28. Float (1/1)

Гул двигателей самолета окружал его, заполнял все пространство, ввинчивался в уши, отдаваясь раздражающим звоном. Низкий. Вибрирующий. Угрожающий. — Сэр, все хорошо? — приятный голос молодой стюардессы явственно дрогнул. Билл Денбро открыл глаза и медленно повернул голову на звук. Девушка дежурно улыбалась, но в глазах ее плескалась самая настоящая тревога. — Все нормально, — Билл выдавил из себя улыбку, впрочем, получилось у него явно так себе. — Я в порядке. Лжец. Да уж, видок у него, должно быть, тот еще. Судя по бледному лицу стюардессы — хуже некуда. Неудивительно: трудно не выглядеть как восставший мертвец, если не спать больше суток, выкурить почти две пачки сигарет за одну ночь, блевануть от них же раза три (хотя в его случае определенно не только сигареты оказались тому причиной), выпить в течение дня никак не меньше пяти чашек крепкого кофе, но при этом не съесть ни крошки.Если до конца полета его не хватит удар или инфаркт — это будет огромным достижением. Все же в сорок лет организм уже не в силах справляться с подобными встрясками так, как прежде. Прискорбный факт.Впрочем, себя Биллу жаль не было. Точнее, было, и даже очень, но в совершенно ином ключе.— Принести вам что-нибудь? Кофе, чай? Может, бумажный пакет? Сейчас от одной только мысли, что в его желудок что-нибудь попадет, тошнота мгновенно поднялась к горлу. — Нет, спасибо, — с трудом выдавил Билл, — я пообедал перед вылетом. А пакет у меня уже есть. Лжец! Возможно, стоит прогуляться до туалета, умыться холодной водой, привести себя хоть в какое-то подобие порядка? Нет... К черту! К черту все! Не хотелось совершенно ничего, а шевелиться — особенно. Чего на самом деле желалось, так это раствориться, уснуть, перестать чувствовать и мыслить. Вспоминать. — Если что-то будет нужно — обязательно дайте знать, — улыбка стюардессы стала еще более натянутой. — Обязательно, — Билл опустил взгляд, — просто немного боюсь перелетов. Пустяк. Лжец-лжец-лжец! Он отвернулся к окошку, уже не обращая внимания на стюардессу и от души надеясь, что она больше не станет его дергать. Пристально следить — о да, несомненно. Но если при этом будет держать язык за зубами, то пусть глазеет исподтишка сколько угодно. Билл снова закрыл глаза, погружаясь в ставший уже ненавистным самолетный гул. Происходящее казалось одним безумным, кошмарным сном, отвратительной грезой, из которой никак не получалось выбраться. Острая боль в очередной раз пронзила ладони: он так часто и сильно сжимал кулаки за последние несколько часов, что ногти разодрали кожу до крови.Не сон. Реальность. Билл с силой прикусил внутреннюю сторону щеки, стремясь взять себя в руки, не поддаваться никаким необдуманным порывам, не проявлять эмоций. Не стоит пугать окружающих еще больше. К тому же, у него есть невыполненные обязательства, будь они тысячу раз прокляты. Нужно оставаться сильным. Если он сдастся, позволит себе рухнуть в бушующий внутри, накрепко запертый ураган чувств, то от его рассудка не останется ничего. Пыль. Тени. Пустота. Это ты хотел, да? Этого ты добивался? Таким способом хотел обезопасить себя от меня, да, Роб? Нет... В одном Билл был уверен точно — нарочно его никто не пытался свести с ума. От него не пытались спастись. Не таким, по крайней мере, образом.