Тридцать пятая притча: Грех (1/2)

***

Продавленная тахта – лучшее место, чтобы праздновать свободу.

Фенцио взял шлюх. Целых двух. И обе были блондинками. Одна – с кóсами до пят, молоденькая совсем, едва вошедшая в пору, когда на девчонку смотрят с пониманием «Это женщина». А другая постарше, но потоньше: у столешницы, с закинутой ногой, походившая на цаплю в зáводи.

Миленькие и умелые, как всё и все в салоне мадам Софи́. Он не выбирал их по цвету волос, засмотрелся на губы. Обе дамы рты имели резкие, злые – в некотором смысле это предрешило ход событий.

Сейчас, в одиночестве, лёжа на замызганном пóтом и спермой велюре, он хочет уснуть хотя бы на часок. Он пошёл бы в термы, расположенные тут же, в них отлично пáрят, но это лишние траты. Даже потаскухи выбивались из ежемесячного дебета с крéдитом, да только усмирить плоть самостоятельно учитель уже не мог.

«Ты до сих пор её хочешь, старый дурак. Так страшно хочешь, что готов подставлять грудь под стрелы и кричать о своей любви, если те вздумают лететь в Ребекку Уокер!», - когда, не более получаса назад, он трахал других женщин в тесной каморке, пришлось прикусывать язык, лишь бы не ляпнуть, не шепнуть в порочном бреду чужое имя.

Это имя ещё никогда не приносило ему ни счастья, ни покоя, ни удовлетворения. И, порой, Фенцио ловил себя на мысли, что не желает произносить серафимское имя вслух – чтоб не накликать беду.

Когда вернулся из Филы к полудню, сразу направился к кондоми́нимуму – потный и пыльный, как полагается с дороги. Ну и столкнулся с сыном: учитель – в дверь, а Дино – из дверей.

– Куда собрался?

– И тебе здравствуй. – Студент не застал отца, просыпаясь к завтраку, а теперь замечает внешний облик: летал, точно летал, может, даже не сам, а на драконе. – Думаю, не так далеко, как ты. Встреча у меня.

– Твоя мамзель расщедрилась на свидание? – От собственного яда педагог кривится. Не хотел он этого говорить, но и промолчать не мог.

– Если ты о Мими, то нет, с ней мы увидимся в школе через пару дней.

Последнее письмо от демоницы прилетело вчерашним вечером, всё больше напоминая вынужденную докладную: «Был обед с Уокер. Родители подарили колесницу. Ади и Сэми составили мне компанию на шоппинг. Кстати, ради него мы спускались на Землю».

Дино порылся в себе, поискал печаль, обнаружил только осознание «Я ей – не пара, а она – не пара мне. Хорошо, что нам хватило лета, чтобы это понять» и решил, что учебный год начнётся с разговора – неприятного, но необходимого.

Целители отрезают гноящиеся конечности, если те уже не спасти. Вот и их отношения – вялотекущий абсцесс, который нужно препарировать.

Просто ангел ещё не знает, кто сгнил раньше – он или она.

– А с кем тогда встреча? – Отец, явно погруженный в собственные мысли, на короткое мгновение оживляется.

– Неважно, это клиент. Заказчик. – Папаша в курсе, что сын шабашит репетиторством. Пусть и дальше думает, кто-то из студентов хочет подтянуть оценки. Не исключено, что прямо по его, Фенцио, предмету.

Формально Дино не врёт. Действительно клиент и впрямь из студентов. Но в строчках послания ясно сказано, нужны его силы заклинателя, унаследованные с генами и кровью, а не помощь с заданным на лето эссе в сорок локтей.

В свою очередь Фенцио решает, всё это – под влиянием Гезáрии. Педагог уверен, сын принял предложение родственника, ведь он – не идиот, чтобы трястись над фамилией, запятнавшей себя больше тахты в борделе.

Сейчас, в публичном бардаке, он улыбается этой мысли сквозь болезненное чувство в грудине – просто лежит с закрытыми глазами, голый и липкий от неправильных, не желанных женщин, и улыбается.

