Аиле (PG-13, флафф, Мустафа как третий главный герой) (1/1)

Мустафа ходит за Ибрагимом хвостиком, не поспевая и путаясь в своём кафтане, и Ибрагим, поглядывая на него, замедляет шаг, чтобы Мустафа поспевал и чтобы не падал из-за излишней торопливости. Сулейман, совершенно случайно увидев их перемещения, с трудом удерживает лицо, а Мустафа, подняв голову кверху, чтобы не потерять Ибрагима, ещё и руки складывает так же, как Ибрагим?— и Сулейман молит Аллаха даровать ему огромную силу воли, чтобы не рассмеяться: иначе он и Мустафу обидит, и спугнёт такую чудесную картину, и обнаружит себя, а ему нравится наблюдать из-за кустов, как Ибрагим беседует со слугами?— и как Мустафа ему подражает, правда, подражает беззвучно, иначе Ибрагим отошлёт его к матери.Ибрагим наклоняет голову, слушая, и Мустафа тоже наклоняет голову, Ибрагим кивает, отсылает жестом слуг?— и Мустафа, кивая так усердно, что едва не падает, тоже машет рукой, правда, получается у него не с таким изяществом, как у Ибрагима. Ибрагим наконец оборачивается к нему?— и Мустафа делает настолько невинное лицо, что Сулейман жмурится почти до боли: горло щекочет смех, а смеяться ему никак нельзя. Ибрагим садится на корточки и улыбается, видимо, совершенно не сердясь на передразнивание Мустафы, и Сулейман улыбается в ответ на его улыбку, не может не улыбаться, потому что улыбка Ибрагима?— это свет, чистейший небесный свет, прогоняющий и тьму, и боль, и страдания, очищающий всё вокруг себя?— и очищающий душу Сулеймана.—?Теперь пойдём в сад, Ибрагим? —?спрашивает Мустафа, всё ещё немного путаясь в слогах, и Ибрагим шутливо ему кланяется, и глаза у него сверкают.—?Если вы так желаете, шехзаде,?— ласково говорит он, и от ласки в голосе Сулейман улыбается ещё шире. Ибрагим едва ли не каждое слово превращает в нежность, когда разговаривает с Мустафой, и Сулейману нравятся их разговоры, нравится, когда Ибрагим едва ли не воркует над Мустафой. Кажется, даже он так не любит Мустафу, как любит его Ибрагим?— и через любовь Ибрагима Сулейман сам учится любить вот так: безусловно, беззаветно.Ему, недолюблённому отцом, до такой любви ещё далеко, но с Ибрагимом каждый сделанный шаг превращается в тысячу. Ибрагим словно бы ведёт Сулеймана по тем дорогам, что прежде были для него закрыты?— и за эти дороги, за то, как крепко Ибрагим сжимает его руку, Сулейман готов принести ему всё, чего Ибрагим захочет, всё, вплоть до небесных светил. Но Ибрагиму словно бы ничего не нужно: он ни о чём не просит. Сулейман всё равно старается угадывать, читать Ибрагима, как книгу, но Ибрагим может закрыться так плотно, что Сулейман его вовек не раскроет?— и вовек не прочитает. Слава Аллаху, что закрывался Ибрагим так только один раз, и то в самом начале их знакомства, и этот раз вспорол душу Сулеймана?— и Сулейман сам удивился тому, как быстро и как сильно он успел привязаться к Ибрагиму.Но это же был Ибрагим, Ибрагим, на которого нельзя было взглянуть без тепла и восхищения, Ибрагим, который одной только мелодией так крепко соединил их сердца, их души, Ибрагим, который так упорно тянулся к знаниям, так усердно учился?— а потом ночами рассказывал Сулейману о том, что знал раньше и что узнал днём. И Сулейман, даже если он был на том уроке, даже если он слушал учителя, всё равно слушал и Ибрагима. Ибрагим рассказывал так влюблённо, так горячо, так вдохновляюще, что невозможно было не слушать, и любой даже самый скучный урок в его пересказе превращался в захватывающее приключение. Если Сулейман что-то не понимал, чему-то не мог научиться, то Ибрагим объяснял ему это так просто и легко, как Сулейман бы никогда не объяснил самому себе.Сулейман и итальянский выучил благодаря Ибрагиму: ему самому языки давались сложнее, а Ибрагим, казалось, был предназначен для них, был предназначен для того, чтобы понимать с полуслова, говорил так бойко и так бегло, что Сулейман готов был слушать часами его заучивания. И учить Ибрагима чему-то оказалось так великолепно, так потрясающе, пусть даже Ибрагим его очень быстро превосходил. Но разве мог Сулейман завидовать, разве мог Сулейман хоть в чём-то его упрекнуть?