Конец (1/1)

Деревня Сотоба была точно такой же, какой и была всегда до этого. Полумёртвые ангелы с демонами, разрушенное небо, Содом, кровавая трава, разрушенные дома и выгоревшие деревья — всё исчезло, словно по щелчку пальцев. Все жители деревни вернулись и продолжили функционировать, как ни в чём не бывало. Сложно было после всего увиденного поверить в то, что всё действительно вернулось на свои места. Казалось, что это они просто сошли с ума и пытаются восстановить прежний мир у себя в голове. Как можно было предположить, Мивако и Шиммея на месте не оказалось. Его медицинская кровать была пустой и аккуратно заправленной, а в комнате Мивако не пропала ни одна вещь. Казалось, что они просто взяли и растворились в воздухе. Сколько бы вопросов не задавали жители деревни, приходя в храм и не обнаруживая настоятеля и настоятельницу, сколько бы шумов старейшины не поднимали из-за этого и сколько бы предложений взять опеку храма на себя от других настоятелей они не получали каждый день — всё уже не имело смысла. Эсист и Сейшин просто слушали их, иногда кивая, иногда пытаясь как-то логически ответить на вопрос, а иногда и просто молча отворачиваясь в сторону. Когда они только проснулись, валяясь на полу в коридоре, то долгое время просто смотрела в потолок, ничего не говоря и не двигая ни единым мускулом. Стоило им посмотреть на календарь, как до них дошло, что наступило уже 25 августа. Одна неделя сменялась другой, но ничего не происходило. Семья Киришики не приезжала в их деревню. Никто не умирал. Ничего такого не было. — Мы победили! Ура! — закричала Эсист, подняв руки вверх и даже найдя в себе силы подпрыгнуть. Сейшин лишь улыбнулся и кивнул ей, чувствуя, что жизнь больше не может течь в том направлении, в каком текла все эти годы до этого. Он находился в странном подпространстве, не до конца понимая, что вокруг него происходит и что он должен чувствовать. Он толком ни с кем не разговаривал, а если и разговаривал, то диалог состоял из простого обмена фразами.— Что насчёт медицинской кровати Шиммея? — спросила Эсист, стоя напротив зеркала в ванной. На ней был розовый халат с выцветшими цветами, который был больше положенного на несколько размеров. Пояс несколько раз был завязан вокруг её талии, а чтобы руки не были полностью спрятаны за рукавами, ей пришлось их несколько раз завернуть. Эсист просто смотрела на свои глаза, которые стали такими же, какими и было до этого. Обычные человеческие глаза со сливающимися зрачком и радужкой. — Ты уезжал в город, чтобы узнать насчёт возврата.— Её не приняли, поскольку срок возврата уже давно иссяк, — сказал он, перестав мыть голову. Сейчас он просто стоял в душевой кабине, замерев в одной позе. На голове была настоящая гора из пены шампуня, в которой он кое-как перебирал своими пальцами волосы. — Я связался с одним агентом, чтобы он распространил объявления о её продаже. Конечно, продать её за те же деньги, за какие мы её купили, уже не получиться, но она всё равно стоит достаточно дорого, чтобы денег нам вдоволь хватило. — И сколько времени уйдёт на то, чтобы закончить тут все дела? Продажа медицинской кровати, некоторых твоих книг и твоего скутера? — Не знаю. Несколько людей позвонили мне вчера и предлагали посмотреть мой скутер. Сегодня вечером некоторые обещали приехать. Один из них определённо купит. С кроватью всё намного сложнее — она очень дорогая, поэтому, возможно, понадобится очень долго ждать, — монотонно говорил он, даже не чувствуя, как шампунь вместе с холодной водой стекает по его телу. Руки всё ещё дрожали даже спустя несколько недель после их возвращения. Всё ещё этот молоток, всё ещё эта пыль. Рука всё ещё это чувствовала, будто это было только пару минут назад. — Но мы же с тобой можем немного потерпеть? — Конечно. Когда Сейшин надел на себя халат и вышел из ванной, Эсист уже кипятила воду. Её кожа уже успела высохнуть, но она всё равно продолжила носить этот мокрый и плотный халат, в котором выглядела, как младенец в пелене — только голова, да руки и выглядывали. Липкие и мокрые волосы были растрёпаны в разные стороны, отчего она была похожа на ёжика. Мокрое полотенце, которым она вытирала голову, аккуратно лежало на её плечах.