли к такому виду творчества?—?Рисовать я всегда любил, только усидчивости не хватало, чтоб рисунки до конца доводить. Я был озорным ребенком, любил и бегать, и по деревьям лазить. А как оспой переболел, мальчишки, вместе с которыми я шалил, стали меня избегать, кому же нужен такой страхолюдный товарищ. И осталась у меня для игр только сестра Настя. Но с ней мало чем можно было заняться, ее больше интересовали куклы, чем игры. И я по сути оказался сам по себе, от скуки стал занимать себя рисованием, увидел, что у меня начало получаться, и попросил матушку нанять мне учителя рисования, чтоб давал мне уроки. А через какое то время у нас появились новые соседи, их сын моего возраста, лет десяти-одиннадцати, стал моим другом. Он был очень больным мальчиком, был весь какой-то скрюченный, передвигался с трудом только на костылях или в кресле-каталке. В общем, как говорится, встретились два уродца. Правда, несмотря на свой недуг в нем было столько жизни, он был веселым, часто улыбался. А мне говорил, мол, какой же я уродец, если бегать могу, а что ноги длинные как ходули, так это мне повезло, на них еще быстрее бегать можно. А что до шрамов, так герои с войны и не с такими возвращаются, а то и вовсе калеками недвижимыми, ему вот тоже повезло, сам может на костылях ковылять. Про героев он все в книжках читал. Он любил читать про подвиги, про приключения, постоянно проводил время с книжками, других-то развлечений у него не было. Но он иногда сетовал, что в книгах мало картинок, и тогда я стал для него их рисовать. А еще он сам был выдумщиком и сочинял свои истории про приключения. Я рисовал картинки и к ним. У нас получались свои маленькие книжки. Какую же радость ему это доставляло. Наше совместное творчество продолжалось до тех пор, пока нам не исполнилось лет по четырнадцать, тогда его отец вышел в отставку, и они уехали в имение в одну из южных губерний… Потом я для себя рисовал, разное, природу, например…—?Пейзаж у окна Ваш? —?спросил Павел Александрович про картину, на которой был берег речки со склонившимися к воде ивами, с белыми кувшинками на чуть ребристой голубой поверхности, со стрекозами над ней и бабочками, порхающими над с разноцветными цветами в траве. Идиллическая пастораль, но не придуманная, а, как он понял, написанная с натуры. Пусть и не настолько безукоризненно, как остальные картины, но несомненно с душой и любовью. Пейзаж напомнил ему берег речки в его усадьбе в Царском Селе, где он любил бывать и один, и с Сашкой. Там они с сыном купались, шаля в воде и окатывая друг друга брызгами, там же он научил его плавать. И туда Саша приглашал Анну, чтоб во время пикника посидеть с ней у воды и нарвать ей кувшинок.—?Мой,?— подтвердил Владислав. —?Я редко пишу маслом, предпочитаю акварель, гуашь, карандаш. Но не написать несколько картин моих любимых мест усадьбы я не мог. Это мое самое любимое. Я туда ходил и с дедом, и один. Мечтал там… о многом и о женщинах в том числе…—?О женщинах?—?Да. Когда я заинтересовался женщинами, стал рисовать их и красивых мужчин, таких, каким бы мечтал быть, но это были, так сказать, невинные рисунки. Мой первый такой рисунок я сделал там, на берегу, под ивой… А познав плотские страсти, как говорится, во всех их проявлениях, начал рисовать, с какими женщинами хотел бы их делить и в каком обличии быть при этом… Как-то мой рисунок случайно увидел один знакомый, из тех, кто также ходит в один из клубов. Он и предложил мне показать их его любовнику, который, как он выразился, оценил бы мое творчество по заслугам… С того времени я занимаюсь этим, для этого мне и приходится ездить в Петербург. Работы такого содержания, разумеется, я не могу посылать почтой, только привозить сам…—?Вы что же открыто этим занимаетесь в имении?—?Скажете тоже, — хмыкнул Стаднитский. — Нет, конечно. В усадьбе пишу рассказы, а с рисунками я намного более осторожен, особенно с самыми… пикантными…—?