Тридцать шестая притча: Маки (2/2)
– Я просто рассуждаю логически! – И ничего она не прикидывает, пусть не думает там себе.
– Допустим, я знаю, кому можно отправить послание, чтобы его передали «эгзульскому мессии».
– Кому?
– Выпей.
– Блин! Что это даст? Не алкоголь, а письмо. Какой нам… вам от этого профит?
– Обаяние неопытности. Со временем у тебя это пройдёт. – Он встал, внезапно подавая руку. – Нет, танцевать мы не будем, - опережая мысли прозвучало в ответ. Вместо этого Непризнанную легонько потянули к ростовому зеркалу, чуть ли не по-отцовски водружая ладони на плечи. – Посмотри на себя и скажи, что, на твой взгляд, чувствует сейчас Мальбонте.
– М-м. Разочарование?
– Ещё?
– Гнев?
– И?
– Обиду.
– Всё вместе. Он чувствует себя отвергнутым и, сам того не желая, подпитывает свою ярость фактами из твоей новой жизни, облизанные прессой. Газеты он отбрасывает в стороны, чтобы не смотреть на тебя, но в его гарнизоне униженных и оскорблённых слухи – как ветер, и летают от уха до уха. И не захочет – услышит. Один обмусолит твою фигурку на фотографиях, другая – наряды, третий – жаркий поцелуй у алтаря. Ты сделала ему больно, но тебя нет рядом, чтобы выкрутить тебе локоток…
– Ай! – Оказывается, к этому спичу прилагалась наглядная демонстрация. И, слишком поздно сообразив, Вики вырвала руку обратно.
– Тебя нет рядом, чтобы скрутить тебе шею. – Пальцы касаются холки. – И нет рядом, чтобы поиметь силой. – Глядя на взъерошенную невестку, Сатана хмыкает, - пожалуйста, прекрати так громко думать, я не планировал визуализировать всё, что говорю. Уверен, сын справляется великолепно. Эта сфера его жизни никогда не требовала моего участия.
– Тогда зачем…
Но её перебили, резко зажав рот. Чужое дыхание тут же разлилось над макушкой:
– Ты – наивна, раз продолжаешь считать себя «всего лишь Вики Уокер». Твоя недо-смерть зимой, все статьи о тебе, неудачная Инициация, свадьба и новая порция газетных сплетен соткали из тебя образ. Теперь ты – лицо узаконенного мятежа. Революционер без крови. Рупор перемен, если хочешь. Там, где к собранию ни призовут ни монарх, ни советник, можешь появляться ты, и тебя будут слушать люди, которым обрыдли закостеневшие законы, но которые не готовы превращать реформы репрессии. Ты – живое доказательство фразы «Так можно было», и эта простая мысль полностью противоречит тому, что полгода сеял Мальбонте, с пеной на губах романтизируя войну, как единственный вариант новой жизни. – Распахнув глазищи, Непризнанная было трепыхнулась, но передумала и стала жадно ловить каждое слово. – Как бы зелен не казался этот пацан, в его приспешниках есть умники, которые понимают всю силу твоего потенциального влияния на толпу. Поэтому ему отдадут письмо, не уведомляя прессу, а в письме ты напомнишь о себе.
Дальше – сплошные свежесть чувств и водопад эмоций. Или как там говорят: «От любви до ненависти?». В обратную сторону работает не хуже. Сегодняшний наряд Вики Уокер наглядно показал, что чего-то хотеть ждать можно, прожив и сотни жизней, и через добрую тысячу лет.
«Верно, Лилит?».
– Ф-фр! – Отчаянно и безрезультатно прошипели в ладонь.
– Не дёргайся, не прибью. Вы, Уокеры, живучие. – Неистребимые, словно тополиный пух. Который ты вроде бы вымел, а через час он снова оседает по углам и щерится стеклянным взором. – Ты делила с ним постель? Не смотри так, уже вижу, что не делила. Оно и к лучшему. Недоступная, чужая жёнушка того, кого записал в главные враги? – Тут и у кастрата свежие яйца вырастут. – Отменная почва для удобрений. Мысль, что заведёт мёртвого. Наскучишь Люцию, помяни моё слово и выскочи замуж за кого-нибудь другого, и тогда он землю жрать станет, пока не доберётся до твоих ног, чтобы проглотить те целиком.
– Рррр-р! – Где-то там, под ладонью, его явственно укусили.
– Ты, девочка, красивая и смелая. – Глупая. Но это – синонимы. И всегда проходит с вечностью. – Увидев послание от своего самого большого разочарования, Бонт будет очарован. Не тобой, моментом. Ты теперь его та самая экс-возлюбленная, на которую будут равнять прочих. И если ты сама ему написала, пусть трижды проклиная и обвиняя в разрушенном Капитуле, значит не можешь его забыть. Сейчас ты можешь отправить ему даже платок, в который сморкалась, он и в том увидит огромный такой знак неравнодушия.
– Агррх! – Финальный аккордом рявкнула Вики, и рука, наконец, исчезла. Она потёрла смятый рот, - смска от бывшей.
– Что? – Это ей показалось, или Сатана действительно поднял над её макушкой два пальца вверх, изображая рога?
– Ночная смска от бывшей. – Виктория проморгалась, не став уточнять, что свела весь смысл Сатанинской мудрости к краткому и ясному постулату Земли. – Я – его Главная Бывшая, любое внимание от меня, даже негативное, прежде всего внимание. – И как он вообще мог подумать, что она спала с Бонтом?! Уму непостижимо.
«Я вообще ни с кем не успела не то, что переспать, а на свидание сходить, потому что меня переехал поезд по имени Люцифер».
– Похвальная ретивость от моего сына.
– Я ничего не произносила.
– Зато вспоминала.
– Так прекратите заглядывать в мою голову!
– Рад бы, но это то, что мне неподвластно, и ты об этом знаешь. Поэтому лучше расскажи мне сама, откуда у тебя этот сюртук, и что ещё прилагалось к нему комплектом. – Король вернулся в кресло и выжидательно сложил ладони под подбородком.
Ни дать, ни взять – ласковый пастырь на исповеди.
Девица зыркнула на лунные часы, что-то мявкнула и приземлилась на стул:
– Ладно. Будь по-вашему! – Выбор не велик. Раз Сатана хочет знать о записях Лилит и драконьей кладке, спрятать память не получится. В отличии от Огненного ножа, переданного матери, чью голову не вскрыть, дневники всегда находились при Виктории. Захочет – докопается. – Пару недель назад я пошла в здешнюю библиотеку…
Сначала его невестка сидела, гудела, лихорадочно жестикулировала, а потом и вовсе подскочила с кресла.
«Шило у тебя там что ли?», - из вежливости – не чужая всё ж! – Сатана пытался вслушиваться и всматриваться во всё, что она живописует, но слова ускользали под динамикой её прыжков, пасов и телодвижений.
Он вынужден признать, в его кабинете уже давно не мельтешили с такой скоростью. С тех самых пор, как сын притащил сюда кобылу Апокалипсиса, а она возьми и роди прямо на ковре.