— Ты будешь чай или кофе? — спросила она, доставая две кружки из шкафчика. — Думаю, что сегодня мне больше подойдёт чай, — спокойно сказал он, взяв коробку с успокоительным чаем и сев за стол. — Одну минуту, — сказал она, не отрывая взгляда от чайника. Вода в чайнике начала бурлить. Эсист слегка постукивал указательным пальцем по столешнице, будто бы отсчитывая каждую секунду перед отключением плиты. Выключив газ, она за несколько шагов подошла к столу и налила им обоим кипятка до самых краёв. Вода волнами шла от одной стороны кружки до другой. Сначала за секунду слева направо, а потом за столько же времени справа налево. Клубы пара танцевали над кружками, медленно растворяясь в воздухе. — Знаешь, я попытаюсь сказать тебе как можно более откровенно и понятно, — начало говорить Эсист, помешивая ложкой чай. — Я прекрасно вижу, насколько тебе тяжело отойти от этого. Даже спустя почти месяц ты ходишь и ведёшь себя, словно и неживой вовсе. Но ничего, я прекрасно понимаю твои чувства, поэтому не буду трогать тебя или сильно досаждать. Ты можешь в любой момент обратиться ко мне за помощью, и я попытаюсь тебе помочь. Я буду помогать тебе во всём, если это понадобится. Сейшин уже собирался помахать рукой и сказать что-то в духе ?нет-нет, не стоит по этому поводу переживать, со мной всё в порядке?, но в самый последний момент остановился. В этом ситуации бессмысленно врать. Он ведь поклялся самому себе, что больше не будет держать всё в себе, и будет вести себя с Эсист открыто. — Спасибо, — сказал он после долгого молчания. Это единственное, что смогло сорваться с его уст, потому что другие слова казались ему слишком лишними в такой ситуации. Весь остаток дня Сейшин был на похоронах, молясь за очередного умершего своей смертью старика, чью смерть считали слишком внезапной и несправедливой, а Эсист мыла скутер, стараясь отмыть его до кристальной чистоты, ?чтобы прям сверкал на солнце?, как сказала она сама. Покупатель №1 согласился посмотреть скутер в 17:30 и, если он не приедет в указанное время, то они будут ждать, максимум, до 18:00, после чего продадут скутер покупателю №2, которому приглянулись ещё и некоторые книги из огромной коллекции Сейшина. Как Эсист и предполагала, покупатель №1 не приехал в указанное время, позвонив им и сказав, что передумал совершать покупку. Покупатель №2 просто приехал, проверил скутер на наличие царапин, вмятин или проколотых шин и, не найдя ничего из вышеперечисленного, забрал книги, даже не посмотрев на них, заплатил за всё и уехал. В отличие от скутера, продажа медицинской кровати затянулась на очень долгое время. Каждый день, самым первым делом, даже не умывшись и не приведя свои волосы в порядок, Сейшин или Эсист проверяли, не звонил ли им кто-нибудь по телефону насчёт покупки. Каждое утро они просыпались с мыслью о том, что вот-вот на весь храм раздастся звон телефона и последний камень, что держал их здесь, исчезнет. За всё это время, они старались закончить абсолютно все дела, что они только могли здесь делать. Эсист работала всё усерднее на своих подработках, откладывая свою зарплату в их общую копилку. Сейшин дописывал свою последнюю книгу, стараясь собирать свои мысли в одну единую картину, или в одну единую мозаику, как посмотреть. Изначально, написание новой книги не входило в его планы, если, конечно, притвориться, что книга ?Шики? уже написана. Всё началось однажды вечером, когда мужчина лежал на матрасе в своей комнате и думал о всяком, что только могло зародиться в его голове. ?Реальность — это именно огромный мир, который не может быть продуман обычным человеком, пускай даже с богатым воображением. Ведь что мы, люди, что деревья, что капля воды, имеем разум и сознание. Всё это было придумано заранее и это создавало баланс, благодаря которому мы могли спокойно жить, зная, что у природы или у того, кто продумал каждую мелочь здесь, всё расписано на сотни лет вперёд? — это была одна из многих мыслей, что кружилась в его голове. Сейшин не хотел, чтобы все эти мысли исчезли к утру. Поэтому, еле встав с кровати, и даже не одевшись, он дополз до стола, взял карандаш и листок, и начал писать всё это, стараясь удержать все интересные им мысли у себя в голове, не потеряв всю суть. Он упорно писал пять минут, не переставая выводить ручкой каждую букву. Когда все его мысли уже были перенесены на бумагу, он несколько раз прочитал текст и улыбнулся. — Я понял, почему начал писать. Мне доставляет удовольствие то, как я переношу свои мысли на бумагу. Я точно смог перенести смысл своих мыслей, не потеряв ни единой детали, смог описать эту сцену также хорошо, как и представлял в своём воображении и мне становится от этого хорошо, — говорил он Эсист, которая постоянно тёрла глаза, привыкая к недавно зажжённой лампе, чей свет слепил ей глаза. Но на следующее утро, вместо привычного написания текста карандашом на бумаге он, впервые за много лет, начал использовать отцовскую печатную машинку. Он теперь был поглощён лишь идеей переносить левые мысли на бумагу, а не испытывать свои руки на выносливость. Молодой монах писал. Писал каждую мысль, идею, сценку и диалог, которые появлялись в его голове. Иногда Сейшин просто переписывал диалоги и события из реальной жизни, просто меняя имена. Несмотря на то, что между ними не было ничего общего, он соединял их, выдумывал странный, сюрреалистический и нелинейный сюжет, который не мог уловить даже он сам. Он просто хотел творить....