У него ничего не вышло – ни Дом обогатить, ни имя сохранить, ни взаимной любви добиться, но у него до сих пор есть Дино.

Дино, который всегда был рядом.

Дино, который хватался за мантию со словами «Папочка, пожалуйста, прекрати крушить посуду!», когда эту мантию уже следовало вернуть в Цитадель.

Дино, который терпеливо старался заслужить улыбку, зубря свитки и книжки сверх меры и огребая по сопатке от адского отродья.

И не использовать свой последний шанс дать сыну старт Фенцио просто не имел права.

«Пусть хоть так. Пусть без меня в этом уравнении. Пусть всё у него получится», - кривая, папашья молитва в отсутствие смиренно сложенных рук.

Он встаёт и сутулится – всегда был высоким, выше всех, кого знал, - исхудавший за лето до впалого живота, который всё ещё хранит его огромные мускулы.

Когда старьё одежд приведено в норму, Фенцио кидает короткий взгляд на зеркало в «кабинете». Оно тут висит для «дополнительного удовольствия господина», но никакого удовольствия он не получает и господина в отражении не узнаёт.

Большой, косматый медведь с рано поседевшими волосами и лицом, иссечённым морщинами. Макушка где-то вне рамы, а плечи и крылья слишком велики и не влезают в ширину зеркала, если как следует не сгорбиться.

Когда-то, после стремительного падения с карьерной лестницы, профессору казалось, его станут меньше замечать, реже обсуждать, если он станет неприметнее.

Вычурные наряды сытых времён? В мусорку.

Уложенные волосы? Псу под хвост.

Попытки уменьшиться, стать невидимее? На сдачу.

«Врёшь, старик. Иначе б не таскал свою престольскую мантию, лишись ты всех своих амбиций, всего своего эго, каждой крупицы мнительности!».

Он не старый ещё, если б не белизна шевелюры и отдельные, торчащие пнями волоски на бровях, но делает всё, чтобы казаться человеком, поставившим на себе крест.

У его «креста» серые глаза, золотые волосы и змеиный рот. И, сколько не надейся, что отрава эта выпарилась из крови́, что иммунитет привык и научился защищаться, каждая встреча – очередной плевок, смешок «Не надейся, я с тобой навсегда, Фенцио. Даже если я умру, в тебе я всё равно останусь».

– Молчишь?!.. – Ну и пусть молчит. На его столе она голая, с задранной юбкой – дурацкой, монастырской, какую даже анахорéтки постеснялись бы нацепить, - но эта юбка заводит пуще любого кружева. – Святые небеса, как же давно я об этом мечтал, Ребекка-а-а… - ему кажется, что, вставь он в неё, всё обрушится – стены, академия, мироздание. Сложится им на головы, похоронит заживо.

Видит Шепфа, если это позволит Фенцио оставаться с Уокер больше положенного, так тому и быть.

Глядя в зеркало, он вспоминает иное отражение – утреннее, удушливое.

Серафимской грымзе педагог не соврал, зачарованных зеркал тьма тьмущая – от шедевров Фидеро до местечкового ширпотреба, созданного на потеху случайным желаниям. Хочешь, например, лицезреть себя писанным красавцем – оплати подобную безделицу у заклинателя и любуйся отражением, сколько влезет.

Но только отражением.

Какова природа отданного Уокер зеркала учитель не знает. А подумать было некогда – отражение не дало возможности. Картинка, адресованная ему куском серебра, незатейливая, бесхитростная и однозначная, в ней нет никаких скрытых смыслов.

Только сейчас, покидая салон мадам Софи́, Фенцио отпускает образ, хмыкает смертельно уставшим оскалом и внутренне резюмирует: это зеркало предрекает конец света.

Вот и всё.

***

Ей пора смириться, что нынешнее лето непохоже на другие.

Вики относит себя к тем девчонкам, для которых три жарких месяца – это целая жизнь.

Летом ночи короче, но всё равно удивительно длинные. На рассвете Нью-Джерси стоит умытый и какой-то беззвучный, но, если прислушаться, точно разберёшь за гулом теплотрасс утренние разговоры тех, кто ещё не ложился.

