Глава 16 (1/1)

- Почему без упрямства вас бы не было?Торин перекатил голову по спинке трона. Жидкая прядка волос, одна из немногих оставшихся, мотнулась по плечу.- Ты про что?Бильбо откусил от яблока, прожевал, объяснил:- Помнишь, в самый первый день, когда я пришёл. Мы пили чай в сокровищнице. А потом ты отказался идти со мной к Гэндальфу. Я разозлился и накричал на тебя. Чайник швырнул – хорошо, что хоть не прямо в лоб!По губам проползла покаянная усмешка. Он тряхнул отросшими кудрями. Забавно было бы теперь думать о той давешней вспышке, если бы горечь не грозила затопить, словно студёный разлив в половодье низменный берег. А ведь тогда – в который раз? – ему в простоте душевной верилось, что худшее позади. Когда уже жизнь вразумит дурачка.Торин вопросительно глядел на него, наклонив голову. Глаза сияли двумя озёрами завораживающе-синего света. Ничем, кроме головы, он шевелить не мог. Верёвки – лишь немногим тоньше тех, которыми обвязывали каменные глыбы, поднимая их на стену, когда строили укрепление – держали на совесть. Ни привстать, ни руки на подлокотниках подвинуть, ни колени свести вместе. Связывать и закреплять узлы Бильбо научил Нори, ещё в походе. ?Вбирай науку, мастер Взломщик, пока настоящий знаток рядом. А то хорош вор, который и сторожа-то обезвредить не сумеет! Тролльим подштанникам на смех!? Много средний из братьев Ри знал и умел такого, о чём добропорядочному домоседу вроде Бильбо даже и подозревать не полагалось. Сказал бы кто ему тогда, для чего пригодится воровское умение!..Но не дано смертным проницать грядущее. Для их же блага не дано.- Так вот, - докончил Бильбо. – А ты мне тогда сказал: ?Если бы не Махалово упрямство, нас не было бы на свете?. Почему? Он похрумкал яблоком, ёрзнул, удобнее устраиваясь на подстеленном одеяле. И тут же сморщился, закусил губы, чтобы не охнуть. О том, чего стоило взгромоздить неподъёмного бесчувственного Торина на трон, лучше было вовсе не вспоминать. Это уже казалось баснословным подвигом, вроде того, как в сказках забираются на небо по мосту из радуги. До сих пор поясницу ломило даже сидя, а когда приходилось разгибаться, чтобы встать, хребет как раскалённым штырём пронзало от копчика до самой шеи.- Ты знаешь ли, - спросил Торин, - почему эльфы, которые так кичатся своим званием Первородных, называют нас Пасынками? – Он резко, шумно выдохнул, будто отбросил от себя это слово. В синеве глаз сверкнула сталь. – И что говорят о нашем народе их священные сказания?Бильбо помотал головой. Ни в одной из книг в библиотеке Бэг-Энда – хотя она и слыла обширнейшей во всём Шире, после того, как его матушка принесла в приданое часть собрания книг из отцовского дома – он не встречал ничего подобного. А у Элронда в Ривенделе они гостили слишком недолго и покинули его слишком поспешно, чтобы он смог воспользоваться любезным приглашением хозяина.- Это хорошо, - сказал Торин. – Твоих ушей миновали их выдумки. А теперь послушай, как об этом издревле повествуют у нас.Голос Торина стал размеренным и певучим – он будто не рассказывал, а произносил заклинание или молился. Бильбо и предположить не взялся бы, как выглядят гномьи святилища. Но вдруг представилось, что вокруг сгустился таинственный и тёплый полумрак, а в нём колышущимся морем загорелись огоньки свечей.- В самом начале времён, когда мир ещё не был таким, каков он ныне, Владыка Махал, хозяин земных недр, предвечный кузнец и искусник, сотворил семерых Кхизу-Аддад, Праотцев народа гномов. Ибо срок, назначенный в думах Всеотца для прихода Перворождённых Детей, ещё не настал, и в своём нетерпении не мог он дождаться этого часа. Страстно и неугасимо пылал его дух жаждой созидания. Более же всего Махал желал иметь учеников, чтобы передать им свои знания и обучить ремёслам, и чтобы они разделили с ним восторг творения и любовь к прекрасным изделиям рук.