творить и творить, даже если то, что он писал, было неприятным для него самого и никак не сочеталось с его остальными произведениями. Только во время написания этого странного романа Мурой мог сконцентрироваться и не думать ни о чём ненужном и постороннем. Чувства, мысли и кошмары, что мучали его всё это время вылились огромной, бушующей волной на листы бумаги, превращаясь в литературные образы, которые каждый мог понимать по-разному. Конечно, сюжет тут был, и он мог поддаваться логичному объяснению, но он не имел для Сейшина никакого смысла, поскольку здесь он, как в принципе и всегда, старался сфокусироваться на эмоциях, переживаниях и размышлениях персонажа. На написание последней книги ушёл примерно год с учётом переписей нескольких сцен, которые казались лишними и выбивающимися из общей атмосферы, и придумыванием названия и оформлением аннотации. Как бы символично это не выглядело со стороны, но, именно в тот момент, когда Сейшин окончательно закончил роман, проверив его на наличие различных ошибок и логических дыр, медицинская кровать Шиммея была успешно продана. Как Сейшин и говорил, её сумма покупки и сумма продажи сильно отличались друг от друга в убыток первому, но в их ситуации любая лишняя сумма денег могла пригодиться. Тогда они сложили абсолютно все деньги вместе и решили посчитать, сколько они заработали денег всего, с учётом зарплаты Эсист, роялти Сейшина и денег Мивако, которые она всю жизнь откладывала от пособия, будто бы специально для этого момента. Каждую банкноту они сложили в разные стопки, чтобы было легче считать: 1 стопка 10000 Йен, 2 стопка 5000 Йен, 3 стопка 2000 Йен, 4 стопка 1000 Йен и так далее. — 1000 Йен....2000 Йен.... — считала Эсист, осторожно перебирая банкноты. — ...4000 Йен...— Эсист, ты сбилась со счёта, — поправил её Сейшин, иногда косо глядя, как она считает. — У тебя сейчас 3000 Йен. Она неловко отвела взгляд в сторону, посмотрев ещё раз на банкноты и убедившись, что их у неё в руках действительно три.— Прости, — пробормотал она себе под нос. Когда они всё подсчитали, то сумма оказалась настолько большой, что они решили сразу же перекинуть эти деньги на карточку, боясь, что во время переезда могут большую часть потерять. Оба решили оставить переезд втайне от всех, боясь поднять слишком большой шум. Даже от других монахов и прихожан храма они старались скрыть как можно больше фактов. Именно поэтому почти все продажи вещей, что Сейшин и Эсист устроили, либо проводились днём, либо они отвозили товар в пункт назначения сами, если, конечно, покупатель №Х не находился слишком далеко от них. Ночью жизнь в Сотобе окончательно замирает. Единственные звуки, которые нарушали бы загробную тишину, были гул автомобилей, что ехали по шоссе ночью, звуки листьев и ветвей деревьев, ударяющихся друг об друга из-за сильных порывов ветра и песнь ночных птиц и насекомых. Именно по этой причине они и решили уехать в это время суток. Всю последнюю неделю в Сотобе они собирали вещи, аккуратно выкладывая их в комнате Сейшина — нижнее бельё к нижнему белью, футболки к футболкам и так далее. Это было сделано для того, чтобы чётко разделить одежду на несколько групп, чтобы потом их было легче найти в сумках в пути. Например, если им понадобятся кофты, потому что температура упала слишком низко, то они просто возьмут чёрную сумку с синей ручкой и достанут оттуда кофты, не переворачивая все остальные сумки вверх дном. В самый последний день, когда уже всё было готово, Сейшин и Эсист проспали до самого обеда сразу же после того, как утреннее чтение молитв закончилось, поскольку ночью они явно не будут спать. Оба пытались вести себя, как можно более обычно, не выдавая во время обеда тот факт, что они только что отоспали 7 часов после того, как всю ночь собирали вещи в сумки. — Может быть, ты поговоришь с Тошио? — спросила Эсист за обедом, захватив половинку варёного яйца палочками. — Ты же с ним даже ни разу не поговорил за всё это время. — Почему? Я общался с ним. Просто у нас не было должного повода встретиться и всё обсудить. Ты же знаешь, Тошио — тот ещё трудоголик. К тому же, я с ним уже собирался сегодня встретиться. Это правда. За все полтора года, что они здесь жили, Тошио и Сейшин поговорили всего несколько раз, и то это было похоже на их обычный разговор. Тошио никогда не начинал говорить на эту тему сам, а Сейшин не хотел давить ему на это. Сегодняшнюю последнюю встречу молодой монах назначил на кладбище рядом с могилами своих родителей. Там, далеко-далеко, будто бы стараясь скрыться от всех, были могилы Мивако и Шиммея. В гробах не было тела — были только цветы, некоторые из которых уже либо сгнили, либо засохли. Гробы были закопаны отдельно от всех остальных кладбищ. У каждой семьи в этой деревне было своё место в горах, что были для деревни и одним сплошным кладбищем и источником дохода в виде постоянного производства мебели, гробов и сотоб. Их могилы одиноко прятались среди деревьев, отчего найти их спустя несколько месяцев после последнего визита было большим затруднением. Каждая могила была 2 метра в длину и 80 сантиметров в ширину. На надгробиях по традиции было написано посмертное имя и надписи, кем и кому они были при жизни (имя Сейшина было на обоих надгробиях выведено красным цветом, как единственного живого члена семьи). Рядом с надгробиями, с их посмертными именами, были сотобы. Могила Шиммея была почти скрыта за ними. На могиле Мивако были всего три сотобы с молитвами — одна от Эсист, одна от Сейшина и одна от Тошио. Они вместе писали всякие молитвы чернилами, постоянно спрашивая у Сейшина, правильно ли они вывели тот или иной иероглиф. Они вместе и воткнули их около могилы. Вышло, конечно, не очень аккуратно, и сотоба Эсист была наклонена в сторону, но это было уже не так важно. Сейшин пришёл в указанное им время и ещё долгое время ждал Тошио, пересчитывая дощечки, смотря на свои инициалы на надгробиях и осознавая тот факт, что и они однажды перестанут быть красными. — Привет, Сейшин, — внезапно услышал мужчина знакомый хриплый голос у себя за спиной.— Привет, — тихо ответил он. Когда они очнулись, то даже не потрудились позвонить друг другу или встретиться, чтобы обсудить пережитый опыт. От этого их встреча стала ещё более неловкой. — Ты помнишь, что происходило в кульминации? — внезапно спросил Сейшин, всё ещё стоя в той же позе, в которой стоял последние пять минут. — Да, такое не забыть. Значит, ты тоже всё помнишь. Я уже начал было думать, что просто сошёл с ума, — без передыху говорил Тошио, даже не делая паузы между предложениями. Он осыпал Сейшин одним предложением за другим. — Ты знаешь, для чего всё это было? Зачем нас туда затащили?— Могу предположить, что это должно было быть чем-то вроде групповой терапии, только без возможности притворяться и врать. Нас поставили перед выбором ?навсегда исчезнуть или продолжить жить?, и мы должны были пересмотреть свои взгляды на жизнь. Мне кажется, что у каждого из нас был свой смысл там быть. — И всё-таки, что я забыл там? Если ты и Эсист выясняли между собой отношения, а твои родители в лишний раз обдумали своё решение, то для чего там был я? Выговориться? Просто помочь направить тебя в нужное русло? — Скорее первое, чем второе. — Да, я тоже тогда пришёл к этому выводу, — Тошио подошёл к нему поближе, намереваясь достать сигарету и зажать её между зубами, но он тут же передумал, посчитав это не совсем культурным. — Я и вправду чувствую себя.....легче?.....я проснулся, чувствуя, что надо мной больше не было чёрной тучи. Возможно, этот эффект пройдёт довольно быстро, но то время, что он был, я чувствовал себя самым счастливым человеком на планете. — Я же тебе всю жизнь говорил, что если ты выговоришься, расскажешь обо всём, что тебя тревожит, то тебе станет гораздо легче. — Знаю, но я был окончательно уверен, что никто не сможет понять, что я чувствую, и действительно помочь мне. Я считал это пустой тратой времени, не расценивая это как метод терапии. Возможно, это один из самых неправильных выводов, что я делал в своей жизни. Сейшин за несколько шагов добрался до Тошио и, без каких-либо слов, обнял его, крепко сжимая в своих объятиях. — Ты чего? — Ничего, просто решил это сделать, — сказал он, чувствуя, как колкие, коричневые волосы Тошио лезут ему в лицо. — Я надеюсь, что ты в будущем станешь чуть более открытым. Что будешь хоть иногда делиться своими переживаниями с Кёко. Что у вас отношения станут ещё более крепкими, чем были до этого. Я хочу, чтобы у тебя всё наладилось в семье и ты был всегда счастлив. — Воу, пожалуйста, остановись, — удивлённо сказал он, слегка похлопав Сейшина по спине. — Столько пожеланий за столь короткий промежуток времени.....