Похоже на птичий гомон, только честнее.

Летом ты выходишь из клуба с туфлями подмышкой и идёшь по влажному от поливалок асфальту к метро в Хобóкене, ожидая, когда пустят первую, самую сонную электричку.

Летом ты тащишь пузатых жаб с Чаттахучи, которых Вивиан вырывает из подола и выкидывает во двор, а вечерами жаришь зефир на костре.

Летом ты обносишь абрикосы, стекающие с облепивших техасское ранчо деревьев точно в рот, и угоняешь из стойла лошадь, чтобы застрять с ней на болоте.

Уокер выталкивала кобылу вместе с сёстрами. Вместе с сёстрами ей и влетело.

Лето – это джин, украденный у отца, и воскресная служба исключительно ради «поглазеть на сына пастора». Она звала с собой соседку Рут, потому что папа был далёк от христианской веры. Но соблазнила мальчишку Виктория сама, без всяких подружек.

Он-то и стал первым.

Летом, на рассвете, в трелях цикад от Алабамы до Техаса, от Джерси до Принстона, даже воздух пахнет иначе, по-особенному. Пряный и плотный, как кисель, загустевший в ночи, утром он раздевается, распускает свои августовские косы и выходит голым и свободным. Ступает на широкие городские проспекты, на разноцветную, утыканную кустами жимолости брусчатку посёлков, на тёмные парковые аллеи, на козьи тропы в далёких горах и едва различимые прóсеки в лесу, и остаётся собой довольным – зрелище достойно не каждого, но те, кто видел, уже ни с чем не спутают запах лета.

Лёжа на нарах, Вики морщится – в основном, конечно, от вони – ни разу не август.

Она не представляла, сколько прошло времени с тех пор, как Люцифер исчез, оставив её в одиночестве. Предполагалось, что в гордом, но гордости Непризнанная не чувствует, только злость.

Сначала на него, потом на себя. Наверное, прошло не больше получаса, но минуты в темнице никуда не торопятся, а медленно, планомерно капают, как капает не до конца закрытый кран, вызывающий тревогу.

– Эффект оперы. – Сообщает она внутреннему голосу.

– Это что-то должно значить? – Откликается тот.

– В опере ты сидишь и мучаешься три часа, а потом твой взгляд случайно падает на телефон, а прошло всего пятнадцать минут. Эффект оперы!

– Слышу за этой «болью» личную трагедию. Я бы посочувствовал, но я ушёл, Непризнанная, ведь ты сама захотела остаться в полном одиночестве. – Если вас никогда не бросал внутренний голос, вы не жили эту жизнь.

– Ну и вали, ну и пожалуйста, ты всё равно даже не моим, ты его тембром говоришь!

Она бы представила, что Люций сейчас пьёт кофе. Что хлещет уже третью чашку. Что две первые лежат разбитые в их покоях. Что настенные панели обзавелись парочкой несолидных пятен. Что он зол, как чёрт, или даже хуже – как сама Уокер. Но представляет только его руки. Теми он не делает ничего особенного, зато обнимает её и мурчит ласково-преласково «Ты невыносимо меня бесишь, милая. Пиздец, как же ты меня бесишь. Так сильно, что я хочу тебя прибить!».

