Тридцать шестая притча: Маки (1/2)

***

Когда у тебя умирает кто-то родной, он вселяется в собственные вещи. Говорит с тобой магическими светляками кустарной лампы, сделанной из бутылки зелёного стекла. Шуршит рушником, расшитым жар-птицами. Мяукает прожорливо, трётся о колени, подросшее до жути.

– Лилит, заткнись, не сейчас! – Геритскую, пугающую весь лагерь кошку Лилит отпихнула в сторону. – Иначе, клянусь, я тебя придушу!

Накатившая скорбь потонула в злости. Питомица, правда, не при делах, у женщины и без того достаточно поводов гневаться. Вернее, повод всего один, и, в отличии от многих, он как раз выжил.

Широким, строевым шагом она пересекает расстояние от своей офицерской палатки, которую делит с двумя другими демоницами из Легиона, до кичащегося вульгарным красным шатра, и хорошенько вбивает ногти в собственную ладонь, чтоб до крови, до ярости.

– Он был моим лучшим копейщиком!

Фурия, а не женщина. Лилит влетела, чтобы сеять раздор и метать глазами искры, это понятно. И что уже доложили ей, очевидно.

– А ещё ты спала с ним. – Сатана даже головы не оторвал от свитков, что-то мелко, витиевато записывая. Лишь на точке остриё пера вонзилось в пергамент, марая бумагу бисером чернил.

Под его рубахой до сих пор видны многочисленные тряпицы перевязок, но на лице ни следа прежнего уродства. Даже лучше, чем было.

«Очень жаль, что тебя не взяли ни дракон, ни падение, ни битва, - с нескрываемой обидой прогудел внутренний голос, - тебе не помешало бы меньше о себе мнить, гавнюк!».

– Будешь убивать всех, с кем я спала, сир? – От вопроса мужчина оживляется, вскидывает голову, улыбается лёгкой, косоротой улыбкой. – Секиры притупятся!

Эта женщина всё портит, заставляет давиться ревностью. Он, может быть, только-только отпустил ситуацию, попытался забыть об этом плевке в душу… а теперь самому плюнуть хочется и не куда-нибудь, а в яростную физиономию напротив. Плюнуть и гаркнуть «Подотри свой, накапавший на мои ковры яд, змея блудливая». Впрочем, картинка шумного скандала не складывается, тормозит где-то на этапе «плюнуть в лицо», рисуя дальше совсем уж иную пастораль, в которой у чернявой влажные, подёрнутые похотливыми слезами глаза, и она кричит под ним, подставляя рот для чего угодно – от приказов до плевков.

– Только тех, с кем ты трахалась в ближайший месяц, чтобы уровнять счёт, адъютант. – Сатана посерьёзнел: «Почему эта женщина такая красивая? Это несправедливо. Она могла бы быть поуродливее! Имея такую задницу, общий вид уже ничем не испортить».

– Сходи к лекарю. Душевному. Сир Гавнюк! – Ух и злющая. – Что ты делаешь? – Демоница замечает, как бумаги он смахивает небрежным жестом. Сваливает общей кучей в ящики, словно заправская хозяюшка, у которой не осталось времени до прихода гостей.

– Планирую трахнуть тебя на этом на столе.

– Тоже для ровного счёта?

– Нет, это уже от широты моей натуры.

Пока дьявол отлёживался после финального боя, пока подсыхали чернила Хартии Повиновения, пока возводилась крыша над Северным крылом дворца, пока все вокруг зализывали раны, Лилит чувствовала себя отлично, раз бегала по свиданиям. Опередила его, временно немощного и слабого, на три недели и одного полюбовника.

Вот и отвёл душу, хоть и перестарался.

– Я тебе кто, чтобы ты мне указывал, кого любить и с кем спать, си…Сатана?

Их статус отношений не обозначался примерно никогда за все эти тысячелетия, а война служила отличной приправой к страсти: не упускай возможности заняться сексом, вдруг он станет последним?

Никто из этих двоих не считал и не докладывал о любовных победах, хотя, честности ради, предпочитал коротать ночи вместе. Просто не всегда это «вместе» значило «вместе друг с другом».

– Ты мне Лилит. Любить будешь только меня и спать тоже будешь только со мной. Просто потому, что могу. – Тряпки её содраны быстрее, чем девица успевает выставить защитный блок. – А теперь заткнись и поцелуй меня, потому что ты принадлежишь мне. – И он, кажется, тоже принадлежит ей. Отныне и во веки веков.

У него нет сомнений, фигура, укутанная в темноту, как в лучший из нарядов, прекрасно расслышала вопрос. Оторопевшая, замершая, словно не ожидающая этой встречи во дворце, она стояла и молчала. И с какой-то злой иронией Сатана подумал, что понятия не имеет, что добавить к уже сказанному.

Он просто не представляет, о чём ещё спросить свою бывшую жену.

***

Несмотря на плаксивое небо над Школой, в Консистории стояла глянцево-парадная погода – словно рекламный буклет «Райское место, которое вы заслужили».

А то и что покороче.

Покрепче градусом.

Какой-нибудь «Отпускной инстинкт».

Вечерело и в мягком, розовом свете, всё казалось призрачным и красивым, кроме очкастого паренька-японца, направившего на Геральда с Мисселиной самодельный арбалет.

– Положи! – Строго произнёс демон. – Положи эту штуку, малóй.

– Молодой человек, это сложно осознать, но я знаю, что ваша культура пронизана верой в мир духов, - снова вкрадчиво зарядила женщина, - и, в некотором смысле, ты оказался в этом мире.

Новый непризнанный до сих пор не проронил ни слова, и Мисселина начинала всерьёз беспокоиться о его ментальном здоровье. Потому что физическое явно было в норме – молодецких силушек хватило, чтобы наломать подходящих прутьев, загнуть те в хлипкую конструкцию и, используя собственные шнурки, натянуть тетиву с веткой поострее.

– Смотри, пацан, - в учительском дуэте роль «плохого полицейского» по традиции доставалась Геральду и, начиная злиться от бабских увещеваний, он просто выбил пýкалку чарами, - у тебя два варианта – ты либо прыгаешь с утёса, либо идёшь в лес. Прислушайся к себе и почувствуй, куда тебя тянет.

Будет неплохо, если мальчишка заодно и представится. А то, помрёт, неровен час, а им потом документы оформляй с докладной невесть на кого.

– Скажи пожалуйста, как нам к тебе обращаться, милый? – Мисселина буквально прочитала чужие мысли.

Ответа не последовало. Юноша недоверчиво смотрел на уже валявшийся в стороне арбалет, а потом медленно переводил взгляд на собственные руки – явно не понимал, какая-такая сила лишила его оружия.

Учительница вздохнула.

Пожалела, что не смогла отыскать ни Энди, ни Лору в стенах академии, которые теперь хоть и считались бывшими непризнанными, но с молодым человеком с Земли всяко были на одной волне.