слишком много, слишком много. Мне, разумеется, приятно, что ты желаешь мне только всего наилучшего, но одними пожеланиями всё не сделается. — Я знаю, но вряд ли мне удастся узнать об этом в будущем, — мрачно сказал он, ещё сильнее сжав до хруста костей тело Одзаки в своих объятиях. Он уткнулся носом в шею доктора, чувствуя запах сигарет, от которых у него начала кружиться голова. Как будто он прикоснулся губами не к человеческой коже, а к фильтру сигарету. — Мы с Эсист....— ....решили переехать, — закончил Тошио за Сейшина. — Я об этом догадывался. Ещё с того момента, как вы начали активно всё пытаться продать. Тогда это были просто подозрения, но, услышав твой голос по телефону сегодня утром, я окончательно в этом убедился. Решили продать всё, что только можно, чтобы заработать лишние деньги, да?— Разумеется. Это ведь в порядке вещей. Чем больше мы сможем заработать денег, тем более лучшую квартиру мы сможем приобрести. — Это ведь твой прощальный визит, да? — Да.— А где Эсист? Разве она не хочет попрощаться с Мивако?— Ты же понимаешь, что в этих могилах даже их тел нет — это всего лишь видимость. К тому же, у Эсист немного другое виденье мира. Она не видит смысла обращаться к покойникам в надежде на то, что они, каким-то образом, ответят тебе. Она пока готовит всё запасное. Кофе в термосе, бутерброды, чтобы на пути перекусить, и всё в таком духе. — Понятно. Значит, сегодня уезжаете?— Да. Решили, что ночью будет лучше всего — не придётся привлекать слишком много внимания. — Тайком? Довольно....низко?.... — неуверенно спросил Тошио, после чего начал мотать головой в разные стороны. Его волосы бились об лицо Сейшина, оставляя на нём еле заметные ссадины. — ....нет, это правильное решение. Если бы вы решили переехать днём, то тут такой бы бунт поднялся...— Да. Я рад, что ты это понимаешь. Ты ведь никому об этом не расскажешь? — Смеёшься? Кому я могу это рассказать? Это не такая уж и интересная новость, чтобы ею хотелось поделиться с кем-то. Сейшин отпустил Тошио, продолжая неловко отводить взгляд в сторону. Ткань его кимоно будто бы впитала тепло тела Тошио в себя. Руки всё ещё хотели сгибаться, сжимая кого-то в своих объятиях. — Тошио, мы же не держим обид и зла друг на друга? Даже несмотря на то, что во время конфликта с шики мы разошлись в разные стороны? Даже несмотря на то, сколько раз мы кричали друг на друга и посылали, куда ни попадя? Даже несмотря на то, что я ушёл к Сунако и попытался спасти её?— Ну, я, может быть, и держу на тебя обиду за то, что ты не помог мне, но я всё равно понимаю, что у тебя были другие взгляды на всё это. Я был слишком сильно одержим этим конфликтом и желанием убить всех окиагари, что не заметил, как потерял всех близких мне людей. Это скорее моя вина, чем твоя или чья-либо ещё. К тому же, окиагари ведь больше нет. Можно сделать вид, что это было параллельной вселенной, или нашим общим сном. Ты можешь теперь такой роман написать, что он разлетится, как горячие булочки, — закончил доктор, слегка толкнув локтём молодого монаха в бок, издавая наигранный смех. Сейшин лишь посмеялся вместе с ним, решив не говорить о завершении своей писательской карьеры. Ему не хотелось заканчивать разговор на не самой приятной ноте. — Ну так что, мир? — спросил Сейшин протянув Тошио руку. — Мы с тобой всё такие же друзья, как и в детстве? — Ну, может быть и не такие, но, хотя бы, всё ещё друзья, — сказал Тошио, пожав Сейшину руку. Вышло крепкое и продолжительное рукопожатие. Рука Тошио была твёрдой и сжимала его мягкую кисть мёртвой хваткой. От мысли, что они никогда больше не увидятся и даже, возможно, не смогут больше никогда друг с другом связаться, в горле образовывался огромный ком, а на глазах вот-вот должны будут выступить слёзы. — Сейшин, ты счастлив? То есть, ты ведь действительно покончил со всем этим своим дерьмом, вроде самобичевания, Бога-паразита, эскапизма и так далее? Если ты вновь сделаешь чего-нибудь эдакого и будешь опять обвинять других, то клянусь, я найду тебя, и ты получишь пинок по своей заднице. — Хорошо-хорошо, я правда со всем этим покончил! — воскликнул Сейшин, улыбнувшись и стараясь удержать смех. — Тебе не обязательно меня искать — Эсист спокойно сделает всё за тебя. — Смотри, когда-нибудь мы снова встретимся, и я проверю! — сказал Тошио, нарочито махая указательным пальцем перед своим лицом. — Тошио, — спокойно и, в тоже время, серьёзно сказал Сейшин, — я счастлив, действительно счастлив. Можешь по этому поводу не переживать. Даже если моя жизнь будет состоять из неудач, я смогу всё стерпеть. Я буду защищать всё, что мне дорого до последнего. Эти слова ввели Тошио в ступор. Он долгое время тупо смотрел на Сейшина, обдумывая каждое его слово и стараясь придумать ответ. — Ну, немного громкие слова, но ничего. Я действительно буду в это верить. Хотя бы, чтобы придать тебе немного уверенности. Когда они отпустили руки друг друга, их разговор подошёл к концу. Тошио ещё какое-то время тихо стоял, смотря на то, как Сейшин сел на колени рядом с могилой, сложив ладони вместе и груди и закрыв глаза. Никто из них не проронил ни слова. Лишь когда доктор ушёл, он попрощался с Сейшином, стараясь сказать ?