Глава 15 (1/1)

Вода переливчато журчала, сплочённой тонкой струйкой падая из отверстия в стене, обтёсанного так, что получался как бы приоткрытый птичий клюв. Наполняла большую каменную чашу, переливалась через край – и снова пропадала, растекаясь по испещрившим пол бороздкам и трещинам. Уже невидимая, устремлялась к близкому выходу на поверхность. Наверно, там, снаружи, упрямый маленький ручеёк ещё какое-то время продолжал свой бег под покровами снега, укутавшими плечи Горы царской горностаевой шубой. А потом всё-таки засыпал, покоряясь зимней стуже. Всё новые и новые струи намерзали друг на друга, застывая причудливыми наплывами льда.Если закрыть глаза и просто слушать это воркующее журчание, не думая ни о чём, можно перенестись в детство.В Северной Четверти Шира, на самой границе с Дикоземьем, примерно в дне пути неспешным шагом от Хоббитона, расстилаются продуваемые ветрами травяные пустоши. Холмы, в самом Шире плавные и округлые, – один подвыпивший доморощенный стихотворец из Туков как-то раз сравнил их с кормящими всё живое грудями Госпожи Йаванны – здесь становятся крутыми, уступчатыми. Сквозь истончившийся земляной покров наружу торчат известняковые скалы – где невысокие, в хоббичий рост, а где настоящие громадины, величиной чуть ли не с водяную мельницу Фоско Большенога. В обрывистых склонах холмов попадаются углубления и целые пещерки, иногда даже разветвлённые – словно наследие некоего древнего народа хоббитов, научившегося прорывать ходы не в мягкой земле, а в камне.Одну из таких пещерок Бильбо хорошо помнил по своим давнишним вылазкам вместе с матерью.Приключение и праздник для мальчишки, грезившего историями о странствиях и чудесах чужедальних земель!Подгадывали погожие летние деньки, несли с собой корзины со снедью и одеялами. Бильбо опирался на кленовый посох, подхватывал вслед за мамой припев дорожной песенки. Слова они придумали вместе. Шли не спеша, делая остановки и выбирая каждый раз немного другую дорогу. Ночевали у костерка. Пушистые от лучей звёзды были такими близкими, что можно дотянуться и погладить. Добравшись до места следующим утром, проводили там целый день. Бильбо выслеживал затаившихся в траве ящериц, искал занятной формы камешки и птичьи перья, разглядывал вмурованные в стенки обрывов раковины и панцири странных, диковинных созданий.В той пещерке тоже был родничок, струился сквозь напластования камня, тихонько ворковал, убегая на волю. Вход до половины занавешивали гибкие стебли плюща. Когда внутрь глядело солнце, пятнышки света и тени на стенах и на полу затевали озорную пляску. А около проточенной водой выемки, чуть приподнятый над полом на валунках поменьше, лежал большой, плоский как стол камень. Какие приношения давно забытый народ на нём некогда клал доброму духу этого места? Теперь не у кого спросить. Когда собирались уходить, Бильбо, прощаясь с пещеркой, всегда оставлял там что-нибудь – горстку ягод, кусочек домашней лепёшки…В животе жалобно заурчало.Мысль о лепёшках была определённо лишней.Бильбо сглотнул, просунул руку, потёр спереди под рёбрами.?Угомонись уже, а??Вздохнул. Попытка отвлечься детскими воспоминаниями провалилась. Говорят, что, если больше двух суток совсем ничего не есть, пустое нутро уймётся и перестанет требовать пищи. Правда это, или нет, проверять на собственном опыте желания не было нисколечко. Знаменитая гномья выносливость ему и не снилась.Он притулился на лавочке в глубокой нише, забился в самый угол, так, чтобы его нельзя было заметить от входа в комнату. Поднял колени к груди, уложил на них подбородок, нахохлился, обхватив себя руками в натянутых на пальцы рукавах. Так и прикорнул на жёстком неудобном насесте. Выспаться, конечно, не удалось – он то ненадолго тонул в подобии некрепкой дрёмы, то вскидывался от воображаемого шороха, заново обливаясь липким по?