– Какого дьявола?! Почему я порчу то, что и без меня попортили?! – Достаётся нарам, с которых девушка спрыгнула. Второй башмак модели «Мэри Джейн» тут же избавляется от набойки, жалобно шамкая супинатором. – Просишь каши? Перебьёшься! – Она погрозила туфле пальцем. Потом фыркнула. Подумала, что ведёт себя, как чудачка, а до психички осталась какая-то пара реплик в адрес башмака. – Ладно, допустим, мы всё сломаем, наш брак рухнет, и мы разойдёмся, как в море корабли. И что тогда? Я найду другого? Он найдёт другую?! ХРЕНУШКИ! – Что ей там полагается в случае развода? Помимо земель и прочих богатств. В списке были его яйца? Даже если нет, их Уокер унесёт с собой. Просто нравится, просто на память. – Скажу, что те мне слишком дóроги. Что это мой сувенир из свадебного путешествия. – Как массивные, каменные пепельницы в виде пирамидок Майя, которые, наравне с кокаиновым детоксом, прут после отдыха из Мексики. – И находи себе другую, сколько влезет! – Но никаких других Уокер не представляет. Даром, что всегда слыла девицей с фантазией. Думает, её можно понять, потому что поверить, что появится кто-то ещё, кто перекроет-перекроит её воспоминания, кто наберёт больше очков совместно пережитого, кто совершит большее число поступков, ввинтит большее число шпилек, вобьёт большее число гвоздей, сложно. Она, блин, умирала у него на руках, вдруг, по-настоящему размечтавшись о ранее гонимом бессмертии! Кто же тогда должен быть на его месте, чтобы затмить это радиоактивное светило? – Ты – это постер с Дартом Вейдером среди феечек Винкс. Ты, Люцифер, нарисованный на розовых обоях Весёлый Роджер. Биг Тейсти в два ночи. Ледяная Кола в феврале. Украденный из Leisir ром. Пропущенные пары. Американские горки. Камера поцелуев на орущих, бейсбольных трибунах. Полёт на самолёте и порно, впервые найденное в сети. Ты – самое прекрасное чудовище и самое сладкое «нельзя», о котором я мечтала. Так какого хера ты просто уходишь, хотя сам говоришь, мы должны справляться?!

Она всхлипнула – не от рыданий, от чувств. И некрасиво шмыгнула носом.

«Если ты будешь стрелять, я буду таскать патроны. Если ты будешь сжигать, я подброшу дров. Если тебе станет скучно, я сделаю всё, чтобы тебе было в кого стрелять и что сжигать. А если тебя обидят, я вырву обидчику кадык и заставлю его сожрать свою собственную требуху. Если ты состаришься, я состарюсь вместе с тобой. Две старые перечницы, просто представь! Мы будем разваливаться вместе, соревноваться, кто из нас – бóльшая рухлядь. Если ты захочешь умереть раньше меня, я приду в шляпке, кину в тебя салат, учиню скандал – заявлю, мы так не договаривались. Будь в курсе, королевскому двору придётся изрядно поиздержаться и отменить все похоронные мероприятия, я умею разбазаривать чужие бюджеты, мой отец в свидетелях. Я поделюсь с тобой чипсами. Я дам свою расчёску. Я покажу тебе, как отливать Глифт из бочек, чтобы пропажу не заметили. Я завяжу твои изрядно отросшие волосы в тюрбан и намажу тебя всеми своими масками. Я приклею тебе патчи, но никому не расскажу об этом даже под страхом смертной казни. И если нам… всем нам осталось недолго, лучше я разделю это «недолго» с тобой, чем проведу вечность без тебя, Люций».

Что-то из этого она произносит в слух.

Всё.

Звук замкá, железное песнопение пéтель, его голос – голодный, ироничный, но искренний:

– Думаешь, пора стричься?

– Если ты не растишь их на спор с Дино, то пора. – От неожиданности она окаменела, всё ещё стоя к решётке спиной. Приструнивала предательски задрожавшую губу. – Давно ты тут?

– С того момента, как нашёл свою жену в плену. Такая она у меня аскетка, сплошные лишения. – Его дыхание на её затылке. Момент близости. Недостающий квадрат мозаики.

– Никуда не уходил и всё слышал? – Девушка резко развернулась, упёрлась в ключицу взглядом, решила там задержаться.

– На меня смотри. – Дурашливо-дерзкий тон.

– Ох, и чего я там не видела? – Вторят в ответ, деланно поднимая глаза и чувствуя его пальцы на подбородке.

Цепко, крепко.

– Мужчину, который пришёл провести ночь со своей супругой. И если этой вздорной девице угодно спать в камере, так тому и быть.