пока, надеюсь, ещё увидимся?, как можно более мягко и спокойно, после чего скрылся в деревьях.— Я....счастлив, — повторил Сейшин сам себе. После того, как Тошио покинул кладбище, молодой монах продолжил ещё какое-то время читать сутры, попутно разговаривая с мамой. ?Привет, мама, давно я не разговаривал с тобой. У меня есть для тебя новости. Я завершил, наконец, роман, на котором и закончу свою писательскую карьеру. Пусть на такой странной и неоднозначной ноте, но всё же. Я уже вижу, что будет находиться на обратной стороне обложки: ?Последняя работа небезызвестного писателя Сейшина Муроя, написавшего за всю свою жизнь шесть длинных романов и два сборника коротких рассказов. Его книги пропитаны мрачностью и депрессией...? ну и дальше пошло поехало?Несмотря на то, что прошло уже полтора года, перед его глазами всё ещё всплывали образы из той кульминации. Сколько бы раз он не говорил Эсист, что он справится со всем и сможет стерпеть весь этот груз, он всё равно видит кошмары.[Сейшин замахивается молотком так резко, что он чуть не вылетел у него из рук и не пролетел над головой, на несколько секунд удерживает его над головой, отчего руки начинает дрожать, будто вот-вот все сухожилия прорвутся, и опускает его вниз. Удар. Треск. Разум его отца, которого он.....он уже и не мог понять, ненавидит он его или нет.....хотя, это уже не имеет абсолютно никакого значения. Ему придётся потом написать речь, в которой он должен будет сказать о нём хоть что-то хорошее, чтобы жители деревни могли вздохнуть спокойно. Разум отца потрескался. Трещины распространились по нему медленно. Можно было чётко видеть, как одна из них резко появится, потом очень медленно ещё идёт в одну стороны, резко поворачивает и двигается уже в другую сторону, а затем останавливается. Очень мелкие крупицы откалывались и блестели на белой поверхности. Одного удара было недостаточно, чтобы уничтожить его. Ещё несколько ударов и отец навсегда исчезнет. Всё равно ли было ему на то, что его разум уничтожит Сейшин или нет, никто уже не узнает. Он замахивается и ударяет ещё раз. Потом ещё раз. И ещё. И ещё. И ещё. Под конец руки Сейшина начинают болеть, словно это его кости размололи в пыль огромным молотком, мясо прокрутили в фарш, а кожа была сделана из пластика, который ещё толком не успел застыть. Он отпускает молот после того, как разум Шиммея превратился в пыль и растворился в воздухе, слившись с пространством кульминации. Мужчина смотрит на свои руки, на которых остались красные пятна и мозоли. Когда он сгибал пальцы, они хрустели так громко, что даже Эсист могла это слышать. Он мог прекрасно чувствовать не просто, как сердце бьётся об стенки его тела, а как оно старается попасть ему в горло, перекрыв воздух. — Ты в порядке? — спрашивает Эсист. — Да, я просто слегка устал.... — отмахивается он, стерев пот со своего лица. Чувствуя, что осталось совсем немного, он схватил молоток и выпрямился во весь рост, направляясь к разуму Мивако. Его мышцы горели и ныли, словно под каждое волокно положили мелкие провода, по которым поступает электрический ток]?Ну, ещё я перестану носить очки. Они мне не особо нужны были — я могу нормально обходиться и без них. Когда я снял очки, то Эсист сказала, что теперь по-другому воспринимает моё лицо, хоть оправа этих очков была тонкой и почти незаметной. Как всё же одна небольшая деталь может изменить весь образ человека....?[Разум Мивако казался таким невинным…. Этот маленький шарик находился напротив его ног и будто бы смотрел на него, на огромный молоток в его руках и на его безумный оскал. Руки Сейшина задрожали чуть ли не в тысячу раз сильнее, когда он занёс молоток над головой. Пристально смотря на этот шарик, будто бы он стал всем миром для него, Сейшин остановился. Он согнул руки в локтях, и боёк с прилипшими к нему мелкими крупицами остатков разума отца слегка ударился об его спину. — Пожалуйста, остановись, — сказала Эсист строгим тоном, обхватив ручку молотка руками и придерживая её. — Хватит, перестань пытаться делать то, на что всё ещё не настроен!