Деградация (1/1)

[Что ты наделал! Из-за тебя меня убили! ИЗ-ЗА ТЕБЯ!]Я открываю глаза и понимаю, что нахожусь в углу храма, сидя на коленях и закрывая лицо руками. В середине комнаты лежала мама с оторванными конечностями, разбросанными в разные стороны. Весь пол вокруг был в крови. — Что? — спросил я, не понимая ничего. — Я этого не делал. Я не мог такое сделать, — глаза матери смотрят на меня. Проникают в сознание и заполняют его скорбью и чувством вины. [Ты ушёл и принёс за собой смерть. Помнишь моё обещание? Я сказала, что если ты захочешь бросить меня, как ненужную игрушку.... ] — всё вокруг становится красным и липким от крови. Головы, конечности и внутренности свисают с потолка и валяются по полу. [...то я убью тебя]— Да. Прости меня. Я должен был сказать тебе об этом, но я испугался, что тогда ты не переживёшь мою смерть. К тому же, разве ты не хотела умереть?Крики, слёзы, обвинения и мольбы о помощи сливались в один единый поток шума, который становится всё громче. Голова хотела взорваться и заляпать мозгами всё вокруг. Прижимая руки к ушам всё сильнее, я кричу. Прошу повернуть время вспять...но для чего? Проблема всё также останется с единственным логичным концом. Я вновь открываю глаза. Лежу в кладовке. Под животом огромный чемодан, в котором что-то было. Крики и слёзы раздаются за её пределами. Чувствую сильную усталость, будто все жизненные соки и энергию высосали из моего тела. Я выхожу из кладовки и вижу ту же самую картину, что и десять секунд назад. — Что происходит?Из пола начинают вылезать руки. Белые, будто сделанные из мрамора. Те, что были ближе ко мне, хватали меня за ноги и оставались прежней длины, примерно по локоть, а другие становились длинными, как удавы. Целые заросли рук окружали меня, и я не мог видеть ничего, что находилось за ними. Они рвали мою одежду, щипали, били и ломали конечности. ?Очнись? — слышу женский голос. Звуки ударов, крики, смех, мольба о помощи. Труп матери. Он постоянно менялся. То у него просто была сломана шея, а глаза вылезали из глазниц и синий язык свисал со щеки. То в грудь был вбит кол с торчащими во все стороны ржавыми гвоздями. То на теле было много ножевых ранений. ?Очнись??Очнись!??ОЧНИСЬ!?Мои кошмары. Те самые кошмары, что мучили меня на протяжении трёх месяцев, начиная с августа. Кошмары, в которых моя семья умирала раз за разом, по разным причинам и разными способами. Я игнорировал их, мне говорили игнорировать их. Но, что мне теперь делать? Что мне делать, когда я этот самый кошмар воплотил в реальность? Мама лежит в другом конце комнаты. Вокруг неё лужа крови, а воздух пропитался неприятным запахом. Её рёбра торчали наружу, а рука было покрыта страшными порезами и можно было видеть её вены и плоть изнутри. Я в ступоре. По большей части это из-за анемии, но даже без неё я растерян. Чьи-то руки начинают меня душить. Их обладатель стоит за спиной, и мне не удаётся увидеть даже очертания его фигуры. Он душит сильно и решительно. Мышцы челюсти начинают неметь, а по позвонкам вниз проходит странное возбуждение. Когда весь мир начинает распадаться на мелкие частички, до меня, наконец, доходит, что сейчас действительно наступит моя смерть. Даже если учесть, что этот конец был правильнее всех остальных, и я сам его хотел, мне всё равно неприятно было на душе. Колени подгибаются, и я падаю на пол. Мир медленно восстанавливается, и руки, наконец-то, отпускают меня. Нечто тёплое обволакивает и окутывает тело. Запах крови сменился на запах стирального порошка и шампуня. Я никогда не верил в пророческие способности снов, но что-то не отпускало меня. Чувство необъяснимой тревоги......или всё же объяснимой? Тревога. Тревога. Тревога.Но вернёмся назад. Сентябрь 199*. Люди умирают одни за другими. Тошио говорит, что началась эпидемия. Сложно было поверить в тот факт, что в такой маленькой деревне, об исчезновении которой не напишут даже мелким шрифтом где-нибудь в уголке, могло развиться нечто ужасное и поражающее весь мир. Я должен буду объездить всех семей, чьи родственники умерли с начала августа и до начала сентября. Дело не из лёгких, с учётом того, что у меня плотный график проведения похорон и найти свободное время (хотя бы один день), чтобы объездить больше десятка семей, слишком сложно. Однако я сам сказал, что это сделаю, так что мне надо просто очень хорошо постараться. Однажды, стоя на площади храма в раздумьях, я и встретил Сунако. Эта маленькая 13-летняя девочка в кружевном платье и красных туфлях оказалась поклонницей моих книг, которая решила поздно ночью прийти ко мне домой. — Мы с семьёй переехали сюда, как только поняли, в какой деревне вы живёте, — сказала она. — Это было довольно просто сделать. Надо было просто прочитать ваше недавнее эссе, свести некоторые факты с вашей биографией и посмотреть на карту. Свои длинные, кудрявые волосы она всё время заправляла назад за спину, но, как только она кружилась или наклоняла голову, они снова лезли в лицо. — Ты, наверное, очень сильно разочарована, что я оказался не таким, каким ты, возможно, меня представляла. — Вы оказались слишком обычным....я думала у вас будут рога или хвостик... — невинно говорит Сунако. Я улыбаюсь и смеюсь, поражаясь такой наивностью. Слегка махая рукой и закрывая глаза во время смеха, я только и говорю: ?Что ты, что ты?.— Что ты, это совсем уж фантастика. — Однако, у вас есть то, чего нет у Бога или у чёртиков....у вас есть шрам...До меня не сразу дошло, что я снял свои часы, и теперь каждый мог увидеть мой многолетний порез. Я моментально схватил руку. Самое сокровенное, то, что я старался скрыть, было ей видно. Она продолжает улыбаться.— Кто ты? — спрашиваю я, всё ещё не выйдя из ступора. — Как тебя зовут?— Сунако, — всё также уверенно отвечает она, игриво произнося каждое слово. — Сунако-тян, ты....— Не смейте говорить ?тян?, я ненавижу когда так говорят! — резко кричит она, отчего мой язык сразу же прилипает ко рту, не находя в себе сил двигаться.— Прости, — сказал я. Это слово слетело с моих губ настолько внезапно, что я и сам удивился тому, что сказал его. — Ничего, со мной всегда происходит такая ситуация, так что я привыкла к тому, что каждый, с кем я разговариваю впервые, называет меня Сунако-ТЯН, — говорит Сунако снова этим ласковым голосом. Она разворачивается ко мне спиной, взяв одной рукой подол своего платья и водя ею в разные стороны, чтобы он, будто бы, развивался на ветру. — Вот, что я давно хотела сказать вам, Мурой-сан — люди не умирают от порезов на запястье. Даже если вы сделаете огромный и глубокий порез на венах от запястья до плеча — вам не удастся умереть. Такова вот, жизнь. Мы встречались ещё несколько раз и, к самому последней встрече, у меня сложилось чёткое мнение о ней. В моих глазах это был взрослый человек, скованный в теле ребёнка. Она говорила то, о чём думают множество людей, но которые так и не озвучивали это. Несмотря на нашу огромную разницу в возрасте, мы с ней общались на равных, и она часто любила делиться своими мыслями со мной, не боясь того, что говорит. — Вы чем-то опечалены? — спросила она. — Это видно по вашим глазам. Не расскажете по секрету, в чём причина вашей тоски?— Мой друг детства и его сын смертельно больны и они уже одной ногой в могиле, — ответил я. — Он ещё даже половину жизни не прожил, а его сын и вовсе даже толком не начал жить, даже в начальную школу ещё не пошёл. — Странно, разве старик, что вот-вот умрёт не вызывает у вас сочувствия и такой же тоски?— Вызывает. Просто, тебе не кажется, что, когда умирают молодые люди или даже дети — это ужасно? — Любая смерть в любое время ужасна, — говорит она. — Она не щадит ни больных, ни старых, ни добрых, ни злых. Перед ней все равны. Всё, что делает вас личностью — красота, возраст, богатство и характер — исчезнет. После неё ничего нет, и именно поэтому люди её бояться. Мы просто боимся потерять индивидуальность. Тем не менее, хоть я старался скрывать свою личность, Сунако каким-то образом могла читать меня, как открытую книгу, и даже читать между строк. Это не могло не пугать, особенно с тем фактом, что эта девочка годится мне в дочери. — Вы ведь любите мучеников?— Почему ты так думаешь?— Потому что вы сказали, что часто приходите сюда. Вас завораживают эти витражи и эта атмосфера, не так ли? Вам они близки. Она оказалась у самой сути. Да, я любил мучеников, восхищался ими и даже сам хотел когда-то стать мучеником, неважно за что. Хотя у меня всегда были причины им стать. Для меня они — божество, в которое я хочу верить. Я хотел, чтобы кто-нибудь сжал мне сонную артерию и чуть не задушил, чтобы меня били и синяки оставались на теле ещё очень долгое время, чтобы кто-нибудь укусил меня, словно животное, оставив кровавый след от своих зубов или прокусил до самой кости, впивались в плоть зубами. Но эти мои желания остаются при мне, не выходя дальше моего разума. Если кто-нибудь узнает о моих истинных желаниях....тогда всё окончательно разрушится, и я потеряю к себе всякий авторитет. Как мне после этого смотреть своим близким в глаза?— Они мне интересны, но сюда я прихожу немного по другой причине, — честно признаюсь я. — Странно, разве может быть ещё причина приходить сюда, кроме как восхищаться мучениками?— Много причин может быть даже у самого незначительного поступка. Эта девочка была самой настоящей загадкой для меня. Я не знал, что она может сказать или сделать через минуту, но от этого мне только сильнее хотелось узнать её и стать к ней ближе. Я чувствовал, что она может разделить со мной тоску и горе, что она может поддержать меня и поддержать любой разговор, который я начну. Сунако была воплощением того самого человека, которого мне так сильно не хватало и который был мне так нужен. Если бы она появилась в тот период времени, когда я попытался покончить с собой, то насколько бы сильно изменилась моя жизнь? Возможно, что абсолютно никак, но мечтать никогда не бывает вредно. Однако чем сильнее я сближался с ней, тем меньше понимал остальных, кто меня до этого окружал. Я перестал понимать своего друга, перестал понимать своего отца ещё сильнее, чем до этого, перестал понимать мать.— Что ты так на меня смотришь? Что, по-твоему, я должен был сделать? — спрашивал Тошио, стоя весь в крови. Я видел труп его жены, лежащей на операционном столе, в грудь которой был вбит кол. — Я уже принял решение. Я собираюсь убивать шики, иначе этой деревне конец. Такова моя справедливость. А где твоя?! Ты только осуждаешь меня, но сам ничего не приводишь взамен! Твоя справедливость не основывается ни на чём, кроме как на твоём желании не влезать в конфликты! Я потерял друга. Вернее, отверг его, но, сколько бы я об этом не думал, ни разу не пожалел об этом. В тот момент до меня дошло — будет очень много убийств. Мне стоило переехать со своей семьёй, ведь я знал, что, в противном случае, мы умрём, но что-то меня остановило. Мне невозможно объяснить, что именно я тогда почувствовал, но переезд внушал страх. Мои старые шрамы, стремление умереть и страх остаться одному — всё это всплыло в тот момент, когда отец отправил письмо Сунако, чтобы они забрали его и обратили в шики. Мне стыдно за этот поступок сейчас, но тогда я не трезво смотрел на ситуацию. Уйдя к Сунако и позволив ей выпить свою кровь, я надеялся, что, в крайней случае, умру или стану причиной смерти своей семьи. Я не желал смерти маме или даже отцу, но также я прекрасно знал, что если умрёт один из нас, то это уничтожит всех остальных. Если бы умер я, то мама покончила бы с собой. Если умрёт мама, то этого не вынесу я и также покончу с собой. Поэтому тогда, успокаивая девушку, у которой умер брат и родители, до меня, наконец, дошла важная мысль: ?Если смерть неизбежна, то должны умереть все, чтобы никого не поглотила скорбь?.