том. Рубашка от него, казалось, уже схватывается на спине ледяной корочкой.Пытался остаться в кольце – не смог. Не выдержал шёпотов на грани слуха, мельтешения рваных теней, вырастающих в разинутые пасти чудовищ. Наползала замогильная жуть, от которой впору сойти с ума, холод свирепел во сто крат, втыкал под кожу иззубренные иглы. А стоило закрыть глаза – под веками загоралось, вихрясь рыже-багровым дымом, огненное колесо с чёрной спицей-зрачком.Что мерещится Торину, запертому в одном теле с чудовищной тварью?Теперь кольцо снова водворилось в потайной карман за пазухой. На пальце розовел и начинал шелушиться след от ожога.А эта комната, на которую он в конце концов набрёл уже в потёмках, из последних сил волоча ноги, и в самом деле чем-то напоминала ту известняковую пещерку под холмом. Свет в неё пропускала узкая пробоина в выгнутом куполом своде. Откуда она взялась? Может быть, Смауг походя полоснул когтями, когда облетал своё только что завоёванное владение, заваливая выходы, через которые ещё могли спастись оставшиеся в живых гномы. Шрам успел зарубцеваться. За множество вёсен острые края сгладили талые воды, облепил вездесущий мох. Внутрь свешивались длинные плети какого-то вьющегося растения – то ли местная разновидность плюща, умеющая выживать в суровые горные зимы, то ли что-то совсем незнакомое. Сухие побуревшие листки, вместо того чтобы опасть с приходом морозов, почему-то до сих пор кое-где держались на стеблях. Они висели высоко, не дотронешься – но всё равно, близость этой зелёной жизни, пусть и погружённой в сон до весеннего тепла, непостижимым образом ободряла.Если бы ещё не было так холодно.Бильбо хлюпнул носом, сердито утёрся рукавом. На и без того засаленном и грязном сукне кафтанчика размазалась мокрая полоса.Уже совсем рассвело. Пора выползать из ночной ухоронки.Ко всему прочему, комната выходила довольно высоко на восточный склон. Только что поднявшееся над окоёмом солнце, словно поторапливая, заглянуло в пробоину.Бильбо расплёл руки, с силой похлопал себя по бокам, разгоняя кровь. Спустил ноги, поболтал ими, оживляя закостеневшие суставы.?Что, если тварь всё ещё рыщет по Горе??Это ворохнулся где-то глубоко внутри склизкий червячок страха.Бильбо нарочно размашисто соскочил с лавки, топнул ногой, втаптывая мерзкого червяка в усыпанный мелким каменным боем пол. Несколько раз провернул мысок, сетуя, что хоббиту не обуть гномьих сапог с подбитыми железом подошвами и коваными носами.- А возвращаться вздумаешь – ещё больнее раздавлю! Ясно тебе?Простуженный голос сипел и норовил дать петуха, но сразу стало легче. Чаша, в которую собирались говорливые струи подземного родника – Бильбо заметил это только недавно, когда чуть-чуть развиднелись густые сумерки – имела вид двух сложенных ладоней. Словно кто-то большой и щедрый протягивал из скалы руки, приглашал утолить жажду хрустально-чистой водой. Вчера вечером он пытался обмануть голод, напившись до чувства распирающей полноты в животе. Сейчас он тоже подошёл, опустился на колени, приложил губы прямо там, где излишек перетекал через край. Погонял воду во рту, чтобы хоть немного согреть, проглотил. На уме с ночи зарубкой лежало совсем другое.?С чего взял, что получится? В прошлый раз ведь не вышло?.?Не попробуешь – не узнаешь?.Бильбо ровно, медленно задышал, успокаиваясь, отгоняя сосущую, как голод в пустом брюхе, тревогу. Пролез окоченелыми пальцами в широкий ворот кольчуги, зажал их подмышками. Удивительно, там, под одеждой, тело ещё сберегало крохи тепла.?Пусть у меня получится. Пусть у меня получится?.