Лишь в том, что целоваться Ибрагим научился так волшебно, что мог одним поцелуем выбить почву из-под ног Сулеймана и лишить его всех мыслей, кроме одной?— и вся эта мысль была об Ибрагиме. Ибрагим так же выбивал почву своей скрипкой?— и Сулейман заказал ему новую: специально под Ибрагима, специально его. Мастер расспросил его о скрипаче, и Сулейман рассказал ему всё, что мог рассказать?— и мастер создал скрипку, певшую голосом Ибрагима, певшую его душой. Когда Сулейман услышал её в первый раз, растерялся так, словно услышал вместо музыки голос Ибрагима за спиной.А какое лицо было у Ибрагима, когда он, удивлённый тем, что Сулейман подарил ему скрипку, провёл смычком. Это выражение лица Сулейман часто вспоминает?— и часто вспоминает, как взволнованно подошёл к Ибрагиму, как пытливо вглядывался в его лицо, как спросил: ?Не понравился подарок???— и как лицо Ибрагима, ставшее непроницаемым, вдруг внезапно ожило и осветилось такой радостью, что Сулейман, казалось, ослеп на несколько мгновений. Он ослеп?— а Ибрагим начал целовать его руки, и Сулейман потянул его на себя, обхватил лицо, поцеловал?— и всю эту радость, весь восторг, всю благодарность Ибрагим влил в этот поцелуй.И каждый раз, когда Ибрагим начинает играть, все мысли Сулеймана растворяются. Остаётся лишь скрипка, ощущение сцелованного смеха, счастья?— и Ибрагим, Ибрагим, один во всей вселенной, уникальный, неповторимый, высший дар Аллаха. Сулейман до сих пор не знает, чем заслужил Ибрагима, чем так понравился Аллаху, но благодарит Его так горячо, что каждое слово молитвы обжигает губы. Иногда по ночам Сулейману кажется, будто его любовь скоро заполнит не только покои, не только душу Ибрагима, но и весь дворец, всю Манису, всю территорию Османской империи, весь мир?— и не исчерпается, потому что Ибрагим сонно придвинется ближе, и любовь Сулеймана вновь захлестнёт его с головой.—?Желаю! —?громко говорит Мустафа, страшно довольный тем, что Ибрагим наконец закончил свои скучные дела, и Ибрагим берёт его на руки, и довольство Мустафы бьёт все разумные пределы.Сулейман тоже берёт его на руки, но Мустафа на руках Сулеймана хохочет и играется, а на руках Ибрагима затихает?— и Сулейман его прекрасно понимает. Он и сам затихает в руках Ибрагима, и Ибрагим успокаивает, утешает его одними прикосновениями, и эти прикосновения целительнее всех снадобий лекарей, и ничего в моменты расстройств Сулейман так не желает, как тихих касаний Ибрагима.—?Шехзаде,?— укоризненно говорит всё-таки обнаруживший Сулеймана Ибрагим?— почти подкравшийся,?— говорит совсем рядом, а Мустафа ему вторит:—?Отец!Сулейман отдаёт честь внимательности и Ибрагима, и Мустафы и выходит из-за кустов. Разве же он мог надеяться, что его не заметят самые зоркие глаза всей Османской империи? Не зря ведь Ибрагим?— главный сокольничий, он и сам как сокол: быстрый, стремительный, хищный?— и самый лучший. Мустафа тянется к Сулейману, но Сулейман обнимает его, не забирая из родных рук?— а потом прижимает к себе и Ибрагима. Здесь, под сенью деревьев, их никто не увидит, а сердце Сулеймана поёт, когда он может держать их обоих в своих руках.Мустафа радостно рассказывает ему о подарке валиде, постоянно оборачиваясь на Ибрагима, а Ибрагим, вжимаясь в Сулеймана, очень увлечённо слушает, и счастье Сулеймана, кажется, способно создать новое солнце?— хотя зачем ему новое солнце, когда у него есть такая семья? И от этого счастья он целует в лоб сначала Мустафу, а потом и Ибрагима?— и Ибрагим жмурится, а Мустафа начинает тараторить, и Сулейман наконец хохочет, целуя их лица попеременно, и тогда Мустафа с Ибрагимом говорят чуть ли не хором, но смысл их слов никак не доходит до Сулеймана.Зато до них доходит его любовь?— и на эту любовь они отвечают сполна.А это много, много важнее слов.