Глава 14 (1/1)

Зверь остановился, поводя головой по сторонам, затрепетал ноздрями. Едва внятный даже его обострённому чутью запах истаивал, как последний завиток тумана, уносимого ветром. Его это не печалило. Он терпелив. Рано или поздно он вновь нападёт на след.Вор не собирается убегать из Горы. Хотя легко мог бы спастись – дверца, через которую он вошёл, до сих пор стояла незапертой. Зверь сперва прикидывал замуровать и её, обрушить со свода камни. Потом передумал. Ни к чему. Вор ею не воспользуется – он знал это так же бесспорно, как обонял его страх и чуял золотую прелесть у него за пазухой. Привязанность к гному держит его крепче самой изощрённой ловушки. Она его и погубит.Он ощерился в усмешке, медленно, со вкусом потянулся. Хотелось расправить крылья, изогнуть длинную шею, припадая к холодному гладкому полу. Движение вышло нескладным. Мышцы не рассчитали усилия, неустойчивое двуногое тело покачнулось и чуть не завалилось вперёд. Прозвучал тихий суховатый треск. Целое полотнище старой омертвелой шкуры отделилось и сползло с груди. Заблестели новорождённые чешуи, синие огни глаз побежали по ним вереницей маленьких отражений.Вдоль предплечий и выше, к плечам, только начинали натягиваться тонкие морщинистые перепонки, пока не ставшие крыльями. Они крепились к загнутым шипам на локтях и запястьях. Им ещё предстояло вырасти, обзавестись суставчатыми сгибами, научиться вспарывать воздух в стремительном хищном полёте.Зверь оглядел себя, любуясь переливами света на обсидианово-чёрной броне. Немного странно с непривычки, но весьма недурно, решил он снисходительно. Пожалуй, не хуже его прошлого огнисто-рыжего наряда. Лоскуты бледной, отвратительно дряблой, словно подбрюшье личинки, утыканной волосками гномьей плоти кое-где ещё сопротивлялись чешуям. Скоро исчезнут и они. А чему не прорасти чешуями – отпадёт и рассыплется, обращаясь в золу. Не останется ничего, что напоминало бы о жалком гноме, чьё тело он избрал себе жилищем.И тогда, наконец, он вернёт себе истинную наружность, подаренную ему Владыкой. Восстанет во славе, на ужас и гибель всему живому. Предчувствие перемен будоражило, как запах свежей крови.Мимо чередой тянулись лестницы, залы, снова лестницы. Высокий чертог с одиноким каменным креслом под перевёрнутой глыбой. Он миновал его, едва посмотрев. Тесные коридоры – будь он в своём настоящем обличье, ни за что не смог бы в них протиснуться. Расколотые колонны, груды каких-то обломков. Скрюченные тела гномов – давно мёртвые, иссохшие. Он помнил, как они разбегались от него, точно вспугнутые тараканы. Тщась продлить мгновения своих ничтожных жизней, прятались по закоулкам и щелям. Другие наскакивали, рубили, метали палки с острыми железками. Дерзали давать бой ему, крылатому воплощению Смерти! Глупцы! Нет оружия, способного уязвить драконову чешую. В бездонных копях древней Стальной Твердыни её закаляли непобедимые чары. Рядом с ними заклинания самого могучего из нынешних волшебников – безобидный лепет выжившего из ума старика.Истлевшие тела его не занимали. В пищу они не годились, да и не нужна ему пища. Дракон убивает не для того, чтобы насытиться. Впиться когтями в ещё живое, сочное, брызжущее алым, ощутить отчаяние плоти, осознавшей неминуемый конец, и судорогу последней борьбы – вот подлинная сладость охоты.Слабый, остывший запах держался в неподвижном воздухе.Зверь насторожился. Он стоял в сводчатой комнате на распутье трёх коридоров. След вроде бы уводил влево.Вор проходил здесь. Давно ли? Как долго он уже рыщет в поисках?Несколько часов?Или дней?Чувство времени было смутным, неустоявшимся. Он ещё не освоился в новом теле.Когти громко цокали по мрамору. Когда он выследит вора, скрытно подобраться не получится. Не беда. Пусть слышит, пусть знает – спрятаться негде. Дракону не пристало таиться в засаде и подкрадываться. Он догоняет при свете дня, сложив крылья, из поднебесья падает на добычу. Берёт всё, что захочет, и так, как захочет – и никто не смеет противиться.Он накажет наглого воришку.Но накажет так, чтобы потом самому было, о чём вспомнить.Гному дорог этот лохматый круглолицый недомерок. Тем лучше.В какую же дыру он забился?Нужно вернуться в сокровищницу. К дивному обволакивающему теплу, к мягким золотым перинам. Нет, пока не для того, чтобы зарыться в них и видеть сны. Даже неумолкающей прекраснозвучной колыбельной сейчас не удастся его убаюкать. Он заляжет там и будет ждать. Дракону чужды низменные хотенья. Ему неведомы ни усталость, ни голод, ни скользкая гнусность телесной случки. А вот вору без еды не обойтись. Он помнил – спасибо распахнутой его разуму памяти гнома! – что там, на площадке над лестницей, было единственное хранилище съестных припасов. Вор объявится, это лишь дело времени.