Глава 13 (1/2)

Почти месяц спустя братья Александр и Юлий достигли французского порта Гавр, где, дожидаясь отплытия корабля, идущего через Неаполь, гуляли в порту. Александр высматривал хельсундские суда, и, как он догадывался, Юлий тоже. Только если Андерсон искал корабли, идущие из Хельсунде, чтобы выведать какие-либо известия, то Юлий до последней минуты не терял надежды улизнуть на Север.

— Преподобный Бернард Ги, — заговорил Александр, когда дальнейшее умолчание стало невозможным, — утверждал, что еретик — не только тот, кто открыто проповедует ересь, но и их сочувственники. К таковым он причисляет тех, кто утверждает, будто еретиков приговаривают неподсудно; кто дурно отзывается о лицах, борющихся с еретиками, кто подбирает обуглившийся прах еретиков и превращает их в предмет поклонения.

Юлия передёрнуло, но затем он с усилием повернулся и встретил взгляд собрата:

— А также тех, кто тайно посещает еретиков в их узилище.

— Досадно, что, несмотря на отменное знание трудов по ведению расследования, я, как ты понимаешь, буду вынужден просить о твоём исключении из Священной канцелярии.

— Я собирался просить об этом сам.

— Но не сразу, не спеши. Я дам тебе отсрочку, чтобы ты мог ознакомиться с некоторой литературой, к которой инквизиторы по долгу службы имеют доступ. Ересь, когда она одна противоречит догматам веры, может привлечь своей инакостью; но когда знакомишься хотя бы с пятью различными искажениями, понимаешь, что все эти мудрствования суть лишь игра блудливого ума, рябь на поверхности истины.

— Откуда же знать, что христианские догматы — это не та же рябь? Как отличить истину от игры?

— Умом, изучением Священного Писания и трудов отцов церкви. И сердцем, прежде всего... — Александр умолк. Проповедник из него всегда был никудышный: как научить другого тому, что тебе представляется само собой разумеющимся?

— Что если... — начал было Юлий и умолк. Есть вопросы, которых не стоит задавать даже благожелательно настроенному инквизитору.

— И свою копию протокола допроса, который ты тайком переписывал по дороге, я бы на твоём месте везти в Рим не стал.

Молодой монах зарделся, окончательно уличённый.

— Тем более, — продолжал Александр, — что половина из сказанного Алукардом на допросе было откровенной ложью даже в его собственных глазах; это на случай, если ты ищешь в этих словах какое-то откровение.

— И за какую же часть вы его осудили? За ту, что он считал правдой, или за ложь?

— Уверяю тебя, из того, во что он верил и в чём умел убедить других людей, можно собрать материал на десяток смертных приговоров. Он был преступником в глазах церкви и мира, этого он не скрывал и не отрицал.

— Но ведь вы... — Юлий запнулся, помялся. — Если бы обстоятельства сложились иначе, если бы вам была предоставлена полная свобода действий, вы выбрали бы для него смертный приговор? Были же в нём черты, которые вызывали вашу симпатию, я же видел!

— Да, — с лёгкой грустью признал Александр, переводя взгляд на уходящее вдаль море, снова лишенное родного оттенка. — Но не те, о которых тебе известно или о которых я мог бы рассказать. Поэтому не делай его таким, каким ты его знал, примером для подражания.

— Да к чёрту всё это! — Юлий вдруг дал волю природному темпераменту, схватил Александра за перед плаща. — Вы же прекрасно знаете сами, я видел, как вы разговаривали, как вы смотрели друг на друга, слышал все его насмешки — потому что у него хватало духа признать, что вы двое были друг для друга этими самыми недостающими, искомыми половинами!

— Нет, ты полностью заблуждаешься, мальчик, перенося свои свежепознанные страсти на ситуацию, смутившую твой неопытный и неокрепший разум. Существует дружба и любовь, а также сладострастие и похоть — но нет никаких вторых половин. Человек един, созданный по образу и подобию Божию, и не надейся ни в ком другом найти утоления одиночеству и своей тоске по вечному свету.

Юлий отпустил его, оттолкнул даже — вернее, попытался и сам оттолкнулся от прочно стоявшей на земле массивной фигуры и зашагал прочь, бормоча что-то себе под нос и размахивая руками.

Нет, никакой отсечённой половиной Александр себя не осознавал. Один, един и целостен, он был, как шептал ему в безумии страсти алхимик, точно витриоль, прокаленный до распада, до испарения разъедающего ткань, живую плоть и металл купоросного масла, до оставшейся на дне реторты ржавчины обыкновенной, которая, в понятии алхимиков, является продуктом конечным, инертным и бесполезным. Разве что врачи используют ржавчину с клинка для заживления ран, этим клинком нанесённым.

Его планам в отношении Юлия не суждено было осуществиться. В Риме их всех, включая Джузеппе и Анджело, взяли под стражу, хотя Александр сразу заявил, что ответственность за нарушение приказов лежит целиком на нём. Наложив арест на всё, привезённое ими, оставив на Александре только рясу и, по какой-то странной случайности, кольцо Луки Валентино, их без каких-либо дополнительных объяснений заключили в темницу. Ничего, с чем Александр не был бы знаком по опыту. Правда, не по личному.

Заключение впервые за многое время даровало Андерсону свободу от обязанностей и ответственности. Волнения за судьбы Энрико, Юлия, церкви отошли на второй план. Отсюда, из узилища он всё равно ничего не мог изменить. Ежедневные молитвы, которые он читал, перебирая камни на кольце (он привык пользоваться им после того, как его чётки остались на шее Алукарда), были исполнены лёгкости и покорности судьбе.

Спокойствие его прервалось, когда охрана впустила в каземат не кого иного, как Энрико Максвелла. Несказанно обрадованный, Александр ухватил его за плечи, желая убедиться, что перед ним правда Энрико во плоти. Ответом ему было мрачное выражение лица и отдёрнутое плечо.

— Я не знаю, с чего и начать, падре. Я абсолютно не понимаю, что на вас нашло. Ответьте мне просто: почему? Почему вы вдруг взяли и, вопреки всем приказам, отправили Дракулу на костёр?

— Мы провели судебное разбирательство...

— Я знаю, что вы провели судебное разбирательство! И протоколы я тоже читал!

— Что с Юлием? — быстро перебил Александр, услышав о протоколах.

— Мне почём знать, семья Рандольфи забрала его к себе. Одни говорят, что впал в ересь, а другие — что сошёл с ума, один день — как ангелочек, а на другой день богохульствует так, что хоть святых выноси. Рандольфи, понятно, поддерживают второе, сумасшедший всяко лучше, чем еретик... Но не уводите разговор в сторону и не валяйте дурака, вы понимаете, о чём я спрашиваю. Отвечайте, почему, вместо того, чтобы пытаться вывезти Дракулу во Францию, вы вдруг останавливаетесь в каком-то городишке и устраиваете процесс?