Руками Уокер-младшая стала обрисовывать некие невидимые столбы, и так как звук её назойливого голоса давно перестал долетать до монарших ушей, Милорд понятия не имел, что она изображает и о чём рассказывает.
«Но посмотреть интересно, продолжай», - в не-своём камзоле, с этим платком, повязанным на голову, каждый раз, когда её раскрасневшееся от Глифта и объяснений лицо исчезало из фокуса, силуэт в помещении напоминал совсем иную женщину – такую же молодую, как девица перед взором.
Всегда молодую – другой он её не знал.
Теперь Виктория показывает то, что можно окрестить сбором урожая, и в голове мгновенно возникает образ Лилит с огромной корзиной. В королевский сад и обратно она левитировала ту чарами. Яблоки зрели так себе, сразу висели прошлогодними, но она всё равно их собирала, сама несла на кухню.
А ещё ему, сюда, в этот кабинет.
– Они гнилые, - сморщенная кожура, тёмное пятно на боку. Сатана не смотрит на жену, занятый бумагами. Видит только руки в окантовке стола – на тот она водрузила блюдо.
– Так не кусай там, где сгнило. – Обычно три. Реже – четыре. Угощение с присказкой «Если черви позарились, значит яблоки спелые».
Ему кажется, она могла быть в этом камзоле. Зимой – в тёплом платье: шифон в несколько слоёв, оторочка мехом. Контраст лёгкой ткани и густой звериной шкуры всегда притягателен.
Нежная плоть и, вдруг, какие-то кусты.
– Может мне вам попкорн принести?! – Не в первый раз гаркнула Вики. Она давно перестала крутиться ужом на сковородке и теперь просто стояла, рассматривая задумчивое, странно мечтательное выражение на лице собеседника. – Скажите честно, вы меня вообще слушали?
– Самым внимательным образом. – В пол-уха.
Слушал и всё чётче осознавал: если даже его затопило приятной ностальгией от костюмированной встречи, то с Бонтом и подавно случится непредвиденная Виктория Уокер.
Согласись та ему написать.
***
Его дракона зовут Арго. А Маль, стало быть, аргонавт, что летит за золотым руном.
Тварь не самая сильная, не самая крупная, не самая везучая, но есть у Арго достоинство, которое затмевает недостатки – он юркий и вертлявый, и даже внешне больше смахивает на длинную земляную змею, чем на крылатую машину.
Значит легко укроется там, где нет ни скал, ни водоёмов, ни лесов.
Там, где вообще ничего нет.
В Пустошах.
Что-то, впрочем, тут всё-таки имелось. Рассмотреть рудники, подсвеченные тусклыми факелами, Бонт мог с высоты птичьего полёта. Худо-бедно у каждой такой «дыры» высилось нечто вроде плáца и пары длинных сооружений – одно для ночлега, второе – вместо склада.
«Где только не живут, мастер», - в голове зазвучал голос Айши.
Она ведь родилась в здешних краях, неподалёку, в Ци́бии. Не в городах, а в самом занюханном селе у границы, за которой лишь мёртвая земля: чёрно-серая, поддёрнутая артрозом огненного мха – ничего другого в Пустошах не вырастает.
Главное развлечение – песчаные вихри. Только песок тут не жёлтый и не тёплый. Колючая грязная пыль. Засохшая лепёшка с чужого сапога. От постоянных ветрóв ту закручивает в воронки и разносит смерчами по округе.
– В детстве мы забирались на пустошные рифы и делали ставки, чей ветроворóт продержится дольше. – Она мрачно уставилась в угол его спальни, словно там вот-вот зародится очередной микро-Апокалипсис. – Потому что больше там делать нечего – жри песок да собой торгуй.
– А ты… - Мальбонте ужасно смутился, прикусывая язык, - тысобойторговала? – Но промолчать уже не мог, вот и выпалил скороговоркой.
– Телом что ли? – Брови Айши удивлённо поползли вверх. – Эй, ревнивец, я училась делать в людях новые дырки, а не свои подставлять!
Тоже своего рода торговля.
Его фаворитка не продавала тело, но предлагала услуги телохранителя. Потому что «всегда сыщется тот, кто что-то забыл в Пустошах». А такие, как Айша, и с десяток проверенных путей знают, и выжженных земель не боятся.
– Чего бояться, когда выросла по соседству? – Она пожала плечами и сверила свою, нарисованную от руки карту, с имперской. – Вот сюда не суйся, молю!
– Почему? – Маль интересуется с деланным равнодушием. Ему нравится тот бесстрашный образ в её хорошенькой головке, которым она его заклеймила.
– От сих до сих, - ногтем Айша чертит внушительный периметр, - сплошь лютые и гиблые места. Там много низших, которые никогда не выбирались из Пустошей. Одно слово – дикари! – Она выпучила и без того огромные глазищи, - живут, плодятся и мрут по своим варварским законам. Не ходи, прошу. Не ходи, миленький!
В ту сторону Бонту не с руки. Она – противоположна его маршруту. Но в нём просыпается ребяческий, задорный интерес и он делает круг «почёта» верхом на Арго.
Не видно ни зги, не мелькает ни костерка, ни огонька, зато разит дымом. А главное – пахнет ночью, пропитанной им, человеком.
В подобных сказаниях одиноких путников вечно поджидает нечто ужасное: в лучшем случае – готовое лишить конечностей, в худшем – желающее намотать кишки на колодезный вóрот. Но у Маля пепел на губах и улыбка сытого, спокойного мужчины – он опаснее любой своры, осевшей на этих землях.
Когда он спешивается в отдалении от рудника, он хлопает Арго по запылённому крылу – обычно коричневому, а теперь просто серому.
– Лети, дурень, проваливай. Твоя миссия закончена.
Ускорение ради Бонт несильно огревает животину импульсом. Если оставить дракона, его растерзают бесы, раззаки или какая иная «фауна», считающая себя местными царьками.
– Слишком мудрёно. – Слушая итоговую расстановку Саферия, Маль недовольно кривит губой.
– Мы будем иметь дело с тем, для кого не существует формулировки «Слишком мудрёно». Наш единственный вариант – это быть везде, всем и сразу. Только тогда у нас может полу…
– Ты повторяешься, наместник.
– Он прав. – Голос внезапно подаёт Фарисей. – У нас нет военного преимущества. Даже если наши войска больше регулярной армии, они плохо обучены и слабы́ в открытом бою. На одного вражеского офицера придётся сотня твоих крестьянских сыновей, чудотворец, и, будем честны, скорее всего каждый из них сложит голову, а противник – даже не запыхается. – Слепым взором пилигрим прожигает двери полуразрушенной залы, которую они использовали для собраний. – Внезапность нам тоже не помощница. По крайней мере в одиночку. Мало просто проникнуть в город хитростью, нужно заставить поверить, что ты и твои люди сейчас совсем в ином месте.
В иных местах.
От гнилостного вкуса настоя спорыньи сжимает желудок. И Бонт вынужден сцепить зубы, лишь бы не запачкать свои потасканные, худые сапоги рвотой.