Повесть лилась, неспешная, плавная – сотни поколений гномов шлифовали её, вылущивали из шелухи ненужных слов, как самоцвет из пустой породы. Бильбо сидел на полу, приникнув виском к колену Торина. Правая штанина, разорванная от бедра вниз, не прикрывала ногу. Он рассеянно поглаживал чешуйки, обводил, забирался краешком ногтя в крошечные, не шире волоска, выемки между ними. Из-под чешуек исходил жар, ровный и мощный, как от печи. Сущее благословение в продирающем насквозь холоде подгорного чертога. Вот бы прижаться сейчас к его груди, подумал Бильбо, – чтобы не просто слушать, а всем телом чувствовать, как там, в глубине, зарождается низкий, трогающий за сердце голос.- Он трудился в тайне, скрыв свой замысел ото всех, даже от своей супруги, Владычицы Йаванны. Однако в тот самый миг, как труд его был завершён, стало ведомо о том Всеотцу Единому. Ибо ничто, ни на земле, ни под землёй, не избегнет его всевидящего взора. Разгневался Всеотец, и, явившись в кузню к Махалу, сказал ему:?Как посмел ты, дерзкий? В ослеплении безумства ты возомнил себя равным мне? Уж не насмеяться ли надо мной ты вздумал? Сей же час понесёшь кару за своеволие!?Ужасен был его лик, а голос громыхал грознее камнепада. Он простёр могучую длань, намереваясь наказать ослушника и уничтожить гномов. Но Махал не устрашился. Он поднял с наковальни свой огромный молот и закрыл гномов собой, глядя на Всеотца гордо и бестрепетно:?Перед твоим безмерным могуществом моя сила – ничто. Но от своих Детей я не отступлюсь. Кем я буду, если безропотно позволю сгубить тех, кого полюбил? Ты дал мне бытие. Если я не сумею сейчас оборонить их – забери его обратно! Ибо жизнь после этого мне не надобна?.Сказав так, Махал шагнул вперёд и взмахнул молотом, готовый сражаться и умереть. Всеотец же изумился его смелости. Понял он, что не склонится Махал перед волей того, кто сильнее, ибо ему есть, кого защищать. И отвёл он руку, не нанеся удара. Сердце его смягчилось, и он сказал:?Что ж, будь по-твоему. Да не назовут меня карающим без правды. Я позволю жить твоим Детям. Наставляй их и учи, как ты и желал?.Вот так и случилось, что мы, дети Махала, живём на свете, искуплённые его упрямством, бесстрашием и любовью. Превыше всего мы ценим крепость духа, верность и непреклонность в борьбе. Молот же его с тех пор зовётся Шхамрун, что на древнем наречии означает Защитник.Торин помолчал, добавил:- Многие у нас толкуют это так: Всеотец испытывал Махала. Если бы тот явил слабость и покорился, убоявшись гнева, вот тогда Всеотец наказал бы его. Но он остался твёрд и был вознаграждён.Бильбо задумчиво вертел за хвостик недоеденное яблоко. Совсем иначе отозвалась в нём повесть Торина, чем было бы, услышь он её ещё несколько дней назад. ?Вот и я так же?, клюнула непрошеная мысль. Упрямый глупый полурослик, готовый на всё, лишь бы удержать неумолимую руку судьбы. Когда он помешал Торину убить себя, на что он надеялся? Счастливые древние дни, когда Высшие запросто являлись в гости к смертным и милостиво снисходили до их просьб, живы только в баснях. На этот раз некому и не за что вознаграждать.Вслух он сказал:- Сдаётся мне, ваш Махал принял бы меня за своего.Торин собрался, по обыкновению, спрятать в бороде усмешку. Угол рта неловко, дёргано приподнялся, едва обозначив движение. Чешуйки на лице, хоть и мелкие, были такими же твёрдыми, негнущимися, как всюду на теле. Да и борода уже пропала с облепленных чешуёй щёк.- А ещё я слышал, кое-кто прибавляет: остыв от гнева, Всеотец возвеселился и на прощанье сказал Махалу: ?Не завидую я тебе, если твои Дети норовом окажутся тебе под стать!?Глаза заискрились лукавым весельем. Торин всё понимал и не сердился на него. Бильбо фыркнул в ладонь, благодарно ткнулся лбом в горячее колено. Комок в горле напитался солью непролитых слёз.