Глава 10 (2/2)
— Я слышал, что архиепископ Иоганн фон Шрёдингер отличается чрезмерным рвением.
— «Не оставить на землях Трира ни одной ведьмы, протестанта или еврея» — да, пожалуй, это можно назвать чрезмерным рвением. Доходит до того, что в опустошённых чумой деревнях редких выживших обвиняют в насылании этой чумы и отправляют на костёр. Как... — отец Маттиас невесело улыбнулся, — я-то старик, мне бояться нечего; как и учёных людей, которые публично высказывают сомнение в справедливости действий архиепископа. Но довольно о делах печальных, вы устали с дороги...
Монахам выделили келью в странноприимном доме; для размещения арестанта нашёлся надёжный глухой подвал, сыроватый, но не слишком холодный.
— Послушайте, святой отец, — нарочито-беззаботным тоном заговорил Алукард, пока Александр проверял надёжность двери и запора, — не обращайте внимания на то, что я наговорил вчера ночью. Полнолуние, знаете ли... Думаю, моё появление в Риме всё же пойдёт на пользу.
Александр метнул на пленника подозрительный взгляд.
— Вот и славно. Думаю, если выедем опять пораньше, пока морозец, то долго сможем ехать без проволочек и почти уложимся в намеченные сроки.
Он вышел, оставив на посту Анджело. Пытается, что ли, подначить его, спровоцировать действовать наперекор противнику. Ах ты змей!
Только вот то, чего этот змей добивался, вполне себе совпадало с тем, чего Александр ему уже много месяцев желал. Ох, чувствительное место он задел: подумать только, что после всех своих преступлений Алукард заживёт снова припеваючи под чьим-то крылом, только уже в Италии.
Давно Александру не доводилось спокойно, отрешившись от забот, отстоять вечерню. Поначалу, в окружении братьев по вере, посвятивших жизнь не преследованию врагов церкви, а книжной мудрости, врачеванию и каждодневным заботам, Александр погрузился в отрешённый покой, но ненадолго. Чистые голоса, распевающие псалмы, живо напомнили об Энрико, над которым, возможно, уже сейчас нависла смертельная угроза; Энрико, которого эта проклятая тайна Алукарда изводила, лишала покоя, заставила поступиться своей миссией. Нет, в этой тайне определённо таилось зло. Или высшее добро, которое нередко подвергает людей испытаниям суровее всякого лютого врага?
Александр остался в церкви после службы и впридачу к обычным молитвам прочёл молитву о мире («Боже, Ты открыл нам, что миротворцы нарекутся Твоими сынами. Молим Тебя: даруй прочный и неложный мир...») и молитву о церкви, расколотой Реформацией, раздираемой страстями и сомнениями служителей. А после молитв, когда улеглось, наконец, смятение духа, Александр понял, что ему следует делать.
Минут через пять он постучался в дверь покоев отца Маттиаса и попросил принять его исповедь.
— Потому что грехи мои тяжки, — пояснил он покаянно, — а дело, которое мне предстоит, требует душевной чистоты.