Это вынужденная мера, а уродство временно.
Фарисей даст ему противоядие, когда они встретятся.
Лицо обдаёт огнём, будто под кожей сотни крошечных паразитов и каждый норовит разъесть нос, щёки, подбородок. Агония коротка, но мучительна. Он старается ни к чему не прикасаться, чтобы не чувствовать, как вздымаются бугры и язвы.
– Спорынья и магия, - на удивление точно пилигрим опускает склянку в его ладонь. – Покроешься наростами, которых от укусов субантр не отличить.
– Я думал, субантры сжирают своих жертв мгновенно.
– Блаженные чудачества, они сжирают несчастных целиком только с голодухи! – Фарисей всплеснул руками, мол, всем известно, куда впадают реки и как устроена пищеварительная цепочка этих тварей. – Сытая субантра будет поддерживать жизнь в своей добыче столько, сколько сможет. Падалью они не питаются.
– А поддерживать жизнь – это?
– Откусывать куски от мягких тканей. Лицо, бока, ягодицы, икры ног – обычно они начинают с этого. А чтобы «ужин» не подгнил раньше времени, субантры тут же впрыскивают в тело секрет, который ускоряет регенерацию. Но… как бы это выразиться?.. Без особого изящества.
Земля вокруг обрастает клыками, яд насилует кожу, а крылья тяжело волочат его вперёд. Сейчас они тёмные, демонические, а трансфигурационный кулон надёжно вшит в потайной пояс.
– Кто таков?! – Бессмертный за мерцающей сферой похож на рябь на воде. То ли в чарах дело, то ли Маля накрыло болевым шоком и он почти ослеп.
– Ну какой из меня актёр, чертёнок?! – В своей спальне он ходит цербером из угла в угол, лишь иногда посматривая на Айшу в рассветных лучах.
– Самый лучший. – Знала б эта девчонка, как изумительна голой на белых простынях, она б не одевалась. – Ты не играй, мастер, а живи. Будет больно – кричи! Одиноко – плачь!
Голос охранника звенит металлом:
– Я спрашиваю, кто таков?! – Купол сферы качнулся, являя магический огонь. – Медузья горгона, раненный! Бессмертный!
За энергетической ряской мигом воцаряется суета. Рядом с дежурным вырастают ещё две фигуры, о чём-то шепчутся. А, спустя паузу принимают решение, втроём открывая проход внутрь сферы.
– Тащи его! Сюда тащи!
– Субантры?
– Да кто ж ещё? Эк пожрали парня…
– Смердящие мрази, будь им пусто!
Каждое слово Бонт улавливал, но не понимал смысла.
От жуткого ощущения, что его кожа ему отныне не принадлежат, он впал в ступор и с ужасом думал: вдруг он ошибся, делая ставки на Фарисей? Вдруг пилигрим – предатель и двойной агент, который втёрся в доверие и решил устранить главную фигуру до того, как начнётся шахматная партия?
Сейчас, корчась от боли, мужчине кажется, умирать, должно быть, похоже: ты вроде видишь тех, кто тебя окружил, но смотришь на происходящее со стороны, покинув границы собственного тела.
– Эй, пацан! – Большая ладонь вмазывает пощёчину. Трезвит. – Говорить можешь?
– Бедолага. Если выживет, скитаться ему по блядушникам до конца вечности. На такого теперь ни одна…
Кто-то внутри решительно возражает «Айша будет любить меня, даже если Фарисей – подлец и я останусь куском мяса!». Вместе с этим голосом возвращается чувствительность.
Кровь под ногтями – он впился в руки до красных борозд.
Пыль в носу – пока валялся на земле, надышался до удушья.
Багровые язвы на лице – вишенка на торте.
– Могу. – Его девчонка была права, играть не пришлось. По изувеченному лицу текли слёзы. Голос казался сиплым, сломленным. Им он озвучивает заранее спланированную ложь. – Я из Ци́бии. Пять дней, как покинул вотчину. А позавчера попал в окружение субантр. Как выбрался, не помню…
– Просто дурачок? Или охотник за живым товаром? – Пожилой демон – седой и складный, похожий на сказителя с площадей, - не дожидаясь ответа, полез Малю в карманы. Там, в сюртуке, пошитом по местной моде, припрятаны обломки чёртовых пальцев. – Ах вот оно что!.. – Мужчина присвистнул, задумчиво дёргая себя за бороду. – Лёгких денег захотел, собиратель реликтов?!
– Отпустите, а… - в ответ старательно делает жалобные глазки, - заберите себе и отпустите, я в Арти́кулу вернусь и сюда больше не сунусь.
– Арти́кула, говоришь? Мрачное поселение, нищее. – Бородатый что-то прикидывает, всматриваясь в покалеченного идиота. – Оклемаешься через год-другой и снова захочешь больших красивых ливров. Не пойдёт, парень. Не тот это рудник, чтобы рассчитывать на милости.
– А чей… - когда они с Айшей репетировали этот разговор, она хохотала, говорила, тут следует выдыхать с затаённой надеждой и вящим страхом одновременно, однако сейчас Бонту не требуется ни того, ни другого – он и без того липкий от паники, не перепутал ли место назначения, - чей это рудник?
– Рудник главного царского казначея, господина Мамона. Слышал о таком? – Бородач хмыкает без особой издёвки, как, иногда, хмыкают люди, которые просто следуют правилам. – Тебе следовало «погибать» миль на семьдесят восточнее. Там меньше чтут законы Нижнего мира, парень.
– Может, эта… - тот, что стоял в дозоре, мнётся – он тоже бородатый, но существенно моложе своего начальника. – Отпустим и не будем возиться, шеф?
– Толку-то? Сменит мухомор по весне пятна, но останется мухомором! – Крякает старший. – Пусть в столице выясняют, где он такие залежи чёртовых пальцев отыскал. Не нашего оно ума дело. Отведи нарушителя в житную, рожу ему промой и запри, Абракас. Отправим его в Чертог с первым же караваном.
– Слушаюсь! – Отрапортовал тот, кого окрестили Абракасом.
– Не трясись ты так, - местный босс помог поднять Бонта с земли, - за реликты не казнят. Отсидишь, сколько положено, заодно и поумнеешь. Тебе, парень, с добычей, вижу, свезло, зато с удачей – не попёрло.
И, ловко стягивая золотыми путами крылья и руки Маля, он толкнул того по направлению к зданию.
Через пару недель в Чертог отправится партия карбона, в одной из этих телег они смогут конвоировать нарушителя. Здесь, в Пустошах, таких дурачков в достатке, и все откупится предлагают, словно им законы не писаны. Но кое-какой порядок всё-таки есть, и правом его наводить наделили начальников шахт и рудников.
Они – единственные, кто пытаются жить по-людски в местах, где людям жить заказано.
Ископаемую добычу повезут прямиком в верфи. Карбон – единственное сырьё, способное превратить деревянную резь кораблей в быстроходные парусники. Он – сердце морской навигации и топливо любого из судов – от рыбацкого траулера до роскошного галеона. Там же, на пристанях, стоит и префектура, куда они сдают пойманных нарушителей.
