Часть 1. Глава 8. (1/1)
Я не ожидал того, что Эрик приедет ко мне сам. Выходя из школы, я, как обычно, поплелся по двору, решая пойти к Диди или же нет. Но не успел я выйти за ворота, как мои глаза нашли знакомую рыжую голову. Эрик стоял у машины, в которой сидела его явно недовольная мама. Мадам Винтер никогда меня не любила, я даже представить не мог, что они привезёт Эрика. Но он был тут и побежал ко мне, чтобы снести меня с ног. Я был безумно счастлив, но не мог отвести взгляда от его матери. Та тоже смотрела на меня поверх очков, всем своим видом выражая презрение. Я решил для себя, что её невозможно переубедить, что её невозможно заставить что-либо сделать или задобрить. Поэтому сразу же забыл о ней, потому что все, что было важно, так это Эрик, который приехал ради меня. Его руки, обнимающие меня и звонкий голос, рассказывающий какую-то очередную историю. Эрик мне сказал, что он со мной на весь день, поэтому я тут же побежал в сторону бара. Я был так счастлив, что хотел поделиться с ним своей огромной тайной. Открыть её Эрику было чем-то обыденным и даже необходимым. Я не понимал, мог я ему сказать или нет, потому что для меня это было непреложной истиной: Эрику я могу рассказать все, что угодно. Он никогда меня не упрекал и не осуждал. Эрик был тем, кто никогда от меня не отворачивался и никогда меня не бросал. Поэтому узнай он, что я знаком с Диди, ничего бы не случилось. Между нами все осталось бы так же, как и было, только теперь у нас бы появилась общая и великая тайна. В тот день мне казалось, что Николай как-то изменился, не было его привычной улыбки, а голову сжимали бинты. В моих глазах, они словно кольца сильнее сжимали его голову, заставляя её болеть. Увидев меня, он лишь немного округлил глаза и мягко улыбнулся. Бьянка была за баром, как обычно, а я за руку побежал с Эриком вглубь помещения. Он озирался по сторонам, но также крепко сжимал мою ладонь, потому что доверял. Окаменев перед его дверью, мне потребовалось время, что вдохнуть и постучать. Я вспомнил свой прошлый визит, он было около недели назад, даже больше, поэтому я побледнел. Сильная бледность охладила мою руку и заставила потускнеть даже мои яркие глаза. Дверь открылась, и я увидел его. Он все также улыбался, он всегда улыбался, когда я приходил, а потом перевёл взгляд на Эрика, кивнув тому. Отойдя в сторону, Диди пропустил нас внутрь . Я усадил Эрика на диван, а сам, невзначай, кинул взгляд на стену. Она была идеально чистой, только затем я заметил, что и ковер сменили.
- Представишь мне своего знакомого? - раздался голос у моего уха. Я задрал голову и встретился глазами с глазами нависающего надо мной Диди.
- Это Эрик. Мой лучший друг. - гордо заявил я, в то время, как Эрик спрыгнул с мебели на пол и подошёл ближе, а Диди вытянул руку.
- Приятно познакомиться, молодой человек.
- Взаимно. А как вас зовут?
- Диди. - папочка любил это прозвище. Никто даже уже не помнит, когда оно появилось, но теперь он его официально приватизировал на себя. Даже в высшем свете его звали не его именем, а прозвищем, чем-то оно ему даже шло, ну, а он и не был против.
В тот день Эрик задал мне вопрос, на который я до сих пор не знаю, как ответить. Он спросил: ”Кто для тебя Диди?”. Я долго об этом думал. Диди стал для меня не другом, не семьёй, не знакомым. Мы не общались часто, но могли говорить часами. Он меня не звал, но к нему я приходил постоянно. Он видел моё лицо и сразу знал, что со мной случилось. Он меня не ругал, но объяснял. Он не кричал, но умел слушать.
Это было… дайте вспомнить… однажды зимой я пришёл к нему в одной раскрытой куртке, за что был отчитан. Надев на меня шапку, он вытащил откуда-то шарф. Тогда я выпалил: ”Что нибудь ещё, папочка?”. Вот мы и подобрались к появлению этого обращения. Папочка был тронут. Хотя по его ошарашенному лицу было сложно понять. Но учитывая то, что он попросил повторить то, что я сказал, стало ясно, что ему понравилось. А потом ещё. И ещё. Когда я уходил. При нашей следующей встрече. Он трепал меня по голове и просил назвать ”папочкой”. Иногда я отвечал, что ”это ещё надо заслужить”, с чего мы вместе смеялись, и после чего я снова звал его папой. Паркер был мне отцом, строгим, в меру добрым и любящим отцом, а Диди стал папочкой. Когда я назвал его так при Бьянке она уронила стакан, разбив его об пол, но даже не обратила на это внимание, все так же стоя в шоке и смотря, как Диди поднял меня в воздух и пошёл со мной к себе, потому что у меня был урок физики. Если Моника и Паркер решили оставить мои способности к техническим наукам для старших классов, то Диди капитально взялся за моё обучение. И вот так под его чутким руководством, с некоторыми паузами между занятиями, я обрёл некого учителя, бравшего в оплату мою жизнь. В тот день на столе лежал его пистолет, который тот никогда не убирал, но и не оставлял в открытом доступе рядом со мной. Когда Диди на что-то отвлёкся, я не удержался, чтобы не скользнуть пальцами по ледяной манящей стали. В тот момент Диди это заметил и улыбнулся. Вложив пистолет мне в руки, он двигал моё тело, ставил пальцы, придерживая снизу мои слабые в то время для такой тяжести руки.