– Может он – глухонемой? – Предположил Геральд и тут же обратился к японцу жестами – без толку. – Эй, щегол, завязывай играть в молчанку! Сидеть здесь, пока не окочуришься, не выйдет. Как только мы уйдём, наступит ночь, и те, кто обитают в чаще, вылезут, выползут и выскочат поохотиться, а ты – без крыльев и не под защитой леса. Твой «пугач» не поможет, разве что взбодрит тварей, которые захаживают сюда в темноте. Вариантов немного: тебе нужны крылья или… - продолжать он не стал. Несмотря на то, что регламент требовал от преподавателя озвучить непризнанному оба вероятных исхода, вторую часть «Марлезонского балета», где божественный промысел не дарует человеку крылья ни при прыжке, ни при прогулке по пересечённой местности, мужчина всегда предпочитал замалчивать.

«Они только что откинулись молодыми, а теперь их вежливо уведомляют, что сейчас они могут умереть ещё раз? Круто придумано, Шепфа, вот сам иди и говори это им», - рассуждал учитель.

– Меня зовут Акайо Кимура, - японец, видимо, примирился со своей участью, церемониально отвешивая поклон. – Прошу извинить меня за такое знакомство. Думаю, я пойду в лес.

– Какой вежливый молодой человек, - просияла Мисселина. – Не переживай, в твоей прошлой жизни с тобой буквально час назад случилась большая трагедия, и сомневаться и бояться – это нормально. – Хотя испуганным парень, которому можно было дать от восемнадцати до двадцати пяти, не выглядел. – Но теперь у тебя есть второй шанс, - она зачастила давно отрепетированную речь, - который ты можешь использовать во благо и совершить много добрых деяний.

– Шанс? – Непризнанный нахмурился. – То есть это не точно?

– Ну-у-у, никаких гарантий мы тебе не да… - почувствовав яростный щипок, которым её наградил Геральд, она тут же прикусила язык. – Тебе предстоит доказать там, в лесу, что ты достоин крыльев. А как именно – этого никто не знает. У каждого своё испытание характера.

Свежеупокоенный Кимура нерешительно замер, выискивая что-то в карманах широких, спортивных штанов из тех, на которые нашивают не два и не четыре отделения, а сразу десяток.

– А почему я – сухой? – Он вдруг быстро-быстро захлопал себя по одежде. – Я же утонул.

– Чудо Господнее! – Не смог удержаться Геральд. – Сухой, потому что у себя на Земле вы – большие затейники и наловчились умирать по-всякому. У кого-то одежда сгорает в пожаре, кто-то отбрасывает коньки, в чём мать родила, поэтому на это место наложены восполняющие чары. Тело исцеляется в водовороте, который вынес тебя сюда, а одежда – в Консистóрии.

– А если в миг смерти не было никакой одежды, непризнанный окажется… - Мисселина задумчиво пожевала губу, подбирая слова, - в крестильной рубахе. По крайней мере, похоже. Консистóрия – это место, в котором мы находимся, и оно не оставит…

– С голой жопой. – Радостно закончил демон.

– Скифа с Церцеей, Геральд, ты опять?!

– Не опять, а снова. Студентка Палмер с год назад погибла в своей канадской ванне, и мы нашли её в чýдном, холщовом сарафане. – И мужчина готов клясться, что на том водилась даже местная, озёрная вышивка.

За своей перебранкой педагоги не сразу замечают, как Акайо выуживает блокнот и карандаш из недр штанов, а потом деловито интересуется:

– Извиняюсь, но какого рода испытания в лесу были у тех… как вы сказали, непризнанных, которые дошли до вашей академии?

– Эм. – Крякнул демон. – Мы не можем говорить тебе эту информацию.

– Согласна с коллегой.

– Ваш здешний устав запрещает это? – Кимура – сама деликатность. И быстро-быстро что-то помечает в своей книжице под неприязненным взглядом Геральда.

Будь у него право, он бы лишил этого увальня и блокнота, но отбирать вещи, с которыми непризнанные попадают в Консистóрию, нельзя.

– Вижу, ты до черта находчивый, - вкрадчиво произносит демон и применяет магию там, где может – толкает Акайо потоком в сторону лесной тропы, - значит – найдёшься!

Дождавшись, когда коренастая фигура скроется в чаще, Мисселина погрустнела:

– Не выйдет.

– Скорее всего, - Геральд был солидарен со своей возлюбленной, - какой-то он дотошный и медлительный. Хотя, бес его знает, чего пацану уготовал лес… - чтобы там ни было, оно не стоит пустяковых разговоров. Если привязываться к каждому «новобранцу», как к родненькому, чем грешила Мисселина, эдак и похудеть, и поседеть можно.

А за минувшее лето у демона без того серебристых волос на висках прибавилось.

– Как думаешь, кем паренёк был там, на их Земле? – Учительница всё ещё тоскливо смотрела на чащу, в которой исчезал силуэт Кимуру. – Раз утонул, может… ай, Геральд, что ты делаешь?!

– Развеиваю все твои печали.

– Да? А мне показалось, ты развеиваешь подол моей мантии.

– Ходят слухи, что печали скрываются именно там.

– К слову, о слухах… - юбку она одёрнула, но из объятий не сдвинулась, с удовольствием откидывая голову коллеге на плечо, - завтра в Школу начнут слетаться студенты, пора нам заканчивать так бессовестно не таиться.

– А сегодня? – Таинственным шёпотом поинтересовался Геральд.

– Что «сегодня»?

– А сегодня не начнут?

– А сегодня не начнут, - она переняла этот тон и провела носом по его шершавому подбородку, поворачиваясь и запуская пальцы под пропахшую кожей одежду.

– Профессор Мисселина, теперь уже я хочу знать, что это вы делаете?

– Демонстрирую, что ты храбро победил все мои печали, - ей так много лет, а она до сих пор не утратила трепета, слыша звук застёжек его плаща, - можешь праздновать, исполнять торжественные пляски, забить жертвенного козла… или что вы, демоны, там обычно делаете…

Три часа спустя, спускаясь к воротам академии в полноправно раскинувшейся ковром темноте, педагогов ждало сразу два открытия.

Во-первых, Парящие острова истоптал знатный, прелый ливень. Во-вторых, примостившись у постамента с кабанчиком, клевал носом японец – Акайо Кимура собственной персоной.

Он и два его серых, липких от недавней инициации крыла.

– Это ка-ак? – Мисселина даже не пыталась скрыть изумления. За всю свою преподавательскую деятельность она ещё не видела непризнанных, которые выходили из леса раньше, чем через сутки.

– Спим на посту, солдат! – Геральд, наоборот, придал голосу строгости. Тоже удивлённый, он уже решил, что просто узнает у пацана детали.

– Чудо, а не движок… - пробормотал Акайо и окончательно пробудился от собственного голоса. – А, вот и вы. – С земли он вскочил и снова поклонился. – Ну, я прошёл. Что дальше?

– Вижу, что прошёл. – Вопрос «Как?». И, главное, почему так быстро. Меньше всего японец походил на опасную машину смерти, способную переехать лес напролом. – Какое тебе было уготовано испытание, Кимура?