И всё пройдёт, как всегда.
Всё будет, как обычно.
Просто местный шеф не догадывается, пойманный преступник не разделяет его взглядов на удачу. Бонт уверен, нынче удача у него в любовницах.
***
Чертог укутался в ночь и теперь стоял чуть менее недомытым и чуть более опасным. Островки факелов и фонарей попадались лишь на центральных улицах, а в проулках безраздельно царствовало «хоть глаз выколи».
Тем не менее, город жил, бурлил, кишел, совокуплялся и не собирался засыпать. В самой верхотуре пролетали драконьи дилижансы, чуть ниже них – редкие, крылатые путники, а по трактам то и дело сновали извозчики.
Мало ли какому нерасторопному господину может понадобиться срочно уехать из подозрительного места, от лихой компании, а тут – их кэб.
Каретой Виктория не воспользовалась. От Наги́ры она слышала, что высшие демоны берут на ярмарке паланки́ны – наглухо крытые переноски с четырьмя крепкими ребятами, которые и вопросов лишних не зададут, и охраной побудут при случае.
А когда снаружи вовсю разгулялся тёплый, пьяный дождь, своему выбору девушка порадовалась.
Прибыв на городскую площадь, Непризнанная растерялась. Никаких ориентиров чёрт по имени И ей не дал, а искать его в гуще людей и нелюдей было нереально. Вопреки ожиданиям, торговля в десять вечера всё ещё шла бойко, лавки с шатрами стояли пузатыми и открытыми, а народ то и дело сновал туда-сюда.
Соблюдая приличия, она походила у ограждения, воздвигнутого вокруг Огненной Бездны, внимательно рассматривая и чертей, попадавшихся на пути, и ковку, иллюстрирующую Круги Ада, лишь потом окончательно сдалась.
Нет, так они не встретятся. Уокер – в плотной мантии с капюшоном, а чёрт по имени И с расстояния десятка фунтов неотличим от других сородичей.
Нужно что-то придумать.
«Так-так-так, что это у нас?.. – В отдалении, среди лабазов, девушка заметила лоток с большим скоплением низших. Туда и направилась. – Если кто-то будет знать, где мне найти И, то его же собратья».
– Мускусные крысы! Отменные мускусные крысы из королевских подвалов! – Верещала торговка-демоница за своим прилавком. – Муженёк мой крысоловом при дворе ходит, это всем известно, поэтому Оринда врать не станет!
«Пусть это будет фигура речи… пусть это будет фигура речи… - взмолилась Вики. Но никакой фигурой речи, конечно, не пахло, а пахло палёной шерстью и кровью – на металлических решётках жаровен коптились освежёванные, крысиные тушки ростом с кошку. – Если её муж и впрямь крысолов, ему надо выдавать премию, - передёрнуло Непризнанную. Ещё ни разу она не сталкивалась во дворце с грызунами. – Сведи меня судьба с такого размера тварью, я бы впала в кому, в состояние кататонии. Заработала бы инфаркт Миокарда. Во-о-от такой вот рубец!».
– Нешто за крысой, милочка? – Удивилась демоница. – Товар хорош, но всё ж не в нашем, Бессмертном, вкусе.
– Нет, благодарю, - Вики задержала дыхание и вспомнила, что советовала ей приставленная соглядатаем Наги́ра: «Когда чего-то хотите от простолюдинов, говорите с ними коротко, по делу. Знают они вас или не знают, совсем неважно. Люди должны понимать по тону вашего голоса, что имеют дело с Высшим. Уйдёте в вежливые реверансы своей современности, они решат, что перед ними недотёпа». – Я ищу чёрта по имени И. Он вам знаком?
– А чёрт его знает, чёрта этого. Может и знаком, - хмыкнула тётка, моментально теряя интерес. – Тут чертей, как говна.
– Ну, может…
– Мускусные крысы! Отменные мускусные крысы из королевских подвалов! – Торговка уже не слушала, оглашая окрестности зычным воплем.
«Ладно, леди Наги́ра, а теперь я сделаю по-своему!», - мысленно рявкнула Непризнанная и загородила продавщице обзор.
– Мы с вами как-то неправильно начали знакомство, миссис, - капюшон ей до носа, но она обнажает свои роскошные американские зубы, в которые Пол Уокер вложил три зарплаты и одну краткосрочную ссуду, когда тем потребовались брекеты. – Спасите меня, прошу вас. Я почти уверена, на этом базаре не сыскать никого глазастее и наблюдательнее.
Оринда фыркнула, но от блондинки не укрылась затаённая гордость.
– Тоже правда. Глаз у меня – алмаз. Могу по фасовке определить число тушек в мешке! – Женщина понизила голос, - и то, что к дочке ювелира на другой стороне улицы по понедельникам и средам захаживает скорняк, а по вторникам и четвергам – конюх из царских конюшен, лично видела.
– Вы мне посланы судьбой! – Это вам не играть надменную ледышку, которой Уокер отродясь не являлась. Тут и роль, и текст, и костюмчик по фигуре.
Студентка вспоминает пышнотелую бабку-коменданта по фамилии Камáрро, приставленную к общаге Принстона за его бывшие, настоящие и будущие грехи, и уже знает, как действовать.
Доподлинно о Луизе Камáрро было известно лишь два факта – она выросла в Коста-Рике, она двадцать четыре на семь ненавидит весь род человеческий. Но, однажды, Виктория смогла выяснять третий, уникальный инсайт – на своём посту миссис Камáрро скучно до дури.
И только хорошая история способна развеять её тоску.
– Так что у тебя случилось, милочка? – Торговка смахнула отрубленные крысиные хвосты с разделочного стола, упирая в тот локти.
– Понимаете, - пришлось подавить желание продемонстрировать королевский ужин, - у моей подруги муженёк – мореплаватель… годами в море, вот она и затосковала по любовным страстям. А тут этот парнишка… - сбивчиво, но беззаветно, врала Вики, - …курьер в какой-то здешней конторе. Ну и нагуляла ребёнка!
– Приплод травить вздумала?! – Продавщица ахнула, пýча и без того круглые глаза. – Такому сатаненеугодному делу я помогать не…
– Родился уже пацан, это вы зря! – Она успела забыть, как дурно в Империи относятся к абортам. Святость жизни не была здесь пустым звуком. – Только папаша его, который в моряках бегает, посчитал один плюс один и понял, никакой он ему не отец. И теперь хочет расторгнуть с женой брачный союз. Да вот беда, подруга моя – малограмотна и идти ей некуда. Сами знаете, таким одна дорога – в бордель. – Виктория нагнала в голос слезливости, - затерзают её там, а сынишку отберут и что похуже с ним сделают. Может колдунам продадут или в курильни. Или вырастят для господских извращённых утех.
Уши у торговки порозовели, щёки заалели, а рот приоткрылся:
– Ужасы какие говоришь, но что есть, то есть! – Она пожевала губой, - не дело это, конечно, без отца расти… А чем чёрт ей поможет?