Здесь, в квартире рисуете? Или, может быть, у издателя, как сегодня ночью?—?Ваши люди следили за мной? —?нахмурился Стаднитский.—?Нет. У Вас на манжете разноцветные следы. Не любовницу же Вы ночью разукрашивали. Вернувшись утром домой, Вы легли спать в рубашке, которая на Вас была, а когда узнали, что я хочу Вас видеть, были настолько взволнованы, что не удосужились даже осмотреть себя в зеркале.—?Я не знаю издателя, отдаю работы человеку, которого можно, наверное, назвать редактором… А в зеркало я вообще редко смотрюсь… Вы чрезвычайно наблюдательный и проницательный человек…—?Служба обязывает.—?Вы собираетесь предпринять что-то насчет меня? —?в голосе Владислава послышалась тревога.—?Если Вы помните, я служу не в полиции, чтоб заниматься подобными вопросами. Да и полагаю, что среди обитателей дворцов есть поклонники Вашего творчества. Не лишать же их радости развлекать себя таким чтивом.—?Значит, весь разговор о моей… художественной деятельности был с целью отвлечь меня от Вашего интереса относительно Перовской,?— сделал вывод Владек.—?Может, во мне просто взыграло любопытство? Вы такой возможности не рассматриваете?—?Любопытство у таких чинов как Вы всегда имеет под собой… практический интерес. А коли у Вас его нет, позвольте не поверить, что Вам просто захотелось удовлетворить свою любознательную натуру… Вы подозреваете, что Перовская может быть причастна к исчезновению Тани?—?Как один из вариантов,?— признался Ливен. —?Всегда нужно искать того, кому это выгодно. А Перовской выгодно, чтоб девочки не было. А Вы считаете это возможным?—?Вполне. Я не был бы удивлен, слишком уж подлая и алчная у нее сущность. Возможно, конечно, она не сама увезла Таню, а заплатила кому… Вы, верно, опасаетесь, что я могу сообщить об этом Илье, чтоб в конец расстроить его отношения с этой стервой? Но я даю Вам слово, что не заикнусь об этом, пока девочка не найдется. Вы сказали, Илья решил отложить свадьбу, поэтому мне торопиться некуда. Но если бы он по-прежнему хотел вскоре обвенчаться с ней, как и собирался, не знаю, как бы я тогда поступил…—?Скажите, как получилось, что Полянский решил жениться именно на Перовской? Да, родственница графов Ушаковых, но сколько таких девиц в Петербурге? Почему она?—?Илья приятельствует с ее кузеном со стороны матери Лавровым, тот их и познакомил. Сам он человек наиприятнейший, приличный, служит в Министерстве юстиции, семью имеет. А вот кузина все в девицах, хоть и не первой молодости уже. Вроде как и предложения ей пару раз делали, да так до свадьбы и не дошло. А один из ее поклонников родственникам пришелся не ко двору, не понравилось им, что мать у него из польской дворянской семьи, фамилии точно не помню, что-то вроде Бржезинских. Я на слух плохо запоминаю, если бы написанное увидел, сказал бы наверняка. Так вот, родственники Перовской с облегчением вздохнули, когда этого Измайлова перевели в какой-то губернский город.?Измайлов?— бывший кавалер, а, возможно, даже любовник Перовской?! Вот уж поистине Петербург?— большая деревня… Интересно, не проворачивали ли какие-нибудь аферы Измайлов с Перовской вместе, а то два сапога пара?.—?После этого Лавров и решил, так сказать, озаботиться судьбой Варвары. Представил ее одному своему знакомому, но он ей не понравился, не богат, да и внешне так себе, хоть и человек неплохой. Вот Лавров о Полянском и подумал?— Илья Анатольевич с большими деньгами, наружности весьма приятной, а что любовница имеется, так у какого мужчины, особенно со средствами, ее нет? Это было года полтора-два назад, тогда Илья о женитьбе и не думал, о чем Лаврову так и сказал. А почему он сейчас, когда о семье задумался, решил, что Перовская ему в качестве жены подходит, этого я не знаю… По моему мнению, она ему совершенно не подходит. Если ее из-за родства с графами рассматривает, то, как Вы и сказали, сколько в столице графских родственниц, на Перовской свет клином не сошелся… Наплачется он, если все же на ней женится, а я ему такой беды совсем не желаю. Может, все же образумился, если решил с венчанием повременить… А уж если окажется, что Перовская замешана в пропаже Татьяны, то тогда точно помолвку разорвет…—?