Вместо ответа паренёк снова полез в карман штанов, вытаскивая блокнот:

– Значит, смотрите, я прикинул, в какую сторону мне надо двигаться, вспомнив, откуда вы вышли на поляну. – Под быстрыми пальцами юноши ни Геральд, ни Мисселина не успевали разбирать иероглифы. – Потом рассчитал скорость полёта. Пришлось использовать среднюю длительность полёта птиц во время миграции, чтобы иметь хотя бы приблизительные цифры, но они были близки к истине. По моим вычислениям выходило, что самый короткий маршрут по воздуху должен быть не больше пятнадцати-семнадцати ри. В лесу это два, а то и три дня пути. Если идти бесцельно, очень быстро заблудишься. Поэтому я пошёл, помня про «фокус правой ноги» и выбирая себе новый ориентир перед глазами каждый тё. А буквально через полчаса наткнулся на виверну.

– На какую-такую виверну?! – Хором воскликнули учителя.

– Не знаю, - жмёт плечами Акайо и извиняющиеся втягивает голову в плечи, словно это его личная недоработка, что виверна не представилась. – Рыжая, с жёлтым брюхом. – Он-то сразу узнал Иззучи. В конце концов, у себя, в Киото, он проходил эту кампанию раз двадцать. – На ней было седло, и я понял, что мне надо туда сесть.

– Ты что, оседлал виверну?!

– Она не сопротивлялась! – Акайо испуганно затряс мокрой, грязной чёлкой, налепленной на лоб. – Будто ждала именно меня. – Это когда полетели, стало понятно, почему.

Сначала тварь просто бежала с ним через деревья, норовившие расцарапать кожу рук и ног, и не поддавалась управлению, а Кимура, стыдно сказать, орал благим матом, напрочь теряя лицо.

Его предки совершали смывающее любой позор ритуальное харакири и за меньшее. А он, мало того, что умер в родных водах по глупости, так ещё и визжит.

Несколько раз юноша подёргал поводья, но без результата. Иззучи ускорилась и теперь бежала хаотично, как в припадке. На такой скорости Акайо уже не разбирал деревьев по сторонам. Стволы слились в единую ленту, а влажный мох превратился в чёрную роспись «магистрали».

– Кусó! Остановись! – Изловчившись, мужчина лягнул виверну по бокам и чуть не взвыл от боли. С таким же успехом Кимура мог пнуть бетонный блок или каменную кладку ирори в доме своей бабки – ничего бы не изменилось.

Тогда он напрягся, вспоминая всё, что знал про Иззучи из игровых гайдов. Но в голове, как на зло, было пусто, и его затопило паникой.

«Одно дело в джойстик тыкать, совсем другое… а-а-а, чёртова яриман, тормози! – Заметив, как загустел впереди лес, Акайо вцепился в поводья и прижался к спине виверны. – Сейчас она пронесётся сквозь деревья, повалит их, а я на хрен слечу при первом же лобовом столкно… Так. Стоп. Лобовое?.. Лоб! Ну конечно!», - кое-что в перепуганном сознании всё-таки всплывало. По задумке гейм-сценаристов на лбу Иззучи располагался эхолокатор. Именно он помогал твари ориентироваться в компьютерной вселенной.

И если постараться.

Если дотянуться.

Кимура нажмёт на синеватую точку на голове и заставит виверну взлететь.

– Виверны не летают, - безапелляционно отрезал Геральд. – По крайней мере, не в мою смену.

– Эта – летает, - с непоколебимой уверенностью парировал Акайо. – Мы летели не меньше полутора часов, а вокруг – ничего. Только облака с тучами. Как, вдруг, хмарь расступилась, и я увидел сначала большую землю, а над ней все эти… - для наглядности он даже обвёл рукой возле себя, - …островки. И тут виверна начала скидывать меня из седла. – Зависла в воздухе, загибалась причудливым кольцами и будто бы не хотела двигаться дальше. А, может, просто не могла, оказываясь над кромкой леса, чьих границ ей не покинуть.

Он эту кайму тёмной чащи на всю жизнь запомнит.

До конца «смерти» не забудет.

Лесной массив далеко внизу казался ржаной буханкой, которую отпилили идеальным срезом. Лес обрывался резко, сразу, без предупреждений. А за ним золотилось бескрайнее поле вереска, оценить красоту которого непризнанный был не в силах – орал, цепляясь за поводья.

Потому что.

Больше всего на свете.

Акайо боялся высоты.

– А потом-то что? – Учитель нетерпеливо топтался рядом с Кимурой. – Где виверна твоя?

– Она меня скинула. – Хотя ему нравится думать, он сам спрыгнул. И что-то ещё, про преодоление и клин клином. – И я полетел вниз, а у сáмой земли понял, у меня прорезались они. – Акайо попытался заглянуть себе за спину, смешно крутанулся на месте и выдохнул: наверное, когда они станут больше, он сможет встретиться с крыльями с глазу на глаз. – Лететь было сложно, я останавливался на каждом из островков. А когда добрался до Кодамы… до дерева светлячков, увидел её – эту вашу Школу.

– Ну что ж, - Мисселина почесала кончик носа, - теперь это и твоя Школа. Добро пожаловать в академию ангелов и демонов, непризнанный Кимура. – Сколько тебе полных земных лет?

– Двадцать три.

– На первый старший его, - махнул рукой демон.

– Пойдём, милый, покажу тебе кампус и твою спальню. – Учительница вцепилась в локоть паренька похлеще бульдога и потянула к зданию. – Завтра начнётся учёба, сможешь познакомиться с ребятами. На первом курсе ты пока что один непризнанный, но год – длинный, ситуация всегда может измениться, жить ты будешь…

Геральд не слушал, крутя в голове неясную мысль.

– Эй, Кимура!

– Да?

– А ты кто вообще? Кем ты был в своём измерении?

– Я? – Похлопав глазами в сторону педагога, Акайо горделиво приосанился, - я был спортсменом, - но ощутив недоверчивый взор на своей коротконогой, пухлой фигуре, мигом добавил, - киберспортсменом.

***

Сюртук она перешила сама. Сначала использовала чары, а закончила иголкой с ниткой под подозрительно-довольным взором Саломеи.

– Откуда ж такая первородная роскошь у Её Высочества? – Казалось, домоправительницу совершенно не интересовало, почему Уокер методично пришивает пузатую пуговицу к пахнущему пылью и приключениями наряду.

– Думаю, я нашла её в своём гардеробе, в правой его половине, - соврала Вики. – В левую пока не заглядываю, боюсь обнаружить потерянную экспедицию Франклина.

– Ну-ну, - улыбка совершенно не красила демоницу. Тонкая, неожиданно резкая, как кювет на идеально ровной дороге. – Не буду мешать вам в достойном Принцессы занятии.