Зубы сильнее впились в и так уже истерзанную щеку, и рот наполнился тошнотворным вкусом крови. В голове слегка прояснилось. Что ж, боль куда лучше, чем падение в проход между сиденьями. Еще немного — и он принялся бы пронзительно выть на одной ноте, вцепившись в собственные волосы, до тех пор, пока его не забрала бы прямиком из аэропорта психиатрическая бригада. Он должен держаться. Должен. Ради друзей (ты их вспомнил лишь вчера, дубина). Ради Джорджи (о котором ближайшее десятилетие ты, скорбящий, любящий братик, и вовсе не думал). Ради себя (глухой слепец и грязный глупец). И даже ради Роберта (сволочь-сволочь-сволочь). Билл очень сильно старался не думать ни о будущем, ни о прошлом, застыть в этом бесконечном моменте настоящего, балансировать вечно на кромке безумия, не падая в него. Получалось плохо. Когда он заметил странности в поведении Роба — год назад, а может и все два? Теперь, оглядываясь в прошлое, Билл с горечью понимал, что странностей, недомолвок и необъяснимого в поведении Роберта Грея было более чем достаточно. Да только глаза самого Билла начали открываться совсем недавно. Роберт мог подолгу не есть и не пить. Когда Билл уходил с головой в очередной роман, Роб, бывало, неделями находился рядом и следил, чтобы тот хотя бы иногда ел и спал. Да только сам он к еде не притрагивался, по крайней мере, следов его трапез не оставалось.Уже пять лет, как Билл перестал активно вести свой канал, ограничиваясь небольшими стримами и редкими рецензиями на других блогеров. Но когда они еще ездили по стране, Роберт проявлял чудеса выносливости, будучи в состоянии после почти суток в пути таскаться по очередному заброшенному зданию ночь напролет, а после еще и бодро вел машину, пока его Билли отсыпался на заднем сиденье. Зачем ты поступил так со мной? Зачем? Почему позволил всему так далеко зайти, не остановил? Ты ведь, в отличие от меня, знал, знал, прекрасно знал, чем все закончится! Тварь! Сильнее всего в глаза бросался его возраст. Роберт не старился. Совсем. Они общались уже почти два десятка лет, но его внешность за это время не претерпела практически никаких изменений. На человека, которому через пару-тройку лет должно стукнуть пятьдесят, он совершенно точно не тянул. Билл сам себе объяснял это хорошей наследственностью, а Роб отшучивался, что он просто вечная хтоническая сущность, явившаяся извне в наш мир, а потому может выглядеть как угодно и на сколько угодно. Ну кто мог подумать, что это, мать его, вовсе не были гребанные шутки?! Последний год-полтора Роберт стал словно сам не свой: замкнулся, часто куда-то пропадал, избегал лишний раз встреч, а общаясь, был беспокойным, словно ощущал себя не в своей тарелке. Билл несколько раз пытался разговорить Роба, один раз довольно резко и решительно, но не преуспел. Тот лишь твердил, что его Билли сам скоро все узнает, и что совсем-совсем не стоит торопить этот момент. Такое поведение тревожило, а под конец начало даже пугать. И пусть внешне Роб не менялся, но Билл начал подозревать, что тот, возможно, чем-то серьезно — а то и вовсе неизлечимо — болен. Возможно, был болен с самого начала, потому-то и избегал серьезных отношений, а теперь его недуг перешел в терминальную стадию…И когда позавчера вечером Роберт вдруг без приглашения появился на пороге его дома, сердце Билла сжалось от крайне нехорошего предчувствия. — На самом деле твоего брата убили, Билли, это сделал я. Другое мое имя — Пеннивайз, — выдал Роб на одном дыхании вместо приветствия, стоило Биллу только открыть дверь. — И я не человек.— Не смешно, — отрезал Билл, едва ли не силой затаскивая его в дом. — Но ты ведь хотел узнать правду. Потом не говори, что я просто трусливо сбежал, так ничего тебе не сказав. — Правду, а не глупые шутки, — Билл развернулся и с силой сжал плечи Роберта, который выглядел непривычно подавленным. — Ты меня тревожишь. — Да я и сам себя тревожу, я не должен чувствовать все это, — вдруг прорычал Роб, на миг став походить на себя прежнего. — Это твоя вина, Билли. Ну почему, почему у меня не получается оставаться равнодушным? Теперь голос его звучал тихо, с таким жалобным отчаянием, отчего Билл не выдержал — подался вперед, крепко обнял безвольно замершего и опустившего голову Роберта и отчаянно прошептал: — Все будет хорошо, слышишь? Что бы с тобой ни происходило — мы справимся. Веришь мне? — Не важно, во что я верю, важно во что поверишь