Ну Вы Полянского знаете лучше меня, хотя любой здравомыслящий человек не стал бы связывать себя узами брака с особой, которая способна на подобные злодеяния… Быть причастному к исчезновению ребенка?— это очень серьезно, это не какой-нибудь грешок вроде мелкого воровства…—?Ваше Сиятельство, почему Вы все же принимаете участие в поисках Тани Карелиной? Ведь поиск людей?— это не Ваша сфера деятельности.—?Не моя. Но я не мог оставаться безучастным к пропаже ребенка, с которым могла случиться беда. Кроме того, я кое-кому дал слово.—?Не Полянскому?—?Нет. Мужу мадам Карелиной, который считает Таню своей дочерью, хотя жена и родила ее от любовника. Он добрый и порядочный человек, как Вы и слышали от Полянского, и очень переживает за девочку. Он пришел в полицию в городке, где живет, и ему посоветовали обратиться в полицию Петербурга. Я же оказался в участке в один из его визитов, когда он справлялся о том, как продвигается розыск.—?В полиции того городка Карелину посоветовали не просто обратиться в полицию, а именно к Белоцерковскому… который считал, что у меня есть мерзкие наклонности по отношению к детям… и поэтому я мог заинтересоваться Таней с этой точки зрения… Но откуда в провинциальном полицейском участке такие сведения о моих якобы пристрастиях?—?Слухами земля полнится.—?Помилуйте, Ваше Сиятельство, не до такой же степени… Скорее всего, какой-то столичный чин оказался в том городке. Уж не Штольман ли часом, про которого я слышал, что он вроде бы был переведен куда-то в провинцию?—?Этого я Вам сказать не могу,?— ответил Ливен, поправляя манжет на правой руке.—?Ваше Сиятельство, сделайте это еще раз!—?Что? —?не понял Павел Александрович.—?Жест этот повторите.—?Зачем? —?нахмурился Ливен.—?Все! Точно! Иного просто быть не может!Стаднитский быстро поднялся и пересел за свой письменный стол, взял альбом, который держал под стопкой бумаг, и стал рисовать в нем карандашом. Через пару минут он показал свой рисунок князю Ливену. На нем был хмурый Штольман, поправлявший манжет на левой руке.—?И что Вы мне этим хотите сказать?—?Если бы Вы, Ваше Сиятельство, посмотрели на себя в зеркало минуту назад, то не спрашивали бы.—?Я Вас не понимаю.—?Да все Вы понимаете, Ваше Сиятельство… Вот только я не понимаю, кем именно Вам приходится Штольман, понимаю лишь, что родственником.—?Племянником,?— признался князь Ливен.—?Я не знал, что Штольман?— Ваш племянник.—?Я сам не знал до недавнего времени.—?До недавнего времени… Штольман, верно, оказался сыном Вашего умершего брата… Что ж, Ваше Сиятельство, Штольман?— достойный человек… хоть и своеобразный…Павел Александрович никак не отреагировал на реплику Стаднитского.—?Это ему Вы на самом деле пообещали помочь в поисках Татьяны?—?И ему тоже. Но я обещал и Карелину.—?И это Штольман рассказал Вам про меня? Про мою женитьбу? И про то, что они с Белоцерковским подозревали меня в растлении детей, после того, как я не раз был в полиции по обвинению в нанесении побоев женщинам? Можете не отвечать, я и сам это понял… И поэтому, когда у Вас появились некоторые сомнения, Вы решились сказать мне, что, возможно, на самом деле я избивал не всех женщин, что заявляли на меня? Потому что не хотели… чтобы из-за ошибки, которую, вероятно, совершил Ваш племянник, я видел себя чудовищем? Вы сказали, чтобы я воспринимал Ваше участие как желание восстановить справедливость если не по закону, то хотя бы для успокоения моей души…—?Да, это так,?— ответил Ливен. —?