Не прекращая источать удовольствия, Саломея покинула кухонный плацдарм, не догадываясь, что её молчаливое соучастие приободрило Уокер. Внезапно сделало вечно придирающуюся женщину поверенной маленьких тайн большого дворца.

– Поздравляю, мы стали свидетелями редкого природного явления, когда этой демонице нравится кто-то ещё, помимо её «золотого».

Камзол Лилит до всех пертурбаций был тесен в груди, зато теперь сидел, как влитой. Длина рукавов и плеч осталась неизменной – выходит, они со знакомой незнакомкой одного роста.

«Вот если бы сюда ещё пиратскую треуголку для полноты образа…», - но Вики пока не нашла в Чертоге костюмерной драмкружка на выезде, поэтому довольствуется длинным, чёрным платком, завязанным банданой.

Напоследок она порылась в шкатулке и выудила тот таинственный, мифриловый ключ, с которым воскресла в апреле. Покрутила в руках и уже решила – прячась в вырезе, ему предстоит задать тон её туалету.

В конце концов, в этот вечер намечается тайная месса, а цацка – ещё один секрет.

Самое подходящее украшение.

– Тебе ещё повязку на глаз и можешь грабить галеоны. Или караваны!

Собирая в узел волосы, Уокер кажется, она могла читать нечто подобное – про девчонок, угодивших в новый мир и апающих уровень, чтобы прокачать скиллы. Видеть в кино, в играх или в ярких, глянцевых, пахнущих бензоколонками комиксах.

Такие истории всегда заканчивались свадьбами. Всё, что происходило после, авторы предпочитали замалчивать. И сейчас Вики отлично знает, почему.

Своего порыва надеть сюртук с чужого плеча она не стесняется, она вообще не из стеснительных. Думает примерно так: вещичка наверняка была дорогá бывшей хозяйке, иначе б не угодила в схрон, припрятанный в недра королевских шкафов, где легко сгинуть без вести. Значит своим решением её надеть она уважит владелицу, да и камзол – в тему, в «сюжет» истории.

Он один сегодня подходит – сидит завоевателем.

– Правильная длина юбки – правильный настрой. – Это ей Вив говорила, когда Виктория достаточно подросла для по-летнему ленивых, алабамских свиданок – первых и невинных.

Интересно, собственной дочери ба тоже озвучила прописные истины или с Вивиан сработало правило, что детей воспитывают, а внуков просто любят?

Как следует обдумать мысль блондинка не успела, различая бой часов. За стеной их с Люцифером покоев пряталась малая голубая гостиная – самая уютная в Чертоге. Именно там, за толщей камня, ударный маятник мнил себя боевым рогом.

«Ну что ж, - она рванула к выходу, - пора прогуляться по Мордору».

С чёртом по имени И они условились встретиться на ярмарочной площади в десять вечера. Это значило, что у Уокер оставалось около часа, чтобы прибыть на базар, раскинувшийся под Королевским Холмом, и отыскать своего рогатого поверенного среди лоточников.

За окнами окончательно стемнело, а в венах, помимо адреналина, бродила кварта Глифта, потому что идти и обстряпывать дела Вики сразу решила храброй.

Ужинала, правда, без сатанинских мужей, но нашла в том свои плюсы, полностью лишив индейку хрустящей кожицы.

Вечернее заседание адмиронов, ещё хранившее следы её тела, то ли затягивалось, то ли перетекало в ночные бдения, и это значило, что сбегáть, опасаясь любопытных глаз, не придётся.

Уже завтра она обещала рассказать Люцию, куда повадилась исчезать и почему взяла за привычку засыпать в библиотеке, а сейчас немного гордилась собой: было, чем поделиться.

И не только рассказать, но и показать.

Большие, похожие на вулканическую пемзу, окаменевшие яйца Чёрного дракона лежали на самом дне уокерского гардероба. И Виктория была уверена – там им ничто не угрожает. В шкафу те никто никогда не отыщет.

А если умелец всё-таки существует, Принцесса готова щедро ему заплатить – пусть заодно найдёт подаренную Мими Balenciaga Rodeo.

Половина сегодняшнего, проведённого в катакомбах дня сначала не подавала никаких надежд. Куда бы Вики не сворачивала, она упиралась в завал или клыкастую решётку, из которой разило сточной водой. Это в королевских сортирах всё сияло великолепием – начищенный до блеска фаянс, богатый кафель, бронзовые краники, - а внизу ничем не отличалось от толчков кабака.

Но канализацией и очистными сооружениями её, как архитектора, было трудно смутить. Будоражило иное: если со времён развода с Лилит дворец перестраивали, драконьи яйца могут оказаться в коридорах, куда теперь не добраться.

В очередной кишке поворота Уокер рассматривает стены, обступившие с двух сторон, и болотные огоньки энергии тут же мечутся вслед за взглядом. Этот фокус с магическим фонарём ей летом продемонстрировал Сэми. Объяснил принцип, рассказал, что источник будет следовать за носителем, а потом показал, как призывает схожего светляка лазурного цвета.

Показал ровно двенадцать раз.

На тринадцатый у Вики самой получилось.

– Ты очень старый, да? – Ногтем она ковыряет шов слева от себя. Тот – пупырчатый и поет сыростью. – Стоп, ничего здесь не перестраивали, - делает заключение архитектор из Нью-Джерси.

Перед ней обычный камень твёрдых пород, а между собой валуны скреплены извёсткой. Известняк – всё ещё самый надёжный связующий состав, известный с мохнатых времён. Бетон просядет, новомодные клеящие растворы – ещё неизвестно как себя поведут, а известняку по фиг: сотни лет держит валуны фундамента «в форме» и ещё сотни тысяч лет никуда не денется.

Ни испарится, ни растворится, ни смоется.

Единственная особенность извёстки – вбирать в себя кислород. Это от воздуха шов запузырился, становясь похожим на траншею, изрытую насекомыми.

– Профессор Янг, вы можете мной гордиться, всё это я определила по стыку пород! – Мысленно она отвешивает поклон педагогу по Материаловедению, а потом возвращается на старт – в некое подобие мастер-рума, куда в катакомбы стекаются входы и выходы из Чертога.

Комнатка небольшая и круглая. И по ней видно, что та знавала лучшие времена. Кое-где на стенах до сих пор торчали ржавые пазы под факелы, а единственная лампа свисала из центра низкого потолка.

Даже не масляная, предназначенная для свеч.

– Люмос Максима! – Не удерживается Непризнанная, повторяя пальцами движение, которое ей когда-то показал Сатана.

Огонь взлетает вверх, умудряясь подпалить пару заплесневелых, недоеденных мышами огарков. И мигом раскрывает секрет, зачем потолок сложили в форме купола. По всей окружности комнаты имелся металлический архивольт, попросту говоря – обвод. Когда-то тот драили до блеска, и свет единственной свечи множился в отражении. За давностью лет металл проржавел, покрылся пылью и липким жиром, но всё равно кое-где бликовал, освещая помещение.

Уокер с интересом осмотрелась.

