Теселли (PG-13, fix-it, невзаимные чувства, ангст, hurt/comfort) (1/1)

Хатидже и Ибрагим не прощаются. Это Сулейман замечает краем глаза: как Хатидже отнимает руки у Ибрагима?— и как Ибрагим моментально гаснет, словно Хатидже забирает у него из рук не свои пальцы, а желание жить. Сулейман отводит глаза: в их отношения он не вмешивается, дал себе зарок?— после свадьбы, после, пожалуй, самого явного вмешательства больше не трогать ни Ибрагима, ни Хатидже, и соблюдение этого правила даётся ему трудно. В особенности правило ?не трогать Ибрагима?.Валиде скашивает глаза туда же, возвращает взгляд на Сулеймана?— и Сулейман знает, что думают они об одном и том же: о статуях. О том, что Хатидже сказала Ибрагиму тогда?— и о том, что Валиде с ней соглашается. Не во всём, но соглашается: статуи несут вред, а Сулейман, разрешивший установить эти статуи, навлёк беду. Валиде, конечно, этого не говорит, но её молчание красноречивее всех придуманных в мире слов. Сулейман почти слышит её голос, почти понимает, что она хочет сказать: надо было раньше избавиться от этих статуй, и тогда ничего бы не было. Валиде отворачивается, подходит к карете.Хатидже с порога этой кареты смотрит пустым взглядом куда-то поверх головы Сулеймана, и у Сулеймана сжимается сердце. Его Хатидже, его нежная, милая сестра, его весенний цветок, потерявшая и сына, и смысл жизни, сейчас кажется совсем невесомой и хрупкой, словно разбить её может совсем слабое дуновение ветерка. Сулейман не надеется, что эта боль уйдёт вскоре?— но надеется и молит Аллаха, чтобы эта боль немного улеглась, утихла, чтобы Хатидже вновь захотела хотя бы видеть Ибрагима?— и, может, тогда горе, разделённое на двоих, будет легче перенести.Когда кареты уезжают, Сулейман глядит на Ибрагима, на его потерянное, сломленное лицо. Сулейману хочется подойти, утешить его, но Ибрагим замечает его взгляд, крепко зажмуривается?— и его лицо становится непроницаемой маской, словно ничего не случилось, словно не было неудачного прощания и напряжения, повисшего между ним и Хатидже. Держит лицо перед остальными?— и перед Сулейманом в первую очередь, это Сулейман осознаёт и сам удивляется, какой болью отдаётся это осознание. Сулейман едва заметно качает головой и корит себя за то, что тогда, за дверями покоев, не нашёл нужных слов, чтобы успокоить Ибрагима. Он говорил про терпение, но не сказал про то, что Ибрагим не виноват?— а Ибрагим винит именно себя.Весь оставшийся день Сулейман наблюдает за Ибрагимом, но Ибрагим ускользает от его попыток вовлечь во что-то, почти не участвует в разговорах и уходит в себя, и дело тут не в доверии: Ибрагим безмолвно просит оставить его в покое. Сулейман, просматривая документы, гадает: что же сказала ему Хатидже?— или что, наоборот, не сказала? Сулейман не желает вмешиваться, но всё равно вмешается, потому что глядеть на Ибрагима с потухшим взглядом ему тяжело. Ибрагим должен быть счастлив с Хатидже, и Хатидже должна быть счастлива с ним, иначе всё напрасно. Иначе то, ради чего Сулейман воткнул нож себе в сердце, окажется пылью. Сулейман рассматривает опустившего голову Ибрагима и касается его плеча. Ибрагим не откликается.—?Ибрагим,?— зовёт его Сулейман, и Ибрагим медленно возвращается из глубин своего разума. —?Останешься во дворце?—?Нет, повелитель,?— Ибрагим поднимает глаза. —?Если вы позволите, я бы хотел уехать домой.