Иного для Вас я бы сделать не мог. Это вне сферы моей служебной деятельности. Но в сфере интересов как частного лица, которое считает своим долгом… поделиться с Вами своими соображениями… не совпавшими с выводами, сделанными в свое время полицейским чином, оказавшимся его родственником…—?Штольман, он знает об этом?—?Нет. И не узнает, если Вы… не сочтете нужным подать жалобу…—?Нет, этого я делать не собираюсь. Собственно говоря, по поводу тех случаев с женщинами я на Штольмана обиды не держу. Раз я сам не мог ничего толком сказать, не помнил, как было… Кроме того, зачем ворошить старое, тем более, когда у меня теперь семья, и я хочу, чтобы все мои грехи остались в прошлом.—?Ну и хорошо, Владислав Данилович… Могу ли я дать Вам совет, исходя из опыта своей семьи?—?Да, разумеется.—?Не откладывайте в долгий ящик известие о Вашей женитьбе и пополнении в семье… хотя бы для тех, кто может отнестись к этому с пониманием. Иногда молчание подобного рода чересчур затягивается… и потом может оказаться слишком поздно, чтоб что-то можно было изменить… Ведь есть же среди Ваших родственников хоть кто-то, кто воспримет то, что у Вас есть жена и дочь, без негодования.—?Отец-сноб уж лет пять как на том свете, а Татьяна, которая вся в него, да еще хуже намного, у нее помимо снобства еще и характер злобный, ну что ж, узнает, так узнает… В усадьбу к нам она не поедет, а в Петербурге мы с ней годами не видимся, слава Богу. Надеюсь, Даша с ней никогда не встретится… Вот Настя, сестра младшая, она добрая душа, не осудит меня, пусть я и на прислуге женился. Напишу ей об этом, может, когда к матушке приедет в гости, и нас навестит… А матушка сколько раз сетовала, что у меня столько женщин, а жениться не сподобился, да даже дитя завести от какой приличной. А я ей отвечал, что на приличной я бы женился, вот только как муж я женщинам не нужен, только как любовник, какие уж в этом случае дети… Конечно, она про дам из света говорила, но если уж ей так хочется, чтоб я ребенком обзавелся, может, примет мою Ксюшу, хоть у нее мать совсем не из дворян, но ведь жена венчанная мне, а не любовница. Хотя, конечно, то, что жена у меня из простых, ее огорошит… Да, правы Вы, Ваше Сиятельство, что нельзя тянуть?— матушка в годах уже, прихварывает, кто знает, как все может обернуться, заберет ее Господь внезапно, так и не узнает, что внучка есть, и, как Вы сказали, не изменить уже ничего… Вот только как бы мне об этом матушке сказать… поделикатней?—?Ну поделикатней вряд ли получится… Чем разговоры, Вы лучше сразу с дочкой к матери придите, мол, вот, хотели, матушка, внучку, получите,?— улыбнулся Павел Александрович. —?Неужели материнское сердце при виде Вашей девчушки не растает? А потом уж позже мать и с женой познакомите, если опасаетесь, что все же происхождение невестки для нее может быть неугодным…—?Да Вы сами, Ваше Сиятельство, посудите,?— Стаднитский подал князю карточку в рамке, лежавшую до этого на его письменном столе изображением вниз. —?Это дочь моя, Ксения Владиславовна, вся в жену мою Дарью Архиповну, такая же хорошенькая, не чета мне.На фотокарточке Стаднитский сидел в полупрофиль и его обезображенной щеки не было видно. Зато было видно счастливую улыбку. На коленях у него сидел ребенок месяцев шести, одной рукой он обнимал его, а другой держал ладонь премиленькой смущенной юной особы, на которою было похоже дитя.—?Да, дочка Ваша хороша, как и супруга. Вы счастливы, Владислав Данилович?—?Счастлив, как никогда в жизни не был,?— признался Владек. —?Я и не мечтал, что какая-нибудь женщина сможет меня полюбить. И не думал, что способен иметь по отношению к женщине настоящие чувства, а не испытывать вожделение, как всегда было. И что эта женщина станет для меня столь важной, а уж ребенок и подавно… Рождение дочки всю мою жизнь перевернуло, как увидел ее в первый раз, так меня прямо в сердце пронзило?— вот оно счастье необыкновенное, какого я, вероятно, и не заслуживаю, но никогда от него не откажусь…Павел понимал, о чем говорил Стаднитский?