Торин пошевелил затёкшими от долгой неподвижности плечами. Грубые верёвки тёрлись по выпуклым мышцам груди. Они не могли причинить вреда чешуе, но слева, напротив сердца, ещё не заросло незащищённое пятно. Бильбо подложил туда, между верёвкой и кожей, сложенную в несколько слоёв тряпицу и следил, поправляя, если она начинала сползать. Длинный порез вдоль рёбер, оставленный кинжалом, он промыл и смазал оиновым снадобьем. Его нижний конец уже скрылся в чешуях.Яблоко было жёстким и кисловатым, но сочным. Явно из позднего, осеннего сбора – почти не целованное солнцем, с едва намеченными розовыми штрихами на светло-зелёной шкурке. Оно и понятно. Летним, тонкокожим да румяным, с нежной рассыпчатой мякотью, не долежать до морозов. Бильбо откусил в последний раз, подравнивая огрызок, уже покрывшийся бурым налётом. Прицелился, держа за веточку, кинул в стоящую на ступеньке миску. Промахнулся. Огрызок проворно заскакал вниз, покатился по мостику. Отлепляться от Торина, разгибать надорванную спину и ковылять за ним было мучительно лень. Пусть пока что валяется. - Пирог бы испечь… Такие вот, хрустящие, с кислинкой, в самый раз для пирога. Только тесто подсластить побольше. Сиропом смазать – если сразу, как вынешь из печи, корочка будет блестеть…Он мечтательно прикрыл глаза, вздохнул:- Эх!.. А каких сахарных зверей варили у дедушки на праздник Перелома Зимы! Мы с двоюродными братьями чуть не за год принимались спорить, кому какой в следующий раз достанется. Однажды малышка Эглантина за что-то обиделась на нас, старших. Пробралась на кухню, да и всыпала весь бабушкин запас перца в кастрюлю с патокой. Перец дорогущий, привозной. Крику было потом… А знаешь, как у нас в Шире провожают зиму?Торин тихо пророкотал:- Расскажи.Бильбо прижался плотнее, наслаждаясь блаженным теплом, прильнул щекой к колену.- Тогда слушай…Вот так они и коротали час за часом, пока под сводом меркнул, неворотимо уходя в прошлое, свет ещё одного дня. Зёрнышки времени сыпались, всё мелела их горка в верхнем сосуде.Каждый живущий, будь он королём бездомного народа или неграмотным землепашцем, мелочным скрягой или героем, незаметным обывателем или вдохновенным творцом – заключает в себе целый мир. Мир воспоминаний, помыслов и надежд, мимолётных впечатлений и безудержных порывов, лёгших зарубками на вехах жизни. Этот мир сопровождает нас до самого последнего порога, до встречи один на один с темнотой, которая всем предстоит когда-нибудь.Они с Торином приоткрывали свои миры друг другу.Чтобы не так выматывало ожидание, чтобы не терзал ужас потерять себя, и не надрывалось сердце неизбежностью разлуки.?У тебя есть ещё время. Хотя бы несколько дней. Подари их мне. Пожалуйста?.И Торин согласился.После этого Бильбо хотел развязать его. ?Нет. Оставь?, сказал Торин. ?Когда… если дракон проснётся, путы его задержат?.В первый раз он ушёл, оставив Торина, когда тот лежал оглушённым. Пока бежал, пока судорожно разыскивал верёвки, пока возвращался – чуть умом не тронулся от страха. Вдруг Торин очнулся и уже ищет в оружейной ещё один кинжал? Да что оружие! Для того чтобы навеки исчезнуть, достаточно просто шагнуть с мостика. Бездонная тьма примет его, а Бильбо даже не узнает, как это случилось. Вернётся – а его уже нет. Когда он ворвался в тронный зал и увидел распростёртого, по-прежнему неподвижного Торина – долго не мог унять колотившую дрожь.Второй раз пошёл уже без спешки. Обстоятельно перетряхнул их бывший лагерь, забрал всё, что могло пригодиться. Одеяла, посуду, съестное. В тот первый день он собрался покормить связанного на троне Торина. Вяленое мясо было жилистым и пересолёным, он руками нарвал его на кусочки поперёк волокон, чтобы легче жевалось. Торин посмотрел на миску у него в руках, словно не понимая, что это и зачем. Медленно отвернул голову.?Не будешь? Как же так, ты больше суток не ел! Даже воды не попьёшь?!?Губы, совсем чёрные и сухие, мелко затряслись. Было слышно, как стукнули за ними сжатые зубы. ?Я меняюсь, Бильбо. Не только снаружи. Оно… переделывает меня. Я уже не…? Он сглотнул, вытолкнул: ?