В отличии от пустых туннелей, часть из которых была сложена вручную, а другая – прорублена в утёсе, эта комната сохранила «человеческий облик». Кое-где щербатыми ступенями скалились ведущие к дверям лестницы, а вход, который она обнаружила у гвардейцев, был украшен аркой с перилами.

На колоннах последних восседали парочка каменных дракона высотой в фута три. Идентичные друг другу, пыльные и в такой плотной паутине, что толком не рассмотреть.

– Окей-окей, Шелоб, я тебя не трогаю, ты меня не ешь, - закалённая тучными на ос и шершней алабамскими каникулами, Вики не испугалась. В конце концов, в её послужном списке имелось четыре года университетского кампуса, тараканам которого было плевать на стоимость обучения в Принстоне: они плодились и заводились не во имя, а вопреки.

Это только по началу ты орёшь и лезешь на стол или крепкого соседа напротив в панике. Потом орёшь, но учишься метать тапок со смертельным исходом. А к выпускному курсу вы с тараканами почти закадычные друзья, и некоторым из них ты дала прозвища.

Она стащила со статуй клейкую, паучью шелуху и вдруг расхохоталась, быстро-быстро смотря то на левого, то на правого дракона:

– Ну коне-е-ечно! – На своих постамента твари восседали на трёх лапах. Четвёртая – покоилась на круглых сферах. – Хочешь, чтобы твоё сокровище не нашли – положи его на самое видное место. – Приближая лицо к одной из сфер, Вики дует на неё, готовая чесаться от восторга. – Никогда к этому не привыкну… никогда я не привыкну к здешним чудесам.

Вместо унылого серого камня, каким та кажется поначалу, очищенная от пыли сфера темнеет, густеет и становится чем-то волшебным – яйцом дракона.

Пулей слетев с жилого, третьего этажа на второй, Уокер притормозила.

После девяти вечера в коридорах дворца оставляют по одному факелу на пролёт, и теперь, в потёмках, она соображает, где нужная ей лестница.

– Добрый вечер. – От неожиданности Вики застыла. – У меня всего один вопрос. Как ты посмела сюда явиться?!

«В смысле? Я тут живу, папаш. И это вы так решили!», - от чужого тона девчонка опешила: Сатана не спрашивает, не иронизирует, не издевается над ней, он по-настоящему зол.

Только почему?

Это всего лишь коридоры, она не вторгалась в кабинет Милорда, не влезала в его кровать и не вскрывала коллекционный Глифт, застуканная с поличным.

Смущённая ситуацией, студентка даже головой покрутила – нет, всё в порядке. Анфилада колонн, громоздкие, будто надгробия, картины, большущее зеркало справа от неё.

И, уловив собственное отражение, Уокер ахает: «Сатана меня спутал. С ней спутал!».

В темноте, ещё не ощутив энергии, было несложно.

На Виктории сюртук с иного плеча и чёрная, стекающая словно копна волос, бандана. И рост с телосложением не сильно отличаются. Остальное довершает сумрак: заливает углы собой похлеще художников с нью-йорского Авеню Святого Николауса и расцвечивает игру света и тени ярким, зависшим в витражах созвездием.

Где-то в дверях мысленно чертыхнулись: «Старый дурак! Разуй глаза, прежде чем рушиться в пучину идиотских страстишек!».

– Саечка за испуг, девочка, - атмосфера перестаёт накаляться, и теперь Король посылает своей родственнице кривую ухмылку. – Занятный выбор одежд.

– Вы. – Она запнулась, тут же решила, что ничем себя не выдаст, выставила мысленную блокировку и собралась – от кончиков сапог до макушки. – Вы были внезапны.

В конце концов, Вики всего лишь идёт по дворцу. А куда именно идёт и во что одета, ей докладывать не требуется.

– Ты – тоже, Виктория Уокер. – Разговор не вяжется, но закончить тот Милорд не спешит. Придирчиво рассматривая девицу, приходит к одному ему известным выводам и вдруг произносит, - тебе идёт этот наряд. Но не платье украшает женщину, а женщина – платье. Облачаясь в чужое, ты не станешь кем-то другим.

«Да ладно?! Даже вы перепутали меня с собственной женой. А пропусти мы с вами по кварте, ещё б поцеловались!».

– Это вряд ли, - расхохотались из темноты. – Я не настолько чту родственные связи.

Уокер мигом разобрало яростью:

– Ваше… эм, Величество, вы хотя бы можете делать вид, что не читаете моей памяти? – Спохватившись, она тут же проблеяла, - простите! Я, наверное, пойду. Неловко вышло.

Желанная лестница в десятке футов слева, но Сатана словно нарочно преграждает путь:

– Не извиняйся, чтобы я от тебя отстал. – Король ещё раз скользнул взглядом по пуговицам и кивнул, будто закончив диагностику. – Следуй за мной. Нужно поговорить.

– Зачем?

Ни разу за эти дни новоявленный свёкр не изъявлял желания побеседовать с ней с глазу на глаз, и Вики почти уверилась, так будет продолжаться ещё многие века, а то и тысячелетия.

Сказать, что её это устраивало – ничего не сказать.

– Покажу тебе котят и поделюсь игрушками, - со смехом долетело из-за плеча. Мужчина успел развернуться, направляясь в кабинет. – У нас есть общее дело, его требуется обсудить.

В этом месте она впервые.

Две недели назад, сбегáя с девичника, Милорд говорил с Викторией в помещении, граничащим с секретарской. По неопытности она решила, это и был его кабинет. А сейчас осматривается и мысленно мотает головой: «Там – приёмная, тут – настоящий «офис».

Внутренняя кухня – шинковка без слуг.

Устройство первобытной пещеры, где вся жизнь крутилась вокруг очага.

Стены и мебель припудрили богатым дизайном, чтобы не наводить страху, но сквозь полки с фолиантами всё равно прорастало древнее и хтоническое.

«Хорошо, что я выпила, это всегда спасало…», - она садится на стул для посетителей, следуя приглашению, и вдруг хихикает:

– «Сын человеческий».

– Мудрая дева.

– Что?

– Я думал, мы играем в нелепицу.

– Картина у вас над головой, - палец взлетает вверх, - это Магритт, «Сын человеческий».

– Один ноль в твою пользу, - дьявол не проявил должного интереса или сделал вид, что не проявил. Вики слышала, полóтна Чертогу дарит Мамон, о чувстве юмора которого у городских легенд ходили собственные предания. – Мне всегда нравились яблоки. Но давай мы отложим разговор о сельскохозяйственных культурах на какой-нибудь другой день, а то у меня от не-твоего камзола и без садоводческих тем ностальгия разыгралась.

– Извините. – Вики кольнуло стыдом. На миг ей почудилось, мужчина произнёс это с грустью. – Я… ну, в общем, это был экспромт. С переодеванием.

Но в ответ так широко осклабились в кресле напротив, что прощение захотелось потребовать вернуть.

– Слышала присказку «Не суй нос в чужие дела»? – Посторонних сундуков тоже касается.

