6. запретный плод (осень 1996, R) (1/1)

Один удар по лицу, меткий и хлёсткий, как выстрел из ТТ. Ещё один куда-то в ребро – вышибает воздух из лёгких, бьёт металлической болью по кости. Эта стрелка, или, как принято теперь называть, деловая встреча, явно вышла из-под контроля. От Белого всего двое – Пчёла и Шмидт. А их сколько – чёрт его знает. Явно больше.Сквозь пелену бледного тюля видит Шмидта, который отчаянно валит троих, всё врукопашную – герой. Стволы у них отобрали ещё на входе, вот и приходится полагаться только на свои собственные кулаки. Витя положился на кулаки Шмидта. Тот не подведёт, он ведь жизнью за него отвечает. Конечно. Белый ему кишки выпустит, едва заметит оплошность – Шмидт и не плошает. А теперь, видимо, дебют среди поражений. Пчёла знает, нутром чует – сейчас будет ещё один удар, и он больше не встанет. И всё. Будет чёрное полотно перед глазами, ровное и равнодушное, а рядом никого, тишина и пустота. Вот, во что он вписался. Смешно даже.***Просыпается, вернее, приходит в себя от безумной тряски – чёртово ралли. На самом деле, действительно гонка, только едут они не в болиде, а в карете скорой помощи. Рядом сидит Кос, а на соседней каталке Шмидт, перебитый и опухший. В голове всё шатается так же, как в машине, которая на большой скорости переезжает лежачего полицейского – ни одной мысли не собрать воедино, сплошной клубок отрывочных образов. Взгляд на Коса. Тот смотрит в ответ испуганно, в равных долях с нежностью и страхом – переживает, значит. Потерять боится или просто по инерции? Друг избит, лежит полудохлый в скорой – кто не испугается? Витя усмехнулся даже, но сразу почувствовал боль в скуле – напоминание о первом ударе. Не смертельно, пройдёт. – Лежи спокойно, Вить. Я тебя прошу. Скоро будем на месте.Кос гладит его по волосам, склонившись над лицом, как будто успокаивает. Витя в ответ только слабо сжимает полу его пальто – знак, что тоже боится. Боится, и боль терпит. И всегда у них вот так почему-то: не полноценные отношения, о которых и думать запрещено, а болезненно-отчаянная нежность, сплетенные окровавленные пальцы, смятый поцелуй под дулом пистолета, сдавленные стоны в подушку из страха быть услышанными. Всё это не по-взрослому, не серьёзно. Они знают.***Следующий раз открывает глаза уже в больнице. Стены белые, как молоко матери, аж больно глазам и тошно от яркого света, снопами пробивающего двойную раму окна. Голова тяжёлая, болит как после пулевого ранения навылет, хотя не приведи Господь испытать это на самом деле. По крайней мере не сейчас. Ощупывает пальцами ребро – всё, вроде, цело, уже радует. По частям, получается, ничего не собирали. Хорошо, очень даже хорошо. Осматривает бегло палату – рядом с кушеткой стул, значит, приходил кто-то. Понятно кто. Пчёла мысленно себе кивает. На прикроватной тумбочке авоська с апельсинами и ещё чем-то бледно-оранжевым, не совсем похожим на фрукт. Заботится, значит. Кос приходит под вечер, сразу закрывает за собой дверь на ключ – ограбил вахтёршу, как не стыдно. Приближается к Вите, попутно скидывая вычурно-белый халат для посетителей, встаёт около кровати на колени. Берёт за руку обеими ладонями и держит, держит. Смотрит как верный пёс, который хозяина дождался. Хатико, ей-богу. – Может, скажешь что-то? – Я испугался, Пчёл.– Я тоже.Молчат. Напряжённо, неприятно, да так, что искрящийся воздух лезвием впору резать.– Со Шмидтом что? – Помяли знатно, но он сильный, оклимается скоро. Ты же его знаешь.– Да.