— Эсист, это чертовски несправедливо, — сказал он, чувствуя, как пальцы его рук начинают неметь. — Я всегда был слабым трусом. Я раздувал свои проблемы до невероятных размеров! Насколько бы мой отец не был отстранённым от меня, он всё равно старался не стать чёрным пятном в моей жизни. Он мог быть, как отец Тошио. Он мог бить меня, называть ничтожеством и постоянно ненавидеть меня, но он этого не делал. Конечно, это не его заслуга, но я всё равно за это благодарен, — его голос дрожит. Он не отпускает молоток из своих рук, даже несмотря на то, что его пальцы начали синеть. Его дыхание было тяжёлым, а кости предплечья и кисть при малейших движениях хрустели. — Несмотря на то, что моя мать не хотела, чтобы я родился, и была психически больной, она дарила мне всю любовь и заботу, какую только могла подарить. Она любила меня, я был единственным смыслом в её жизни. У меня была.....хорошая семья, которую я сам отверг. Я всегда только и делал, что убегал от проблем, от конфликтов, что возникают между людьми, от людей, что могут причинить мне боль. Я должен остановиться, перестать это делать! — его руки снова напряглись. Молоток пролетел над его головой и со всей силой ударил по разуму Мивако. Он покрылся огромным количеством трещин: глубокими или лёгкими, длинными или короткими, ровными или кривыми]?Я столько хотел тебе сказать, но так и не смог. Возможно, я не так сильно испортил твою жизнь, как сделали это твои родители, но я сильнее всего испортил твоё эмоциональное состояние, будучи самым любимым для тебя человеком. Прости меня. Даже несмотря на то, что ты простила меня, мне всё равно кажется, что я так и не получил по заслугам? [— Я должен это сделать. Я должен их уничтожить, потому что только после этого я действительно смогу переродиться. Ты не имеешь права убивать их. Если ты сделаешь это вместо меня, то, клянусь, я никогда не прощу тебя! Он замахивается и ударяет ещё раз. Трещины становятся более глубокими, приближаясь к центру. Появляются новые трещины, которых становится так много, что разум кажется светло-белым из-за их огромного количества. Небольшие крупицы откалываются от разума. Ещё один удар и ещё один удар после предыдущего удара. Разум Мивако раскололся на несколько частей разных размеров. Однако, этого недостаточно — пока разум не превратится в порошок, никто не имеет права останавливаться. — Но, что ты хочешь этим доказать? — спрашивает Эсист, всё время протягивая ему руку, чтобы положить её на плечо, но каждый раз останавливаясь.Сейшин останавливается перед последними несколькими ударами, после которых всё закончится. По его щекам текут крупными каплями слёзы.— Потому что я больше не буду убегать от проблем. Я не хочу, чтобы ты делала это вместо меня только потому, что мне будет плохо и очень грустно от этого. Мне было бы гораздо мучительнее стоять в сторонке и ждать, пока ты не убьёшь их. Я сам разрушу их, даже если я в будущем буду ненавидеть себя за это, — говорит он, постепенно переходя на крик, — даже если это будет слишком мучительно, даже если я захочу убить себя! Я никогда этого не сделаю, потому что уже сделал выбор!Он замахивается молотком и со всей силой ударяет им по уже почти разрушенному разуму Мивако, превращая отдельные его куски в порошок. Один удар, ещё один удар и ещё один удар, следующий за предыдущим ударом] ?Знаешь, после всего, что произошло я кое-что понял. Возможно, моё рождение было ошибкой, но теперь я рад, что появился на свет именно в этой семье. Я рад, что всё ещё жив. Рад, что я могу делать правильные и неправильные выборы. Что могу совершать ошибки и учиться на них. Что могу становиться сильнее! Смотря в своё будущее, я ничего не могу разглядеть — всё так смутно, но я всё равно пойду туда. Хватит уже убегать от всего и вся! Хватит верить в бога и возлагать на него свои надежды — я слишком долго это делал?[Разум Мивако окончательно превратился в белый порошок, что ещё некоторое время сиял, словно все звёзды с неба собрали в одну кучу. После того, как Сейшин прикоснулся к нему рукой и нащупал лишь ровную и гладкую поверхность, он сгорбился над полом, хватая себя за голову. Эсист подошла к нему и, присев рядом с ним на корточки, наконец, обняла его, прижимаясь своей грудью к его спине] ?Надеюсь, что я никогда не забуду тебя, как ты выглядишь, как звучит твой голос, не забуду все твои шрамы и твои пустые глаза. Даже зная, что со временем всё забывается, я хочу верить, что этот образ будет вечным в моей голове. Образ той Мивако, которую я знал и любил. Спасибо тебе за всё......