Время – его самый верный союзник.Когтистые пальцы согнулись, хватая воздух. Зверь предвкушал потеху.Перво-наперво он отберёт у вора золотую прелесть. Воистину изумительная вещица, достойная стать венцом его сокровища. Где мелкий крысёныш её раздобыл?А потом…Острия проскребли по ладоням, посыпались серебряные искры. Зверь разжал пальцы, удовлетворённо оглядел чешуи. Их безупречную гладкость не портило не царапины.О, потом настанет его черёд смеяться.Сейчас он был даже доволен, что вору удалось от него улизнуть. Тогда, в сокровищнице, зов прелести затмил всё, кроме бешеной жажды – заполучить! овладеть! Один взмах когтями – и она моя! Теперь он остудил кипевшую кровь и понял, что судьба подкинула великолепный случай поразвлечься. Исход для вора предрешён, вопрос лишь в том – как. Разорванное горло – это быстро и скучно. Есть столько способов продлить игру. Торопиться ему некуда.К примеру, сцапать за запястье тонкую руку, чтобы не смог вырваться. Пыхнуть огнём – нет, не в полную силу, не вихрем из нутра, чтобы испепелить. Самым лёгким жаром, на выдохе из гортани. И ещё раз. И ещё. Забава надоест ему не скоро. Бело-розовая плоть сначала покраснеет, вздуется волдырями. Потом начнёт обугливаться. Наконец, мясо и жилы слезут с костей. Этого не поправит ни один лекарь.Зверь облизнулся. Он не упустит ни мгновения.Пусть вор визжит и корчится, утратив всякое подобие осмысленного существа.А гном пусть видит, во что превращаются тешившие его похоть пронырливые ручонки.Он был уверен – прелести это тоже понравится.А ещё можно…Боль взорвалась изнутри.В череп вгоняли гвозди. Зверь взвыл, стиснул в лапах голову. Боль была звуком – мерзким, насилующим уши. Как будто множество лезвий одновременно скрежетали по стеклу.Что-то прогрызалось на волю.Он вертелся на месте, шарахался, натыкался на какие-то углы. Под ногами хрустело. Боль буравила голову, в горле клокотал хрип. Он согнулся, стукнулся лбом в колени.Мир разлетелся осколками, словно отражение в колодце, куда бросили камень. И собрался заново – но не замещая предыдущую картинку, а вкладываясь в пустые промежутки.Торин оскалил зубы, зарычал:- Убирайся!Добавил грязное словцо из тех, которыми рудокопы в глубоких шахтах гонят прочь подземную нежить. Его яростью можно было плавить железо. Визг ножей по стеклу резанул последний раз – и пришло облегчение.Тело размякло дрожащим студнем. Ноги подломились. Торин осел на пол, криво привалился плечом к чему-то холодному, податливому. Толчки крови рвали уши, в глазах постепенно гасли сизые сполохи. Он потянулся вытереть со лба пот. Костяшки пальцев натолкнулись на сухие твёрдые чешуи.От движения рядом покачнулось что-то непрочно державшееся. Торин разлепил налитые свинцом веки. На него смотрел скелет ребёнка. Шея наклонилась набок, позвонки хрустнули, не выдержав тяжести. Череп упал, покатился, ткнулся ему в колено. Уставился снизу вверх ямами глазниц. Сморщенная, застывшая наплывами кожа осталась только на половине лба, щеке и в углу рта. Другая сторона белела голой костью.Этот ребёнок умер не от голода и жажды, как те гномы, которых они нашли у заваленного глыбами выхода в юго-западной караульной. Его заживо сожгло драконье пламя.То самое, что уже дважды вырывалось из нутра у него самого.Двух передних зубов не было. Молочные выпали, а взрослым, настоящим расти так и не пришлось. От этого щербатая усмешка черепа казалась глумливой.Другие кости, раздробленные до неузнаваемости, усеивали пол. Он наступал на них, когда топтался в помрачении, сражаясь со зверем за власть над своим телом.Рвота застигла врасплох, Торин едва успел отвернуться. Пустой желудок выворачивало бурой желчью и сгустками чего-то спёкшегося, чёрного, напоминающего куски угля. На языке и зубах скрипела колючая пыль. Он с трудом отдышался, вытер губы. Осмотрел руку – на мелко-чешуистом панцире, одевшем ладонь, смоченная слюной угольная крошка почти не выделялась цветом.Волосы свешивались на глаза, он отвёл их за спину. Там, где полагалось быть сплошной тяжёлой волне, болтались несколько хилых разрозненных прядок. Сколько их выпало, погубленных расползающимися чешуями? Он не стал ощупывать голову.Одна из косичек, которые Бильбо заплёл ему, пока держалась. Второй, той, что справа, уже не было.