Я не знаю, есть ли у меня ещё желудок?.Миска запрыгала в неверных руках. Бильбо торопливо опустил её на пол.Больше они об этом не говорили.На следующий день Торин попросил: ?Найди мне цепочку?. Бильбо лазил по холмам и ложбинам в сокровищнице, ворошил монеты и зарытые в них драгоценные безделушки. Наконец выбрал такую, которая ему приглянулась: изящную, витую, как бы скрученную из множества тончайших нитей. Не золотую. В нём всё бунтовало при мысли, что хотя бы частичка пропитанного драконьим ядом золота будет касаться Торина. Металл был светлым, почти белым, даже с каким-то словно жемчужным отливом. Невольно подумалось о кольчуге, блестевшей в расстёгнутом вороте таким же лунным серебром. ?Мифрил?, улыбнулся Торин. ?Надень бусину?.Он кивнул себе на грудь, где слева, тёмной полоской на бледной, шелушащейся вдоль границы чешуй коже, свисала одинокая косичка. Бильбо затеребил крепко ввязанную бусину, вытягивая её из волос – и едва не вскрикнул, отдёрнув руку. Несколько прядок вылезли, прилипнув к его пальцам. Сквозь них посыпалась колкая чёрная пыль. Косичка до сих пор не оторвалась только потому, что тугое плетение скрепляло выпавшие прядки с теми, что ещё держались.?Надень. Я хочу носить её на себе. До конца?.Бильбо продел цепочку в бусину, как в подвеску, застегнул замочек у Торина на шее. Она и сейчас висела там. Сапфир яркой звёздочкой сиял у него на груди, словно лучась собственным светом. А может, так оно и было – грань между волшебством и обыденным порядком вещей уже стёрлась в их маленькой хрупкой вселенной, наполненной шорохом песчинок убегающего времени.Любимый облик неотвратимо скрывался за панцирем чешуй. Волнистые длинные пряди, королевская краса и гордость, одна за другой падали к подножью трона. Но даже там невидимый огонь продолжал убивать их. Словно брошенные на раскалённую плиту над очагом, они скрючивались и рассыпа?лись. Бильбо сметал мёртвую золу ладонью.Как побитый заморозком листок, отделился и соскользнул с левой щеки последний серый лоскут кожи. Голое пятно напротив сердца высыхало и трескалось по краям, со всех сторон подгрызаемое чешуями.?Помни меня не тем, в кого он меня превратил. Помни таким, каким я был, когда мы встретились?.Торин сказал ему это? Или Бильбо услышал его мысль? Это уже не имело значения.А чешуйки, теперь он это видел, вовсе не были одинаково чёрными. Когда лучи от зеркал ложились не прямо, а вскользь – они отблёскивали густой благородной синевой. А иногда – тёмной зеленью, такой же, как мрамор Горы. Если прищуриться и смотреть сквозь ресницы, поводя туда-сюда глазами, лёгкие мазки цвета перетекали по гладкой обсидиановой черноте. В кончиках пальцев начинали щекотать иголочки, звали притронуться, на ощупь различить эти неуловимые переливы.Бильбо задрёмывал ненадолго, закутав плечи одеялом и опустив голову Торину на колено. Просыпаясь, встречал его задумчивый, растроганный взгляд. Удивительно, как много оттенков чувства он научился угадывать в нём – теперь, когда лицо больше не могло их выразить.Если бы можно было наглядеться впрок!..Несколько раз Торина одолевал кашель – долгий, изматывающий. В горле скребло и хрипело, а ниже будто что-то лопалось, сотрясая всё тело корчами. Острия гребня стукались о спинку трона. На подлокотниках углублялись отметины от когтей. Бильбо становился рядом, держал за плечи, гладил. От боли у него самого запирало в груди. После каждого приступа Торин отхаркивался пеплом, какими-то обугленными плёнками, ошмётками. Превращение вершило своё безжалостное дело. Внутри сгорало всё, чему не было места в драконьем теле.Дух зверя строил себе жилище по своему замыслу.?Я буду сопротивляться ему. Сколько смогу. А после… наступит твой черёд действовать, Бильбо?.Когда просыплется последняя песчинка, время остановится. Не останется ни прошлого, ни будущего. Только один, запечатлённый в вечности миг.