я люблю тебя.....?Сейшин, наконец, открыл глаза и увидел перед собой не Мивако, а лишь небольшую горку из земли. Вокруг была мёртвая тишина. Даже цикады решили замолчать. Даже птицы решили просто тихо и мирно посидеть на ветках деревьев. Когда поток холодного ветра окатил Сейшина и увидел, что солнце начало медленно скрываться за верхушками осин, он направился домой. Дома Эсист уже давно была готова и ждала его, стоя на одном месте и держа его одежду на вешалке в руках. Как только он пришёл и переоделся в кофту и брюки, она уже хотела рвануть на улицу. — Подожди, — остановил Эсист Сейшин, обхватив рукой её запястье, — давай ещё немного подождём. — Зачем? — недоумённо спросила она. — Просто. Перед путешествиями надо какое-то время молча посидеть в доме, — выдумал Сейшин причину остаться ещё на одну минуту здесь. — Это просто что-то вроде приметы. — Хорошо.....если ты действительно этого хочешь, — неуверенно сказала Эсист, делая между каждым словом неуместную паузу, будто стараясь объяснить причину у себя в голове. Они просто сели на пол напротив алтаря, поскольку мебели, вроде дивана или кресел не было. Сейшин просто молча сидел на коленях напротив алтаря с закрытыми глазами, даже толком не молясь. Эсист смотрела то в никуда — в рандомную точку, задумываясь ни о чём — то на Сейшина, в ожидании, когда тот откроет глаза. Тишина была настолько идеальной, что ей было страшно даже сглотнуть слюну. Сейшин был словно статуя, замерев в одной позе — даже грудная клетка толком не поднималась и не опускалась. — И всё же, какова твоя истинная причина? Всё ещё нервничаешь? — спросила Эсист, разорвав тишину. — Если да, то просто скажи мне, и я успокоюсь. — Эсист, ты ведь понимаешь, что наша история закончилась? То есть, не наша жизнь, после чего мы исчезнем навсегда, а наша история, после которой начнётся новая, ничем не похожая на предыдущую, история? История про [Бездны] и божественная концепция, изнасилование и психические отклонения, убийства и пытки, конец света и возрождения мира — всё это закончится здесь, в этом храме. Как только мы уедем отсюда, неважно куда, начнётся новая история. Ни [Бездн], ни изнасилований, ни убийств, ни конца света уже не будет. Ты ведь понимаешь меня, Эсист?— Наверное, — неуверенно сказала Эсист, тяжело вздохнув и скрестив руки в замочек. — Но для чего ты хочешь побыть здесь ещё немного?— Чтобы поставить жирную точку. Прокручивая всё, что происходило со мной и с тобой, у себя в голове, я стараюсь прийти к логическому завершению, чтобы история не обрывалась на пустом месте и прекращала двигаться, а имела логичную развязку и конец. Один уголок рта Эсист изогнулся в улыбке. Она слегка ухмыльнулась и тут же перестала это делать. — Видимо, твои слова по-настоящему поймут только писатели или сценаристы. Но я всё равно понимаю тебя, хоть и не полностью. — Спасибо. — Сейшин, так наша история начнётся сразу, как только мы выйдем из храма или когда мы приедем в другой город?Сейшин долгое время молчал, зажмуривая глаза и массируя виски четырьмя пальцами — двумя указательными и двумя средними. Солнце медленно начало скрываться за горами. Палитра неба сменялась с тёплых, жёлтых и оранжевых цветов на холодные розовые, пурпурные и, под конец, синими оттенками. Когда он открыл глаза, то тут же резко, буквально за пару движений, встал с пола и протянул руку Эсист. — Скорее первое, чем второе, — сказал Сейшин, смотря, как Эсист берёт его за руку и, встав с пола, идёт с ним на улицу. В машине в багажнике и на заднем сиденье уже были уложены все пакеты и сумки. Карточка со всеми деньгами была у него в маленькой кожаной сумке, вместе с мобильным телефоном, водительскими правами и паспортами. — Теперь я готов. Когда они вышли на улицу, то их сразу же обдало холодным ветром середины осени. По дороге уже почти никто не ехал, кроме каких-то редких машин, которые просто пересекали всю деревню по шоссе и выезжали из неё. Всё было таким же, каким и было всегда. Маленькие домики, похожие друг на друга, небольшие и тонкие дороги, объединяющие эти дома, огромные осины, перекрывающие весь пейзаж, что находится за деревней. К вечеру цикады начали петь тише, солнце скрылось за горизонт, а гул тракторов прекратился. К наступлению ночи каждая жизнь, что жила и гудела днём, умирает и впадает в спячку ровно до того момента, когда лучи солнца вновь упадут на холодную и сырую от дождя землю. — Теперь, это действительно конец нашей старой истории, — закончил Сейшин.