— о счастье отцовства, которое было послано Небесами и которое так много значило. В его случае?— тайное счастье, в случае Владека только пока тайное и, как ему хотелось бы думать, продолжительное.—?Завязывали бы Вы со своей литературной деятельностью, чтоб, не дай Бог, не потерять это счастье. Вы ведь хотите, когда дочь станет постарше, приводить ее на свое любимое место на речку, стрекоз и бабочек с ней ловить, кувшинки для нее рвать и цветы полевые, чтоб веночки плела и для себя, и для вас с женой… —?Ливен надеялся, что своим сентиментальным высказыванием он сможет задеть Владека за живое?— в хорошем смысле.—?Конечно, хочу, какой бы отец этого не хотел… Я подумывал о том, о чем Вы сказали… Только деятельность эта мне все же приносит доход, и для меня как семейного человека это существенная подмога.—?Мне кажется, Ваша жена препочла бы иметь не еще одно новое дорогое платье, как то, в котором она на снимке и которое считает для себя слишком богатым, а Вас рядом с собой и вашей дочерью. Жизнь в деревне не так уж дорога, в отличии от столичной, да и расходов на Вашу прежнюю разгульную жизнь у Вас теперь нет, так что, скорее всего, Вы можете обойтись и без дополнительного дохода. Подумайте, что будет с женой и дочерью, если Вы все же окажетесь под следствием за свое своеобразное творчество, а затем будете осуждены. Я Вас не пугаю, просто хочу, чтобы Вы определились насчет того, что для Вас является самым важным. Почему-то мне кажется, что это отнюдь не деньги. А деньги, хоть, конечно, и не такие большие, можно заработать и, будучи, например, иллюстратором, в обычном журнале, который доступен широкой публике, а не ограниченному кругу.—?Вы правы, Ваше Сиятельство. Я давно сотрудничаю с одним журналом, делаю рисунки, правда, не постоянно, а время от времени. У того же издателя есть детский журнал, попробую ему предложить себя для него. Я ведь для Ксюши, чтобы развлечь ее, картинки забавные рисую и собирался сказки писать, как она чуть подрастет… Опыт по части сочинения историй… приличного содержания у меня какой-никакой есть, я ведь для рассказов своего друга не только картинки рисовал, но и идеи свои привносил, и он их не отвергал, а считал интересными. Вспомню былое, чем четверть века назад занимался…Подполковник Ливен подумал о том, что, скорее всего, Стаднисткий внемлет его словам и, чтоб быть с семьей, а не за решеткой, действительно отойдет от своей незаконной деятельности. И тогда один пикантный журнал будет испытывать затруднения, а, возможно, и прикажет долго жить. Совсем не обязательно действовать силой, когда от приложения ума тоже может быть существенный результат.—?Что ж, намерения у Вас достойные, надеюсь, у Вас получится задуманное.—?А я надеюсь, что у Вас получится найти Таню. Я в Вас верю, Ваше Сиятельство.—?Вера, это, конечно, хорошо. Но еще лучше, если она подкреплена, так сказать, материальной составляющей. Поэтому уповаю на Ваши художественные таланты.—?Готов помочь чем угодно. Насколько я понимаю, Вы хотите, чтоб я что-то, точнее кого-то нарисовал?—?Да. Даму и девочку, которых видел Ваш знакомый?— с его слов.—?Я уже сделал это, тут же. Но как я Вам уже сказал, этот человек не мастак давать описания, да и память у него на увиденное завидной не назовешь. Поэтому я не знаю, насколько мой рисунок соответствует тому, что он тогда увидел. Он сказал, что я нарисовал похоже. Но вот насколько? Я отдам Вас рисунок,?— Владек достал из стола папку и нашел в ней рисунок, который требовался князю.—?Благодарю. Еще я хотел бы, если это возможно, чтоб Вы нарисовали Полянскую с той пожилой дамой, что видели на перроне.—?Дайте мне несколько минут,?— Стаднитский снова взял альбом и карандаш и уверенными движениями руки стал выполнять рисунок. Вскоре он показал его князю Ливену?— лицо молодой женщины было видно хорошо, а вот у ее пожилой спутницы, как и сказал Владислав, закрыто вуалью. Но хоть что-то лучше, чем ничего.