«А теперь я поцелую тебя, Уокер, - Люцифер немного лукавит, он уже занят процессом в тугом, от влажности прелом воздухе, в тугом, от влажности жадном рту, - потому что мне это, кровь из носа, необходимо. Ты – ёбанный диктатор-детонатор. Красный провод? Синий провод? Какая разница, когда ты – всё ещё единственная, мать твою, баба, ради которой я полезу в любое пекло! И всегда ей была… может, даже родилась такой… уродилась… Моральная уродица!».

Но он любит уродства.

Отклонения от норм.

– Ты пахнешь кофе.

– А ты пахнешь погано.

«Воняешь, как самая занюханная, самая зловонная дыра с окраин столицы», - Люцифер поднимает её наверх, заставляя обвить ногами, и усаживается на нары. Лицо к лицу, ладонь к волосам – рабочий метод, чтобы запереться с ней до конца времён.

– Искала под шконкой 7-Eleven и мятную жвачку, но ваши архитекторы не предусмотрели излишеств. – Виктория зарылась в беспорядочные лохмы, взъерошила те, как ей нравится, а рук уже не убрала – не дали.

– Не останавливайся, не сворачивай с пути, тори эту тропу, женщина.

Он теперь помятый, как краденный шедевр. Пизженная достопримечательность, которую она умыкнула и затащила в темницу.

– Люций, я хочу, чтобы ты знал, -  в голосе вся, имевшаяся в арсенале патетика.

– М-м? – Смутно, сквозь пальцы, скользящие по загривку, касающиеся кончиков его ушей, демон слышит её суровый тон. – Ты подбросишь дров, если я затею пожар? Я тебя понял.

– Нет, я хочу сказать, - она так близко, что, когда он поднимает ресницы, лицо Уокер точно перед носом. – Хочу сказать, что меня бесит наш брак.

– Тут ты не одинока, Непризнанная.

– Но не ты. Ты меня не бесишь.

– Не могу похвастать тем же.

– Ах так!

– Как? – Он трётся носом о её скулу и вдруг резко прибивает к себе – пах к паху, лоб ко лбу. – Не нравится слышать, что ты – не идеальна, что ты достала со своим «О, небеса, я – не такая, как все, меня никто не понимает»? Где-то на западе сидит ещё один «не такой как все». Не думала туда податься, гадина?!

– Я не…

– «Я не…» чего? – Её не выпускают из рук, сильнее сжимая холку. – «Я не могу тебе озвучить своё супер-ценное мнение на этот счёт, потому что ты меня об этом спросил, значит ты пытаешься мной управлять, контролируешь каждый мой шаг и вообще не твоё собачье дело»?

– Я не думаю присоединяться к Бонту и никогда не думала.

– Только, блять, писульки писала! – Вызверивается, припоминая послания стопками.

Что там строчил ушастый и как часто дрочил, представляя вместо смайликов её возмутительный излом губ, неважно. Маль подпевал Непризнанной. Говорил то, что эта дура хотела слышать. По совместительству «эта дура» – самое важное, что у него, Люция, есть.

«Ты и папаша – невелика семейка. Но мне больше некого называть «родными».

– Да, писáла. – Она не шелохнулась. – И дальше что? Расторгнешь наш брачный союз?

– Планировал припоминать тебе триста лет, но ты уже не спешишь оправдываться.

– Помнится, тебе не понравились мои извинения.

– Ничего не поменялось, мне не нравятся извинения, когда не понимаешь, за что извиняться, и жалобно просишь помилования. Лишь бы кое-кто важный не свалил из твоей жизни.

– Хорошо, что у божественного промысла другая логика. Думай тот, как ты, я бы сдохла в Санктуарии!

«Мерзость! – Он зажмурился, впиваясь в неё пальцы. Тут же ощутил, как Уокер вспахивает ему рот, проникает туда губами, языком, мыслями. – Словно в голове не только ты, не только о тебе… мразь! Моя мразь!».

– Довольна? Продемонстрировала гордыню, Непризнанная? – Минуты, а, может, часы спустя его жена отрывается, смотрит осоловелым взглядом и даёт им обоим продышаться.