– Зелье любовное обещал достать, чтоб муженька намертво привязало.
– Ну эти, да, что угодно достанут… - протянула женщина. – И запрещённое, и не очень. Ладно! Как хоть выглядит он, чёрт этот?
– Как чёрт, - не нашлась, что добавить Уокер. И вдруг озарённо хлопнула в ладоши, - он в штанах с ремнём, а на ремне яркая такая, золотистая пряжка!
– Ну так бы сразу и сказала! Знаю я эту погань, вечно у меня хвосты и шкуры ворует! – Запричитала базарная кумушка. – Хотя они все такие – одним миром мазанные. Я тебе так скажу, если что-то где-то плохо лежит, то у чёрта уже глаз блестит!
– А искать его где? – Виктория вернула разговор в нужное русло.
– Знамо где! Он, если не при хозяине своём на посылках, то ошивается в «Братьях и сёстрах». Это бордель такой через шесть кварталов отседова. Видать неспроста ты сегодня, милочка, бардак вспоминала, сама судьба-тропинка тебя туда ведёт…
Шторы общественного паланкина качнулись, заставляя Уокер выныривать из размышлений. Прежде, чем добраться до хорошо известного ей публичного дома, она решила дождаться встречи, намеченной на одиннадцать.
– Ну и ночка, - по-пёсьи отряхивая крылья от жирных, маслянистых капель, мужчина забрался внутрь паланкина. – Здравствуйте, Её Высочество Виктория Уокер из Чертога.
– А я думала, для вас я останусь Вики Уокер из Голливуда.
– Я тоже на это рассчитывал, - грустно улыбнулся Волак, пока не рассмотрел её в полутьме и не присвистнул, - мне уже опасаться за эскадры в нашей гавани?
– Пока нет. Но ночь темна и полна ужасов! – Девушка живописала самую зверскую мордашку. – «Ты».
– М-м-м? – Он принялся педантично, с какой-то, не снившейся даже Дино скрупулёзностью, просушивать манжеты мокрой рубашки.
– Мы договаривались, что тет-а-тет мы будем на «ты».
– Это было до того, как вы, Принцесса, поспешно оккупировали дворец в новом статусе.
– И что это меняет?
– Хм, - с магией капитан закончил и теперь не без удовольствия откинулся на сидушках. – Буквально всё.
– Тогда, Волак, сын Азазеля, - она припомнила всех тех чванливых дам, которых было слишком много за минувшие дни, и изобразила гнусавое высокомерие, - я воспользуюсь своим новым статусом и прикажу – обращайся ко мне на «ты».
В ответ искренне хохотнули:
– Браво, Вики Уокер из Голливуда! – Он, очевидно, узнал этот прононс деланной аристократии. – Тебе совершенно не идёт, значит ты прекрасно их спародировала.
– Видела тебя на свадьбе, пыталась подойти и поздороваться, но, кажется, мне мешало метров десять платья. – В кокетливую игру Непризнанная не играет, не старается. Просто довольствуется встречей с маломальским знакомым, который к ней расположен. Да, расположение сомнительное, потому что сказать, что Волак – простой парень, можно только сослепу и сдуру, но девушка сейчас порадуется даже мнимому радушию.
И на той стороне паланкина это словно чувствуют:
– Скажи, Вики Уокер из Голливуда, ты в порядке?
– Конечно я в порядке, - удивились в ответ.
– Знаешь, как-то раз, когда моя пассия рассталась со мной голубиной почтой прямо в море, я тоже был в порядке. Напился до беспамятства и всем рассказывал, как мне плевать. В первую же стоянку на Островах Презрения переспал с шестью женщинами за два дня и до сих пор не готов утверждать, что все они были одного с нами вида. Потом чуть не спалил паруса чёрной магией, избил матроса до беспамятства и сломал старпому нос, когда тот пытался меня угомонить. Но. Я всё ещё был в порядке.
Виктория распахнула глаза:
– Что ж, будем считать, твой внутренний морской волк очень хотел крикнуть своё «Ауф».
Наверное, он не слишком понял смысл шутки, но улыбнулся с профессиональностью сердцееда и покрутил головой, словно впервые соображая, где они.
– А почему паланкин?
– О, эта история достойна отдельной серии на HBO.
– И я её определённо заслужил, - мужчина откинулся на подушки, - иначе ты сбежишь от меня раньше, чем пробьёт полночь, Синдерелла, и никаких башмаков на главной лестнице.
– А меня сегодня покусала Шахерезада, Волак, и от истории тебе не отделаться, - подмигнули в ответ. – В тридевятом царстве, в тридесятом государстве к безродной принцессе без дому и племени была приставлена дуэнья. По задумке режиссёра, конечно, плохая, которую обязали стучать на свою подопечную тамошним королю и королевичу. Но что-то пошло не так и дуэнье принцесса оказалась по нраву, потому что у обеих он – не кроткий.
– Продолжай. Не останавливайся. – Он хмыкнул, стараясь скрыть хрипотцу голоса. – Если эта история включает в себя литры массажного масла и совместное посещение бань принцессой и дуэньей, я сильный и справлюсь с этим испытанием.
– У нас сериал с рейтингом шесть плюс. Дуэнья и принцесса шастают по вдовьим салонам и создают почву для пересудов.
– Так это про ту самую принцессу ходят слухи, что она покусала тётку Астарту до очередного помутнения?
– Какая ложь! – Театрально возмутилась Вики, - это она меня тяпнула. Когтями. У меня и шрам был, - девушка вытянула вперёд ладонь, забывая про давно завершённую регенерацию, - слово Локсли!
Руку по-джентльменски перехватили:
– Тут? – Шероховатый палец прочертил линию по коже.
– Правее.
– Здесь?
– Выше.
– Вики Уокер из Голливуда, если я пойду выше, я доберусь до локтя и передумаю останавливаться. – Он невесомо коснулся губами её ладони и мгновенно разжал пальцы. – Полагаю, дуэнья сообщила принцессе, что безликие паланкины – транспорт знатных дам для встреч с любовниками.
– Полагаю, тебе это льстит.
– Честно говоря, охренеть как. – Просияли на той стороне экипажа. – Клянусь, на этом с дискредитацией закончено. Перейдём к делу.
Виктория кивнула. Её всё устраивало. Больше того – ей всё понравилось.
«А ты входишь во вкус царепридворного мироустройства, - съехидничали внутри. – Волак – мой человек, значит чем-то я обязана его радовать!», - парировала она.
– В письме с местом встречи ты сказал, что судьба всех ваз мира, про которые я так желала знать, отныне будет в моих руках.
– Слегка приукрасил, - Волак закопался в кожаном рюкзаке, - но у меня высочайший уровень конкуренции, я обязан изворачиваться в своих формулировках..
– Ох уж эти мужчины…
– Прежде, чем судить, Вики Уокер из Голливуда, добавь мне плюсиков в карму и прими подарок. Я явился не с пустыми руками.
– Книга? – Перед ней здоровенный, явно древний фолиант.