Минут столетия. Снаружи, в большом мире, будут звенеть буйные вёсны, яриться летние грозы, укрывать землю погребальными пеленами снега?. Реки проложат себе новые русла, чащобы вырастут на пустошах. Сгинут могучие города, совы и мыши поселятся в руинах башен. Кости воинов на полях древних битв обратятся в прах, впитаются с дождями в землю. Когда-нибудь дальние потомки ныне живущих войдут в про?клятую, овеянную зловещими преданиями Гору-гробницу. Потревожат вековую тишину шагами, эхом голосов под сводами. Увидят изваяние – обсидианового Короля на троне и хоббита, прильнувшего к его коленям.Из камня созданы, и да возвратятся в камень.Утром четвёртого дня Торин сказал: - Бильбо. Пора.Тихо, почти шёпотом, и как-то по-особому торжественно. Так на смертном одре объявляют последнюю волю.Бильбо выплыл из прозрачного чуткого забытья. Рассвет едва начал разбавлять молоком чернильную темноту. Должно быть, полоска зари только-только зарделась за холмами на востоке. Сияние глаз Торина окутывало трон призрачным размытым облаком.Рано. Слишком рано. Бильбо отлепил щёку от колена Торина. Разогнулся, опираясь о его ногу.- Уже? Нет-нет-нет, как же… Может быть…Утро едва забрезжило. Они столького не успели рассказать друг другу!..- Нет, - Торин оборвал беспомощный лепет. – Я слабею. Я больше не могу его удерживать. Сейчас я засну. А потом явится он.Бильбо стоял на коленях, запрокинув голову. Торин подался к нему, насколько пустили верёвки. Взгляды встретились.- Не горюй, Бильбо. Это благо. Нельзя позволить дракону жить. Нельзя позволить, чтобы он снова воцарился в Эреборе. Освободи меня.Бильбо почувствовал, что проваливается и тонет. Синева обволакивала, неодолимо затягивала в себя.- Обещаешь?Разум вяло, бессильно барахтался, словно муха, влипшая в патоку. Слово выговорило себя само:- Обещаю.Неотменимо как смерть.Бурная синева вдруг посветлела от улыбки. С губ Торина клубочком пара слетел смешок:- У тебя на щеке чешуйки отпечатались.Бильбо поднёс руку, тряскими пальцами нащупал выпуклые рубчики – они сложились в знакомые очертания ромбов. Так бывает, когда, разоспавшись, залежишь щёку на сбитой складками наволочке. Отвечая движению, на подлокотнике чуть шевельнулись пальцы Торина. Он опустил голову, подбородком показал на бусину на цепочке:- Забери её потом. Сохрани.Бильбо кивнул. Всё плыло в тумане. Оттолкнувшись от пола, он выпрямился. Запутался в одеяле, пошатнулся, чуть не упал. Плечи давила тяжесть, словно он пытался поднять на себе всю Гору.Было видно, каких усилий стоит Торину превозмогать сон. Веки порывались сомкнуться, змеиные щели зрачков съёжились в ниточку.- И не допусти, чтобы мои родичи нашли меня таким.Он медленно вздохнул, в последний раз будто обласкал голосом его имя:- Бильбо. Прощай.Голова поникла на грудь. Туманное свечение погасло, искорка в глубине бусины мигнула и пропала, точно огонёк, задутый ветром. Сгорбленные плечи закачало ровное сонное дыхание. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Бильбо наклонился, поправил тряпицу под верёвкой, перехлестнувшей свободное от чешуй пятно. Тряпица подмокла, пропитанная испариной. Он прижал подушечки пальцев к губам, ощутил на них солоноватую влагу.Пора.Он повернулся и стал спускаться по ступенькам. Одеяло поволоклось за ним, в самом низу наконец отцепилось. Он переставлял деревянные ноги. Мостик кренился, выправлялся, кренился в другую сторону. От полёта в бездну отделял один неосторожный шаг.Первый, несмелый дневной луч выглянул из-за спин каменных стражей. Солнце приветствовало подгорный трон. Нестерпимо хотелось оглянуться, ещё хотя бы миг видеть Торина. Бильбо знал, что нельзя. Если он послушает глупое сердце, если дрогнет – уже не вернёт решимость. Его путь вёл вперёд, туда, где ждало единственное средство выполнить то, что ему доверено.Он должен.Он обещал.Грудь распирало, сухие глаза горели.Он уходил, не оглядываясь.