– Как и ты, сын Сатаны, как и ты. – С коленок она вскакивает, забывая, что ещё недавно чувствовала себя разбитой старухой в подвальных казематах. – Пойдём.

– Куда?

– Планирую тобой грязно воспользоваться. Учти, буду домогаться, - Вики притворно возвела глаза к потолку. – Впрочем, если у наследника адского престола есть возражения, то в этом городе до фига хорошеньких демонов.

***

Дино не привыкать ждать.

Сначала он ждал одобрения отца – долгие годы ждал. Потом, что окажется первым в Крылоборстве, хотя бы разок сдюжит-сможет. Минувшим летом чего-то ждал от Мими, особенно по началу, словно это на её плечах лежит прерогатива решать, какие у них будут отношения на каникулах и будут ли вообще.

И, думая о самом себе со злой иронией, сын Фенцио считает, он очень преуспел в ожиданиях.

Свою визави старшекурсник тоже планирует ждать. Таким девушкам свойственно опаздывать, не извиняться. Он это по той же Мими усвоил, от того и удивляется с непривычки, завидев брюнетку, степенно потягивающую кофе в пустой в этот час, столичной таверне.

– Привет.

– Ну привет, Дино, сын Фенцио. – Ости равнодушно скользит по нему взором – без оценки, но с таким фактурным лицом, будто все выводы сделаны. - Ты опоздал на три минуты.

«Не старайся, я тоже не рад встрече».

– Извини, не сразу нашёл это заведение.

– Давай без экивóков. Достаточно того, что ты пришёл. Я удивлена. – Демоница сейчас заинтересована в услугах заклинателя, пусть даже такого «внештатного» – всего лишь родственника действующего специалиста.

– Рассказывай, почему я здесь. – Дино уверен, за двадцать учебных лет он слышал от Ости не больше двадцати слов. По слову – в год. Ни одно из них не было хорошим. С чего вдруг она нуждается именно в его помощи?

Первый очевидный ответ, пришедший на ум, нёс мрачное удовлетворение: ангел знал, что дела её Дома плóхи, значит и трат на толкового заклинателя с прейскурантом в кучу нулей Ости не может себе позволить.

«В некотором смысле мы с тобой сейчас на равных, демоница».

Но брюнетка, конечно, портит этот мысленный триумф:

– Думаешь, дело в деньгах? Не переоценивай нашу финансовую немощь, сын Фенцио. Между твоим «никогда ничего не было с младых ногтей» и моим «было, да сплыло» всё ещё огромная пропасть. Я вынуждена обратиться за помощью к тебе, потому что ты не побежишь доносить на меня властям ни Верхнего, ни Нижнего миров, даже если мой зачарованный предмет окажется вне закона.

– Ого, - ему стало интересно, что же девица принесла. От отца он слышал истории прошлых, сытых времён, когда заклинатели сами писали кляузы на своих клиентов, явившихся с запрещёнными предметами. В Империи те именовались «хищными вещами» и требовали разрешения на хранение. – А почему ты так уверена, что я тебя не сдам?

Ости до сих пор не вынула крошечную серебряную ложку из своего кофе и теперь мерно, словно хронометр на рабочем столе, помешивала напиток.

– Потому что я убью тебя, как только ты всё мне расскажешь, сын заклинателя.

«Да у нас повышение!», - присвистнул Дино, расцветая кривой, ядовитой улыбкой.

– Что ж, значит моей жизни ничего не угрожает.

– Это ещё почему?

Бряк-бряк-бряк. Чёртова ложка.

– Очевидно, я сильнее тебя, дочь Зепара, значит убить меня у тебя не выйдет. – По крайней мере быстро.

Демоница пожала плечами:

– Не хотела унижать тебя формулировкой «Ты – не заклинатель, но смыслишь в этом лучше многих, а ещё тебе нужны деньги». – Даже больше, чем ей.

– Спасибо, - он уставился на ложку, выстукивающую дробь, со всей неприязнью. – Я оценил твою дипломатию. Так что там?