Когда жители деревни устроили бойню, я понял, что этой деревне конец. Никто не одержит здесь победу, но бессмысленных жертв будет слишком много. Пока я разговаривал с Сунако в подвале, я узнал больше о своём отце. Он точно так же, как и я, ненавидел эту деревню, и это письмо было попыткой начать жизнь заново, но вместо этого, он теперь сидел в заброшенном доме, такой же парализованный и такой же беспомощный, только теперь ещё ему нужно было пить человеческую кровь, чтобы просто не умереть. Ещё более жалкое существование, чем было у него до этого, подумал я. — Ваш отец устал от жизни. Он так же, как и вы, хотел умереть. После того, как он оказался прикованным к постели, он понял, что его жизнь окончена, но жители деревни не хотели оставлять его в покое, и просили также оставаться настоятелем и решать вопросы. Лишь чувство долга заставляло его продолжать носить эту ношу. Ради него он, собственно, и жил, — сказала мне Сунако. Я вообще знал своего отца? Конечно, нет, я был слишком от него далёк, чтобы просто понять, что он чувствовал, лёжа в кровати. Отец сам был слишком далёк, чтобы хоть кто-либо мог приблизиться к нему и раскрыть его душу перед собой. Даже сейчас я не чувствую к нему жалости и не хочу пытаться найти с ним общий язык. Даже сейчас я не смог полюбить его. Он был для меня всю жизнь чужим человеком, которого я сам не волновал, а волновало только моя физическая оболочка. Его отношение ко мне было точно таким же, как и моё отношение к нему. Сунако пила мою кровь на протяжении нескольких суток, и только переливание крови не позволило мне умереть от постоянной кормёжки. Она боится смерти, пряча лицом в моих коленках и хватая своими длинными пальцами с длинными и острыми ногтями ткань кимоно. Почти вся её семья была жестоко убита жителями деревни. Все шики, которых она долгое время вводила в свои ряды, были жестоко убиты жителями деревни. — Конечно, никто не спасёт меня, потому что я жалкий убийца, — говорила она со слезами на глазах, сидя на полу. — Если я не получу суточную дозу крови, то просто умру. Я просто не хочу умирать, неужели в этом мой грех? Грех в том, что я живу просто потому, что не хочу умирать?! Почему у людей есть право жить, а у меня и у остальных шики его нет?! Скажите мне, Мурой-сан. СКАЖИТЕ!— Я не знаю. Не я здесь судья и не мне решать, кого убить, а кого оставить в живых — я не подхожу для этой роли, — ответил я, еле найдя в себе силы произнести эти слова. Я против убийства, ибо оно для меня нечто несправедливое и абсолютно негуманное. Не для этого человечество эволюционировало несколько миллионов лет, чтобы потом избавляться от существ, которые ничем морально не отличаются от других, как от паразитов. Даже учитывая, что они пьют нашу кровь, чтобы не умереть, разве мы должны от них избавляться?— Да, ты прав, — сказал мне Тошио тогда, когда он планировал раскопать могилу Сецуко-сан. — Мы сами не имеем никакого права их судить — это должно делать государства, но назови мне закон, по которому мы можем судить окиагари и выписывать им приговоры. Государство тоже не способно на это! Если это не сделаем мы, то не сделает никто! Если я не начну обращать общественное внимание на эту проблему, то все продолжат игнорировать её! Да, ты был прав, но я всё равно не способен согласиться с тобой. Просто, чисто физически, не могу. Да, пусть я буду в твоих глазах малодушным слабаком, да, пусть ты будешь презирать и ненавидеть меня за это — моё мнение по этому поводу не изменится. Я мог бы и продолжать размышлять о том, что государство бы всё-таки решило принять шики, создать определённые законы и права, связанные с ними и их контактами с людьми, отделить их отдельными районами и договориться с донорами и больницами, которые бы за деньги отдавали кровь, но это было глупо. Мы же живём не в какой-нибудь утопии, где во главе всего стоит правосудие, справедливость и гуманизм. — План Сунако был с самого начала обречён на провал, — сказал однажды Тацуми, когда я ещё сидел в их огромной зале. Тогда бойня только началась, но Тацуми решил поделиться своими мыслями, будто бы чувствую свою дальнейшую собственную смерть. — Чтобы баланс не нарушался, во всех экосистемах количество плотоядных не должно превышать количество травоядных, иначе всему придёт конец — это самое первое правило этого мира, с которым никакой Бог не сможет бороться. Точно также всё обстоит с шики и людьми — чтобы поддерживать баланс, количество шики не должно превышать количество людей. Однако Сунако всё равно решила пойти против этой системы. Даже если бы она смогла осуществить свой план и превратить деревню в логово шики — в дальнейшем нам пришлось бы убивать всё больше и больше людей, что привело бы к концу света, где и люди, и шики вымрут. — Но, раз вы знали, что её план провалится, с самого начала, то почему вообще согласились его осуществлять и не рассказали об этом Сунако? — спросил я. — Неужели, вы хотели, чтобы вы и ваша семья умерли?— Конечно, нет. Просто идея Сунако показалась мне забавной, — ответил он, пожав плечами. На лице была спокойная улыбка, словно никакой бойни и не будет. — Забавной?— Ну, просто зная, чем её идея закончится, и осознавать, что это никто, кроме тебя, не понимает — эта идея начинает осознаваться, как шутка. Вся ситуация выглядела, как водевиль, и от того процесс казался мне достаточно увлекательным, чтобы продолжить в нём участвовать. — И это всё? В этом вся причина?— Нет. Если бы наш план осуществился, и количество шики начало понемногу увеличиваться, я бы просто с удовольствием наблюдал конец света. Я просто хотел увидеть конец света и умереть, как самый последний человек на земле. Знаете, этот мир всё равно рано или поздно самоуничтожится — возможно, через миллион лет, возможно через миллиард, а возможно и через год. Просто, если бы план Сунако сработал, и мы смогли бы создать собственную деревню шики, мы бы значительно ускорили бы процесс. Вы, наверное, тоже хотели бы в кои то веки увидеть, как этот мир рухнет — чтобы все людские проблемы взяли и закончились вместе с их исчезновением. Я просто сижу и молчу. Донорская кровь входит в мою вену, соединяясь с моей кровью и дополняя её. Но смысла в ней я просто не вижу. Живым я всё равно не выберусь из этой деревни — никогда. Подобная процедура больше походила на жалкие попытки отсрочить мою смерть на неопределенное время — возможно, мне осталось всего неделя, возможно, всего несколько дней, а возможно и меньше. Когда мы переселились с Сунако в подвал, о котором мало кто помнит, в целях безопасности, делать переливание крови уже никто не мог, из-за чего я слабел с каждым разом ещё сильнее, когда Сунако пила мою кровь, чтобы самой не умереть от голода. Сколько я уже в этом подвале? Из-за того, что лучи солнца сюда не могли проникнуть, понять, утро сейчас или вечер можно было только по Сунако, которая просыпалась с заходом солнца и засыпала с его восходом. Я был словно в ступоре — не понимал, сколько времени прошло и что, возможно, могло происходить за этими четырьмя стенами. Но, однажды я спросил себя: ?а где Бог-паразит??. Вот, почему я чувствовал странную неполноценность всей картины. Только теперь я понял, что было не так — в моей голове не было больше Бога-паразита. В моей голове больше не было альтрэга, против которого я мог бы сражаться. В моей голове не было ни единой мысли, которая могла бы раздражать меня, пытаться спровоцировать на плохие поступки и унижать меня за бездействие или, наоборот, за действие в определённой ситуации. Но при этом, я чувствовал, что не только его здесь не хватает, но ответ никак не хотел в голову приходить. — Пожалуйста, позаботьтесь о Сунако, — говорит Тацуми, кладя хрупкое тело Сунако в чемодан. — Они каким-то образом узнали о секретной комнате и, с наступлением утра, ворвутся сюда. Мой мозг проваливается в нечто вязкое, и мое сознание становится мутным. Странное чувство охватывает меня. Чувство, что что-то определённо не так. Чувство, что чего-то не хватает. Оно усиливалось с каждой новой минутой. Когда я поехал и понял, что все пути перекрыты. Когда я нёс чемодан в храм и спрятался в кладовке. Когда я услышал звуки криков и выстрелов. Когда я вновь увидел труп матери, на спине которого было несколько дырок от пуль. Чувство неполноценности достигло максимальной точки. Я мог поверить, что это мог сделать кто угодно. Тошио наверняка уже рассказал всем, что я ?предал? людей и теперь на стороне восставших. Кто-нибудь, убейте меня прямо сейчас, чтобы эти образы стёрлись из моей головы. Стоило мне выйти на улицу с чемоданом, как толпа людей накинулась на меня, и мне пришлось умереть от множества глубоких ран от топоров, которые резали мою кожу и ломали кости. Я тянул руку вперёд, будто бы в слепой надежде уползти от них в последние секунды своей жизни, но это приводило только к тому, что люди всеми силами били ногами по моим пальцам, ломая их и вырывая ногти каблуками. Ногти срывались с моих пальцев, словно засохшая краска. Даже тогда, когда я мог умереть в любую секунду, Бог-паразит не пришёл ко мне, не начал мучить и унижать. Не сказал что-то вроде: (Ты думаешь, что я оставлю тебя после смерти? Ты очень ошибаешься, если так думаешь. Рано или поздно я вернусь, и тогда я схвачу тебя за волосы и заставлю с головой окунуться в твоё сознание на самое дно). Ничего этого не было. Я, который так сильно привык к этому образу у себя в голове, что чувствую себя не тем, кем являюсь. Я не чувствую себя Сейшином, а чувствую самым обычным и скучным человеком. Что случилось? Что у меня забрали? Что я потерял? Кем я стал и кем мне быть? Слишком много вопросов и ни грамма ответов. Я умер. Тут больше и нечего сказать. Меня убили, и я просто умер. Умер от огромного количества ножевых и рубленых ран на своём теле, где и так было до этого момента слишком мало крови, которую выпила за несколько дней Сунако. Даже драму сложно развернуть на этом месте, поскольку меня нельзя жалеть и мне нельзя сочувствовать — я сам это не делаю и никому не советую это делать. Я осознал свою смерть, осознал, что меня действительно убили жители деревни, которые до этого уважали и улыбались мне, лишь завидев мою тень, только тогда, когда, проснувшись в своей кровати и глядя в потолок, я спросил: Я ....жив? Но я не проснулся в своей кровати. Эта кровать — такой образ же образ в моей голове, как и всё вокруг. Как и люди, с которыми я иногда общаюсь здесь. Как и некоторые объекты интерьера, на которых я сижу или лежу. Это всё — очень долгий сон, в котором я осознаю, что сплю, но не могу всё равно проснуться. Я видел небольшие сновидения, где ко мне приходили люди, которые сильно отразились в моей памяти, а декорации немного менялись. Каждый сон, казалось, длился целую вечность. Мне хотелось ударить себя, чтобы проснуться, но, казалось, это было невозможным. Будто мой самый страшный кошмар воплотился в реальность. Мир, в котором я не могу умереть и забыть эти образы изуродованных трупов, а продолжаю жить с этим и переживать подобное снова и снова. Чтобы я не делал, чтобы не планировал и не придумывал, всё бесполезно. Так как это был лишь сон, то моя душа лишь находилась внутри прошлого меня, слушая мои мысли и чувствуя мои эмоции. [Почему он убил младшего брата?] — спрашивает Сунако, ставшая одним из образов моих снов.Из-за милосердия. Старший брат понял, что Младший брат должен будет и поныне всегда быть послушником Бога и его рабом, дабы не скатиться до такого же жалкого существования, что и он сам. Убийство было не просто актом милосердия с его стороны, а освобождением от оков, которые сковывали его всю жизнь, заставляя страдать от боли. Младший брат толком не жил, как человек, наслаждаясь обычными радостями и горестями — то счастье, что он испытывал было искусственным, потому что Бог заставлял его испытывать радости в те моменты, когда он, по мнению Бога, должен был его испытывать. Старший брат понял это на ?бессознательном? уровне, и потому убил своего брата из-за сильной любви к нему и желания освободить его от этой долгой муки. Но всё это он осознал только потом, когда, медленно гуляя по пустыне, впервые начал разговаривать со своим Младшим братом, что начал преследовать его каждую ночь, восстав из мёртвых. Стал его преследовать ночами, будучи трупом, одержимым демоном. А потом, Старший брат и вовсе понял, что Младший брат — всего лишь частичка его души. Та часть Каина, которую мир любил и принимал, которая была ближе всех к богу и была воплощением непорочности и святости. Эту часть он и убил. [Почему он тогда убил эту часть себя, ведь она была самой святой и чистой в его душе?] — спрашивает меня психотерапевт. Я всегда отвечал ему ?