- Медленно жми на курок, когда будешь готов. - раздались у меня над самым ухом, а я молча сверлил одну и ту же точку в стене, тяжело дыша. Руки начало трясти, я не стрелял, но и не отпускал их. Палец Диди проскользнул в ушко, прижав мои к курку и начав медленно давить. Я ощущал его дыхание у своего лица и чувствовал силу, с которой тот невероятно медленно напрягаю мышцы. Почувствовав преграду, я понял, что сейчас будет выстрел. От громкого звука я зажмурился и сжался, а когда открыл глаза, то в звенящем воздухе увидел ту проделанную мной точку в лице человека на картине. Словно завороженный я смотрел на неё, в то время, как Диди похлопал меня по плечу, одобрительно посмеиваясь. Взяв у меня оружие из рук, он поднял меня на руки и вышел из кабинета. Я все это время молчал. Может быть, какие-то звуки и доносились от меня, но я помню тот треск, что я так явно услышал в своей голове. Мне понравилось. Мне понравилось чувствовать эту отдачу, запах пороха и звон вылетевшей гильзы. Понравилось.
Если тогда у Диди я ещё что-то видел в стене напротив, что по прошествии некоторого времени даже не замечал ничего перед собой. Всё чаще спотыкаясь, щурясь и ощупывая предметы перед собой, я привлёк внимание родителей. Насильно меня отвели к врачу, который за волосы хватался, после моих результатов. Но больше всего его удивляло именно то, что у меня не было раньше никаких жалоб, потому что так резко расти зрение не могло, а значит уже не первый год происходили изменения. И он был отчасти прав, я правда видел изменения, но, по правде говоря, не обращал на них внимания, пока это не достигло критической точки. Мои первые очки было невероятно неудобными и жуткими, поэтому я твёрдо решил без необходимости их не носить. Мало того, что они были в толстой круглой оправе, так ещё и моё веснушчатое лицо и кудри не делали ситуацию лучше. Как меня ещё в школе за такой вид не избили? Эрик откровенно ржал с моего прикида, за что пришлось гонять его по всей улице, хотя в итоге он даже проникся сочувствием и глубоким любопытством. Затащив меня на нашу стройку, он сидел рядом со мной и спрашивал о дали. Я спокойным и даже сонным голосом рассказывал этому дураку сколько людей вышло из здания, во что был одет мужчина в красной машине или как назывался новый магазин выше по улице. Я был не против, если его это так веселило, но в то же время я ощущал себя не в своей тарелке. Почему я отличаюсь от других? Лучшее было под вечер. Мы с Эриком лежали на траве пустыря или на арматуре стройки, смотря звезды. Тот, кто найдёт больше всех созвездий, должен был другому мороженое. Скажу сразу, я ни разу не проигрывал. Поддаваться? Черта с два! Этот олух сам напросился, зато мороженым я был обеспечен все детство.
Конечно, я знал, что все это лишь глупая игра, придуманная Эриком, чтобы развлечься, он всегда так поступал. Когда мне становилось плохо, он был единственным, кто это понимал, подставлял плечо и пытался отвлечь.
Была ещё Лилия. Моя сестра, о которой я вам раньше рассказывал. Она старше меня на 5 лет, поэтому мы нечасто виделись в детстве, попадая на занятиях, она нечасто появлялась в доме. Однако это не помешало нам неплохо поладить. Она единственная из моей семьи, кто знал о том, чем я занимаюсь. Когда я ей это рассказал, она заплакала и крепко меня обняла. Может быть, из-за разочарования, из-за беспокойства или из-за страха, но она никому не сказала, сохранив тайну. Когда я приходил домой, она садилась у моей кровати, думая, что я сплю, и плакала. Я помню её тихие всхлипы в ночи и нежные руки на моей спине. И темноту. Всепоглощающую темноту, которая захватывала её и мою жизни, утаскивая их глубоко под землю, похоронил вместе с нашими надеждами на будущее. Я стал её могилой. Её крестом в жизни. Ведь из-за меня… Она это сделала ради или из-за меня? Таким вопросом я задавался все эти последние дни. Все пропитанные кровью, разочарованием и болью дни. Какая уже разница… Итог один. И этот конец уже не изменить.
Паркер и Моника безумно меня любили. Это было видно по их действиям и глазам, но я не мог отвечать им этой безудержной любовью. Я никогда не называл их ”мамой” или ”папой”, хотя сейчас я даже и не знаю, что меня сдерживало. Они стали мне настоящими родителями, а я неблагодарным сыном.
