Глава 8 (1/1)

- А мы разве не в библиотеку идём?Бильбо хорошо помнил, как из сокровищницы пройти в ту комнату по соседству с тронным залом, где он однажды беседовал с Балином. Её всю, от пола до потолка, занимали многоярусные полки, на которых лежали груды намотанных на палочки свитков, кипы сшитых в тетради листов, стояли книги в разномастных переплётах. В укромном уголке за одной из полок он застал Балина плачущим и просил у него совета, сгрызаемый страхом за Торина и нечистой совестью.Торин вёл его совсем другой дорогой. Они побродили вверх-вниз по переходам и лестницам, а потом вышли в один из – подходящее слово не являлось на ум – огромных колодцев? – шахт? Как назвать необъятное взору пространство, пробитое сквозь всю толщину Горы, от корней до склона? С разных уровней в него выныривали проходы, превращались в мостики, повисшие над бездной. Они сходились, расходились крестами, многолучевыми звёздами, их опоясывали другие мостики. Сверху проливался размытый дневной свет. Если запрокинуть голову, кресты и звёзды верхних уровней, чёрные против него, накладывались друг на друга с несомненно продуманным замыслом, образуя сложные правильные узоры, и начинали кружиться, кружиться, как потухшие шутовские колёса на празднике у Старого Тука…Сильная рука не позволила оступиться, обхватила, притиснула к жаркому телу. Бильбо благодарно вздохнул, закрыл глаза, пережидая головокружение. Волосы на макушке шевелило дыхание Торина.Да, перила, как и следовало ожидать, отсутствовали. Бильбо порой задумывался: может быть, все гномы от рождения одарены столь совершенным чувством равновесия, что им сплясать вприсядку на узкой досочке над пропастью – всё равно что ручей шириной в локоть перешагнуть?- В библиотеку, - сказал Торин. – Как и собирались.Бильбо растерялся:- Так ведь… Это там, за тронным залом, сбоку. Я в ней бывал.Торин озадаченно замолчал… и вдруг рассмеялся:- Так ты решил, что та комнатушка со свитками – и есть наша библиотека?Смех был негромким, хрипловатым и невероятно искренним. Торин держал Бильбо, крепко прижимая к себе, и смех отзывался дрожью во всём теле.- Эта комната – хранилище для донесений и посольских отчётов, - сказал Торин. – Не всех, только тех, которые могут понадобиться для приёмов в тронном зале и заседаний в зале совета. Ещё там держали некоторые законные и счетовые книги. Их выносили в те дни, когда Король выслушивал просителей и разбирал тяжбы. А библиотека… Идём.Он направил Бильбо к лестнице, соединяющей мостики на нескольких соседних уровнях. Он всё ещё посмеивался.- Чему ты так веселишься? – Щёки сами собой приподнялись от улыбки.- Идём, - повторил Торин. – Скоро сам всё увидишь.Они поднялись по лестнице и снова углубились в закрытую часть Горы. Здесь больше не грозила опасность сорваться. Торин убрал руку с плеч Бильбо и молча шёл впереди. Тихая, беспричинная радость угасла, придавленная нависшей над головами тысячепудовой громадой камня. Взамен вернулось уже знакомое ощущение взгляда. Он был направлен со всех сторон и одновременно – ниоткуда, из-за зыбкой грани между живым миром и миром теней. Бильбо тянул руку с фонариком. Тьма жадно и терпеливо ждала, примеривалась, чтобы задуть хиленький фитилёк и заполучить свою добычу. Изничтожить две искорки жизни, потревожившие её мёртвый покой, и воцариться уже навеки, единовластной госпожой в своих владениях.- Это место давно умерло. – Голос канул как в трясину, без малейшего отзвука. – Здесь словно в могиле.- Нет.Торин обернулся, стремительно шагнул, навис над Бильбо.- Она жива. Смауг отравил её своим ядом. Она сопротивлялась ему. Теперь она… как тяжелобольной в забытьи.Он говорил об Одинокой Горе как о живом любимом существе, поражённом злым недугом. ?Ты болен?, отозвалось в памяти. Так Бильбо сам недавно уговаривал Торина.Торин приложил руку к стене. Лицо стало далёким.- Но камень слышит меня. Когда мы вошли в тайную дверь, я приветствовал его, и он откликнулся. Гора узнала меня.Он вёл рукой по камню, будто лаская. Одной ладонью, выпрямив и приподняв пальцы, чтобы не задеть когтями. У Бильбо в груди ёкнуло. Столько любви было в этом простом движении. Глаза почти не светились. Слабый огонёк фонарика скрашивал тёплой рыжиной сероватую больную бледность, испарина на лбу казалась капельками янтарной смолы.