—?Ваше Сиятельство, не сочтите за неуважение к Вам или нахальство, но я хотел бы отдать Вам рисунок, что выполнил ранее… и сделать еще один. Если, конечно, Вы позволите мне…Ливен понял, что Владек имел в виду рисунок Штольмана, поправляющего манжет, но насчет второго не был уверен. Неужели он решил нарисовать его портрет? Позировать Стаднитскому ему не хотелось, можно было отказать, сославшись на то, что его ждали дела, но он этого не сделал. Владек уделил ему время, многое рассказал о том, что могло бы навести на след пропавшей девочки. От него не убудет посидеть, не двигаясь, несколько минут.—?Да, пожалуйста.Однако Владислав не стал смотреть в его сторону, а сосредоточился над листом бумаги, не поднимая от него головы, и минут через пять снова протянул ему альбом:—?Вот, Ваше Сиятельство.Павел Александрович взглянул на рисунок и ахнул. На него смотрел… Серж Мещерский.—?Владислав Данилович, Вы видели лицо князя полностью пару раз мельком, почти двадцать лет назад. Как Вы могли так точно воспроизвести его внешность?—?Это сделал не я, а моя память… и мои чувства, о которых Вы напомнили мне этим разговором… Мне показалось, что Вам будет приятно иметь портрет человека, который и Вам был небезразличен.—?До своего вдовства Серж был моим хорошим приятелем. Но не другом и тем более не милым другом,?— пояснил Павел Александрович.—?Я так и понял. Вы бы не отреагировали так… остро, если бы он был для Вас посторонним человеком. Но в то же время Вы не были чересчур… чувствительны, когда говорили о его… увлечениях.—?Теряю выдержку, при моей-то должности, вот ведь незадача,?— умехнулся заместитель начальника охраны Императора.—?Зато благосердия и порядочности при ней не потеряли,?— серьезно ответил Стаднитский. —?Я бы тоже хотел просить Вас об одолжении, Ваше Сиятельство.—?Это касается мое службы?—?Нет, совершенно другого. Вы ведь, я полагаю, тоже рисуете.—?Не так хорошо как мой брат Григорий Александрович, у которого был несомненный талант.—?Вот касательно его я и хотел Вас просить. Не могли бы Вы нарисовать Адониса… когда он был молодым?Павел Александрович не ожидал подобной просьбы от Владека, но понимал, почему он к нему с ней обратился?— ему хотелось знать, каким в молодости был мужчина, который потом проявлял к нему интерес как к партнеру по плотским развлечениям, чем был недоволен его тайный сердечный друг.—?Я видел своего брата всего несколько раз в жизни. Но я попробую.Ливен сел с другой стороны стола Стаднинского и по памяти воспроизвел лицо Гришки, когда ему было лет тридцать.Теперь был поражен Владек:—?О Боже! Адонис действительно был настолько прекрасен?—?Нет, в жизни еще лучше. Не обессудьте, Владислав Данилович, изобразительное искусство не является моей сильной стороной в отличии от музыки. Нарисовал, как смог.—?И все же он, судя по рисунку, один из самых красивых людей, которые мне встречались в жизни.—?Как и мне. К сожалению, во многом красота Адониса была только внешней… —?с горечью в голосе произнес Павел Александрович.

—?Мне жаль, что Ваш брат был не таким, каким можно было гордиться…—?Про Григория Александровича можно сказать и так. Но у меня был брат, которым я безусловно гордился?— Дмитрий Александрович. И его сыном, Яковом Платоновичем, я тоже горжусь.—?Ваше Сиятельство, я дам Вам папку, чтоб положить в нее рисунок Штольмана и остальные. Вдруг порыв ветра, и рисунки разлетятся,?— Владек покопался в столе, нашел пустую папку и, аккуратно вырвав из альбома рисунки, сложил их в нее. —?Извините, она не новая, но другой у меня под рукой нет.—?Сгодится и эта. Владислав Данилович, благодарю Вас за все, и за рисунки, и за информацию.—?Надеюсь, что хоть чем-то был Вам полезен.Ливен попрощался со Стаднитским, и выйдя от него, отметил, что получил от него больше, чем рассчитывал. С этим можно было двигаться дальше.