Он положил руку на одну из каменных ладоней. Слабенькое тепло мгновенно впиталось, ушло вглубь. Гладкий камень остался холодным – тот же красивый тёмно-зелёный мрамор, который Бильбо видел повсюду в чертогах и переходах Горы. Желтоватые прожилки разбегались по нему, как кровеносные сосуды под кожей.?Ты слышишь меня??Ладони были вытесаны с поразительной достоверностью, нисколько не походившей на угловатую рубленую прямоту изваяний, несущих вечную стражу у главных ворот и в тронном зале. Неподвластное рассудку ощущение, что они принадлежат живому существу, от этого ещё больше усиливалось.Он прижал руку, закрыл глаза. ?Торин говорит, что ты живая и всё чувствуешь. Как мне его спасти? Помоги?.Зазвучала песня.Веретено закружилось, нить повела за собой, свиваясь завораживающими хитросплетениями узора.Бильбо затряс головой. Не слушать, не поддаваться! Во что бы то ни стало миновать неведомо кем наведённую колдовскую завесу!?Ты отвечала Торину. Ответь мне!?На подсвеченном краснотой тёмном полотне нить вспыхивала, распадалась клочками, искрами. Вихрь взметал их, жалящими роями бросал в лицо. Сцепив зубы, Бильбо дрался навстречу, словно в зимний буран против снега. Осколки песни дрызгом порванных струн впивались в уши.И вдруг что-то случилось. Он больше не сражался с бурей, а стоял и смотрел. Исхлёстанное ветром лицо горело.Перед ним была… сеть?Как ещё назвать раскинутое вширь, сколько хватал глаз, скопище золотых нитей, таких же, как та, из которой только что плелось бесконечное кружево песни?Нити соединялись, ветвились отростками, прочные, клейкие, как паутина. Непередаваемо зловещие. Представились умелые путы, которыми жестокий враг связал пленника. Чем больше тот бьётся, силясь вырваться, тем крепче затягиваются узлы, врезаются в тело, запирая живой ток крови. Непредставимо огромное – разум не мог объять эту огромность! – беззащитное существо изнемогало в злых путах, постепенно слабея, стонало неслышным стоном – и не умело освободиться.Потому что в самой сердцевине удушающей паутины, там, где нити переплелись гуще всего, сидело, растопырив щупальца… пило внутренние соки и силу, пропитывало смертоносной отравой… уродливое бесформенное пятно, сгусток чего-то худшего, чем просто тьма. Само первозданное Ничто, наделённое ненасытным и могучим желанием поработить и уничтожить всё живое.У Бильбо поползли по вискам капли пота. Чёрная клякса манила, звала окунуться в себя. Он качался на краю пропасти.Но тлетворная сладость Смерти больше не могла его обморочить. В этом зове не было ничего прельстительного. Слух не ласкало пение – враздрайку голосило сонмище тонких писков, корябал уши визгливый скрежет, а за ним чудилось щёлканье суставчатых паучьих лап и истекающих ядом жвал.Опора под ногами исчезла, мир полетел кувырком.Чернота ринулась навстречу.Бильбо вскрикнул, заслонился руками. Полыхнула слепящая вспышка. И тут же погасла – но на изнанке век, словно пятно от ожога, осталось гореть изображение круглого обода. Оно держалось ещё некоторое время, мало-помалу теряя яркость, и наконец слилось с красновато-бурой темнотой.Наитие ударило кулаком под дых.- Моё кольцо. Тебе плохо из-за него.Он сказал это вслух. Голос разбил наваждение. Бильбо понял, что глаза у него открыты, увидел свою руку, почти неправдоподобно бледную на тёмно-зелёном камне. Струйка воды из чаши дробилась на лету, брызги подскакивали и шлёпались обратно в лужицу. Солнце подмигивало сквозь засохшие листья вьюна.Бильбо подставил под струю ладонь, плеснул в лицо, растёр, смывая пот. Колени кололо мелкое крошево. Левая штанина подмокла от попавших на неё брызг.?Так значит, это я…?Открытие свербело, как свежая ссадина.?Значит, это я тебя мучаю. Тем, что пришёл сюда с кольцом?.