– Слышала, - что-то косматое, одноглазое и несомненное пиратское внутри Виктории мигом вскинуло подбородок. – А ещё я слышала «Кто владеет информацией – владеет миром».

Из стола появляются Глифт и пара кубков. На здешних обедах фужеры подают сплошь из горного хрусталя, увитые сусальным золотом, как вуалью, а эти – простые, без изыска.

Старое, потемневшее от алкоголя дерево и металлические скобы костлявой рукой.

– Тебя ничем не прошибёшь. – Всю их породу, скопом. – Выпей со мной.

Магия разливает Глифт по кубкам и приятно бьёт в нос.

– Вы за этим пригласили меня в кабинет?

– Рассчитывал, развеешь скуку, повеселишь старика.

– Так-то я – не какой-то там шут гороховый, - а настоящая королева цирка, на которой женился его сын. – Сгодится за тост?

Сатана хмыкает и кивает. И, не чокаясь, оба собеседника делают по глотку.

– Если необходимо пригласить Рондента к дверям, чтобы ты вышла со своим коронным номером живописного перепихона, дай знать. – Она и раньше сидела красная – румяная от Глифта с паникой, - а теперь сравнивается цветом с портьерами. – Вот слухов-то будет. – Ни улыбки, ни иронии. Спокойный голос мужчины, который в курсе вечерних событий в совещательной зале.

Однажды девица разучится багроветь, примется врать и станет элегантной сукой в новом амплуа. Этого счёта за неизбежное взросление ещё никто не избежал. Но пока она юна и чуточку комична, значит её живостью можно заправить масляные лампы на сто лет вперёд.

– Оке-е-ей. Это мы спалил… это вы сами слышали?

Не сочтя вопрос хоть сколько-нибудь значимым, дьявол пропустил тот мимо ушей.

– У нас с тобой договорённость, маленькая мисс Уокер, в которую я хочу внести коррективы. За тем и позвал.

Сатана удивлён. О чём уведомляет без всяких приветствий.

– Разве ты не должна прощаться со своей холостой жизнью в термах в обществе подруг?

– Здравствуйте. – В отличии от Отца местных грехов Вики решила соблюсти церемониал и даже изобразила книксен – из рук… вернее, из ног вон плохо. – Отпросилась прикупить Глифта. Первых шести ящиков решительно не хватило, чтобы отмыть меня от земного прошлого.

Нет никаких причин для дерзости, но она всё равно дерзит. Просто чувствует, выживанием она обязана своей слабоумной отваге, которая Королю, как веселящий газ, как бонус за не родовитую невестку.

Этим надо пользоваться.

Пусть думает, что её цель номер один – добиться его расположения, потому и пришла, сделав это даже раньше придушенного фатой дня Икс.

Иллюзий Непризнанная не строит, обмануть Сатану не получится. Но если лжи, как таковой, не было? И всё, что ей требуется разузнать, она узнаёт для себя, не ведóмая ни Люцифером, ни кем-то ещё?

Потому и явилась на импровизированные «торги», когда не звали.

– Добрый вечер, Виктория Уокер. – Милорд кивнул на стул перед рабочим столом, - садись, раз явилась.

Странно, что эта девица смотрится органично. Она в том, что называют джинсами, и в какой-то безликой кофточке, с мокрыми после бань волосами, и должна выглядеть вырезанной с полотна экземпляри́ста картонкой, которую прилепили к не тем интерьерам.

Но нет, студентка сначала стои́т, а потом сидит, как нечто само собой разумеющееся.

«Нечто само по себе недоразумение, с которым приходится иметь дело».

И Сатана не может сказать, что она раздражает меньше обычного.

Но сказать, что она его не раздражает, он тоже не в силах.

«Девчонка напоминает ту кошку, - чёрное безумие, которое Лилит приволокла откуда-то сразу после подписания Мировой, - ту Геритскую кошку, жравшую всё, что плохо приколочено».

Адское даже по меркам Нижнего мира создание от чего-то откликалось сразу на два имени – на имя бывшей супруги и на Анну, - и не ведало ни страха, ни упрёка. Целыми днями грелось на кладке ограды, возведённой вокруг Бездны, и широко разевало пасть с таким длинным языком, что тот напоминал скатерть.

А когда кошка не грелась, то ходила за Лилит, как привязанная.

В целом, он понимал эту тварь.

– У меня есть то, что вы ищите, Ваше Величество, - девица аж приосанилась.

– Шепфа? Отпусти старика. – Он счёл шутку удачной.

– На балу вы сказали, что разыскиваете кинжал, который сделали из Огненного меча. – Теперь блондинка напустила загадочности. Прищурилась совсем по-взрослому и говорила голосом торгаша на рынке Тáртара. – Того кинжала, которым убили меня и ранили Люция.

– Сказал.

– Я знаю, где клинок.

От возмущения у неё вспотели ладони, а на лице смешалась причудливая гамма эмоций.

– И какие-такие коррективы?

– Они тебе понравятся, - раздражающе-равнодушный тон. Словно первого разговора не было и правила спортивного состязания меняют, когда забег уже начался.

«Чувствую себя обманутой!», - вызверилось нечто внутри.

– Они, может, и понравятся, но я вам не нравлюсь. Сложись обстоятельства иначе, я бы не была на этом месте и не сидела на этом стуле. – К слову, ужасно неудобном. – Значит вы, Милорд, не предлóжите ничего того, что пойдёт мне на пользу.

«Смирение и мудрость определённо пойдут тебе на пользу, но я не верю в чудеса», - одна из пуговиц её камзола сверкает ярче прочих. Отличается. Когда-то давно именно ту перешивали взамен утерянной.

– Ты мне не нравишься, это верно. А ещё это хорошо.

– Что же в этом хорошего?

– Потому что из надёжных друзей получаются самые опасные враги, а из раздражающих девиц вырастают толковые женщины. Не бесит только пустое место. А теперь слушай меня внимательно…

Это пусть в сказках потом рассказывают, что их взгляды встретились, на кончиках перьев завибрировало электричество, а помыслы слились в едином вальсе. Он уверен: однажды о нём напишут миллионы книг. Не все правдивые, но уметь вычленять зёрна истины из плевел – есть высшее благо.

Только не было никаких искр, бури, затмения, а была женщина – слишком роскошная в постели, чтобы размениваться на других. Хотя он, конечно, разменивался, да и она не отставала.

А ещё был этот момент – тот самый момент, тот чёртов момент.

– Убью, сука! – C глазами, поддёрнутыми злой влагой, не видя от боли ничего кроме контуров, он всё ещё способен реагировать быстрее прочих. И к горлу тени, шмыгнувшей в его теперь уже былые покои, прикипает острый кинжал.

– Тихо-тихо. Это я, сир. – На мгновение замерев, Лилит оценила ситуацию и коротко коснулась пальцами чужого запястья. Там, под окровавленной кожей, бугрились вены.

Он в гневе и, вероятно, в ужасе.

– Послали?! – Слепо зарычав, Сатана давит острием на артерию.