Таким меня и запомнят. Убийцей. Монстром. Уже не человеком. Бог наказал меня сполна. А наказывая меня, уничтожил моих близких. Это ли не самое страшное наказание?
Отнюдь. Если бы мне пришлось жить с таким грузом, было бы ещё хуже. Но я умер. Или ещё нет?
Я опять у Диди. Он обещал, что придёт сразу, как только закончит собрание, но прошло уже часа 2, а его ещё нет. Мне это откровенно надоело. Каждый раз я прихожу, а он чем-то занят, это бесило. Вскочив, я вылетел из комнаты и пошёл в кабинет Диди. Открыв дверь без разрешения, я оглядел кабинет мрачным взглядом, их размытые лица также на меня уставились. Поймав его взгляд, я крикнул: ”Я ухожу!” - а потом, вернувшись в комнату, подхватил рюкзак и ушёл из бара. Как мне потом рассказали, после моей выходки в кабинете стояла гробовая тишина. В то время уже ходили слухи о преемнике Диди, а когда ребёнок самолично нагло врывается в середину совещания, только чтобы предупредить босса, никаких сомнений уже не остаётся. Тишину разрезал смешок Диди, а затем его голос, продолживший переговоры. Негласное заявление не означало отсутствие последствий. Шепот стал звонче, а слухи яростнее. Все до единой души нашего мира обсуждали мое появление. Никто не знал ни моего имени, ни откуда я взялся, ни чем заслужил отношение Диди, - словом, ничего. Я был тенью, что резко появлялась в свете дня, но также резко исчезала ночью, так, что никто и никогда ее не находил. Диди обеспечил мне эту безопасность, заткнул рты завистникам и спокойно продолжал растить меня своей собачкой. Его отношение так и можно было охарактеризовать - я был его собачкой, а он моим хозяином. За удачу - сладость, за промах - наказание. Я уже и не припомню, когда началась его жестокость по отношению ко мне. Меня не имел права трогать никто, но только он мог наказать. Если я промахивался мимо мишени - удар по спине, за ошибки в уроках - удар по рукам, дал себя повалить на мат - удар по голове. За слезы он ломал мне руку. Если я не прекращал плакать - мне ломали обе. Это была адская боль, но со временем я перестал ее ощущать. Я вообще перестал показывать эмоции, по большей части подавляя любые проявления чувств и порывы. Так было легче, а этот ублюдок оставался довольным. Нужно ли говорить, сколько раз Моника и Паркер были в ужасе от моих синяков, именно от синяков, которые покрывали все мое тело и лицо, синяков, которые являлись доказательствами моего несовершенства. Сколько разговоров я пережил с просьбами бросить “бейсбол”, но я и не думал сдаваться. Пусть это будет теннис, бейсбол, футбол - все одно, для меня это не имело никакой разницы, ведь все сводилось к одному человеку и к его урокам, которые должны были осесть в моей голове, которые должны были сделать из меня киллера.
Случаев, когда я плакал можно пересчитать по пальцам. Когда я был в отчаянии в приюте, когда я снова увидел маму и когда я оказался запертым в шкафу. У Диди в кабинете стоял огромный шкаф, где тот хранил ненужные вещи, одежду, какие-то книги и бумаги. Я никогда туда не заглядывал, так как мне это даже было не нужно и не интересно. В тот же день в моей чудесной голове вспыхнул желание. Явственное и глупое желание забраться в тёмный ящик, наполненный хламом без капли света. Я так и не смог выбраться. То ли механизм сломался, то ли я сам себя запер, то ли это вещи заслонили проход, но выйти я её мог. Слезы лились из моих глаз, а лёгкие неистово сокращались, вдыхая все больше и больше воздуха. Моё сердце билось в грудной клетке, а руки хватались за все вокруг. Мне казалось, что моё тело падает в эту бездну тьмы, без возможности спастись. У меня была клаустрофобия. А тот случай показал мне, каким же уродом может быть человек, которого ты знал. Даже если ты общаешься с ним, тебе кажется, что между вами просто не может произойти ничего плохого, наступает тот момент, когда твой мир переворачивается, а в голову приходит осознание всего. Меня вытащили. Хотя почему ”вытащили”, тут скорее спасли, потому что ещё бы чуть-чуть, и я бы помер намного раньше от сердечного приступа. Тогда мне именно так и казалось. Затем, случилось это. Его руки, сжимающие мою, сила, с которой он давил, непонимание, а затем истошный крик от боли. Уроки я усваивал сразу. Этим он мне и показал, что же будет при неповиновении. Что будет, если я не стану таким, каким хочет он. А мне и не надо. Не надо много думать обо всем. За меня сделали все, осталось лишь плыть по течению и подчиняться судьбе. Так будет лучше для всех. Меня убедили, что так будет лучше. В особенности для меня. А я и поверил. Потому что не мог иначе.