Гранёная сапфировая бусина поймала луч от его глаз. Внутри загорелось крохотное синее солнце.Бильбо.Один. Голодный, напуганный, измождённый усталостью. Блуждает в стылых потёмках, потерявшись где-то в нескончаемой мешанине уровней, лестниц и залов. Закоченевший в своей хлипенькой одежонке, без огня, чтобы согреться. Между ним и местью разъярённого чудовища – только его, Торина, воля. А она слабеет с каждым часом, истончается, как лоскут отслужившей кожи, из-под которой лезут чешуи. В этот раз ему удалось взять верх. Доведётся ли в следующий? Дракон набирается сил. Что, если он не сумеет очнуться вовремя? Придёт в себя над истерзанным, сожжённым телом Бильбо? Или ещё страшнее – бессильный пленник в собственном теле, будет наблюдать, как жестокая тварь упивается его мучениями? Слышать крики, смотреть, как в полных ужаса глазах умирает надежда узнать его, прежнего Торина, в свирепом оскале зверя?В преисподней не бывает рассветов.А ведь благодаря Бильбо он почти поверил, что это неправда.Торин вдохнул всей грудью, усилием отодвигая грозившие затопить гнев, горечь несправедливости. Без толку горевать о несбыточном. Он взял на ладонь бусину, сомкнул кулак, прижал к сердцу. Бильбо. Образ как наяву предстал перед мысленным взором. Маленькие подвижные руки, ладное тело, не по-гномьи узкое в кости. То, как естественно, словно для этого созданное, оно помещалось в его объятии. Привычка забавно шмыгать носом. Улыбчивые морщинки у глаз. Пушистые медово-русые кудри, в которых ему не суждено заплести косы.Сквозь опущенные веки полился свет.Бильбо стоит на пологом зелёном холме. Шёлковая трава стелется под ноги, пестреют пятнышки цветов. Ласковый ветерок запутывается в волосах. А рядом растёт дерево. Молодой дуб, ещё по-юношески стройный – но уже ясно, каким могучим красавцем он станет, когда раздастся вширь, наберёт кряжистую мощь. Из-за дальнего леса встаёт солнце, крону пронизывают косые лучи. Бильбо мечтательно улыбается чему-то далёкому. Затягивается трубкой, толстое колечко дыма не спеша уплывает ввысь. Две ярко-жёлтые бабочки порхают вокруг, играя в догонялки, одна из них, забывшись, чуть не садится ему на нос. Он смеётся, отмахиваясь.Бильбо, довольный и безмятежный в своём родном Шире. После всех испытаний заслуживший эту простую награду – вернуться домой. Прожить долгую жизнь, ещё много-много раз увидеть, как времена года обновляют свой извечный круг, радоваться весенним листьям и первому снегу. И кровожадное исчадье Тьмы, которое собралось всё это уничтожить. На пути у него – только несчастный безумец, урод, чьё тело ломает поселившееся в нём чудовище. Бильбо добровольно приковал себя к нему.Он должен дать ему свободу.Торин открыл глаза. В уголках век едва заметной прохладой собралась влага. Он огляделся вокруг. Осторожно, благоговейно коснулся ладонью раскиданных, поруганных костей. Зашептал одними губами, прося прощения. Бесплотные тени замученных обступили его. На самом краешке зрения он почти мог их различить – скопище туманных фигур в прозрачно-белых ризах. Они не сердились. Нетвёрдо, оттолкнувшись от пола и пошатываясь, он поднялся на ноги.Оставалось немногое.Он приложил руку к стене. Постоял, сосредоточившись, слушая живую плоть камня так, как умели только гномы. Гора по-прежнему маялась в дурном морочном забытьи, стремясь и не умея проснуться. Но вдруг почудилось, что издали донёсся отклик – лёгкий толчок в ладонь, разбежавшийся по ней стайкой щекотных мурашек. Как будто чьё-то другое сознание тоже взывало, пытаясь пробудить Гору от оков драконьих чар, и на миг соприкоснулось с его собственным. Мимолётное чувство сгинуло, едва позволив себя уловить. А потом всё-таки пришёл ответный зов камня, тихий, словно последний шёпот умирающего, но близкий – не спутаешь с тем далёким загадочным голосом. Торин ощутил его, как прощальный поцелуй в щёку.Гора жалела своего непутёвого сына.Торин погладил выступ стены, которому умение неведомого резчика придало вид кабаньей морды, наполовину вросшей в камень. В последний раз посмотрел на разбросанные останки. Повернулся, медленно двинулся прочь. Неясные тени в облачных ризах провожали, расступаясь у него на пути. Лишённое опоры тело грузно клонилось вперёд, когти омерзительно громко клацали. Снова Гора мучилась оттого, что её плоть попирали чешуйчатые драконьи лапы, а воздух сквернило дыхание нечистой пасти.Он положит этому конец.Есть только один способ это сделать.