- В глубине своего забытья она… – Лицо напряглось, исказилось. Между бровями шрамом пролегла морщина. – …она пытается проснуться. Ей… что-то мешает.Голос мучительно прерывался. Чужая боль, от которой больнее, чем от собственной. Это Бильбо тоже испытал на себе.- Она просит помощи.Бильбо положил ладонь на камень. Закрыл глаза, прогнал все мысли. Вдруг получится проникнуть за ватную препону тишины, ощутить зов этой непостижимой каменной жизни?Звук зародился не в камне, как ожидал Бильбо. Он шёл извне, сгущаясь из неподвижного, вязкого как трясина воздуха, и в то же время изнутри него самого. Протяжная, зовуще-печальная песня. Всего несколько простых нот, снова, и снова, и снова. Повторение не замыкалось на себе, не кружило на месте без цели. Оно влекло, тянуло куда-то, выпрядало в темноте под веками бесконечно вьющуюся золотую нить. Заворожённый её перевивами, Бильбо пропустил миг, когда в песню вступил второй голос. Более близкий, более настойчивый, как бы с толикой ядовитой сладости. Он повёл за собой первый, они то согласно сливались, вторили один другому, то соперничали. Прорастали друг в друга, плелись, как стебли вьюнка, острые созвучия разлада выращивали на них шипы. Нити плавились струйками жидкого золота, заполняли невидимую форму для отлива – пока, наконец, в черноте не возникло, величаво поворачиваясь, пылающее кольцо.Кольцо?!В кармане потяжелело, как будто бросили свинцовую гирьку. В кончики пальцев стрельнуло молнией. Бильбо чуть было не вскрикнул, рывком выдернул руку. Когда она успела забраться в карман? Он открыл глаза.Песня оборвалась.Бильбо переводил дыхание. Сколько это длилось? Похоже, совсем недолго. Торин ничего не заметил. Он стоял, прильнув виском к стене, губы беззвучно что-то шептали. Бильбо накрыл его руку своей. Погладил пальцы, выступающие костяшки, острый язык чешуй, подбирающийся к ним с кисти.- Она страдает, потому что её Король болен. Давай сначала вылечим тебя. А потом подумаем, как ей помочь.Торин выдохнул какое-то короткое слово на гномьем. Наклонился и прижался горячим липким лбом к их переплетённым рукам.***Взбираться по лестницам пришлось ещё не раз и не два. Бильбо недобрым словом поминал гномье пристрастие к монументальной архитектуре и их же каменную неутомимость. По всем прикидкам, они находились уже гораздо выше площадки у тайной двери. Торин шагал и шагал. Весь в ранах, в испарине от лихорадки и после нескольких дней голодовки. Ему даже фонарь был не нужен, светящиеся глаза видели в подгорном мраке как днём. Бильбо смотрел в его лоснящуюся от впитавшейся мази спину и не знал – восхищаться, тревожиться, или досадовать на свою никчёмность.- Раньше здесь круглые сутки работали подъёмники на водяной тяге, - сказал Торин. – От нижних уровней до вершины можно было добраться за несколько минут.Бильбо упёрся ладонями в ходящие ходуном коленки, радуясь передышке. Ныла даже поясница, ушибленная, когда Торин сбил его с ног в сокровищнице.- Что ж, уф… Не так уж и… плохо.Он вспомнил громадные колёса в кузнях, зачерпывающие воду из потока. Сила этой воды могла не только привести в движение канаты с подвешенными бадьями или подъёмники, но и совершить множество других полезных дел. Изобретательность гномов не уступала их выносливости.- Потерпи ещё немного. Скоро придём.Когда кругом посветлело, Бильбо едва не решил, что от усталости что-то неладно ещё и со зрением. Потом поднёс фонарь, увидел в тёмно-зелёном мраморе вкрапления светлого камня. Узоры из ломаных линий тянулись по стенам, перебирались на потолок, появлялись под ногами. Светлого становилось всё больше, и в какой-то миг словно перевернули двусторонний ковёр – цвета поменялись местами, и вот уже зелёный рисунок стелется по сливочно-белому полю. Новый камень был особенным. Он не просто отражал свет, он как бы вбирал его в себя, а потом отдавал, испуская собственное мягкое свечение. Бильбо провёл ладонью: в отличие от гладкого и блестящего мрамора этот камень был матовым и наощупь чуть шероховатым. Коридор расширился, дорогу преградила высокая, самое меньшее в четыре гномьих роста, двустворчатая дверь. Её всю, сверху донизу, покрывали убористые строчки высеченных рун. По сторонам на стенах в сплошной белизне исчезали последние зелёные узоры. Торин толкнул створки. Они разошлись бесшумно, как будто их смазывали только вчера.