Наконец, она оторвала свою холёную ладонь от посуды и стянула с пальца перстень – непритязательный, самодельный.

– Он.

Дино никогда не считал себя юморным, сатиричным. По студенческим меркам он – редкостный зануда, упускающий всю красоту тонкого издевательства над ближним, особенно когда то летит в него.

Но сейчас хватило и понимания, и угрюмого веселья, чтобы оценить ситуацию. Он в каком-то дорогом пабе в сердце Цитадели, который ангелу не по карману, а бывшая Люциферова подружка вручает ему кольцо.

«И как мы к этому пришли, сын школьного учителя? – Поинтересовался внутренний голос. – Начну с того, что год выдался странный…», - вторил ему блондин.

– Кольцо под магией. – Рассмотрев цацку, мужчина провёл над той рукой, почувствовал чужую энергию и водрузил украшение на стол.

– Да, - в голове вертелась сотня подходящих ситуации шпилек, но демоница не в том положении, не в том городе, не в том государстве, чтобы разбрасываться заклинателями. Пусть даже с приставкой «недо». – Это я и так знаю. На нём чары. Но какие именно? И как их снять? – Перстень она подхватывает и теперь сама с пристрастием взирает на металл. Под масляной, жирно чадящей по соседству лампой тот бликует и скалится – точь-в-точь её отец, отпустивший неловкую шутку на пышном празднике.

Всегда неловкую и всегда смешную.

– Судя по цвету энергии, это родовая магия твоей семьи. Раз пришла в нём, значит носишь. Ничего не происходит, когда кольцо на твоей руке?

– Происходит. – Надо же, не врут школьные легенды, из уст в уста передаваемые влажными малолетками, он и правда быстро соображает. – Сегодня оно бьёт меня энергией с периодичностью в час.

– Ничего себе, - у Дино проснулся исследовательский интерес. – Сколько ж туда вбухано магии…

«Всё. Всё, что было», - Ости не знает наверняка, но чувствует – в этот перстень отец вложил каждую, не иссохшую в темнице каплю своей энергии: немалой при всей простоте его происхождения.

– Ты можешь помочь?

– Не уверен. – Мужчина уставился в стол точно перед собой и усиленно потёр виски́.

От подобного зрелища в исполнении кого угодно другого Ости бы закатила глаза «Экая театральщина». Но это же Динозавр – «ботаник и выскочка», он не переигрывает. И впрямь думает с этим анекдотичным видком: растирая башку, морща свой здоровенный лоб, потряхивая волосами.

«Что с ними случилось, Диньдоний? Почему каре? Тебя что, женщина бросила?».

Бесконечные «Динозавр», «Дионисий», «Диноферий», «Дирангутан» и далее по списку были порождением исключительно Люциферовой буйной фантазии, но прижились с первых же дней. И не просто прижились, а расплодились, как грибы после дождя.

Каждый, считающий своим долгом выслужиться перед королевичем, озвучивал новую, ещё более изощрённую версию прозвища.

И Ости не отставала.

– Дино-петушино! – Беззубо хохочет Балтазар. Он – толстый, кучерявый, низкий. На целых полголовы меньше Ости, у которой всё равно нет ни единого повода для радости.

Она слишком крупная, слишком тяжёлая среди прочих девочек во фракции. И сейчас, когда все толпой окружили сына Сатаны, она стои́т даже не во втором круге этого чествования, а в третьем.

Одна-единственная стои́т.

– Это смешно, - Люций надменный и серьёзный. Он гнёт бровь, имитируя выражение лица, которое прежде Ости видела только у Милорда. – Молодец, хвалю.

– Тогда уж Дино-свинина. – Мальчик с кипельно-белыми волосами похож на крысу, а ещё он высокий, едва ли не с Люцифера ростом, но манерный и неприятный.

Почему-то она уверена, этот Каин запросто обзовёт её в спину и пройдётся по рогам, только отвернись.

– Дино-ворсина! – Сáнса похожа на фарфоровую куколку. Маленькая, хрупкая, с идеально белой кожей и волосами под стать крыльям царевича.