Он подумает, как с этим быть. Непременно подумает.Но не прямо сейчас.Рука потянулась сама, без осознанной воли, снова легла на сложенные чашей каменные пальцы. Нет, уже не для того, чтобы спрашивать и надеяться разобрать ответ. Бильбо касался камня так, как прикоснулся бы к Торину, будь тот сейчас рядом – сострадая и пытаясь утешить, развеять мрак и тоску обречённости. Всё, что он, храбрясь перед Торином, так долго запирал в себе, хлынуло наружу. Горло пережал комок, под веками вскипели жгучие слёзы. Он крепко зажмурился, всхлипнул, уткнув лицо в сгиб локтя.В прижатую к камню ладонь вдруг толкнулось. Как будто кто-то проказливый, расшалившись, запустил по ней мячиком.Бильбо ойкнул от неожиданности. Волна горячих мурашек добралась почти до плеча.Сердце Горы.Мысль слишком внезапная и… отдельная, чтобы быть его собственной.Бильбо забыл даже про слёзы, всё-таки убежавшие из-под зажмуренных век.Сердце Горы? Что это может значить?Он напряг ладонь и сам коротко толкнул в ответ, посылая невидимый мячик обратно. Затаил дыхание, прислушиваясь. Но камень снова был холоден и глух, как, на взгляд любого правильного хоббита, ему и положено от природы.Сердце Горы. Аркенстон, королевский алмаз. Сияющий глаз в навершии трона, священный символ и рок Подгорных владык. ?Это я отдал его?.?Ты?..? Яростная боль в глазах Торина.Гора хочет, чтобы ей вернули Аркенстон?Нет, нет, нет, не то!..Он упускает что-то важное. Самое важное, такое, от чего зависит всё.Сердце, сердце… Без него в теле не будет жизни.Бильбо брёл ощупью, пробуя каждый шаг, как по молодому льду. Верный ответ был рядом – и до последнего ускользал, не давался.Тайная дверь. Выбитый в камне рисунок. Голос Торина, напоённый тихим восторгом и нежностью. ?Гора узнала меня. Я позвал, и она откликнулась?.Гора – не просто нагромождение камня. Это Дом.А дом остаётся домом, пока в нём есть, кому жить, кому помнить о нём и кому в него возвращаться.Сердце Горы – не добытый из её недр самоцвет, сколь бы прекрасен он ни был, и каким бы глубинным смыслом не наделили его гномы. Подлинное, живое сердце Эребора – его Король. Явилось воспоминание: величавая фигура в тяжёлых мехах гордой медленной поступью восходит по ступеням. Свисающая со свода перевёрнутая скала, из острия которой вырастал трон, была зрелищем грандиознее и величественнее всего, что Бильбо мог вообразить. ?Смотри?, сказал Балин, когда они вместе с ним и Торином впервые зашли в тронный зал. ?Гора благословляет трон и Короля на нём?.Вот оно, выходит, как…Именно так оно и бывает? Так гномы, дети Горы, разговаривают с ней?Бильбо тряхнул головой, спускаясь из страны грёз и возвышенных откровений в мир обыденности. Внутри тугой дрожащей пружиной скручивалось нетерпение.Об этом он тоже поразмыслит потом, как-нибудь на досуге. Когда найдёт Торина.Теперь он знает, куда идти.Он поднялся с колен. Отряхнул штаны, сполоснул под струёй запачканные пылью ладони, опрятно вытер их полой кафтанчика. Разум витал далеко, уже спеша прочь по переходам и лестницам, руки всё делали сами.Верно угадав направление, в расщелину дохнул порыв ветра. Вместе с ним впорхнуло облачко сдутых с кромки снежинок. Они заискрились в солнечном луче, как алмазная пыль, запорошили лицо. Бильбо ещё не успел проморгаться, как по носу что-то легонько стукнуло. Упустив схватить на лету, он нагнулся, уже с пола подобрал сухой лист. Некрупный, в пол его ладони, с твёрдым длинным черешком, он вправду был незнакомым – резным, похожим на звезду. Вдоль прожилок ещё не до конца выцвела сочная осенняя желтизна.Осторожно, стараясь не помять, Бильбо спрятал лист за пазуху.Весточка, добрый знак от Госпожи Йаванны.