Хлынувший свет почти ослепил. Бильбо щурился, смаргивая слёзы. Представший за дверью чертог ошеломлял размерами. Взгляд не достигал противоположного края. Бильбо подумал о сокровищнице, о её сыпучих холмах и оврагах, где каждая монета – как песчинка в бескрайней золотой пустыне. Здесь золота не было. Сокровищница ревниво прятала богатство в потаённой глубине Горы. Этот чертог распахивался навстречу небу. Ясный зимний день проникал невозбранно прямо сквозь многокупольный свод. Свод был – нет, не стеклянным, игра преломлённого света выдавала, что в фигурные переплёты оправлены тончайшие пластины самоцветов. Пучки стройных ребристых колонн возносились к основаниям куполов, распускались соцветиями наверший. В пронзающих всё вокруг лучах солнца колонны казались прозрачными – свет проходил насквозь, зажигая всю толщу камня изнутри.- Мы… на вершине Горы? – Шёпотом спросил Бильбо.Говорить громко в этом храме света отдавало святотатством.- Почти. Немного ниже вершины, на юго-западном склоне.День уже клонился к вечеру. Лучи падали наискось, окрашиваясь во все оттенки заката. Торин погладил колонну:- Мы называем его Солнечным Камнем. Его добывают далеко отсюда, во владениях клана Огненнобородов на востоке. Этот чертог выстроил Траин Первый, мой предок. Сюда он велел перенести книги, спасённые после разорения Кхазад-Дума. С тех пор поколения учёных и писцов трудились, собирая здесь сокровища мудрости.Поражённый великолепием, Бильбо не сразу заметил, что чертог заполняли книги. Многие, многие тысячи книг. Бильбо не то, что никогда прежде не видел столько – он и не представлял, что такое множество книг существует где-либо в Мире! Самые верхние полки терялись в мареве лучей под сводами. Вдоль полок стояли выдвижные лестницы, внизу снабжённые колёсиками, чтобы легко перекатывать их в любое место. Свободное пространство занимали широкие каменные столы, на каждом лежали письменные принадлежности, ножички для чистки перьев, грузики, которыми прижимают листы, стопки чистой бумаги. Всё это покрывал нетронутый слой многолетней пыли.На почётном месте напротив двери, окружённое полукругом колонн, вошедших в чертог приветствовало изваяние. Гном с заплетённой в три толстые косицы бородой держал в одной руке какую-то мудрёную измерительную снасть – сфера и несколько вдетых одно в другое пересекающихся колец – а другой обмакивал перо в чернильницу. Под резцом мастера в каменных чертах ожил вдохновенный восторг учёного, близкого к открытию. Перед гномом лежала раскрытая книга, опорой ей служил крупный, продолговатый, удивительной красоты самоцвет, похожий на пойманный под хрупкой оболочкой сгусток пламени. Бильбо видел огненные вихри и россыпи искр, синеватые сполохи в глубине. Такие же камни украшали подлокотники и спинки кресел, подставки под песочные часы, резные чернильницы.- Это огненные опалы. Их пламя – зримый образ чистой страсти к познанию, той, что горит в сердце учёного. А там, - Торин поднял руку к своду, - жёлтый берилл, дарующий ясность уму, и розовый топаз, помогающий постигнуть тайную суть вещей.Вот оно что! Драгоценные пластины в куполах были цветными, и вовсе не закат погружал чертог в нежное, словно девичий персиковый румянец, мерцание.Всё это почти подавляло огромностью и… непохожестью на то, к чему неосознанно готовил себя Бильбо. Он чувствовал, как переворачивается всё, что он привык считать правдой о гномах – рубаках и забияках, охотниках потешить душу доброй пирушкой и застольной песней. Хотя, может быть, наоборот – не переворачивается, а встаёт на место? Ведь он знал Балина, воина-мудреца, чья бездонная память хранила предания о каждом из Королей народа Дурина. Знал юного Ори, которого на привалах за уши было не оттащить от тетрадки с набросками и который, дай ему волю, строчил бы пером даже когда над головами поют орочьи стрелы. Внешность обманчива, пора бы усвоить эту нехитрую истину.