я не знаю?, но не потому, что действительно не знаю, а потому что не хотел углубляться в эту проблему. Я не знаю. Я не знаю. Я не знаю. Я не знаю. Я не знаю. Но у меня сейчас есть ответ на его вопрос, потому что это не настоящий психотерапевт, а просто один из миллионов образов в моей голове. Потому что ему был омерзителен этот храм, где он служил Богу и должен был быть добрым и милостивым ко всем. Потому что ему осточертела такая жалкая пародия на жизнь, где он только и может, что изображать из себя чистого и невинного ягнёнка. Он просто устал вечно надевать на себя маску и жить непонятно ради чего и ради кого. Убив эту часть себя, Каин стал свободным, но от этого и никому не нужным. Он стал одним из злых духов, что просто бродили по бесконечной и безжизненной пустыне. Только и всего. Потеряв те оковы, что держали его в том мире, который любил и принимал его за заслуги, он возненавидел всё на свете — храм, Бога, людей, своего Младшего брата, Авеля и, в конце концов, себя самого. [Вот как. Довольно грустная концовка, если начать так рассуждать] — заканчивает нашу встречу на такой ноте Сунако, после чего просто уходит из комнаты и исчезает. * * *Вместо привычного ангела, который должен наставлять на путь истины, и привычного чёртика, что должен был искушать, у меня был паразит, что постоянно пожирал мой мозг — Бог-паразит. Но даже здесь его не было, словно его и вовсе никогда не существовала внутри моей головы. Я не слышал ни разу его мысли или его попытки соблазнить меня и спровоцировать на хоть что-то, или довести до полного отчаяния, свести с ума. Сколько раз в своей жизни я обращался за помощью к настоящему Богу, сколько молился в церкви, но он ни разу мне не ответил. Так существует ли Бог или он просто отверг меня?Мои ладони пронзили огромные пики, которые плавно увеличивали свой диаметр и, если бы их сейчас вытащили, в дырах в моих ладонях можно было бы поместить дуло пистолета. Впервые за долгое время боль пропитала моё тело. Я хотел закричать, но тут же плотно сжал губы. Моя плоть была разорвана, мои кровеносные сосуды лопнули, мои кости раздробились. Я тяжело дышал, чувствуя, как возбуждаюсь. Боль была жгучей и будто пожирала каждую клеточку моих рук. Внутри всё сжалось. Каждое волокно плоти стало наэлектризованным, а вместо пола, мне мерещилась пропасть без дна. Передо мной возникали люди, которых я знал, и чьи образы очень хорошо запомнил. Все они стояли и толпой с осуждением смотрели на меня. На мою кровь, что текла с моих рук и изо рта густой слизью. На мою эрекцию, что с каждой минутой выпирала всё заметнее. На мои сильно закатанные глаза, которые почти скрывались за веками, стиснутые красные зубы и натянутые бледные губы. Все смотрели на меня с омерзением, отчего я окончательно впал в отчаяние. Пики начали поднимать вверх, и мне приходилось вставать на цыпочки, чтобы боль не становилась сильнее. Точно такие же пики пронзили мои ступни, и теперь мне уже было больно везде. Я громко стонал и тяжело дышал, слёзы обжигали кожу, и, казалось, я больше не смогу двигать ногами. Дыры в руках становились всё больше. Волокна разрывались и разрывались. Хотелось кричать до такой степени, чтобы голосовые связки порвались. Каждая частичка моего тела возбудилась и взорвалась, и я кончил. Кончил в таком унизительном положении. Сперма просочилась сквозь кимоно и начала медленно стекать вниз. Я сам удивился тому, что это произошло. Пики исчезли, и я валялся на полу, не находя в себе сил пошевелиться. [Только сейчас я понимаю, насколько люди нелогичны в поступках и решениях] — говорит Тошио. В этом и заключается смысл человеческой природы. Мы же не роботы, которые выполняют всё строго по программам. [Я знаю это. Достаточно лишь немного отстранится от них, чтобы прочувствовать и понять это. Нельзя прожить жизнь и ни разу не соврать. Нельзя прожить жизнь, не причинив никому боль, даже если ты этого не хотел. Нельзя жить, не совершив ни одного из грехов. Наша жизнь строится на подобных нарушениях. Это делает нас людьми. Люди совершили первый грех и совершат последний в своей истории]В детстве мы делаем много разных проступков: купаемся с друзьями в речке голыми, показывая друг на друга пальцами, ловим различным зверей и насекомых, чтобы потом играть с ними, пока они не перестанут двигаться. С возрастом, вспоминая всё это, мы чувствуем, в большинстве случаев стыд, или же смех....в основном, когда как. Суть в том, что, когда мы меняемся и смотрим на себя в тот момент со стороны, то осознаём что-то, что не осознавали раньше. Также и здесь. Перестав быть частью чего-то большего, ты начинаешь смотреть на это по-другому.[Я это прекрасно знаю. Ты мне не что-то новое открываешь]Но ты хотел услышать моё мнение, разве нет?[Я просто образ в твоей голове. Ты сам хотел, чтобы я это сказал — создать хоть какой-нибудь диалог, чтобы не сойти с ума]Ты прав. Мне сложно будет с тобой спорить. Тошио исчезает, и я вновь остаюсь один. Это просто невыносимо. Толком даже не существовать, не иметь возможности сделать что-то новое или уничтожить что-то старое, разговаривать с самим с собой, лишь воображая то, что это говорят другие люди, которых я знаю, чувствовать боль, но не умереть от неё, чувствовать что-то, но осознавать, что это всё искусственные чувства. При этом я не могу осознать одну вещь — что же ещё, кроме Бога-паразита, я потерял? Я что-то потерял. Что-то определённо не так, я это чувствую! Моя жизнь не должна была быть такой. Очень важная для меня деталь была потеряна. Я долго пытался понять, что это именно такое. Я прожил свою жизнь и эти последние несколько месяцев заново. Смотрел на всю свою жизнь, как на кино в кинотеатре. Самые важные моменты меня заставляли пересматривать по нескольку раз, заставляя прокручивать собственные мысли в том моменте часами. Нечто, что я не мог видеть и чувствовать, управляло мной. Оно что-то от меня хотело, но мне не удавалось понять, чего именно. Всё это было нереально. Даже моя собственная жизнь, которую я лицезрел каждый раз от самого рождения до самой своей смерти, казалась не больше простого, долгого и низкобюджетного фильма. Я будто во сне. Если это так, то, пожалуйста, разбудите меня хоть кто-нибудь!! Я ХОЧУ ПРОСНУТЬСЯ! Но моё тело не двигается. Оно будто вообще в какой-то момент перестало существовать. Кажется, будто и я сам медленно исчезаю и превращаюсь лишь в очередной образ в чьей-то памяти. Где заканчивается я нынешний и я из прошлого? Какие мысли просто повторяются у меня в голове, словно заезженная пластинка, а какие появились у меня в голове только что? [Вспомни, вспомни нечто, что ты забыл. Вспомни то, что тебе очень сильно не хватает. Вспомни, и всё закончится] — говорил странный голос в моей голове. Это был вроде бы и мой голос, но в тоже время он отличался от моего. Напрягая все свои извилины в мозге, я стараюсь вспомнить, что это было, но в голове всё равно продолжает быть одна каша. Кто я, спросил я, внезапно, самого себя. За всё это время истинное ?я?, личность, которая определяла меня, как человека и отличала от других, начала медленно испаряться. Мой мозг не работал и не мыслил отныне индивидуально, а мыслил словно робот, которому дали несколько довольно стандартных для человеческого разума команд, чтобы мозг без дела не сидел. [Ты эгоист, который постоянно убегает от проблем. Ты думаешь только о себе и почти всю жизнь не хотел брать на себя ответственность] — говорит отец. [Ты прекрасно знал, что должен будешь делать в будущем, но всё равно противился этому и не хотел идти по этому пути ровно до того момента, пока обстоятельства не заставили тебя силой принять свою судьбу]— Нет! — закричал я. — Ты врёшь! Это не я вообще. Я просто не могу быть этим. [Ты Сейшин Мурой. Юный настоятель в деревне Сотоба и мой сын] — говорит мама. [Ты изнасиловал меня, даже не понимая смысл этого поступка, а потом внезапно уехал и также внезапно вернулся, сказав, чтобы я всё это забыла. Тебе стало гораздо легче после этого, а я осталась с этим камнем]— Нет..... — сказал я, еле найдя в себе силы что-либо сказать. — Это не я. Это был кто-то другой — я был не в себе тогда......нет, я опять, что-ли, оправдываюсь?[Да, ты снова оправдываешься] — сказал Тошио. [Сейшин Мурой — ты просто малодушный слабак! Люди всегда учились переносить все невзгоды во имя личностного роста! Люди учились бороться со своими проблемами и внутренними демонами, а ты просто откидываешь всё это! Ты просто боишься лишний раз выйти из зоны комфорта!]— Да, возможно, ты прав, — говорю я, падая духом всё сильнее и сильнее после каждого его нового слова. [Мне уже надоело слышать твоё нытье и оправдания. Можно было уже давно рассказать о своих ?скелетах в шкафу? тем, кому ты доверяешь, но ты разводишь передо мной всё новую и новую воду] — сказал чей-то женский голос в моей голове. [Но я всё равно могу спасти тебя. Не думаю, что ты достиг того дна, с которого тебя уже невозможно будет достать. Если постараться, приложить все усилия и закалиться перед этим, то всё получиться]— Не слишком ли щедро по отношению к тем поступкам, что я совершил? — спросил я, тяжело вздохнув. — Эсист, ты же меня ненавидишь.....Внезапно в моей голове что-то треснуло. Та самая лампочка, которую я так отчаянно пытался найти, внезапно щёлкнула, издала звонкий треск и зажглась ярким и ослепляющим светом...............................................ЭсистЯ вспоминаю всё в одночасье. Эсист — вот, что исчезло, вот, что мне не хватало. Эсист — тот небольшой источник жизни в этом храме. Вот, что это было. Но почему я забыл о ней. Куда она делась? Что вообще произошло? На эти вопросы ответа всё ещё не было. — Сейшин! — закричал кто-то извне. — Эй, проснись, идиот!!! ПРОСНИСЬ!!Прежде, чем очнуться, я увидел единственное воспоминание, которое смогло просочиться сквозь ту пелену, которую кто-то наложил на все мои воспоминания об Эсист с начала августа. [Эсист стояла на краю лестницы. Ветер развивал её волосы, футболку и шорты, что висели на ней мешками. Я чувствовал, что что-то не так. Это был подсознательный страх. Панический. — Что ты тут делаешь? — спрашиваю в недоумении я, подходя к ней всё ближе и ближе. — Просто стою в последний раз, — ответила она, соединив руки за спиной. Её лицо было спокойным, но от того не менее тоскливым. — В последний раз? Что ты имеешь в виду? — Ещё чуть-чуть и всей этой деревни не станет. Точно так же, как не станет и меня. — Ничего не понимаю, — недоумевал я. — Ты сейчас говоришь про эпидемию и всю эту ситуацию в принципе? — Да, можно сказать и так. Вся эта ситуация мне уже надоела. От меня прежней уже ничего не осталось и я даже не знаю, кто я и чего хочу, — её голос задрожал. Глаза, что всегда до этого были наполнены жизнью, внезапно потухли и стали такими же чёрными бездонными дырами, как и у матери. — Я умру, а то, что, возможно, появится после меня потом, уже буду не я, а кто-то другой. Страдания, наконец-то, закончатся, но что я или другая ?я? будем делать дальше после того, как отомстим Богу за все те страдания, через которые он заставил меня пройти — я не знаю. Я не понял значения и трети всех её слов. Я просто продолжил внимательно слушать её и тупо смотреть на неё с надеждой, что в какой-то момент нужная лампочка вспыхнет в моей голове и вся её белиберда в сию же секунду наполнится смыслом. — Сейшин, ответь мне на один вопрос, только честно — будь бы у тебя возможность зажить другой жизнью и в другом городе, ты согласился бы стерпеть самые страшные пытки? — Относительно того, кем я буду и с кем, — ответил я, пытаясь понять, зачем она вообще задала мне этот странный вопрос. — Если учесть меня и тебя, то......я даже не знаю. Я никогда не рассматривал подобное развитие событий, как действительно возможный вариант. Всегда находил причину убегать от этого выбора — незаконченная учёба в институте, наша общая асоциальность и невозможность жить в городской среде. Причин всегда было много. Но почему ты меня об этом спрашиваешь?