– Первое издание. Джованни Мирандола, «Речь о человеческом достоинстве», итальянский философ вашей эпохи Возрождения. – Ничем не украшенное, напоминающее самого Волака сейчас, чтиво оказывается на коленях у блондинки. – Он тоже был своего рода из Голливуда. В те, в Средние века.
Но его, в отличии от Виктории, совершенно не хотелось раздеть.
Даже взглядом.
***
Она как будто бы жива на этом побережье, пропахшем солью и водорослями.
На коже – загар, в небе – закат бликами. Красный, малиновый, опасный – оттенки, которые нравятся. По телу приятная истома, а от солнечных ванн глянцево-умытое ощущение, словно тебя насухо растёрли.
В летнем доме, арендованном на выходные, просторно и богато. У неё, само собой, отдельная комната и трюмо с большущим зеркалом.
Заселившись, она сразу выставила на полку массивный сундук с драгоценностями, а сейчас заглядывает внутрь – ищет что-то, что произведёт впечатление. Впрочем, ищет недолго. Почти сразу чувствует дыхание за спиной и впервые осознаёт – цацки лишние, она уже произвела впечатление.
– Ты загорела.
– А ты не пошёл на пляж. – Ладонь Люцифера скользит по её позвонкам, заставляя даже крылья покрываться мурашками. В отражении, обрамлённом тяжёлой рамой, он сумрачно красивый. И ей хочется заорать «Выкуси!», едва очередная волна понимания обдаёт брызгами – на этот уикенд он принадлежит только ей.
– Были дела. – Демон хрипл до утробы. Проникает наждаком в организм, бежит по венам, заставляет кровь густеть и покрываться накипью.
– И чем, скажи на милость, ты был занят? – Ости знает, он её хочет. Прямо сейчас хочет. Может быть, даже у трюмо. На нём никакой рубашки, только лёгкие, летние штаны, сидящие на косточках так низко, что видно убегающую от пупка дорожку волос.
Вместо ответа Люций откинул девушке волосы, склонил голову и провёл носом от уха до плеча:
– Дрочил. – Самым серьёзным тоном.
«Какого ляда ты портишь Мой Счастливый Момент своими шуточками?!», - она бы рявкнула, но он целует её шею, и ей хочется быть роскошной. Она сама выставила себе это условие, а Люцифер… что ж, сын Сатаны всегда был не равнодушен к роскоши.
Статусное, дорогое, в упаковке.
Без всяких скидок по пятницам.
Люций – из тех мужчин, кто выберет пиджак менее подходящего кроя, стой тот больше, чем идеально пошитый экземпляр.
– Как обычно, на собственное отражение? – Хмыкнула демоница.
– Да, - в зеркале расцветает его улыбка – странная, местами искренняя. – Но ты не переживай, гусыня, я уже отмыл то стекло.
– Я тебе не гусыня! – Он её много лет так не называл, а сейчас, зачем-то, вспомнил. Хотя осведомлён, Ости ненавидит это прозвище. Тайное, не озвученное другим, но адресующее её в те времена, когда она была толстой, неуклюжей дочкой новоиспечённых нуворишей, которых за глаза крестили деревенщинами. – Так что завали, сын Сатаны, иначе… - в развороте, в коконе чужого желания, в этом пьянящем курортном городишке она подумывает прописать пощёчину, но сталкивается с его лицом, блеском радужек и мигом теряет весь запал – его даже не ударить нормально, от души, потому что сочтут надругательством над культурным достоянием и в мародёры запишут.
– Иначе?.. – Женское запястье Люцифер сжал в руке, а бёдрами ощутимо вдвинул демоницу в трюмо, заставляя мебель застонать каждым ящиком. – Найдёшь себе другого ёбаря?
– Кто знает, кто знает…
– Заранее желаю ему сдохнуть. – Он послал подруге улыбку маньяка-убийцы. – Потому что. Ты. Сумасшедше. Красива. Ости, дочь Зепара. И я тобой не делюсь.
Она как будто бы жива на этом побережье, пропахшем солью и водорослями.
Перво-наперво она видит драконов. Заводь, полную тварей. Юго-восточные драконы совсем не похожи на тех, что в чести в городах западнее. Они – тонкие, гибкие, изящные: напоминают огромных, морских змеев.
И с удовольствием скручивают хвосты кольцами.
Говорят, в отличии от своих собратьев, выращенных в курильнях гор, эти обожают пикировать в воду и способны нырнуть на глубину в несколько десятков метров. Отсюда и бирюзовая чешуя, конкурирующая с морем.
Отец пытался усадить её на одного такого в детстве, но Ости капризничала и, в конце концов, разозлилась, устраивая форменную истерику.
Все курортники Лита только и делали, что лезли на крылатых животных, а ей не нравилось быть, как все. Заниматься тем, что совсем не по статусу, не по-царски. Она бы промокла нарядным платьем, облепившем пухлое тельце, растрепалась косами и растеряла всю важность.
Ровно такими – не важными – выглядели всадники верхом на драконах.
Но ещё они выглядели счастливыми.
– Красиво тут, - присвистнул Дино, с интересом крутя головой. Волосы у него разлетелись от перемещения, а от влажности, не мешкая, начали виться. Не спасала и короткая стрижка, отныне только усугубляя сходство с херувимами, какими тех рисуют на обложках детских книг.
– Но не так красиво, как в библиотеке, да, Динозавр? – Не дожидаясь ответа, Ости направилась к променаду. Раскинувшийся от скалы до скалы, он напоминал древний, ископаемый язык. При свете дня – белый, а сейчас, в лучах солнца, почти упавшего в купюроприёмник горизонта, иссиня-розовый. – Пошеве… можешь побыстрее? Скоро стемнеет.
Но ему слишком любопытно, чтобы торопиться.
Сын Фенцио не был в подобных, неприлично тёплых местах, и выхватывает детали. Приморские города Верхнего мира – лубóчные, лишённые диковатости. А тут, в Лите, налепили всего и сразу, пропитав смердящими, прелыми ароматами.
Тропические деревья – чёрные, песок – мучной, набережная – отливает перламутром, а ноги его спутницы – оливой.
Засмотревшись на щиколотки, Дино не сразу сообразил – Ости шагала в чулках. Только когда идеально ровная линия шва в очередной раз скрылась под подолом юбки, он смутился, решил, это непрофессионально, а в их конкретном случае ещё и странно, и отвёл глаза.
Так и шли – молча, друг за другом – знакомые незнакомцы. Потому что он понятия не имел, о чём с ней говорить, да и не хотелось. Молчание не раздражало, не рисовалось неловкостью.
У них дела, чего тут обсуждать?
Под крышей бельведера, в самом центре прогулочной набережной брюнетка, наконец, остановилась, и шикнула на стайку ребятни «Где ваши родители? Слили́сь, пока я не позвала префекта!».
– Ты и правда позовёшь гарду?
– Конечно нет. – Она не спешила с ответом. Дождалась, пока дети покинут беседку, показала белобрысой девчонке с хвостиком, прошипевшей ей в спину «Полукровка рогатая!», средний палец и только потом заговорила, - тут и префектуры нет. Или есть, но я понятия не имею, где она находится. Но шелупонь об этом не в курсе, пусть трепещет.
