Сыджак (PG-13, hurt/comfort, вроде бы ангст, а вроде бы и флафф, если так подумать) (1/1)

Сулейман приходит в себя за столом, приходит в себя так, словно задумался на мгновение, и роняет палочку для чтения. Палочка падает прямиком на слова Данте, и Сулейман жмурится и снова открывает глаза. Ничего не меняется: палочка лежит на словах Данте, Данте из ?Божественной комедии?, книги, которую Сулейман не открывал двадцать лет. Сулейман проводит рукой по словам Данте и непонимающе замирает, рассматривая свои внезапно помолодевшие пальцы?— и только потом осознаёт, что стол, который вот уже несколько лет стоит в другом углу комнаты, сейчас стоит около камина.Сулейман скашивает глаза на огонь в камине, поднимает глаза к потолку: зрение, подводившее его в последнее время, сейчас не подводит и позволяет рассмотреть каждую деталь на украшенном росписью потолке. Сулейман опускает глаза, перечитывает слова Данте?— перечитывает, впрочем, напрасно: он и так знает наизусть его монолог благодаря Ибрагиму?— и поднимается. Упоминание Ибрагима даже во сне отзывается тоской в сердце, и Сулейман стоит, пережидая эту рвущую на части тоску, уговаривая собственное сердце дать ему покой хотя бы сейчас.Такие длинные, чёткие сны ему снятся не в первый раз, и не всегда эти сны несут спокойствие. Чаще всего муку, и эта мука перебирается из снов в реальный мир, отравляет его дни и не даёт засыпать ночами. Сулейман подходит к зеркалу и видит себя?— молодого, неопытного себя. Сколько же ему в этом сне: тридцать? Меньше? Ещё нет бороды, ещё нет морщин, ещё нет следов тех и радостных, и горьких лет, что он пережил, ещё нет той тоски и боли в глазах. Сулейман невесело усмехается сам себе. Аллах и прежде наказывал его снами, но сном, где ещё ничего не случилось?— впервые. Сулейман складывает руки за спиной и смотрится в маленькое зеркало, которое множество лет назад подарила ему Хюррем. Во сне оно кажется совсем новым.В его покоях всё так знакомо и незнакомо одновременно, будто он вернулся домой?— и будто бы он на минуту заглянул в чужие, и у Сулеймана ноет в груди. Он бы всё отдал, чтобы действительно вернуться сюда, во время, когда ещё были живы и Ибрагим, и Хатидже, и Валиде, когда он ещё не совершал ошибок, что совершил позже, когда ещё его окружали люди, которых он любил?— и когда они ещё не изменились так, как изменились потом. Сулейман поджимает губы. Не сон?— пытка, изощрённая пытка, и от этого сна хочется поскорее избавиться, смахнуть его, сдуть, как дым, потому что угрызения совести вернулись, потому что боль, затаившаяся в глубине души, вдруг поднялась, обрушилась валом?— и Сулейман изо всех сил пытается проснуться, вынырнуть, открыть глаза.И не просыпается, остаётся стоять у зеркала, хотя так не должно быть. Сулейман сжимает собственное запястье, пытаясь хоть так вернуть себя?— но ничего не меняется, только горит рука. Сулейман переглядывается с собственным отражением, смотрит на покои, возвращается к нему снова. Сон всё не заканчивается, и этот сон всё больше и больше похож на правду?— или на те видения, что приходили к нему, когда его сердце едва не разорвалось от криков Джихангира. Сулейман ощупывает собственное тело, ещё крепкое тело?— и удивление в нём мешается с волнением, и от этого волнения Сулейман дышит чаще. Что же случилось?А потом за спиной у него открываются двери, и Сулейман, не успев даже что-либо подумать, слышит:—?Добрый день, повелитель.В отражении Ибрагим кланяется, и Сулеймана окатывает холодом, замораживает, не давая ни вдохнуть, ни шевельнуться. Ибрагим поднимает голову, ожидая ответа, и Сулейман ощущает, как уходит земля у него из-под ног: Ибрагим в отражении очень молод. Если он приходил во снах или воспоминаниях, то всегда был старше, носил шубы с мехом, и борода у него смешно завивалась в колечки, а здесь Ибрагим был таким, каким никогда не вспоминался и не снился Сулейману: Ибрагимом, который ещё не возгордился, Ибрагимом, который едва-едва женился.Сулейман видит кольцо у него на указательном пальце, и вместо холода его теперь жжёт пламенем. Это кольцо он тысячи раз держал в своих пальцах после смерти Ибрагима, тысячи раз изучал каждый камень, каждый изгиб, а теперь кольцо блестит на пальце Ибрагима, словно ничего не происходило. Словно Ибрагим всё ещё жив. Шутка шайтана, жестокая шутка: показывать Сулейману такого Ибрагима. Сулейман медленно оборачивается, и Ибрагим тут же обеспокоенно спрашивает:—?