Она медленно протянула мне свои дрожащие руки. Её пальцы были согнуты и были похожи на клешни, что хотели схватить мои руки. Она выглядела точно так же, как и в самом последнем моём воспоминании о ней — когда она предложила нам жить вместе. (Ты поможешь мне познать этот мир со всеми его прелестями и мерзостями?)— Сейшин, давай начнём новую жизнь после этого. Мы будем открыты друг перед другом и....мы сможем пройти через многое....Я долгое время смотрел на её руки и на то, как они сильно дрожат, не находя на этот раз в себе сил протянуть свои руки и положить их поверх её ладоней. Когда я вновь посмотрел на её лицо слегка неловким взглядом, то увидел на её лице улыбку. Текущие из глаз слёзы попадали в образованные от улыбки ямочки и попадали в рот. Она всеми силами старалась держать улыбку на своём лице — каждая мышцы, составляющая мимику её лица, была напряжена. Глаза постоянно сужались, стараясь сдержать слёзы всеми силами. Когда слёзы не остановились, она перестала протягивать мне руки и начала вытирать лицо, наклоняя голову вниз и скрывая её за руками. — Прости, — сказал я. — Я не понимаю тебя, — без упрёков сказала Эсист. Её голос перестал дрожать, а сама она замерла. — Ты хочешь, чтобы мы все умерли или просто боишься перемен?Мой ответ уже не имел никакого значения. Эсист настолько сильно выгнула спину назад, что её позвоночник изогнулся в полукруге, макушка головы вот-вот готова была коснуться резинки шорт, а подушечки пальцев спокойно касались и опирались на пол. Она зависла в таком положении на долгое время, при этом тело не дрожало из-за настолько неудобной позы. Когда я потянул руку к ней, то она в сию же секунду выпрямилась обратно и всеми силами вцепилась в мою голову правой рукой. Ладонь полностью закрывала мне лоб, пальцы сжимали волосы и давили на кожу, а ногти больно впивались в неё. Я чувствовал себя так, будто рука высасывает часть моего мозга. В этот момент я не чувствовал ничего и ни о чём не думал — в голове было слишком пусто. Этот мой маленький кусочек мозга проходил по её венам, раздувая их и заполняя чёрной кровью. Её рука гнила и распадалась прямо на моих глазах. Мясо отделялось от костей, сухожилия таяли, словно кусочек масла в микроволновке, а кости глухо падали на землю одна за другой. Этот процесс бы перешёл и на всё её остальное тело, если бы рука в какой-то момент не взорвалась у плеча, заляпав нас кровью и полупрозрачной жидкостью, которая заполняла пузыри, что образовались у того места, где кости руки прикреплялись ко всему остальному телу. Я какое-то время продолжал стоять столбом из-за странного процесса, который произошёл только что внутри моей головы. Я мог действительно чувствовать, что часть моего мозга просто взяла и испарилась, но какая именно часть, мне пока было неизвестно. Её тело резко полетело в сторону, словно нитки утянули её как можно дальше от меня, как рыбку, что попалась на крючок. Я даже не успел протянуть ей руку, чтобы схватить — вот она только что стояла передо мной, а вот в следующую уже секунду от неё и след простыл. Я помню, что потом увидел нечто настолько ужасное и отвратительное, что можно было сойти с ума от одного только его вида]Моя память стёрла его образ, но чувство, что оно у меня вызвало при его виде, осталось. Оно повергло меня в истинный шок своими размерами и видом. Нечто нечеловеческое. Оно что-то сделало со мной — именно с моим разумом, а не с телом. Я прекрасно чувствую и понимаю, что, несмотря на то, что я не могу вспомнить нечто важное, что объяснило бы мне всё, именно с этого момента началась моя ?амнезия?, после которой всё и разрушилось. Когда я очнулся от того долгого сна, то увидел перед собой испуганного Тошио. Его лицо было вымазано либо в грязи, либо в запёкшейся крови. Волосы блестели и слиплись в отдельные пряди из-за подкожного сала. — Ну, наконец-то, ты очнулся! — сказал он раздражённо, но после всё равно вздохнул с облегчением. — Я уже боялся, что ты никогда не очнёшься. Я медленно поворачивал голову в разные стороны, чтобы осмотреть обстановку вокруг. Я был в собственном храме, но он был разрушен — половина крыши валялась на полу в нескольких сантиметрах от моих ног, в стенах было много больших дыр, заляпанных какой-то странной красной слизью, все полки с книгами, вазами и прочими декоративными вещами рухнули и всё разбилось, было порвано и вымазано в этой самой слизи. — Ты сейчас можешь двигаться? — спросил Тошио, поднявшись с пола. — Нам нужно убираться отсюда, иначе быть беде. Я попытался пошевелить кончиками пальцев — это было тяжело, но мне удалось хотя бы согнуть пальцы и сжать руку в кулак. Я попытался двигать всей рукой, сгибая её в локтях и двигая ногой — всё ещё тяжело. Моё тело онемело и будто налилось свинцом. Когда Тошио схватил меня за руки и за один рывок поднял, в моих глазах в сию же секунду потемнело. Мне пришлось схватить Тошио за плечи и опираться на них всем телом, чтобы не упасть и не разбить себе лицо. Только потом я понял, что случилось. Нечто не просто держало меня в ?коме?, но и защищало моё тело, иначе меня бы просто расплющила крыша или обвалившаяся стена. — Хорошо, я помогу тебе идти, но ты всё равно не виси на мне, а пытайся перебирать ногами! — сказал Тошио, схватив меня за плечо и положив руку на свои оба плеча. — Постой! — закричал я, начав сопротивляться, после чего вновь упал на пол и чуть не разбил себе лицо. — Где мама? Она в порядке?!Тошио молчал. Я смотрел на него пронзительным взглядом, настаивая на том, что мне очень нужен его ответ на этот вопрос. — Я не знаю, — единственное, что ответил он. Я не знаю. Я не знаю. Я не знаю. Я не знаю. Я не знаю. Я не знаю. ?Я не знаю? — самый лучший ответ на любой заданный тебе вопрос. Он быстро пытался идти, а я старался хоть как-нибудь двигать ногами. Мы бы добрались до больницы гораздо быстрее, если бы я мог бы ходить. Тошио шёл медленно, потому что таскал мою обессиленную тушу на себе, а я шёл медленно потому, что тело онемело и не позволяло сделать ни единого резкого движения. На улице был самый настоящий хаос. От деревни не сталось ничего, кроме гор, что окружали её со всех сторон, образовывая внутри себя треугольник, похожий на наконечник стрелы. Только теперь это были не горы, а просто чёрные стены, закрывающие всё, что может быть за пределами этого пространства. Голубого неба больше не было — теперь было огромное чёрное пространство, сквозь которое просачивался белоснежный свет, который становился красным из-за крови вокруг. Многие дома в деревне было просто разрушены — остались только каркас и небольшие куски стен, которые еле держались. Вся трава была сожжена и пропитана толстым слоем крови. Тошио для вида наступил на эту траву и провёл по ней ногой в разные стороны. Влево-вправо, влево-вправо. Этот слой, будто помадка на булочке, соскользнул с травы и собрался толстыми складками в тех, местах, где Тошио заканчивал водить вправо и начинал водить влево и заканчивал водить ногой влево и начинал водить вправо. От деревьев остались только чёрные стволы — по факту угли. Стоило случайно задеть их рукой, на коже остался чёрный, несмываемый след. Над горами и над останками деревни были развалины сооружения, похожие на Колизей. Будто взяли огромное количество Колизеев разных размеров и наложили друг на друга. От самого большого и широкого в диаметре на самом верху до самого маленького и узкого внизу. Теперь же, над горами и деревней возвышались только огромные куски, что остались от этого сооружения. На этих остатках были длинные и тонкие колья, на которые были нанизаны жертвы. Их было слишком много — настолько, что жертвы касались друг друга частями тела. Некоторые грешники зависли в воздухе со своими выпотрошенными внутренностями и пролитой кровью. По пути мы встречали странных существ, которые либо еле перебирали ногами по земле, либо валялись замертво, либо просто старались кое-как ползти по земле. Они были похожи внешне на людей, но из их спин торчали странные обрубки. Как будто взяли длинные, кривые и дугообразные кости и облепили их серой кожей, по которой не проходил ни один кровеносный сосуд. Их кожа была сухой и настолько сильно натянута на их скелет, что когда они хоть как-нибудь двигались, она начинала тянуться и издавать звуки растянутого пластика. Они хотели сорвать с себя эту кожу руками, но пальцы ломались, стоило им только чуть-чуть сжать кожу и потянуть её. Сломанные пальцы продолжали висеть на руке, что заставляло их биться в агонии сильнее. Одно из некоторых таких существ, что мы встретили по пути, старалось полететь, используя эти отростки на спине, но вместо полёта оно просто лишь на десять сантиметров или на полметра возвышалось над землёй, после чего падало и ломало свои кости. Даже несмотря на то, что его лицо превратилось в лепёшку, а конечности просто свисали с этого худого и хрупкого тела, оно продолжало пытаться улететь отсюда, агрессивно махая этими отростками, на которых не было даже натянутой кожи, как у летучих мышей. — Эти существа прилетели оттуда, — сказал Тошио, когда мы, всё-таки, добрались до больницы. Он показал на остатки неба пальцем, где под ногтями у него была кровь и грязь, а каждая на нём морщина была отчётливо видна, поскольку в ней не было грязи. — Точнее, они просто начали падать оттуда дождём, когда всё это началось. Сначала они были не по-человечески красивыми. Красивые белые наряды, как у святых в Библии, бледная и гладкая кожа, идеальные форма тела и черты лица, чистые и кудрявые волосы. Когда один из них попал мне в больницу, я тут же занёс его к себе и старался ухаживать за ним. Но они так же быстро увяли и засохли, как и фрукты. Это то, что от них осталось. Я оставил эту ситуацию без комментариев. Я не понимал ничего вокруг. Что это за существа? Что произошло, пока я был в ?коме?? Что именно стало с деревней? Что это за постройки вверху? Почему я всё ещё жив? Кто держал меня в коме и почему оставил меня в живых, а остальных не пощадил? И где, чёрт возьми, Эсист?— Где Эсист? — спросил я, сам того не понимая. Мне казалось, что на самый последний вопрос, что всплыл в моей голове, у него определённо должен был быть ответ. — Кто? — ответил вопросом на вопрос Тошио, изумлённо смотря на меня. Я тут же умолк и сказал, чтобы он забыл о моём вопросе. Видимо, нечто и некто стёр абсолютно всё существование Эсист не только в этом мире, но и в памяти других людей. Однако чувство, что Эсист не пропала, а всё ещё где-то здесь, не покидало меня. — Что произошло?— Я и сам понятия не имею. Всё произошло слишком быстро — настолько, что я даже глазом не успел моргнуть, — говорил он. В его голосе что-то было не так. Он говорил слишком устало и безэмоционально, что было абсолютно для него не характерно. Не было той игривости в его голове, той одержимости или раздражения — ничего из этого там не было. — Я звонил тебе много раз, чтобы серьёзно поговорить, но ты не брал трубку, и потому я решил сам пойти к тебе. Выйди бы я из дома на несколько минут позже, то исчез бы сразу с лица земли. Всё просто взяло и взорвалось, а когда я смог прийти в себя, то увидел примерно такую же картину, которую видишь сейчас ты. — Что насчёт всех остальных?— Я видел мало людей, которые остались в живых. Возможно, что все остальные либо сидят у себя дома, боясь лишний раз выйти на улицу, либо исчезли, оставив после себя одни лишь скелеты, — сказал он, указав куда-то вдаль.Я посмотрел в ту сторону, куда он указал пальцем и долгое время присматривался, прищурив глаза. Там, вдали, были целые горы из костей. Все они стояли друг на друге, образовывая спиралевидные башни. Некоторые кости, а именно руки, торчали из отверстий и свисали с них, отчего эти башни выглядели как темницы, скрывающие за собой мучеников. — Даже все шики исчезли? — спросил я, сумев через долгое время оторвать взгляд с башен, после чего они растворились в ближайших деревьях, словно призраки. — ?