– Ладно, - он хлопнул себя по карманам, словно в тех что-то было. – Надевай кольцо, раз пришли.
– Оно на мне. – Средний палец снова взлетает вверх. И Ости не сдерживает ухмылки. – Прости, Диньдоний, это совпадение. С безымянного он просто свалится.
– Свалится, покатится, назад не вороти́тся… - взяв её руку в свои ладони, он бурчит при́сказку, засевшую с детства.
– Что ты сказал?
– Не знаю, не помню. Какой-то стишок.
– Нет, это не стих, - она сотни раз слышала строчки из уст áссы – привязчивые и терпкие, будто тёрн в мае, - это песня отвергнутой невесты, которая ушла в анахоретки. Баллада о рыцарях, кольцах и разбитых сердцах. – Ости стало смешно, - скажи, сын Фенцио, чего я о тебе не знаю, раз тебя укачивали такими колыбельными?
Отвлёкшись, он вскидывает ясные, как небо, глаза и оказывается с демоницей нос к носу. А ещё улыбается – хорошо улыбается – широко, без стеснения.
– Ты ничего обо мне не знаешь. Вообще.
– Допустим. – Она дёрнула рукой в его ладонях. Не вырвала, а просто подвигала, напоминая о цели визита. А, может, скрывала стеснение. В сущности этот кучеряха прав – всё, что она слышала о сыне Фенцио, его семейном положении и вариативности прозвищ – она слышала от других и против своей воли. – Так что там с перстнем?
– Тебе нужно вспомнить самые хорошие моменты в этом городе. Те, которые сделали это место вашим.
Никаких сложностей, отличная лётная погода.
У дочери Зепара целый схрон разноцветных картинок в глубинах памяти. Часть – поблекла, другая – выцвела, третьи – почернели от утраты, но она всё равно их любит. Перебирает, как, порой, люди Земли пересматривают фотографии. Особенно те, что уже записались в старичьё, и всё, что им остаётся, это вспоминать себя молодыми и счастливыми.
Где-то там.
Когда-то до.
Сильно раньше.
Мокрые пятки, просоленные косы – подвижный нос, кривой оскал разбойника. Отец – единственный, кто умел хохотать носом. Выражать им с вагон и маленькую тележку своих настроений.
Больше она таких носов не встречала.
Мясистых, лихих, с улыбчивыми пóрами.
За колоннами этого бельведера они находили гнездо пурпурного вýрду. Зепар сказал, трогать кутят нельзя. Во-первых, они – ядовиты, пока не вырастут, и тем самым защищаются от хищников и капризных принцесс вроде неё. Во-вторых, вýрду впитывают энергию, как губка: их мать вернётся к гнезду с добычей, но уже не подойдёт, бросит потомство, испугавшись чужеродной ауры.
Она помнит, как уронила фруктовый шарик с парапета и развопилась. Есть не хотелось, хотелось ныть, как несправедлив мир, Лит и скользкие, поцелованные волнами перила. Отец купил ей чёртову дюжину фруктовых шариков взамен, все вкусы, которые были у лоточницы – толстой, тучной негритянки с бородавкой на щеке. Ости ничего не попробовала, но ещё с час без умолку трещала про бородавку: клякса с тремя белыми волосками, торчащими веером.
В этой беседке она была и с Люцифером. Сосала у него тёмной, пьяной ночью так, словно между ног королевича выросло эскимо, способное спасти от жары. Зепар к тому моменту уже года три, как гнил в казематах, а небеса и не думали окрашиваться кроваво-красным.
И Ости – не заболела и даже не умерла.
Хотя после Трибунала ровно так и планировала.
Дино закрыл глаза, представляя кольцо перед внутренним взором. Отец учил его, что зачарованную вещь нужно мысленно нарисовать в воображении, а затем разложить на составные.
Этот принцип он перенял и с годами стал использовать всюду. Не только в чарах.
Удерживая ладонь демоницы левой рукой, правой сын Фенцио нарисовал символ бесконечности и повёл двумя молитвенными пальцами в сторону, продолжая невидимую линию.
– Кто тебя обижал, Розмерта?! – Гаркнули в проёме бельведера.
– Вот эта рогатая гадина! – Писклявый голосок принадлежит уже знакомой девчонке с хвостиком.
– Прервалось, да?! – Зарычала демоница, переводя взгляд с Дино на незваных гостей. – Я их прикончу!
– Да я тебя сейчас сам прикончу, шалава! – Раздухарённый папаша в компании ещё одного рослого демона двинулся на студентов, обдавая запахом Глифта. – Копыта вырву и забью их… - куда именно можно вбить потенциальные копыта, мужик так и не придумал, поэтому просто проорал, - ишь, выискалась, полукровка! Бей их, Лекай!
За считанные секунды до лобового столкновения сын Фенцио удержал Ости:
– Нам не нужны проблемы с местными, мы здесь по делу, приди в себя!
И что-то в его голосе заставило брюнетку притормозить.
Она дёрнула яростным подбородком, оценила расстояние до курортных забулдыг и вдруг схватила Дино за локоть:
– Летим!
Летели, впрочем, недолго. У побережья Лита раскинулась каменная гряда, усеянная крабами, но и преследовать обидчицу дочурки перебравший папаша не собирался. Острастки ради повопил в след всякое, да и был таков.
– Мешок с дерьмом! Крысиный гнойник! Мещанское быдло! – Приземлившись, Ости не унималась. Щедро пополняя лексикон своего визави, она стояла на одном из валунов и посылала проклятья к берегу. – И личинку родили под стать – от горшка два вершка, а уже стучит предку!
– Нам лучше не ввязываться в неприятности. – Спокойно изрёк ангел, чем невероятно выбесил.
– Я наслышана, что это девиз всей твоей дурацкой вечности, святой Диноферий! Имя твоё уже святится в небесах?! Царствие твоё уже прибыло повсюду?!
– Нам лучше не ввязываться в неприятности там, где нет смысла ввязываться в неприятности. – Он пожал плечами и помахал у неё ладонью перед лицом, словно она – назойливая муха, смевшая жужжать.
– Не делай так у меня под носом! – Всё ещё в ярости, Ости впилась ему в запястье способным вскрывать вены маникюром.
– Не царапай меня. – Он ловко освободил руку, выкрутив её собственную ладонь. – Любовников царапать будешь.
– А ты не мечтай, тебе это не грозит. – Похолодела девица, с ужасом понимая, она только что напрочь растеряла весь свой аристократический лоск. И теперь, чтобы не случилось, этот белобрысый зайчишка с полутораметровой саженью в плечах уже никогда не будет видеть перед собой величественную и надменную Ости, дочь Зепара. И ему достались самые «сливки» – красные злые щёки, лихорадочный блеск в глазах, уродливая гримаса оскала.
«Да и плевать!», - впервые пронеслось в сознании.
– Не претендую, уволь. – Ости не в его вкусе.