– Не убивай, сир, - она не заискивает, констатирует факт, - я не причиню вреда, - а потом поднимает вторую руку и перехватывает его лицо ладонями, дует на опухшие веки, заставляет устремить на неё взгляд и прочитать память, раз сейчас он не может совладать с собственным даром.

– Я больше никакой не «сир», - от девицы разжалованный серафим отшатывается, недовольный собственной паникой, - можешь не расшаркиваться.

– Куда вы теперь пойдёте?

– Спроси у своего кудрявого идиота, ему наверняка виднее, куда меня планируют сослать.

Впрочем, ни в какую ссылку он не верит, поэтому собирается бежать. То, что его отец… их Отец окончательно тронулся умом, даже пьянице в таверне ясно. Но на каждого, кто публично осмелится высказать это вслух, никаких дальних княжеств не хватит – в изгнание-то отправлять.

На их месте, он бы себя грохнул, ликвидируя угрозу в зародыше.

«Сможет ли Гавриил меня убить, если тому отдадут приказ? Сможет ли Эрагон отдать приказ?», - Сатане кажется, все всё смогут.

Могут.

Сейчас, лишённый крыльев, он не чувствует своей привычной энергии, и думает о петухах и василисках, натасканных на нелегальные бои в погребах. Кровавые зрелища на потеху толпе ему не симпатичны, но он бывал на подобных забавах.

Конец там всегда одинаков: вчерашний чемпион с острыми шпорами и ярким оперением лежит ощипанной суповой тушкой – синюшной и ядрёно-красной от крови. Когда дворня сметает курятину с ринга, это происходит той же метлой, которой мели нужник – и никто не поминает былых заслуг.

– Вы хотите сбежать, сир. Куда вы пойдёте? – Мужчина успел забыть про Лилит и дёрнулся от голоса.

– Зачем тебе? Нахуя тебе эта информация, чернявая? – Вот и вызверивается, нависая над барышней, чинно, по-строевому, присевшей на краешек стула. – Если ты предашь меня, тебя не наградят! А если влюбилась в меня так сильно, что готова хранить тайны, то тебя запытают физически и ментально переварят твою красивую, дикую головку вдоль и поперёк!

– Я не влюбилась. – Очень спокойно посмотрели в ответ. – И предавать не собираюсь.

– Тогда чего тебе? Зачем явилась? Нравится наблюдать падение колоссá? – Пока мужчина орёт – истерически красивый и какой-то смешной – она старается не улыбнуться. Эта улыбка будет отдавать материнством. – Не долго же ты у меня в адъютантах пробегала… ну или пролежала! Всего-то c неделю!

– Ваша ночная речь не прошла незамеченной.

– Пф-ф-ф! – Сатана хрипло, по-вороньи расхохотался, не замечая, как брызжет слюной. – Ты мне вселенную не открыла! И я, и мои вырванные крылья это заметили.

– Я не об этом, сир. Соберитесь, сир. – Лилит вновь перехватила его запястья. Крепко, совсем не по-женски. – У вас очень много последователей в этом замке. В этом городе.

– А городу-то откуда знать о «тайной вечере»… - он прикусывает язык, видя, как хищно гнётся её рот, как хитрó сияют алым радужки. Наверное, его цвет глаз сейчас не уступает пассии, и вся спокойная голубизна ушла в тот момент, когда чары Отца коснулись лопаток. – Ты всем рассказала?

– Всем. – Она привстала, уцепилась за его шею, будто хочет поцеловать, но лишь зашептала горячее прежнего, - всем, кому могла! А те рассказали, кому могли они! И так по…

– …цепочке.

Этой девке даже стараться не требовалось, достаточно было прийти в расположение и обсудить новости в отряде. Не такие там рядовые, которые не полетят к мамкам-нянькам, да в кабаки и не обсудят сплетню сплетен – любимый из «сыновей» отныне в немилости, а ещё, представляете, Шепфа вернулся и теперь мы все обслуживаем некую Землю.

Кто был советником, станет уборщиком.

Кто был уборщиком, станет вошью.

При мысли о вшах, приходится сдержать древний, первобытный порыв почесаться – с напастью, грызущей тела, перья и волосы Бессмертных, они справились одним тысячелетием ранее не без помощи Фидеро.

Заклинатель, впрочем, от заслуг, как всегда, отрёкся, не желая взаимодействовать с толпой, и настой «Бодрый оруженосец» был презентован широкой публике им, серафимом Сатаной, лично.

– Тебя все знают, многие боготворят… - она так и продолжила выдыхать в уста – пьянящая, как самый забористый Глифт – мерцающе-сиреневая в его объятьях, - это ты изменил наш мир, слышишь? Ты, а не Он! Он его создал, ты его вырастил. И это ты собрал вокруг себя тех, кто способен на поступки, на действия, на перемены.

– Мотивационная речь, которая приведёт меня на плаху, чернявая? – Мужчина хочет как следует разозлиться, но получается только мурчать. – Или ты просто желаешь быть трахнутой на дорожку?

– По этой «дорожке», - крысится Лилит, - мы пойдём вместе!

– Нет. – Ангел резко отпрянул. – Я знаю эту историю наперёд. Я уже таскался вечность с кем-то младшим, он везде меня тормозил, дело кончилось плохо. – Воспоминания о теле Эрагона, бездыханного и абсолютно мёртвого, затапливают чернотой. – Больше я такой ошибки не допущу.

– Какой же ты – мнительный индюк! – Она вовремя осеклась, не переходя в рифмоплётство, хотя страсть как хотелось припечатать «сир Гавнюк». – Я не собираюсь уходить с тобой или за тобой.

– Тогда чего тебе надо, Лилит?! Чего ты хочешь?!

Буквы липнут к языку. Почему-то Сатане кажется, он ещё не раз задаст ей эти вопросы в будущем. Хотя час назад был уверен, никакого будущего у него нет. И некто трусливый и наивный, трепещущий меж рёбер, смел шептать «Почему ты просто не преклонил колено перед величием сраной Земли? Тогда бы он помиловал тебя! Тогда бы он не проклял тебя! Тогда бы он любил тебя, как прежде!».

– Я хочу, чтобы вы пошли со мной, сир, и поприветствовали людей, которые хотят стать вашими людьми. – Она встала – ровная, прямая, вся какая-то удивительно светящаяся, как путеводная звезда. – Эти люди приведут других, а те, в свою очередь, новых. За сутки всю Империю не облететь, но на Эдем мощей хватит. Нас будет достаточно, чтобы с нами и нашими интересами считались.

– Дипломатические переговоры? Не смеши, старик безумен, - да и вовсе не старик. – Я уже предложил отдать «недовольным» Озёрный край и заключить Мировую. Как видишь, отказ от этого предложения подписан моей кровью.