Шики?? Это кто? — спросил Тошио, после чего слегка прищурился и задумался, прижав руку к подбородку. — Ты имел в виду окиагари? Насчёт них мне ничего не известно. Возможно, несколько остались в живых, но и это, думаю, ненадолго. Сейчас очень опасно быть на улице. — Почему?Тошио посмотрел в окно и слегка наклонил голову в сторону, внимательно вглядываясь куда-то. — Сейчас увидишь. Я впервые выбежал на улицу, чтобы найти тебя. Существо, что постоянно бродит здесь, живёт в твоём храме, но на какое-то время куда-то уходит. Сейчас оно должно вернуться обратно. Он помахал рукой, зовя меня к себе. Я медленно подполз к нему и сел рядом с ним так близко, что наши плечи соприкасались друг с другом. Внезапно, появилось ЭТО существо. Оно было настолько огромным, что ему, казалось, нет конца. Это было длинное, похожее на насекомое, существо. По всему телу проходили красные вздутые вены. Несмотря на части насекомого, которые будто пришили к этому существу, одна его рука ничем не отличалась от человеческой, кроме, разве что, своими огромными размерами. Самый маленький палец на его руке — мизинец — может спокойно заменить ствол любой осины в лесу. Если бы он решил кого-нибудь убить, то с лёгкостью мог просто задавить человека своим мизинцем, придавив его им к земле, или отрубить голову слегка заострённым ногтём. Глаза у этого существа были даже толком не заметны на фоне чёрного, коричнево-зелёного тела. Цвет гнили, цвет разложившегося тела, цвет разложения — эти ассоциации возникают сами по себе, даже без учёта, что я постоянно вижу чьи-то трупы. Огромный рот с разрезанными краями, что делали постоянную широкую улыбку на лице от уха до уха, постоянно был открыт, показывая длинные красные зубы, с которых каплями стекала кровь со странной жидкостью и запахом. Этот запах был слишком странным — как если бы запах испражнений соединился с запахом вишни, или как если бы запах дыни соединился с запахом сгнившего тела. Этот запах вызывал и тошноту и эйфорию. Его можно было чувствовать даже с такого расстояния (оно находилась на расстоянии нескольких сотен метров!). — Ты чувствуешь этот запах? — спросил я у Тошио, не сводя глаз с этого чудовища. — Какой запах? Если ты про мою одежду и тело, то уж извини — воды нет абсолютно никакой, да и из-за страха привлечь вниманием посторонними звуками, мыться уже не так сильно хочется, — сказал он с упрёком, слегка потянув футболку в сторону, обнажив свои ключицы и грудь. — Нет. Я про запах, который издаёт это существо. — Я ничего не чувствую. Уж что, а он никакой запах не издаёт. Чудовище тем временем направлялось к храму, после чего уменьшилось в размерах чуть ли не в десятки раз, и проползло туда с лёгкостью. Значит, я провёл всё это время бок о бок с этим чудищем? Вероятно, это именно он и держал меня в заточении в собственном разуме. В самый последний момент, перед тем, как он окончательно исчез в храме, я успел заметить человеческие очертания того тела, что он приобрёл. Это был не Бог и явно не Сатана. Тогда кто это был? Если он держал меня всё это время в ?коме?, то как Тошио удалось разбудить меня?[Вспомни, вспомни нечто, что ты забыл. Вспомни то, что тебе очень сильно не хватает. Вспомни, и всё закончится] — вспомнил я слова того существа. Возможно, можно трактовать ситуацию так. Он поставил мне задачу — вспомнить об Эсист, чьи воспоминания кто-то, возможно, что он сам их и стёр для каких-то своих целей, после чего я сам смогу проснуться. По случайному стечению обстоятельств, именно в этот момент, когда я о ней вспомнил и проснулся, Тошио пришёл сюда, чтобы меня забрать. Эта ситуация не может иметь никакого отношения к тому, что произошло на самом деле, но других вариантов у меня нет. Внезапно раздался громкий рёв. Это существо вылезло из храма и начало медленно метаться в разные стороны, хватая этих получеловеческих существ и разрывая их на части. Когда оно начало приближаться к больнице, мы с Тошио вжались в стенку и спрятались под окном, стараясь быть как можно менее заметными. Существо прошло мимо нас, но, посмотрев в это окно, оно бы сразу же могло нас поймать. Это чувство страха было мне и знакомо и одновременно чем-то новым. Это не простой страх, который я испытывал, когда боялся матери Тошио, прячась в шкафу, или когда я закрывался в кабинке общественного туалета, чтобы справиться с панической атакой, что часто нападала на меня в общественных местах, где было много движения и слов. Это был настоящий, первобытный страх — страх, который спасёт мне жизнь и заставит меня бежать, сломя голову, что есть силы. Страх не перед людьми, такими же существами, как и я сам, а перед чем-то иным, нечеловеческим, страшным и чужеродным. От фантазии, как это существо находится в нескольких метрах от меня и смотрит на меня своими огромными, диаметров в несколько моих тел, глазами — по телу бежали мурашки. Вдруг, вместо того, чтобы издать громкий рёв, с которым не сможет сравниться никакой другой звук, который до этого все считали самым громким — он говорит обычным голосом. Из-за больших размеров этого существа, даже тот сладкий шёпот, что он шептал своими губами, казался слишком громким, чтобы его нельзя было не услышать. ([Сейшин, я знаю, где ты. От меня бесполезно прятаться. Ты не должен бояться меня — я не собираюсь причинять тебе вреда, как это делает Бог-паразит])Я вздрогнул. Ещё сильнее прижав согнутые колени к туловищу и обняв их руками, я зажмурил глаза. Этот голос был слишком ?сладким? — он соблазнял каждым своим словом, в которое он вкладывал странную магию. Он говорил так, будто находился прямо рядом со мной и слова вылетали сразу же из его рта в мои уши. Я чувствовал и слышал воздух, который вылетал вместе с этими словами, и от этих чувств по спине постоянно бежали мурашки, а сердце билось, как сумасшедшее. Этот шёпот казался мне слишком знаком. ([Тебе бесполезно прятаться — я прекрасно знаю, где ты находишься. Но, вместо того, чтобы схватить тебя, я буду ждать столько, сколько потребуется, прежде чем ты решишься сам выйти ко мне])Кто ты, внезапно спросил я у себя в голове, чувствуя, как эта мысль заставила несколько нервов возбудиться и начать воспаляться, и что ты такое. ([Содом — создатель всего сущего. Я тот, кто уничтожил Бога и Сатану, будучи изначально человеческим ребёнком])Это всё, что он тогда мне сказал. Содом. Довольно странное имя для такого существа. Когда я спросил Тошио, слышал ли он всё это, то тот лишь пожал плечами и переспросил, что именно я имею в виду. Видимо, это существо имеет со мной определённую связь, благодаря которой оно может разговаривать со мной с помощью мыслей. Прошло несколько дней с того момента, как Тошио притащил меня на себе в его больницу. Мы с Тошио просто сидели у него в больнице, внимательно наблюдая, какая картина была за окном, чтобы случайно не напороться на Содома. Он постоянно разговаривал со мной и старался выйти со мной на хоть какой-нибудь контакт, но я был всё ещё в ступоре. Я пытался сложить все кусочки пазла в одну картину у себя в голове, но это приводило только к дополнительной головной боли. Я пытался расспросить как можно подробнее у Тошио, но тот лишь пожимал плечами, выпивая очередную стопку коньяка. Я помню эту стеклянную бутылку коньяка с тонким горлышком и широким дном — её давным-давно я подарил ему по поводу, который сам успел забыть. Удивительно, что она всё ещё не была до этого момента осушена полностью. Теперь же, в ней осталась всего треть, которая медленно, но верно, уменьшалась. Тошио постоянно мне предлагал выпить вместе с ним, чтобы, наконец, расслабиться и хоть чего-нибудь поесть, но я из раза в раз отказывался. Насколько бы сильно мой живот не урчал, аппетит так и не приходил. Мой взгляд постоянно был направлен в окно, из которого выходил вид на поляну, по которой изо дня в день медленно ползало одно из тех человекообразных существ. ([Это бывший ангел или демон. Учитывая, что все они потеряли свой изначальный облик, теперь нельзя было отличить одного от другого]) — ответил мне однажды Содом, будто бы наблюдая за тем, как я сам наблюдаю за этим существом, борясь с желанием выйти на улицу и ему помочь. ([Ему уже ничего не поможет. Ты можешь только, разве что, умертвить его, разрубив пополам или разорвав его на части, но ты, как мне уже известно, против убийства чего-либо, что хоть немного напоминает человека, поскольку это не гуманно])Это ты сделал с ними такое, спросил я. ([Да. Вернее, это последствия того, что я сделал. Они потеряли свой дом и от того были вынуждены жить здесь])Но зачем? Что они такого плохого сделали?([Здесь не имеет значения, плохие они или нет. Здесь точно так же, как и на войне. Солдаты вражеского войска, возможно, и неплохие, но они вынуждены нападать на тебя и пытаться убить, а ты должен будешь пытаться убить их. Они могут пытать тебя, потому что им приказали и морить тебя голодом. Здесь нет ничего личного — только общий конфликт])Это жестоко. ([Те, что делали они, гораздо более жестокие, чем та участь, которую устроил им я. Они служили безоговорочно Богу, а он, в свою очередь, морально изуродовал Эсист])По моему телу будто провели электрический ток. Я просто продолжал стоять на одном месте и пялиться в одну точку, прокручивая это имя у себя в голове. Эсист, Эсист, Эсист, Эсист. Это имя по-особому вертелось у меня на языке. Я помнил нашу совместную жизнь только до начала эпидемии — всё остальное, хоть голову можно об асфальт разбить, но не помню. Я вспоминаю собственные мысли насчёт неё, которые теперь кажутся слишком чужеродными, потому что я чувствую, что эти воспоминания и мысли не имеют ничего общего с настоящей, нынешней Эсист. (Эсист — девушка, у которой не было ни имени, ни фамилии. Эсист — асоциальная и не умеющая разговаривать с людьми, являющаяся точной копией меня и будто являющаяся той моей частью, которую я заживо похоронил со всеми надеждами на светлое будущее)На душе становится слишком тоскливо от мысли, что эти воспоминания, которые восстановились после моего пробуждения, такие же достоверные, как мои собственные воспоминания о моём детстве. Тот я и я теперешний — абсолютно разные люди. Поэтому, логично предположить, что и Эсист в моих воспоминаниях и нынешняя Эсист ничем между собой не похожи. Если выйти на улицу, то можно было также видеть и гору, на которой находился храм и, сам того не замечая, я начал выходить на улицу, идя всё ближе и ближе к храму. Если бы не Тошио, который в самый неожиданный момент выбегал на улицу и затаскивал меня с силой назад, я бы уже давно добрался до храма и Содома, к которому уже на сознательном уровне хотел пойти, прекрасно осознавая свои причины и мотивы. Я должен узнать, что случилось с мамой, где Эсист и что вообще здесь произошло, пока я был в ?коме?. Однажды, одним вечером, когда Тошио вновь начал пить по несколько бокалов коньяка, я набрался решительности покинуть это место. — Я должен пойти и найти кое-кого, — уверенно сказал я, выпрямившись во весь рост. — Ты сумасшедший? — без иронии и сарказма спросил Тошио. Он был намного мрачнее и серьёзнее, чем раньше. Даже в конце, когда он был постоянно раздражённым из-за всей ситуации с шики, он был не настолько мрачен и зол. — Это чудовище может уничтожить тебя, если ты попадёшься ему на глаза, а ты определённо попадёшься ему на глаза!— И пусть! Мне нужно её найти. Что будет, если я останусь здесь с тобой? Всё равно, рано или поздно, нам придётся выйти на улицу, иначе мы умрём от голода и от изнеможения. — Опять ты за своё? Решаешь сдаться на полпути и ринуться с обрыва? У нас и так надежду даже из пальца высосать сложно, а ты подливаешь масло в огонь своим суицидальными наклонностями и депрессивным поведением. Я и так уже на пределе из-за всей этой безысходной и стрессовой ситуации!....