Уже на пороге он оглянулся, обвёл глазами приютившую его комнату. Сейчас, полная певучего журчания и света, она казалась почти уютной.- Спасибо, - шепнул он.Решительно повернулся и зашагал по сумрачному коридору в поисках ближайшей лестницы вниз.Невесть почему, он боялся опоздать.***Он не задумался о том, что может заблудиться.Не трепетал при мысли о необозримой громадности подгорных чертогов и своей собственной ничтожной малости. Не запоминал повороты, не считал ярусы и пролёты лестниц, не холодел, ожидая, что вот-вот упрётся в непроходимый завал или сломает шею, в темноте оступившись с мостика. Стрела, пущенная к цели, ведь не размышляет о направлении и не сомневается. Она просто летит.Песчинки времени утекали одна за другой. Он всё прибавлял шаг.Когда потолки коридоров сделались выше, убранство комнат – роскошнее, а узорная резьба по стенам заблестела золотом – он понял, что уже не ошибётся. Эту часть Горы он знал.Он подошёл к тронному залу сбоку, со стороны хранилища для свитков. Некогда, в дни приёмов и решения тяжб, здесь важно ступали сановитые вельможи, счетоводы выносили пудовые книги, сновали учёные писцы с заложенными за ухо перьями. Теперь подступ стал неудобным, его наполовину перегородили обломки расколотого Смаугом изваяния. По самому краю мостика, внимательно глядя под ноги, Бильбо обогнул груду битого камня. Случайно задетый отломок сорвался и пропал, точно проглоченный. Не донеслось ни отзвука, ни плеска. Что там, внизу? Прямой лаз на тот свет? Бильбо пошатнулся, выгнулся, возвращая равновесие, проелозил спиной по острым сколам. Груда больше не мешала обзору. Он посмотрел вперёд.Торин стоял у трона.В первый миг, неведомо как, но без малейшей крупицы сомнения, Бильбо понял одно: Торин. Это Торин. Не кровожадная тварь в его обличье.Колени подкосились от облегчения.Торин вернулся. Сейчас он обнимет его, и память о последних сутках покажется горячечным бредовым сном. Возьмёт за руку, уведёт, растеплит костерок и снова согреет чаю. Две куропатки ещё остались. И сыр, и яблоки. А там объявится Гэндальф, наконец-то замиривший эльфов с Даином и вернувший себе силу. Вспомнит спасительное заклинание. И всё будет хорошо. Всё сбудется.- Бильбо, - сказал Торин.Он стоял неподвижно, лицом к трону, ссутулив сильные плечи. Такой строгий, далёкий, словно мирские страсти и горести уже не могли его взволновать. Взгляд устремлён вверх, туда, где на высокой спинке, рядом с пустым гнездом Аркенстона, шрамами пролегли отметины от когтей Смауга. Согнутые в локтях руки приподняты, ладони сведены вместе, будто бы в них что-то лежит, но что – издали не разглядеть.- Я не надеялся.Бильбо только и придумал спросить:- На что??Неужели думал, что я сбегу? Брошу тебя??Торин повернул голову:- На то, что мне будет позволено увидеть тебя в последний раз. А ты всё-таки меня отыскал, - голос окрасила ласковая усмешка. – Мой находчивый Взломщик.Вся правая половина лица блестела чешуёй. Раздел шёл точно посередине, как вымеренный и проведённый кистью. Чёрными справа были даже губы. А тело… нетронутая кожа сохранилась только слева на груди – продолговатое пятно от ключицы до нижних рёбер. Всё остальное – руки, плечи, правую сторону груди, живот – заковали в сплошной обсидиановый панцирь чешуи.Потом до Бильбо дошёл смысл его слов.- В последний..? Торин, о чём ты… - он задохнулся от подозрения. – Что у тебя в руке?Впрочем, он уже знал – что.Ноги несли его по мостику над пропастью, к ступеням, на площадке за которыми, осенённый благословением Горы, возвышался трон. Всё ещё слишком далеко, чтобы рассмотреть наверняка, но страх одарил орлиной зоркостью.Кинжал.Вернее даже – насаженный на рукоять узкий гранёный шип. Без заточки по бокам, зато с остриём, способным проткнуть литой доспех, не то, что беззащитное тело.