– Они не отдадут провинцию, в которой прорастает даже воткнутая в землю палка. Но есть и другие регионы…

– Какие-такие ре… ах ты лиса! – Вчерашний серафим зло, разочарованно отступил ещё на пару шагов. На долю секунды всё же поверил, девица влюблена, очарована, вот и млеет, как полагается вассалу, ратуя за своего нерукопожатного господина. – Филу хочешь, да?

– Предпочитаю, когда мою Родину называют Верховодной. – Сухо отрезала брюнетка.

– И я нужен тебе, потому что…

– Я не имею никакого влияния в Конклаве. Да, сир. Это основная причина, сир. Но это не значит, что…

Стало по-философски грустно, как это бывает, когда ты вступаешь в пору среднего возраста и вдруг осознаёшь, что «родственники» от тебя отреклись, собственной семьи́ ты не нажил, а из приближённых лиц – лишь смазливая потаскушка, у которой свой шкурный интерес.

– Мне всё равно. – Он прервал её, стягивая рубаху и стараясь не касаться мясистых обрубков, некогда коронованных золотом. – Плевать, какой тебе прок от происходящего. Я всё равно либо беглец, либо не жилец. – Бежать он не хочет, да и некуда. Куда не рыпнись, себя заберёшь с собой. Значит на любой, отдалённой окраине Империи рано или поздно заговорят о деятеле по имени Сатана, потому что сидеть на заднице ровно и не отсвечивать, не любопытствовать, не объезжать бытие себе на пользу, он не умеет. – Так будь по-твоему, чернявая.

Перебитая репликой и видом на кубики мужского пресса, Лилит покраснела, хлопнула ресницами, прикусила губу, решила, это ужасно по-бабски и… заалела пуще прежнего.

– Дай договорить, сир! – Она схватила его за рукав свежей рубашки у самого выхода.

– Что ещё? – На тонкие пальцы ангел смотрит, как на червей, которые готовы сожрать его скорый, свежий труп.

– Да, я хочу получить Верховодную, но, если я её не получу, ваши, сир, слова не перестанут быть верными и правильными. – В её тоне засквозило нечто ранее незнакомое – странный трепет. Она боится? Вожделеет? Да раздери его дракон, если это не восхищение! – Это вы придумали выходить из пещер, чтобы искать ответы на вопросы. Это благодаря вам в Империи выросли поколения, которые живут под каменными крышами и спят на перинах. Это вашими стараниями низшие племена перестали разорять княжества, а сами княжества стали провинциями одного государства. Это из-за вас всё так, как оно есть.

– И?

– И мне такое по душе!

Резко повернувшись в проёме, он прибивает девчонку к косяку, случайно лишает её камзол одной пуговицы. Думает, Лилит – мелкая, буйная, строптивая. Странная.

Такая мало кому понравится.

Это нравится.

– И что же, не выгорит с Верховодной, отправишься со мной на какие угодно земли, чернявая?

– Даже в Адские Пустоши. – Она смотрит, не мигает, не мямлит. – Отправлюсь куда позовёшь, пока я нужна. Хоть на пашню, хоть на плаху, хоть на битву. И выколю глаза всем, кто не выйдет за тебя на смертный бой, сир.

И лишь тогда он её целует – нормально целует. Глубоко и жадно, ощущая, что черноволосый затылок вбивается в деревянную створку, а голова запрокидывается назад, охотно раскрывая губы – подруга, соучастница, ровня.

Женщина, ради которой стоит не убегать.

Накрахмаленный воротник торчит выскочкой, неимоверно идёт своей новой хозяйке, контрастирует с глазами размером с блюдца.

От услышанного Виктория растеряла весь свой весёлый хмель и таращилась волком. Злая бледная поганка, что вот-вот порвётся кожей, выгнется скелетом, отрастит себе метровые когти и улетит в окно – клевать смерть на поле брани.

– Вы – нормальный? – Вот и негодующий клёкот.

– Ты спрашиваешь, не безумен ли я? – Ей улыбнулись добродушной улыбкой славного дядюшки, прибывшего из-за морей. Этакое «я повидал всякое дерьмо, салага, не задавай дурацких вопросов». – Я – не сумасшедший, маленькая мисс Уокер, просто моя реальность отличается от твоей.

– Тогда вы уже знаете мой ответ – я не согласна на новые условия и не буду делать того, о чём вы просите.

– Религия запрещает?

– Законы моей реальности.

– Ещё один отличный тост, - Сатана легко стукнул кубком о её бокал. – За царскую невестку Викторию и её нерушимые принципы. За её способность учиться на своих ошибках и не повторять те. За верность слову, данную своему возлюбленному, которое недвижимым столпом отныне воздвигнуто в Империи.

– Я не стану отсылать послание Мальбонте!

– Конечно не станешь, за тебя это сделаю я. – Сатана склонился театрально и заговорщицки и проблеял, изображая стариковское нытьё. – Только пальцы уже не те, да и острота зрения подводит, годы берут своё. – Припоминая что-то, он нахмурился, но тут же просиял, - напиши письмо за меня, помоги дедушке, дочка.

«То, что зрение вас подводит, я ещё по матери поняла!», - ей не смешно, а абсурдно и зло.

Какой толк от переговоров с террористами, когда переговоры невозможны?

И почему их прошлая сделка растеряла былую ценность?

– Я не могу. – Кубок с шумом опустился на стол. Пить Уокер не стала и смотрела куда-то в район пузатой, массивной мебельной ножки. Трещины, потёртости, зазубрины – следы срока службы. Она живо может представить, как некоторые из них маленький Люцифер шкрябал украденным у отца клинком. Может, мнил себя художником, резчиком по дереву или брал стол на абордаж. – А, если честно, то и не хочу. У нас с вами был уговор – говорю, где нож, рассказываете, почему заинтересовались моей трансляцией. А теперь вы предлагаете поменять условия в вашу пользу и почему-то уверены, что новый баш на баш меня порадует.

– Новости о свадьбе должны были растоптать его. – Сатана устало качнул головой, сетуя на чужую недальновидность. – Когда воздушные дворцы твоих чувств рушатся, ты охладеваешь к объекту обожания. Ищешь утешения в делах, в других женщинах, в новом кафтане или в иной причёске. Поводок, который был в твоих руках, Вики Уокер, выпал, но пока не успел ускользнуть слишком далеко. Возьмись за тот – напомни о себе, подёргай за нужные струны. Не нашего уговора ради, а потому, что войны не избежать. И в этой войне нам понадобятся все рычаги управления.

– Однажды я уже переписывалась с ним и это едва не стоило мне отношений с вашим…

– Всё, о чём Люций не узнает, отношениям не повредит.

– Так он узнает!

– Так ты не рассказывай!

– Ха! Значит позднее узнает. И не от меня, а от кого-то другого, что гораздо хуже! К тому же, - пробурчали в завершении, - раньше я отправляла письма с птицей Бонта. А сейчас и писать некуда.

– Прелестно.

– «Прелестно»?

– Мгновение назад ты волновалась за свою любовную любовь и честность ваших отношений, а сейчас прикидываешь, как отправить весточку тому, кто запланировал стать главным злодеем пьесы.