С вами всё в порядке, повелитель?У Ибрагима шевелятся губы, Ибрагим взволнованно разглядывает Сулеймана, готовый шагнуть вперед и подхватить Сулеймана, если тот начнет оседать на пол, у Ибрагима от дыхания вздымается грудь, и он говорит обыденно, привычно. Не кричит, не задыхает, не зовёт Сулеймана так страшно, что Сулейман всегда от этого просыпается, а кажется живым. Сулейман делает шаг?— и Ибрагим шагает к нему навстречу, нахмурив брови. Сулейман снова делает шаг?— каждый даётся ему тяжело, ноги словно окаменели, не хотят двигаться, но Сулейману нужно, необходимо дойти до Ибрагима.—?Повелитель,?— говорит ему Ибрагим,?— может, позвать лекаря?Сулейман расцепляет руки, делает ещё один шаг?— самый последний, самый мучительный?— и обнимает Ибрагима, ожидая почувствовать ничего, как это и бывает во снах, но чувствует тепло. Чувствует тепло, чувствует, как Ибрагим дышит, как его ладони ложатся ему на спину?— и его пронзает, пробирает от макушки до пят осознанием: это не сон. Сулейман утыкается в шею Ибрагима, сжимает его посильнее, чтобы Ибрагим никуда не исчез, чтобы не рассыпался в его руках. От Ибрагима пахнет травами, пахнет горько, и Сулейман, за столько-то лет забывший запах Ибрагима, за мгновение его вспоминает. Вспоминает, что потом травы сменились на что-то древесное, вспоминает, что во сне никогда не слышал запахов,?— и протягивает руку, кладёт её на затылок Ибрагима, зарывается пальцами в его волосы. И плачет, прижимая к себе Ибрагима, Ибрагима, который теряется так, что его растерянность ощутима.—?Повелитель, что… —?начинает он, но так и не заканчивает, потому что от звука его голоса, от того, что всё это оказалось не сном, не видением, а правдой, Сулейман вздрагивает, и слёзы у него льются сильнее. —?Повелитель, пожалуйста… —?снова пробует Ибрагим, но и сам не понимает, о чем просит.Зато осторожно проводит по спине Сулеймана ладонью, стараясь успокоить, поддержать, и Сулейман вздыхает ему в шею, пока Ибрагим гладит его спину и бормочет что-то тихое и ласковое, и от этого тихого и ласкового Сулейману больнее в тысячи раз, и душу колет иглами, и эти уколы заставляют сжимать зубы. Знал бы Ибрагим, что его ждёт, знал бы он, что его убьёт Сулейман, знал бы он, почему, и знал бы, за что. Но Ибрагим не знает. Зато знает и помнит Сулейман.Если это второй шанс, если это подарок Аллаха, то Сулейман готов возвести не одну мечеть, чтобы отблагодарить его, готов простоять на коленях несколько дней, шепча молитвы, потому что может исправить свои ошибки. Потому что может не допустить того, чтобы Ибрагим стал тем, кем он станет, может не допустить смертей, может защитить всех, кто ему дорог, может прекратить вражду и между Ибрагимом и Хюррем, и между сыновьями, может многое?— лишь бы это действительно был второй шанс, лишь бы ему действительно дали всё исправить. Лишь бы Ибрагим и дальше оставался живым, лишь бы не познал тех мук, на которые его обрёк Сулейман, лишь бы ничего не случилось. Сулейман с большим трудом отстраняется от Ибрагима?— была бы его воля, он бы обнимал его до тех пор, пока ноги не перестали бы держать?— и глядит в его полные тревоги глаза, чудесные и красивые глаза Ибрагима. И улыбается так светло, как не улыбался уже давно, не убирая рук ни со спины, ни с затылка Ибрагима.—?Всё хорошо, повелитель? —?Ибрагим непонимающе поднимает брови, брови, которые Сулейман столько не видел, и моргает часто-часто.—?Да. Да, Ибрагим,?— соглашается Сулейман и, чуть наклонив его голову к себе, целует в лоб?— кожа под его губами восхитительно тёплая и гладкая,?— а затем обнимает ещё раз. —?Я так рад тебя видеть.—?Мне очень лестно,?— отзывается на это Ибрагим, и мягкость в его голосе не до конца, но всё-таки вытесняет тревогу. Конечно, Ибрагим даже не догадывается, какое сейчас чудо пережил Сулейман, и не догадывается, как действительно его рады видеть. Сулейман вдыхает его запах ещё раз, ещё раз улыбается.Надежда греет его изнутри и лечит душу.А Ибрагим, греющий его снаружи,?— сердце.