– Ладно. – Брюнетка тряхнула волосами, вызывая зависть. Они уже больше часа в Лите, а её причёска до сих пор не закрутилась в тугие спирали, оставаясь неприкосновенной для здешней влажности. – Мы выпустили пар. Давай продолжим!
– Демоница, - в голосе послышалась неясная тревога.
– Чего?
– Твой перстень.
– Да?
– Его нет на твоём пальце, Ости.
***
У него испорченный вкус. Среди сонма танцующих шлюх он смотрит на одногрудую табáй. Девка извивается вдоль шеста лучше прочих, хоть и мечена. Убила, выходит, младенца, о чём прознали. Теперь коротает срок в борделе и без груди.
Остальные – обычные. Голые, умасленные, худые, толстые. Папаша Балтазара предупреждал, этот «лесник» любит крепких, плотно сбитых девиц с мохнатой пиздой, вот они и подсуетились.
– Хороша-а-а! – Удар по заднице сотрясает филе ещё с полминуты. Лесной мануфактурщик из Верхнего мира не сводит с бёдер взора. Он пьян, однако всё ещё очень внимателен. Хотел попасть на приём к самомý Королю, но будет довольствоваться Принцем Ада. – У нас таких не найти, господа… Тощи́! А я, знаете, что думаю, господа, что лесному гиганту и женщины должны быть под стать… богатырские!
– Милорд, - с «лесным гигантом» прибыли сын и патрон из юристов. Первый – прыщавый задрот. Прикрылся одной из цветастых подушек, под которую сунул руку. Второй – лысый, жёлтый, небезопасный. Весь какой-то нездоровый, что сразу видно, протянет ещё с семь сотен тысяч лет. – Контракт у вас дельный, но по цене мы не сговоримся. Мой подопечный, господин Казаль…
– Это я! – Тут же поддакивает «лесник», вцепившийся в бёдра толстухи и усадивший ту на колени. – Покажи мне, что там у тебя… ну покажи… ну чего ты…
Девчонка оказалась смышлёнее, чем Люцифер думал. Сразу сообразила, что ноги следует сжать, щеками раскраснеться, как последняя девственница Чертога, и ойкать на каждый щипок.
– Разве мы пришли сюда говорить о делах? – Царевич послал самый благодушный оскал. – Утром буду ждать вас во дворце, господа, а сейчас дайте показать вам всё гостеприимство нашей столицы.
– Гостепри-и-имно, - Казалю всё-таки свезло и свою мокрую руку он запускает промеж таких же потных ляжек и что-то там крутит, щупает. – Вы, Ваше Высочество, не слушайте моего хмыря на посылках, он ни в бабах, ни в напитках радостей не находит. Да, Артемиус?
– Так служба, господин, - кисло улыбнулся Артемиус.
– Может вам мальчиков предложить, патрон? – Иронично поинтересовался Балтазар. – В «Братьях и сёстрах» не только сёстры.
Буквоед тут же замотал головой. То ли наслышанный, что королевский круг не слишком жалует мужеложцев, то ли и впрямь незаинтересованный.
– Сы́нка, а ты чего не при делах? – Вспомнив о родственнике, владелец лесопилок вынул мокрую ладонь из девицы, и помахал ей пацанёнку. – Смотри, какие тут крали. Не то, что студентки твои – чухонки морёные. Ишь, взяли за моду салатами питаться, будто гусеницы!
– Вон та нравится, - молчаливый, напуганный собственным стояком подросток помахал куда-то за пределы амфитеатра. – Только тут всё открыто, напоказ.
– У нас говорят, - вальяжно донеслось из темноты дивана, - что в борделе мужчине стесняться нечего, а не мужчине – нечего делать.
– Верно, молодой лорд, ой как верно! – В подтверждение слов, Казаль приподнял своё огромное седалище и лихо стянул шёлковые штаны. – Как тебя зовут, моя жрица страсти? – Он приглашающе распахнул мантию, обнажив короткий, толстый член.
– Земфира, - проворковала толстуха, опускаясь на колени с намерением взять в рот.
По переписи, наверняка, какая-нибудь «Глиенна» или «Сирта», но псевдоним выбирала позвучнее, покрасивее.
Отсасывает она так себе, в основном виляет крупнокалиберной задницей, щедро заросшей волосами от живота до копчика, но мануфактурщик не в обиде. Свой таз он приподнимает навстречу, иногда ласково гладит девчонку по каштаново-зелёным волосам и мелко, сипло дышит:
– Вот так, вот умница, вот сейчас ты ублажишь дядю и заработаешь денежку… А ты чего расселся?! – Это снова к сыну. – Кто там тебе глянулся? Бери и трахни как следует, пока семя в мозги не дало.
– Она – мáтис, - Балтазар, оказывается, успел подойти к девчонке, заинтересовавший сына фабрикантна. – Присмотри другую.
– Эх, стеснительный он у меня вырос, не в нашу породу, а в материнскую-ю-ю… ух! – Казаль кончил быстро, кротко, как и полагается ангелу. Издал гортанный, булькающий звук и тут же сел ровно. Потянулся за опиумной трубкой. Лишь потом продолжил, - она у меня любимая была, в море погибла, не доплыла до Сатрапного Брода. Говорят, штормило так, что Зелёного Мыса не различишь. Тогда, стало быть, и ушла эскадра торговая под воду. Два галеона и семь гружённых барж. Но это ладно, это пустое! Мирали моей как не стало, так я зарёкся – никаких больше амуров, только женщины… - в подтверждение слов, он щиплет Земфиру за бок, - …знающие себе цену.
Как по мановению волшебной палочки, из-за роскошных тюлей показался ещё пяток демониц – голые, с идеальными телами, высшего сорта.
– Сам выбирал, - Балтазар склонился к Люцию. – Эти – настоящие танцовщицы.
– Любимый, ты бесподобен, - шёпотом заржали ему в ухо.
– Пидрила, ты в браке.
Эта царская каланча с одиннадцати вечера жонглирует переговорами с Казалем, как перчатками, и до сих пор не взмок, хотя с наследника Бельфегора сошло семь потов и вот-вот готовился выступить восьмой.
– Спасибо, что напомнил, а то я целых две секунды не думал об Уокер и её комплектующих.
– На хуя ты женился, раз хочешь свою жену? Обычно это не так работ…
Свист мануфактурщика прервал беседу:
– Какие дивы! Идите сюда! Да-да, сюда, прямо к папочке!
Натёртые до блеска тела послушались. И рассосались вдоль большого, полукруглого дивана, за которым шли переговоры. Одна из голых демониц возникла точно перед Балтазаром, начиная свой стриптиз, лишённый главного – раздевания.
И не растерявшись, он тут же сдвинул дамочку к Люциферу.
– Но подле вашего милорда уже танцует моя коллега, - прочирикала блондинка, не сводя с королевича глаз и безошибочно определяя того главным.
– Этот парень был ранен в бою, - ага-угу, в сердечном, - поэтому ему нужен особый уход. Спляшите-ка на его коленках вдвоём, дамы!