—?Я поеду с тобой.Ибрагим растерянно моргает, будто Сулейман застал его врасплох. Вероятнее всего, и застал?— очень далеко Ибрагим забрался в своих мыслях. Глаза у него на мгновение оживают, словно Сулейман, сам того не понимая, задевает что-то в его душе, а потом мертвеют?— и Сулейман, улавливая эти изменения, не понимает ещё больше.—?Тебе не следует быть одному,?— объясняет Сулейман. —?Раз уж ты не хочешь оставаться во дворце, я останусь на ночь в твоём.—?Как вам будет угодно, повелитель,?— отвечает Ибрагим, кланяется, но делает это скорее по привычке, чем осознанно.Сердце Сулеймана разрывается, и рана, едва-едва затянувшаяся от того, что Ибрагим счастлив в браке, открывается снова?— и кровоточит. Но Сулейман, стараясь, чтобы Ибрагим не заметил?— хотя в таком состоянии он не замечает почти ничего, и от этого рана расходится, пульсирует,?— сжимает губы и продолжает работу.Во дворец они приезжают, промолчав всю дорогу, а в саду Сулейман замечает сколотый мрамор на статуе Дианы. Замечает?— и поворачивается к Ибрагиму. Ибрагим вздрагивает и говорит:—?У госпожи случился нервный срыв.Про нервный срыв Сулейман слышал?— но не слышал про то, что Хатидже пыталась разрушить статуи. Ибрагим отводит взгляд и предлагает зайти внутрь, но Сулейман всё равно ещё какое-то мгновение разглядывает сколы. От ужина они оба отказываются, и Ибрагим, сославшись на усталость, просит разрешения уйти?— и Сулейман, конечно, разрешает, оставаясь в зале.Он рассматривает роспись на стенах, касается пальцами венецианского стола. Иногда они с Ибрагимом здесь работают, и Сулейман любит ходить по этой зале и размышлять. Или обсуждать что-то с Ибрагимом. Сейчас он бы обсудил с Ибрагимом один важный вопрос, но вряд ли Ибрагим ему скажет правду. Сулейман подходит к свечам, наклоняется и тушит несколько, даже не ощущая боли.Когда он узнал о взаимных чувствах Ибрагима и Хатидже, то долго, очень долго смирялся с тем, что возможность?— всего лишь возможность, такая грешная, такая неправильная возможность, за надежды о которой Аллах его покарает?— взаимности для него больше не существует. Сулейман хочет, чтобы Ибрагим был счастлив, но даже спустя несколько лет чужого брака хочет сделать его счастливым своими руками.Вот только его любовь оказалась невзаимной, болезненной, и Сулейман много раз просил у Аллаха забрать её, оставить ту, с чего всё начиналось: дружескую, тёплую, почти братскую любовь. Но дружеская любовь у Сулеймана со временем превратилась в иную, запретную, и Сулейман много раз искал в Ибрагиме ответную?— а потом нашёл письмо, где Ибрагим признавался в чувствах к Хатидже. Конечно, Сулейман знал, что делать, знал очень чётко, и дал разрешение на брак, но это разрешение и стало кинжалом, ранившим его сердце.Но тогда Ибрагим стал таким счастливым, что Сулейман забыл о своей боли: столько радости было в глазах Ибрагима, столько восторга, и этот восторг и эту радость Сулейман часто вспоминал, убеждая себя в том, что поступил правильно. Главное, чтобы Ибрагиму было хорошо. Самое главное. Сулейман потирает пальцы и задувает свечи.К Ибрагиму он заходит перед сном: чувствует, ощущает, что Ибрагим не спит. Ибрагим и вправду не спит: сидит на краю кровати, даже не сняв кафтана, и разглядывает свои руки. Но замечает Сулеймана?