— Я не прошу тебя идти со мной. Я иду туда один. И это не самоубийство! Я не убегаю от проблем. Хватит это повторять. Я просто хочу найти её — просто убедиться, что она здесь. Я чувствую, что должен искупить перед ней свою вину. Я в чём-то согрешил, что-то натворил, что нельзя просто так забыть, но абсолютно всё о ней забыл. Я чувствую, что если буду продолжать сидеть здесь с тобой, то ничего не измениться. Я не хочу сидеть здесь в страхе перед каким-то там монстром, пока жажда голода и воды не даст о себе знать, и нам придётся пробраться каким-нибудь тайным путём до магазина. Продукты в магазинах сгниют, вода станет грязной, и мы умрём! Я чувствую, что это нечто даст мне ответы на все вопросы! Я....Не успеваю я закончить, как твёрдый и напряжённый кулак Тошио врезается прямо мне в нос. Я чувствую, как твёрдый нос рушиться и ломается, как кровь начинает лить из него фонтаном, не позволяя мне сделать ни единого вдоха через нос. Кровь текла вниз и лезла в рот, пока мои зубы не окрасились в красный цвет. Я прижимал руки к лицу и, тем самым, сильнее пачкался в крови, растирая её по своей коже, сам того нехотя. Я слегка пошатнулся и удачно упал на стул, что был в углу, из-за внезапного удара и от огромной силы, что Тошио в него вложил. — Да нет её уже в живых! — закричал он, хватаясь руками за стену. Окровавленные костяшки пальцев, кожа на которых собралась и висела бледными, полупрозрачными кусками были мне отчётливо видны отсюда. — Я не знаю, кого ты собрался искать и почему, но смирись с тем фактом, что она либо уже превратилась в скелет и находится где-то там, либо уже просто валяется где-нибудь будучи полуразвалившийся трупом! Или ты хочешь найти её труп и притащить его сюда?— Мне всё равно на это. Пока я не начну искать, я не пойму, труп она или ещё нет. Вдруг ещё нет? Вдруг, если я пойду прямо сейчас, то успею найти её и спасти, а ты меня останавливаешь?! — говорил я, срываясь на крик. От привкуса крови начало тошнить — ещё чуть-чуть и меня вывернет наизнанку, и я начну сплёвывать кровавую слюну, лишь бы не глотать её в миллионный раз. — Пусть, даже если она мертва, и я найду только её труп, я должен убедиться в том, что она была. Что Эсист Мурой, моя будущая жена, которая хотела мне помочь, действительно существовала, а не является плодом моего воображения, понимаешь?! — внезапно до меня дошла вся тягота этих слов. Я чувствовал, что она была для меня чем-то важным, но всё равно умудрился об этом забыть! Словно она была ненужный хламом, от которого я просто избавился, не найдя причину для этого. Ещё немного и я заплачу, но.....нет! Не буду больше плакать, это мне ничем не поможет. Я должен быть сильнее. — Я пробыл в ?коме? долгое время и забыл, что значит жить. Я не верю ни во что, что видел и что помнил. Я смог забыть самые важные и счастливые для меня воспоминания. Я причинил дорогим мне людям боль и не раз! Я видел, как этот монстр появился ещё до того, как этот мир кардинально изменился. Я чувствую свою вину не только перед Эсист или перед мамой, а перед всем миром, и это ещё при том, что я даже не помню, что сумел такого натворить! Это существо, которого, судя по всему, зовут Содом — оно зовёт меня. Пусть ты и не слышишь, но я слышу, как оно тихим голосом зовёт меня по имени и просит выйти на улицу. Я нужен Содому. Содом точно знает, где Эсист. Только выйдя на улицу, я смогу всё понять, — говорил я, всё ещё прикрывая лицо одной рукой, кровь на которой уже засохла, почернела и начала шелушиться при каждом движении. Из носа всё ещё текла кровь, а та, что уже успела свернуться и стать желеобразной, засоряла мои носовые проходы, и я не мог дышать через нос. Говорить и дышать ртом слишком трудно, поэтому я постоянно громко и тяжело дышу между словами. — Так что, прости меня, Тошио. Я всё равно уйду, и ты меня не остановишь.— Всё я, да я, — пробормотал Тошио, наклонив голову вперёд. Глаза настолько сильно сузились, что даже нельзя было увидеть сам глаз — только очертания век, границы которых вот-вот должны были сомкнуться. — Ты говоришь вроде бы про кого-то, но постоянно говоришь своё фирменное ?Я?. ?Я то....?, ?я сё.....?, — начинает передразнивать меня Тошио, постоянно жестикулируя и работая мимикой. Постоянно отводит взгляд в сторону, махает руками в разные стороны, постоянно вертя ладонью или сжимая руки в кулаки. — ?Я смогу...?, ?я должен....?, ?я буду....? и ?я не буду....?. Только словами и можешь распинаться. Ты будто пытаешься сам убедить себя в своих же словах — ты будто не диалог ведёшь, а внутренний монолог, где мои комментарии являются просто лишним бонусом. Ты хоть раз что-нибудь сделал сам без лишних слов? Когда ты изнасиловал Мивако-сан, то что сделал после этого — напился и пошёл просить моей помощи. Только когда ты понял, что я не буду за тебя решать твои проблемы, ты взял на себя ответственность и то, всё равно ты лучше с того времени не стал. Когда я просил тебя мне помочь, что ты делал? Ты говорил, что убивать окиагари негуманно, они же люди, это жестоко и бла-бла-бла! Одни слова и ноль действий!— И сколько ты хранил всю эту ненависть ко мне? — внезапно спросил я, говоря под нос. Моя манера речи начала ухудшаться, а слова стало всё труднее выговаривать чётко, чтобы их ещё и услышать было можно. — Как давно ты мне хотел всё это сказать?— Да никогда я не хотел тебе это говорить. Я не храню к тебе ненависть и не ненавижу тебя. Просто я вижу, что твоя пассивность и стремление держаться от конфликтов подальше — это не твоя жизненная позиция, а твоя одержимость. Ты просто улитка, что прячется в своём домике при появлении даже незначительной опасности. Ты может и хочешь, чтобы все были счастливы и чтобы был мир во всём мире, но ты ничего не будешь делать, чтобы это когда-нибудь случилось. Даже наоборот, ты делаешь всё возможное, чтобы этого никогда не случилось. Хорошо, если ты хочешь умереть от рук монстра, то иди, ступай! Я тебя не держу, но запомни мои слова напоследок. Я не выдерживаю и смеюсь, стараясь не смеяться во весь голос. Поток воздуха пролетел через дыхательные пути из моей глотки к носовым отверстиям, и свернувшаяся кровь вылетела из носа и застряла между пальцами и под ногтями. — Меня не убьют. Согласись, Содом не просто так держал меня в ?коме? и не просто так покидал храм на время, когда ты разбудил меня и увёл оттуда. Если он хотел убить меня, разве он бы не сделал это ещё тогда? Я нужен им для каких-то других целей.Я повернулся к нему спиной и, не останавливаясь ни на шаг и ни на секунду, вышел из больницы, плотно закрыв за собой дверь, дёргая ручку грязной от сухой, словно порошок, крови рукой. Тот продолжил стоять на своём месте и не издал ни единого звука, когда я вышел на улицу. Почему-то хотелось ему что-то ещё сказать, будто это была наша последняя встреча, хотя я ни в чём не был уверен уже. То же самое чувство настигло меня в момент нашей последней встречи в той операционной. Труп Кёко-сан, кровавая комната, спокойный вид Тошио, который также с ног до головы вымазан кровью и его фраза: ?Помоги мне убраться, раз уж ты сюда пришёл?. Находясь в этом незнакомом месте, что когда-то было для меня самым знакомым, я чувствовал себя пылинкой на ровной поверхности, или чёрным рисовым зёрнышком на фоне всех остальных белых, или красным воздушным шариком рядом с остальными зелёными. Это не в смысле, что я слишком сильно выделялся в этом месте, поскольку больше людей на улице не было, а в том смысле, что меня можно было легко увидеть и поймать — проще некуда. Тело всё ещё не могло позволить себе большие физические нагрузки, поэтому мне приходилось идти ровным и умеренным шагом, чтобы не упасть на ровном месте от обезвоживания. В моём желудке не было ни грамма пищи и ни капли воды. Во рту было настолько сухо, что кровь, которая туда попадала из носа, становилась такой же жидкой, как и вода. Поднимаясь по длинной лестнице в храм, ноги начинают работать на автомате. Несмотря на то, что после каждого шага дышать становится тяжелее, мои ноги продолжают сгибаться в коленях, слегка подниматься и опираться на новую ступеньку, пока вторая нога просто перемещается следом за ней. Мои мышцы становятся твёрдыми и горячими, словно запекаются в духовке. Кожа просто не выдерживает и начинает плавиться, прилепляя к себе ткань кимоно. В храме было тихо. Подозрительно тихо. Точно так же, как и во время моего приезда сюда после неудачной попытки самоубийства. Я мог слышать каждое движение — своё дыхание и биение сердца, шарканье подошвы моих гэт об каменные плитки, слипание век при моргании, хлюпающая кровь из носа, моё тяжёлое дыхание сквозь зубы. Я мог слышать только себя самого, потому что вокруг не было ни единого звука — ни дуновения ветра, ни пения цикад, ни рёва автомобилей. Храм разрушился примерно наполовину — передняя часть крыши была разрушена. Я кое-как смог переползти через кучу деревянных досок, на которых было много мелких и выпирающих щепок, что впивались в кожу, кусочки штукатурки прилипали к коже и залезали в рукава кимоно. Когда я смог через неё перебраться, то был весь грязный и с занозами по всему телу. Единственным звуком, который раздавался по всему храму, был негромкий шорох — небольшой сгусток слегка застывшей штукатурки отваливаться от всей этой кучи и сыпался вниз. Еле перебирая ногами по полу, я старался стереть кровь со своего лица, но это ни к чему не приводило. Я лишь скрёб занозами на своей руке по лицу и оставлял небольшие крупицы засохшей крови на руке. На кухне я смог найти маму. Но я не сразу узнал её и даже спустя минуты не смог до конца осознать, что это действительно была она. Это был огромный, кровавый и завёрнутый в кимоно кусок мяса. Из порванного, липкого и тёмного от крови кимоно вываливались сгнившие органы. От головы осталась лишь самая маленькая часть — только левая часть лица с глазом, щекой и краем рта осталась нетронутой. Всё остальное представляло собой кровавое месиво с раздавленными мозгами, вытекшим глазом и выбитыми зубами, что впились в её же плоть. Разумеется, все эти подробности насчёт её трупа я заметил, подчеркнул и описал у себя в голове уже потом, когда смог отпустить её труп и сорвав себе голос. Я кричал, что есть силы, пытаясь не то позвать кого-то, не то просто добить своё и без того обессиленные тело. Я рванул к маме, упал на пути и полз к ней уже на животе. Сколько бы я не пытался засунуть её внутренности обратно, я лишь пачкал руки в этой странной слизи и крови, чуть не запачкав её ещё и своей блевотиной, которая поступала к горлу из-за омерзительного запаха гнилого тела и вида её тела в целом. Сколько бы я не звал её хоть по прозвищу, хоть по имени, она не откликалась, оставаясь мёртвым телом в моих руках. Сколько бы раз я не прижимал её к себе, её тело не становилось тёплым, наоборот, оно делилось со мной своей ледяной температурой. Она была мертва — действительно мертва. Чувствую себя так, словно мой кошмар, который я видел там, сбылся в реальной жизни. Даже когда я попытался сложить руки вместе на груди, соединив внутренние стороны ладоней, я не мог в голове произнести ни единой сутры. Я просто не мог успокоиться и помолиться за неё так же спокойно и непринуждённо, как это делал все годы до этого, молясь за души умерших жителей деревни. Каждая минута, что я провёл бок о бок с мамой, длилась вечно. Я пытался успокоиться и убраться отсюда, как можно дальше, стараясь забыть вид этого трупа и этот запах, от которого меня тошнило, даже с учётом того, что мой нос был забит свернувшейся кровью. Это ты сделал с мамой, спросил я Содома, стараясь уложить труп мамы в позу покойника — ровно положить на спину, соединить ноги носками вместе и сложить руки вместе на животе. Но в ответ было лишь молчание. Тогда, словно ужаленный какой-нибудь самой ядовитой змеёй, я ринулся из храма, чувствуя, что больше не могу чисто физически здесь находиться. От запаха гнилого мяса и потрохов, запёкшейся крови и человеческих испражнений, у меня слезились глаза, голова кружилась, а желчь поступала к горлу. Я не мог провести там ни минуты! Мама, мама, мама, мама, продолжал я звать её, словно мои мысли хоть что-то могли изменить. Быстро перебирая ногами по ступенькам лестницы вниз, я мог в любую минуту споткнуться, мои гэты бы слетели с ног и я полетел вниз, разбив всевозможные кости и порвав сухожилия. Но я споткнулся у самого низа и лишь врезался лицом в землю. Пыль, что оседала слоями на земле, попадала мне в глаза и рот. Волосы стали коричневого оттенка. Да, сказал я самому себе, когда поднялся и начал стряхивать с себя всю пыль и грязь, это определённо какое-то наказание. Я просто шёл по уже разрушенным улицам, заглядывая в каждый уголок и стараясь напрягать своё зрение как можно сильнее, чтобы не упустить возможных зацепок, которые могут привести меня к Эсист. Мои очки разбились при падении — стёкла выпали и разбились на мелкие кусочки, оправа погнулась и болталась. Поэтому, поиски были ещё более затруднительными, чем могли бы быть с целыми очками. Не сказать, конечно, что у меня было много возможных мест, где она могла бы быть. Здесь были одни разрушенные дома, в которых невозможно было даже спрятаться, поскольку большая их часть состояла из одной стены и остатков мебели, и машины с вмятинами на дверцах и крыше и с разбитыми стёклами, которые стали похожими на паутину. Чувство, что она должна была быть где-то здесь — вот здесь, например, в машине, или, например, за стеной этого дома, вот-вот она появится где-нибудь — оно заставляло мою паранойю разойтись на полную. Я ходил по тропинкам, стараясь не наступать на огромный кровавый покров на траве, будучи в странном трансе. Вопрос ?