Оба знают, к чему клонится разговор, но ждут, оттягивают, боятся, как будто этот чёртов барьер из морали и общественного осуждения стал осязаемым и неприступным, как Берлинская стена. – Поцелуй меня, – Витин стержень ломается первым. Не зря он на рожон лез, валился под чужими бойцовскими ударами. Где-то в конце этого пути ведь должна стоять награда, как на последнем уровне компьютерной игры. Космос беспрекословно исполняет – сам ведь ждал, что его попросят. Хитрый. Но родной. Целует напористо, но не слишком страстно – боится доставить боль, будто Витя не что иное, как глупая фарфоровая игрушка. Сломанная кукла на больничной койке с подбитой скулой и синяками на рёбрах. Витя обнимает его за шею – тянет на себя. Ему мало, мало, очень мало. Держит Коса, утыкается носом в его макушку, дрожит всем телом. Кос в ответ обнимает его тоже, подхватывая под лопатки. Витя как будто похудел за этот день, стал совсем лёгким, того и гляди, действительно разобьётся на тысячи мелких осколков. Поэтому – не отпускать. Ни за что. ***Витю выписывают через пять дней. До дома его везёт Кос, молчаливый, но довольный, как сытый кот. Думает, что ему что-то сегодня обломится. Может быть.В квартиру заходят шумно, Кос тащит ещё мешок с продуктами, чтобы Витя как следует ел ближайшее время. Расфасовывает это всё по холодильнику, пока Витя скидывает верхнюю одежду в прихожей. Потом идёт сразу в спальню – устал с дороги, а голова снова гудит, как роящаяся толпа в вагоне метро.– Всё хорошо? Кос застаёт его уже на кровати.– Да, полежу немного.– А с тобой можно? – Давай. Кос заваливается рядом, от чего пружины матраса издают жалобный короткий всхлип. Прижимает Витю к себе, оплетая его тело своими большими тёплыми руками, держит, как ребёнка, как самое дорогое, что у него есть. – У меня сердце не на месте было.– Кос...– Нет, подожди, послушай. Я, когда узнал, что они с тобой сделали, сразу сорвался, всех наших поднял. Ну, пушки, все дела, сам понимаешь. Саня насилу меня остановил, сказал, кипиш ни к чему, он без нас потом всё уладит. А я бы их там сразу на месте, понимаешь? Лишь бы ты...Пчёла прерывает исповедь поцелуем. Он знает, что Кос может свернуть не в нужную сторону и случайно произнести вслух то, к чему они оба ещё не готовы. И вряд ли будут. Кос сразу же переключается на линию челюсти, выцеловывает жадно, страстно – соскучился. Быстро расправляется с пуговицами на рубашке, откидывает её в сторону. Сам тоже когда-то ещё успевает раздеваться. Всё так быстро происходит, как обычно у них. Потому что страшно, что обнаружат, услышат, поймут. По голове за такое не погладят.Но всё-таки очень хочется. Снова и снова чувствовать крепкие большие ладони на собственной талии, опаляющие укусы в область ключиц, чувствовать его внутри. Недаром говорят – запретный плод сладок. Пьяняще сладок, особенно если речь идёт о губах Коса. А потому хочется ещё. Вот такой порочный круг. ***Кос уйдёт на рассвете, он это знает. И солнце, которое уже медленно и по-воровски озираясь выползает из-за крыши соседнего дома, является неумолимым судьёй по их общему преступному делу.– Вить, мне пора. – Проводить? – Да лежи, я сам закрою.Негромкий хлопок входной двери через минуту – слишком громкий удар сердца в груди. Без Коса пусто, но терпеть можно. Хотя бы ради ожидания следующей встречи. Ну, он потерпит – не впервой, не привыкать. Щемящее чувство в ребре – это или от того удара остаток, или ещё от чего-то щемит так же, как сердце. Сентиментализм.Витя медленно затягивается старой сигаретой от Camel, меряя светлым взглядом небесным склон. А ведь всё-таки есть у них шанс, да?