ты. Со мной ничего не происходит. Произойдет с тобой, и хорошо от этого никому не будет, — слова Роба еле удалось разобрать. — Времени почти не осталось. Я и так до последнего тянул. Больше не могу. — Роберт, пожалуйста, расскажи мне все, — с мольбой произнес Билл, заглядывая в ставшие такими родными глаза и с ужасом различая в них глухую тоску. — Я все пойму, обещаю. Я буду рядом. — Не будешь, — Роберт вдруг улыбнулся, так, как делал это всегда, и обнял его в ответ, — но это не важно. Обещаю, ты все узнаешь. Но завтра, хорошо? А эта ночь пусть будет только нашей. Никаких разговоров. Лишь ты и я. Билл вновь пристально взглянул в лицо Роба и невольно поразился произошедшей перемене: ни единого намека на грусть или неуверенность во взгляде, бодрая, радостная улыбка и даже легкий румянец на щеках — словно перед ним сейчас стоял совершенно другой человек. Маска. Помедлив несколько секунд, Билли все же кивнул, а потом вдруг хрипло, сам испугавшись собственной интонации, произнес: — Это ведь не будет нашей последней ночью, да? — Возможно, — Роберт прижался лбом ко лбу Билла и закрыл глаза. — Будь со мной сегодня нежен, хорошо? Я хочу... хочу запомнить. Пожалуйста? Вместо ответа Билл накрыл его губы своими. Эта ночь и правда была волшебной, и даже сейчас, сидя в самолете и невольно мыслями возвращаясь к ней, Билл ощущал наравне с отвращением к самому себе разливающееся где-то глубоко внутри предательское тепло. Тогда, засыпая уже под утро в объятьях Роберта и вспоминая, как сладко и протяжно тот стонал под ним, как чувственно выгибался, подставляясь под ласку, как жадно, ненасытно целовал, Билл и правда поверил, что у них все будет хорошо. Они проснутся ближе к обеду, выпьют кофе и съедят по тосту с клубничным джемом, а после серьезно поговорят и непременно найдут выход из любой проблемы, справятся с любой бедой. Но, открыв глаза, Билл обнаружил, что остался в кровати совсем один. Не было Роберта и в доме. Задний двор тоже оказался пуст. А когда Билл, одевшись, добрался до дома Матурин, полный решимости добиться хотя бы каких-то ответов, со смятением и ужасом обнаружил, что тот заколочен и необитаем. У двери была пришпилена записка, написанная аккуратным почерком хозяйки дома:?Спасибо за все, Билл, ты был крайне яркой нотой в моей вечности. Помни услышанное. Удачи, сынок?.Совершенно растерянный и сбитый с толку, Билл вернулся к себе. Он никак не мог понять, что же происходит. Ни Роб, ни Матурин не отвечали на его звонки, более того, их номера буквально перестали существовать, о чем раз за разом сообщал безразличный механический женский голос в трубке. Аккаунт Матурин тоже оказался недоступен для отправки личных сообщений, пусть канал ее все еще был на месте. Билл терялся в догадках. С одной стороны, он старался не накручивать себя, уповая, что Роберт все же объявится под вечер и все ему расскажет, как и обещал. С другой, происходящее не укладывалось ни в какие рамки разумного, вызывая безотчетный страх и тревогу. Подхваченный этими эмоциями Билл словно парил, не в силах успокоиться, не в силах сосредоточиться на чем-либо, не находя себе места и в то же время отчаянно надеясь на лучшее. Ожидание в этой удушающей неизвестности походило на некий неуправляемый полет. Вечером Роберт обязательно придет или позвонит. Иначе и быть не может. Но когда ближе к ночи тишину дома прорезала трель телефонного звонка, голос, раздавшийся в трубке, принадлежал вовсе не Роберту Грею:— Алло… Я попал в дом Денбро? Билл? Это ты? Это Майк Хэнлон. Из Дерри. И полет в один миг превратился в стремительное падение. Самолет ощутимо тряхнуло, что вырвало Билла из затянувшей его пучины мучительных воспоминаний, заставив открыть глаза. Они садились. Он вернулся в Дерри. Вернулся туда, где получит ответы на все оставшиеся вопросы. Где всему суждено окончательно закончиться.