— и Сулейман останавливает его, уже готового подняться, и садится рядом. Ибрагим вновь возвращается к своим рукам. Сулейман тоже их разглядывает несколько мгновений: он любит руки Ибрагима, его пальцы, его умение этими пальцами извлекать звуки из скрипки, он бы с удовольствием ласкал эти руки, но сейчас не время. Сулейман сжимает плечо Ибрагима, прося обратить на себя внимание, и, когда Ибрагим шевелит головой, спрашивает:—?Что сказала тебе Хатидже? Вы рассорились с ней?Ибрагим не отвечает, только нервно дёргает уголком губ. Сулейман наклоняется и заглядывает ему в глаза, и тогда Ибрагим говорит:—?Госпожа отказалась разделить со мной тоску и горе утраты.—?Ибрагим,?— мягко начинает Сулейман, но Ибрагим продолжает:—?Я хотел поехать вместе с ней, но она сказала, чтобы я оставался тут со своими статуями. А про проклятие вы уже слышали. Я не могу ей помочь и утешить, потому что во всём она винит меня.У Ибрагима дёргаются пальцы, и Сулейман пододвигается ближе, разворачивает, обнимает его. Ибрагим сухо, страшно всхлипывает, и Сулейман успокаивающе говорит ему на ухо:—?В этом нет твоей вины, Ибрагим, а на этом дворце нет проклятия. Хатидже сейчас очень тяжело, она потеряла ребёнка, и она ищет виновных в этом. Но такова воля Аллаха, виновных здесь нет. Хатидже этого принять пока не может, но обязательно примет. Аллах направит её на этом пути.Ибрагим вжимается лицом в его плечо и снова всхлипывает. Не плачет, хотя Сулейман этого ждёт, но эти всхлипы терзают сердце и душу Сулеймана сильнее, чем слёзы.—?Хатидже вдали от дворца станет легче,?— Сулейман касается затылка Ибрагима, гладит его. —?Без упоминаний об этом станет легче. И тогда вы разделите горе. Но на это нужно время, Ибрагим. Только время лечит.Ибрагим слушает Сулеймана и даже не двигается, а Сулейман уговаривает его понять, уговаривает принять и пережить эту боль, потому что иначе Ибрагим потеряет и себя, и Хатидже. Ибрагим почти лежит на плече Сулеймана, и Сулейман, несмотря на все свои запреты, несмотря на то, что время совсем неподходящее, хочет дотронуться до макушки Ибрагима губами, поцеловать его лоб, уставшие глаза, уголки губ, разгладить горе на его лице и убрать прикосновениями, утешить вот так, физически, но не может. Потому что Ибрагим его оттолкнёт и попросту не поймёт, потому что Ибрагим любит Хатидже?— и Сулейман убеждается в этом постоянно,?— и любовь Сулеймана ему не нужна.А Сулейман не хочет ничего портить, не хочет добавлять Ибрагиму ещё больше страданий и непониманий. Он позволяет себе только одно прикосновение: прижимается щекой к макушке Ибрагима. Ибрагим не реагирует, и Сулейман одновременно и рад, и расстроен, и благодарит Аллаха за то, что ничего не испортил. А потом ему в голову приходит идея, и он спрашивает:—?Помнишь, мы в юности убегали ночью в сад?—?Да,?— глухо отвечает Ибрагим. —?А почему вы об этом вспомнили, повелитель?—?Уедем сейчас за пределы дворца, Ибрагим?Ибрагим, словно нехотя, высвобождается из объятий Сулеймана?— и Сулейман уж точно нехотя его отпускает.—?Ночью опасно, повелитель,?— говорит Ибрагим, но Сулейман видит, как в глубине его глаз неуверенно и слабо загорается жизнь, как загоралась всегда, когда они забывали о возрасте.—?Возьмём с собой больше стражи и уедем недалеко,?— предлагает Сулейман. —?Что скажешь?Ибрагим слабо улыбается, кивает, соглашаясь, и Сулейман проводит ладонями по его плечам.И зовёт стражу.