что в моей жизни в какой-то момент пошло не так?? перестал иметь смысл, поэтому я перестал его задавать. ?Что вообще в моей жизни шло так?? стоит задать вопрос. Мир реализма, в котором я жил все свои 32 года внезапно стал миром сюрреализма, где нет ничего логичного и обоснованного — одни сплошные гротескные образы из Библии и ?бессознательного?. Что, если я просто сошёл с ума? Что, если Эсист и мама просто умерли и я, не выдержав такой потери и такого горя, просто сошёл с ума, замкнулся в себе и придумал этот мир, чтобы не находиться в обыкновенной темноте? Но в какой момент это произошло? Были ли шики действительно реальными, или я их тоже выдумал? Где кончается реальность, а где начинается моё воображение? Пока я бродил по останкам деревни в поисках Эсист, я успел задумать ещё кое над чем: где Содом? Я брожу уже несколько часов на открытой местности, где меня было очень легко заметить, так почему Содом ни разу за это время не выглянул из храма или из того места, куда он уходит на какое-то время? К тому же, разве он не должен был услышать мои крики из храма? Я пытался мысленно с ним связаться, звать его и задавать вопросы, но он не отвечал мне. Он ждёт чего-то, ответил я самому себе, ждёт подходящего момента, чтобы появится, но для чего. (Сейшин) — услышал я женский голос. Мои воспоминания говорили, что этот голос принадлежал Эсист. Она зовёт меня. Голос звучит не как раньше — теперь не кажется, что он звучит абсолютно везде. Он звучал из конкретного места. (Сейшин)Она зовёт меня. Голос громкий, но точно можно было сказать, откуда именно он исходит. Будто его громкость специально увеличили, чтобы я мог точно и сразу найти её. Я начал идти быстрее, напрягая свой слух до предела. Когда голос прекращался, я сразу же останавливался, боясь сбиться с пути. Внезапно, свернув на очередную разрушенную улицу, я увидел впереди лежащее тело — худое, избитое и бледное тело, распластавшееся на дороге. Я тут же ускорил шаг, еле срываясь на бег, но он у меня не получился — я просто слегка подпрыгивал во время каждого шага, всем телом наклоняясь вперёд и постоянно махая руками вперёд-назад. Мои предположения меня не обманули — это действительно была Эсист. Она лежала на земле, раскинув руки и ноги в стороны, напоминая детей, что делали ангелов на снегу. Никакая одежда не скрывала её интимных мест, которые сейчас мне очень хорошо видны. Волосы закрывали глаза, рот был слегка приоткрыт и из него торчал край языка. Веки слегка опустились и почти полностью скрывали за собой давно вытекшие и, впоследствии, засохшие глаза или вернее то, что от них остались в этих пустых глазницах. Я упал на колени рядом с ней. Моя коленка очень удобно расположилась на ладони, пальцы которой слегка касались кончиками моих ног. Я тут же убрал её руку, после чего осторожно взял её тело на руки и прижал к себе. Тело было безжизненным и холодным — ни дыхания, ни пульса я не чувствовал. Однако, она не прошла даже первую стадию разложения, хотя трупное окоченение уже прошло или, могу предположить, что и не начиналось. Передо мной была лишь её пустая, физическая оболочка, которая неплохо сохранилась, но в которой ничего нет, и с которой и делать нечего — разве что использовать, как секс-куклу, но этот вариант был мне не по душе. От правой её руки не осталось ничего — к плечу был прикован какой-то полугнилой обрубок, из которого торчала сломанная кость, облепленная небольшим количеством серо-розовых засохших мышц и кровеносными сосудами, что висели на ней, словно гирлянды. Кровеносные сосуды стали тёмными и прозрачными, поскольку вся кровь ушла, а та, что осталась, засохла, облепив перед этим их стенки. — Эсист, — позвал её я, уткнувшись лицом в её бледные волосы, которые пахли пеплом, дымом и палёным мясом. От этого запаха начала кружиться голова, когда я долгое время вдыхал его через её волосы. Они щекотали мне лицо и больно врезались в глаза, стараясь протиснуться сквозь плотно зажмуренные веки, — я очнулся. Прости, что умудрился забыть тебя, но я ведь смог вспомнить, хоть и не помню, что происходило между нами. Она молчала. Просто смотрела на меня полузакрытыми глазами и слегка открытым ртом. Я положил руку к её щеке, слегка сжав её — холодная, и в тоже время, мягкая, а не твёрдая. Её щека была почти такой же, какой была при жизни, с разницей в том, что теперь к ней было неприятно прикасаться, поскольку её низкая температура слишком сильно обжигала кожу. Тем не менее, я всё равно прижимал её тело к себе, не признавая у себя в голове тот факт, что она мне не ответит и не будет на меня никак реагировать.— Знаешь, я.... — я умолк. Эсист не изображала ни одну эмоцию и продолжила лежать в моих руках. — Эсист..... — позвал я её ещё раз. — Эсист?....Я взял её за плечи. Никакой реакции или эмоции. Её голова просто свисала с плеч и болталась, когда я слегка тряс её. — Ты в порядке? Эсист? — ответа не было. — Ты заставила меня и вправду испугаться, — ответа не было. — Эсист, это уже и вправду не смешно, я очень сильно испугался, когда всё произошло, — ответа не было. — Эсист? — никакой реакции. — Эсист, пожалуйста, не шути так...Эсист....Я звал её и тряс за плечи всё сильнее и сильнее. Её голова продолжала метаться из стороны в сторону, издавая хруст, когда она резко наклонялась в сторону чуть ли не на все 90 градусов. Когда мои руки начали болеть из-за сильной физической нагрузки, которую я использовал, держа её над землёй и тряся, то успокоился и просто положил её тело к себе на колени. — Прости меня, — сказал я, смотря пустым взглядом куда-то в одну точку на земле. Мои руки и тело даже не ощущали тело Эсист, что прижималось ко мне. — Я.....я столько всего успел натворить, что даже страшно представить и сосчитать. Пожалуйста, скажи, что я сделал тебе? Я должен знать, что именно произошло перед тем, как я попал в ?кому? и после этого, потому что я абсолютно ничего не помню, хоть голову разбей об стену. В какой-то момент, я заметил, что её тело перестало быть холодным, словно лёд. Сначала мне казалось, что она просто впитала в себя часть моего собственного тепла, но, когда её сердце начало биться рядом с моей рукой, то я даже не знал, что сказать. Вопрос ?что вообще происходит?? не является корректным, и в этой ситуации слишком неуместен. — (Надо же, каким ты стал жалким с того самого момента, как нас с тобой разъединили. А я уже подумывал, что ещё более жалким и ничтожным ты не сможешь стать)Моё сердце ушло в пятки. Я чувствовал, что это были не мои собственные мысли и этот голос звучал не в моей голове, а за её пределами. Это был голос Эсист, но в нём было что-то чужеродное. Издевательская манера и упрямый говор не был главной чертой в её голосе. — Эсист? — переспросил я, опустив взгляд на неё. Она смотрела на меня своими широко раскрытыми, пустыми и чёрными глазами. Брови были изогнуты в арку. Уголки рта изогнулись в извращённой улыбке. Не в доброй или светлой, а в похотливой, развратной и гнусной улыбке. — (Ага. Как приятно снова увидеть твоё лицо. Сейчас я даже ещё более счастлив. Посмотри, что с тобой стало! Рожа разбита и вся в грязи, волосы растрёпаны и в пыли, в руках занозы и кусочки штукатурки. Лицо такое напуганное и грустное, что хочется смеяться).Я тут же отпустил её, словно она была раскалённым добела камнем. Она звонко упала на землю, издавая этот пронзительный, гнусный и злобный смех. — (Что ты так жестоко обращаешься с телом своей девушки?) — спросил_а он_а, продолжая смеяться и смотреть на меня этими бездушными глазами. — (Ты так долго её искал, а когда она очнулась и начала говорить тебе правду, ты тут же швырнул её на землю. Ну и мелочный же ты! Если ты готов из-за каких-то там слов отбросить человека, которого так долго и тщательно искал, то просто возьми и убейся). Я сразу же понял, кто это был. Я сразу же понял, что именно тогда произошло — в последние минуты перед тем, как я вошёл в ?кому?. Бог-паразит. Вот та часть мозга, которую Эсист силой забрала у меня, после чего и развалилась. Возможно, она потеряла свой разум не из-за этого, но в моей голове тогда картина сложилась именно таким образом. Думая об этом и понимая ужас всей картины, я накинулся на Бога-паразита в теле Эсист и начал сжимать руки у него на шее. Эта хрупкая и тонкая шея дёргалась и пульсировала под моими руками, а пульс сердца отдавался в кровеносных сосудах.?Зачем? — спросил я про себя Эсист, когда душил Бога-паразита дрожащими руками. — Зачем ты сделала это? Зачем ты забрала Бога-паразита себе?! Ты не должна была это делать!!?Чувство, что именно это и убило её, не покидало меня. Я злился, но непонятно на кого. На себя? На Эсист? На Бога-паразита?— (Ха-ха. Ну, давай, убей её. Сожми артерию сильнее. Задуши её и дело с концом. Но, есть одна проблема — у тебя кишка тонка, чтобы поднять руку даже на её тело. У тебя не хватит сил убить меня, даже если ты захочешь это сделать всем сердцем!— Заткнись! — кричал я, чувствуя, как мои руки, сами того нехотя, начинают разжиматься, постепенно ослабляя свою хватку. — Молчи. Опусти её тело! Прекрати говорить её голосом! Прекрати!— (Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха) — смеялся Бог-паразит голосом Эсист, но смех это звучал абсолютно по другому. Сразу было слышно, что это была не Эсист, хоть голос и был её. — (Ты сейчас настолько сильно подавлен, что готов убить себя прямо сейчас, не так ли? Мама мертва, Тошио тебя ударил и бросил, Эсист больше никогда не вернётся, а та деревня, которую ты раньше ненавидел, но которая всегда была тебе домом, исчезла и превратилась лишь в странные фантазии и гротескные образы. Весь твой милый мир, весь твой уютный дом превратился в ничто, которое ты никогда не сможешь восстановить даже на малую часть. Ты можешь убить меня прямо здесь и сейчас — тебя никто не будет останавливать или угрожать наказанием за убийство — вот только Эсист ты все равно такими образом не сможешь вернуть, если вообще её можно будет вернуть в это тело)Мои руки окончательно перестали давить на сонную артерию и сильно сжимать шею — теперь они просто обхватывала её, слегка на неё давя, даже толком не перекрывая воздух. Хотя Бог-паразит даже не двигал её ртом. Слова просто вылетали из её рта, как если бы внутрь куклы положили диктофон. Эсист забрала у меня ту часть моего мозга, которую я сам же породил из-за своего желания сделать раздражителя, против которого я смог бы бороться внутри своей головы, и это привело к тому, что сейчас происходит. — Я убью тебя, — внезапно сказал, я, отпустив, наконец, шею. Тело зависло в воздухе и медленно начало подниматься, пока тело Эсист не выпрямилось во весь рост и ноги не начали опираться на землю. — Я уже давно решил, что больше не буду тебя терпеть, но тогда я заглушил тебя лечением, а сейчас собираюсь уничтожить тебя навсегда.