- Ты удивляешься? – Тихо и как-то очень печально спросил Торин.Бильбо не хотелось обижать его неискренностью. Он ответил как есть:- Просто… Глядя на многих из вас, книжная учёность – последнее, что приходит в голову.Торин горько усмехнулся:- Ты судишь о величайшем королевстве Средиземья во дни благоденствия по его жалким остаткам. Былая слава расточилась. Мы впали в ничтожество. Между тем, в прежние времена учёность ценилась у нас не меньше искусности в ремёслах и доблести в бою. Мастер творит вещи, которые переживут его на столетия. Воин совершает деяния, достойные песен. Благодаря трудам летописца и книжника память народа сохраняется в веках. Всем троим – одинаковый почёт. И всё же, говорят – последний гном, свидетель Сумерек Мира, уйдёт к Создателю, сжимая в руке не меч и не кузнечный молот, а перо.Бильбо запрокинул голову, разглядывая тянущиеся ввысь ряды и ряды полок. Ласковые, еле тёплые пальцы лучей трогали лицо. Не чудо ли – изнутри Горы увидеть солнце? Благоговение сменилось замешательством:- Торин, но… как же мы найдём нужные книги? Мы же не знаем точно, что ищем. Годы уйдут на то, чтобы осмотреть всё!- Долго искать не потребуется. Видишь? – Торин показал выбитые в торцах полок знаки, которые лишь отчасти напоминали успевшие примелькаться руны. – Они нам подскажут.И направился куда-то вбок, за ближайший пучок колонн. Там обнаружилось странное зрелище: несколько поставленных на ребро правильных кубов, высотой Торину по макушку. Их отвесные стороны были расчерчены пересекающимися канавками на маленькие ячейки, из середины каждой торчало что-то вроде гранёного яблока из уже знакомого Бильбо огненного опала. Торин подошёл, наклонился, потом присел на корточки, разбирая надписи на нижних ячейках. И вдруг потянул на себя одно из опаловых яблок. Ячейка оказалась длинным выдвижным ящичком, упрятанным в тело куба, а ?яблоко? – его ручкой! Ящички заполняли прямоугольные таблички, сделанные из чего-то более твёрдого, чем обычная бумага.Торин достал одну табличку, прочёл испещрявшие её письмена, вернул обратно. Направился к другому кубу, выдвинул ещё ящичек – один из самых верхних, Бильбо не хватило бы роста, чтобы в него заглянуть. Порылся в нём, кивнул чему-то и сказал:- Пойдём.Они двинулись сквозь пронизанную лучами громаду чертога. Торин сворачивал, безошибочно находя дорогу по знакам на полках. Наконец остановились:- В этой части библиотеки собраны книги на Всеобщем наречии. Здесь, - Торин обвёл рукой несколько рядов, - те, где могут упоминаться драконы и разорение ими наших древних городов.Торин поставил на стол потухший фонарик. Бильбо и не вспомнил, когда выпустил его из рук.- Зажжёшь, когда стемнеет.- А ты?- Я буду искать среди книг на нашем языке. Их намного больше.Зимний день короток. Лучше бы не мешкать, если они намеревались хоть сколько-то продвинуться в изысканиях до темноты.- Подожди, - попросил Бильбо.Смочил из фляги тряпицу, приподнявшись на цыпочки, потянулся промокнуть Торину лоб. Торин нагнул голову, чтобы ему было удобней. Его расчёсанная грива спускалась за спину, на груди лежали только обе косички. Их скрепляли сапфировые бусины цвета глубокой спокойной воды, которые Бильбо вплёл ему. Не забранные в бусины кончики волос слегка кудрявились.Торин проследил его взгляд:- Любуешься своей работой?Солнце теплело от мягкой улыбки. ?И тобой?, подумал Бильбо. А вслух сказал:- Думаю, неплохо для новичка.Он задержал руку, и Торин прижался к ней, наслаждаясь прохладным прикосновением и заботой. Стоять бы так и стоять, навсегда застрять в этом мерцающем безвременье, словно искорки в застывшем пламени опала. Но Торин поднял голову, отстранился. Мгновенное чувство потери было резким, как удар.- Пора.Бильбо протянул ему флягу:- Попей. У тебя губы потрескались. И оставь её себе.Торин повесил на плечо ремешок с флягой, улыбнулся на прощание и пошёл прочь, постепенно растворяясь в косых лучах. Тень плыла по камню позади него. Бильбо смотрел вслед. Чувство потери не проходило. Потом Торин свернул, и Бильбо перестал его видеть. День поблёк, как будто на драгоценные купола накинули серую кисею.Бильбо вздохнул, сунул в карман смятую, почти высохшую тряпицу, и принялся за дело.