В глазах всё поплыло.- Где ты его взял?!Глупый вопрос. Даже если не возвращаться в сокровищницу, в любой из нескольких оружеен вдосталь острых железных игрушек к услугам всякого, кому придёт охота посчитаться с жизнью.- Я едва не убил тебя, - сказал Торин. – Я… дракон упивался мыслями, как станет тебя пытать, когда поймает.Отстранённость и спокойствие слетели, как покрывало. Голос заклокотал рычанием, в глазах запылала ярость.- Что, если бы он нашёл тебя прежде, чем я смог его прогнать?Он замолчал, с судорогой выдохнул. Продолжал, справившись с собой:- Не знаю, каким тайным заклятием ты владеешь, чтобы делаться невидимым. Но не будь его…- Заклятие? Нет, что ты… Откуда? Тот будет бесстыдным лжецом, кто заявит, будто мы, хоббиты, хоть что-то смыслим в ведовстве. А это… Если хочешь, я расскажу.Бильбо был готов хоть до весенней капели плести в воздухе словесные кружева – лишь бы Торин слушал его, забыв про смертоносный шип у себя в ладонях.- Когда мы попали в ловушку к гоблинам, я…- Не надо, - сказал Торин. – Теперь… всё равно.Безысходная усталость понурила плечи. Он повернул кинжал, взялся за рукоять обеими руками. Приставил слева к груди, нацеливая снизу вверх, между рёбрами. Без промаха в сердце. Чужую ли, свою – воина, победившего сотни врагов, не нужно было учить отнимать жизнь.- Торин!.. – Бильбо выкрикнул так, что эхо заметалось под сводом. Сам испугался своего крика. – Подожди. Подумай. Давай вместе подумаем. У нас же был план. Мы…- Не надо, - повторил Торин. Он смотрел на свои руки, сомкнутые на рукояти. Ярость и боль прогорели дотла, остался лишь серый пепел. Даже колдовское сияние глаз почти погасло. - Я не буду ждать, пока чудовище сожрёт меня. Я хочу уйти сам. Пока я ещё не совершил непоправимого. Пока я помню, кто я. Помню своих родичей, свой дом.Он поднял голову, медленно обвёл чертог, словно стремился обнять взглядом всю Гору. Снова повернулся к Бильбо. - Пока помню тебя.Острие надавило, исторгло алую каплю. Она поползла по белой коже, потерялась в чешуях.Бильбо сдавленно ахнул, дёрнулся. Застыл, не смея шевельнуться, чтобы неосторожным движением не поторопить роковой удар.- А ты, Бильбо, - здоровую половину лица небесно-чистым лучом осветила улыбка. – Возвращайся домой. К своим книгам и своему креслу. Посади свой жёлудь. Смотри, как он растёт.Светлая нежность улыбки пополам разрывала сердце.- Отпусти меня.Нет. Легче самому перестать дышать.- Мы посадим его вместе!..Торин развёл локти, напряг пальцы на рукояти, готовясь вонзить кинжал. Отблески заскользили по чешуям на предплечьях. Ещё миг, и…В рассудок ворвалась тьма.Кольцо само скакнуло в руку.Фигура Торина окуталась вихрящимся туманом. Бильбо ещё успел увидеть изумление у него на лице.Песчинки времени взвились, как зёрнышки пшена с доски, которой кто-то с размаху хватил о столешницу. И замерли.Бильбо казалось, что он целую вечность бежит к лестнице, проламываясь грудью сквозь упругую стену воздуха – а на самом деле, наверно, сердце не стукнуло и трёх раз. Бежать до самого верха было тратой драгоценных мгновений. Он бросился плашмя, животом на ступеньки, выметнув вперёд руки. Обхватил Торина за щиколотки и рванул на себя.Торин вскрикнул, стал заваливаться вперёд. Лоб с громким стуком приложился о подлокотник трона. Пальцы разжались. Прочертив по коже кровавую борозду, кинжал вылетел из ладони. Ударился о край мостика, подскочил и, ослепительно сверкнув на прощанье, точно падающая звезда, беззвучно канул в бездну.Торин обмяк, распластавшись на площадке у трона. Бильбо сдёрнул кольцо, на четвереньках одолел последние ступени и без сил свалился рядом с ним.Время снова текло, как всегда.