— (Да? И что ты сделаешь? Разрубишь это тело на куски? Или сожжёшь? Или выпотрошишь? Ну, попробовать сам Бог велит)— Нет, с телом Эсист я ничего делать не буду, — спокойно сказал я. Я просто закрыл глаза, стараясь собраться с мыслями. Мне просто хотелось успокоиться, чтобы потом собрать все свои последние силы, нервы и волю в руки и закричать, подняв голову вверх, чтобы звук раздавался прямо из глотки. — СОДО-ОМ! Последний слог я растянул настолько сильно, что он эхом отдавался ещё какое-то время по деревне, когда я крепко сомкнул обе челюсти. Мой голос звучал, как внезапная молния в полной темноте, как гром среди ясного неба и в полной тишине. Даже Бог-паразит замолк, хотя он хотел что-то мне сказать прямо за долю секунды до того, как я закричал. За эти секунду, что я излил все свои последние силы в крик, адреналин начал путешествовать по моей крови. Сердце начало слишком быстро и сильно пульсировать, двигая кровь всё сильнее и сильнее и расширяя сосуды. Я тут же упал на землю у ног Эсист, чувствуя, что у меня нет сил пошевелить ни единым мускулом. Я слышал, как Содом приближается ко мне — тихо, еле касаясь своим телом поверхности земли, а его рука лишь на первый взгляд касается поверхности. Я не боюсь его, когда его глаз действительно оказывается в метре от меня, как и представлял в своих фантазиях. Я мог отчётливо видеть каждую маленькую и тонкую частичку ириса у него в глазах и различать одну от другой. Каждая линия на ирисе была в два раза тоньше моего мизинца. Они были похожи на миллионы ниток, что были пришиты в ткани. Были бы у меня силы, я бы прямо сейчас положил руку на глаза и попытался описать это ощущения у себя в голове. ([Ну, здравствуй, Сейшин]) — сказал Содом. — Здравствуй, Содом, — сказал я. — Я действительно рад, что ты пришёл. Он взял огромной, бледной и прозрачной рукой, по которой шли чёрные вены, тело Эсист и тут же, в сию же секунду, сожрал его, не оставив после неё ни кусочка. Он просто сначала положил её себе на огромный и чёрный язык, словно какую-то таблетку, после чего просто сомкнул челюсти и, ни жуя, проглотил. Я лежал на земле, смотря в то место, где только что было тело Эсист, широко раскрыв глаза. Мне хотелось наброситься на него, закричать на него и проклинать всевозможными способами, но тело будто бы превратилось в статую. Нельзя было пошевелить ни единым мускулом. Какой же я жалкий. ([Ты опять наказываешь себя, Сейшин, только кому от этого будет польза? Ты ведь прекрасно понимаешь, что самобичевания тебе ничем не помогут, и не будут мотивировать на попытки избавиться от своих проблем?]) — спросил Содом. Его тело начало сильно вздуваться, а сами его голова и рука на фоне всего остального тела, наоборот, начали уменьшаться в размерах. ([К тому же, я съел тело Эсист во благо, или ты хотел, чтобы она осталась инвалидом без руки до конца своих дней?])Когда голова и рука полностью скрылись за раздувшейся, словно воздушный шарик, массой, раздался взрыв. Тело лопнуло и забрызгало всё вокруг той самой слизью, что текла у него изо рта в тот самый первый раз, когда я его увидел. Теперь он выглядел в точности, как Эсист. Даже нельзя было найти отличий между ними даже спустя долгие минуты наблюдения за ним. ([Ну, чего ты ждёшь? Ты ведь хотел меня встретить, разве не так? Ты хотел ведь обо всём узнать, так почему ты молчишь?])Это был голос Эсист. Грубый, но ласковый. Тихий, но достаточно громкий, чтобы можно было услышать. Я соскучился по нему. — Почему я потерял все воспоминания, связанные с Эсист, с начала августа, но при этом прекрасно помню всё, что происходило до этого? — задал я вопрос, который долгое время мучил меня. ([А сам-то как думаешь? Что ты делаешь со всеми плохими воспоминаниями, в которых, так или иначе, делал плохие вещи с людьми? Правильно, ты старался их избегать и забыть о них — положить на самую высокую и отдалённую от всех остальных полку, если выразиться более метафорически])— Значит, ты хотел, чтобы я сам захотел обо всём узнать? ([Не я, а Эсист. Меня не сильно волнует, что будет происходить с тобой дальше, и какие решения ты в итоге выберешь. Я просто выполняю то, ради чего и был рождён, чтобы потом умереть — всё просто. Ты убегаешь от проблем, а подобным методом Эсист хочет заставить тебя самому решиться подойти вплотную к проблеме и рассмотреть её со всех сторон. Если ты подойдёшь ко мне прямо сейчас, — сказал он, раскрыв руки для объятий. Руки были слегка согнутыми в локтях. Лёгкая улыбка появилась на лице Эсист, на котором были хорошо видны скулы, — то сможешь морально покончить со всем этим])Три шага. Всего три шага я должен был сделать, чтобы она сковала меня в своих объятиях и прижалась ко мне. В своих тёплых объятиях, в которых я, наконец, смогу почувствовать себя неодиноким. В объятиях, которые могут убить меня и после которых мне придётся чувствовать боль и погружаться в собственные проблемы. Но, если честно выбирать между этим полуразрушенным миром и попыткой хоть что-либо узнать о нём, я выбираю второе. Сделав эти три мучительных шага, я обнимаю Эсист в ответ, чувствуя, как её руки начинают таять у меня за спиной, втягивая меня в какую-то тёплую и влажную субстанцию. Чувствую странные и длинные отростки тела, которые текли вниз по рукам и облепляли меня со всех сторон. Я буквально входил внутрь Эсист — моё тело становилось мягким и не хотело слушать команды, поступающие из головного мозга, а сам он растворялся и улетал куда-то очень далеко. На какое-то время я почувствовал знакомое чувство, словно у меня снова забрали какую-то значительную часть мозга. Мой разум вылетел из тела, а Эсист схватила его и крепко сжала у себя в кулаке, не позволяя кому-то его забрать. * * *Когда Сейшин ушёл из больницы и начал идти в храм, Тошио ещё долгое время следил за ним через огромное окно, покрытое пылью, кровью и разводами от воды с химией. Тошио несколько раз пытался отмыть окно с другой стороны, но из раза в раз был на грани того, чтобы быть обнаруженным Содомом, поэтому, он перестал пытаться отмыть эту кровь. Тошио спрашивал себя всё время, что он теперь будет делать, смотря в окно до тех пор, пока фигура Сейшина не скрылась за деревьями и смотреть теперь было не за чем. Он сделал то, о чём его попросила Эсист — сыграть ту роль, которую она ему дала. Играть того, кто абсолютно ничего не знает об этом мире, который забыл об Эсист и который вот-вот сорвётся и покончит с собой. Теперь его ничто не ждёт, теперь его убьют. Выпив последние несколько глотков из своей бутылки с коньяком, он осознал, что уже пора. Он — единственный теперь живой человек во всей этой деревне, а возможно, что и во всём мире. Сейшин, по представлениям Тошио, скоро умрёт или же исчезнет. Возможно, навсегда, а возможно, лишь на время — всё зависело от самого Сейшина и его выбора, и Тошио никак на этот выбор не мог бы повлиять. Всё так, как и предсказывала Эсист, а значит, он справился со своей задачей. Перед тем, как выпить последний бокал коньяка, он положил в согнутую ладонь, которая теперь была похожа на скукоженную большую ложку, горсть специальных таблеток. 50 грамм таблеток от давления, 48 грамм антибиотиков, 30 грамм снотворного. Таблетки начинают сыпаться с рук на пол, но Тошио всё равно старается не пропустить ни одну из них. Ни одну белую круглую таблетку, которую пополам разделяет слегка углубленная линия. Ни вытянутую, тонкую, прозрачную таблетку с белой стороной, за которой ничего не видно и с прозрачной цветной стороной, внутри которой находятся мелкие кружочки. Когда он понял, что все сразу в рот не поместятся, то он равномерно разделил их на две горстки, пересчитав абсолютно все таблетки по нескольку раз и отделив их друг от друга, чтобы в каждой горстке было одинаковое количество таблеток от давления, антибиотиков и снотворных. — Ну, теперь моя очередь, да, Эсист? — спросил Тошио, когда сделал мучительный глоток из обжигающего всё изнутри коньяка и горстки таблеток, от которых вот-вот могло разорваться горло. Он сидел на полу в гостиной, оперевшись на стену. Напротив него было панорамное окно, из которого он и наблюдал несколько минут назад за Сейшином. Рядом с ним стояла Эсист, одетая в свою привычную одежду, которая стала одной из важных частей её образа. Длинная футболка, чуть ли не до самых колен, с какими-нибудь интересными надписями, вроде ?Imagine John Lennon is dead? или ?Where Is My Mind??. Короткие, выцветшие и потёртые шорты, что были почти полностью скрыты за футболкой, на ногах. Обычные ботинки, которые когда-то были яркими и новыми, но теперь выцвели, приобрели бледный оттенок и были покрыты пятнами пыли. Вот она, Эсист собственной персоной, стоит рядом с ним, смотря на него сверху вниз. Он сразу же взялся за таблетки, стоило ему увидеть её здесь. — Ну, можно сказать и так, — сказала она, подойдя к нему поближе и сев на корточки прямо в нескольких сантиметрах от его тела. — Ну и? Зачем вы решили отравить себя? Не поверю, чтобы Тошио Одзаки, которого я знала все эти годы, мог всерьёз решить покончить с собой. — А может быть, я просто не хочу умирать так, как хочешь именно ты? — саркастично спросил он, сделав огромный аспект на последнем слове. — Я сам хочу вершить свою судьбу. Даже если это незапланированное самоубийство, о котором я всегда говорил в негативном ключе, как о поступке слабых людей — это всё равно моё решение, которое я сам принял и над которым тщательно думал. К тому же, я не из тех придурков, которые просто решили в какой-то момент убить себя, даже толком не зная, как это делается — думают, что выпьют горстку каких-нибудь таблеток от запора и удивляются, что не умерли от них и обосрались. — Вы говорите о Сейшине? — Не только, но и о нём разумеется. Голова раскалывалась. Ещё немного и он начнётся биться на полу в конвульсиях, хватая себя за голову и выблёвывая алкоголь, вместе с уже пустыми капсулами и желудочным соком. — Так, это конец? — спросил Тошио, когда Эсист положила руку ему на голову и слегка сжала её. — Надеюсь, что я не последний человек на этой планете?— Ну, это понятие относительно. Вы ведь не хотите умирать. — Конечно, не хочу. Что у меня будет после смерти? Либо ничего, либо полный ад. В жизни я меня хотя бы может быть целая куча приключений, каких-либо возможностей что-то сделать или поменять в своей жизни. Даже если я ничего толком не изменю в своей жизни, я буду прекрасно осознавать, что у меня всегда есть возможности. — Вот, именно поэтому вы и не умрёте. Эсист медленно начинает давить на голову, пока её тонкие пальцы не входят в неё полностью, касаясь ногтями липких мозгов. Его разум находился в самой их середине, между извилинами мозга, что облепляли разум, словно спелый и мягкий фрукт твёрдую косточку. Её пальцы медленно проникали внутрь, чтобы не причинить лишний дискомфорт и так уже полумёртвому Тошио. Таблетки и алкоголь начали постепенно действовать. Началась первая стадия отравления. — Эсист, — внезапно сказал Тошио, после чего по его подбородку потекла желчь, которую он не нашёл в себе сил проглотить. — Я рад, что ты.....встретилась с Сейшином.....ну, это так.... напоследок хочу сказать. — Почему? — спросила Эсист, обхватив кончиками пальцев шарик, являющийся его разумом. Она могла в сию же секунду вытащить его, и Тошио бы замолк, но ей нужен был его ответ. — Не знаю. Я просто был рад, что у Сейшина появился хоть кто-то, кто сможет его выслушать или помочь ему. Я просто боялся, что он настолько сильно утонет в своей депрессии.....что окончательно превратится в социопата или маньяка. Я просто рад за него....что у него хотя бы теперь есть возможность зажить нормальной жизнью....Эсист вытащила его шарик у него из головы, оставив за собой огромную дыру, из которой вытекали мозги и кровь. Какое-то время его туловище медленно наклонялось в сторону, после чего стремительно упало на пол. Теперь он лежал на полу, в луже желчи и крови. Пустой бокал коньяка впился ему живот, слегка приподнимая его над собой. Ещё чуть-чуть и он потрескается, и осколки вонзятся ему в живот. Теперь этому миру конец. Точно так же, как и предыдущему. Вечное колесо, где начало и конец являются одной и той же точкой.