И, самую капельку, Ости завидует сокурснице за аккуратное телосложение.

Самую капельку с водоизмещением в триста тонн.

Здесь, в неродных стенах, утешения ей ждать не от кого, но не за горами первые осенние каникулы, за время которых дочь Зепара собирается всласть поныть о несправедливости отцу и старой няньке, чьи руки пахнут жасмином.

Áсса схватится за гребень, начнёт расчёсывать бесконечно густые волосы Ости, говорить «глупости, пташка, смотри, какое у тебя богатство выросло, а жизнь – она ведь длинная и всех рассудит, каждому место отыщет, всяк станет тем, кем должен».

В конце концов, убаюкает сказкой.

Папа, наоборот, громогласно засмеётся «Нашла, из-за чего грустить. Скорее съешь ещё один сахарный леденец, да на мать свою взгляни – какая она красивая, хотя в детстве булкой каталась. А ты? Ещё краше вырастешь, сорока!». И когда он это говорит, когда приправляет каждое слово живым, разбойничьим гоготом, сáмой несчастной и сáмой толстой на свете Ости некогда печалиться.

У отца большой, выдающийся нос крючком и тот смеётся вместе с Зепаром – ужасно весело.

Зависть к Сáнсе демоница скрывает. Но не потому, что боится её или ещё чего, а из благодарности. Рыжая стала первой девочкой, которая подошла к Ости после торжественной линейки, и протянула руку «Меня Сáнса зовут, давай дружить», пока остальные не желали якшáться с грязной, старательной укрытой косами на макушке порослью.

– Нет такого слова, - Люций прерывает поток мыслей, отмахивается от назойливой рыжухи и вдруг смотрит прямо на Ости. – А ты чего там стоишь, гусыня? Язык проглотила?

– ПростолюДино. – Коротко выдают в ответ, видя, как восторженно разгораются его красные радужки.

– Класс!!!

За минувшие месяцы она слишком много о нём думала, а теперь не думает. Так бывает, когда настоящая жизнь бьёт наотмашь. Внезапная бедность – отличное средство контрацепции от любовных страданий.

Лишь одна мысль не даёт Ости покоя: почему он с самого начала обращал на неё своё внимание?

В ту пору она много дулась и злилась. Считала, всеми этими «гусынями» Люцифер её унизить хочет. А сейчас догадывается, он с ней дружил, выделял как-то по-своему, по-особенному. И даже когда трахать начал, всё равно дружил.

Удобный такой дружок вышел – который и раны лечит, и других баб терпит, и сам с вагиной.

– Ботаник и выскочка, - второй школьный год начинается с заклятой подружки Сáнсы, которая ловит Ости у ворот. Дочь Зепара только приземлилась в родительской колеснице, а теперь наблюдает, как выгружают её многочисленные сундуки.

– Кто? Привет.

– Приве-е-етик, - тянет рыжая, с довольным видом рассматривая однокашницу. Если за каникулы Ости и изменилась, то только в бóльшую сторону. Теперь у неё складки даже на руках, там, где они переходят в кисти. – Сын Веника. – Оторвав взгляд от подруги, Сáнса кивает в сторону.

На приличном расстоянии от богатой кареты Ости стоит общественный драконий дилижанс. Ненавистный учитель и его сынок спешивались оттуда с унизительно малым багажом.

Сейчас, рассматривая Дино перед собой, демонице даже интересно, что он такого сделал, раз сразу стал мальчиком для битья.

Или правильнее говорить, чего не сделал?

Ел козявки в кустах редиса?

Мигом настучал папаше, когда они разрисовали шкуру Фыра матюками?

А, может, всё проще, и наследник Фенцио просто был интересен Люцию, но не понял, что своим «Диньдонием» адский сын пытается завязать дружбу?

– Ну что там? – Она изобразила зевок, – долго ты.

– Быстро только кошки родятся. Могу узнать, кому принадлежит кольцо?

– Не твоего ума дело.

– Просишь помощи, но ничего не говоришь – не рассчитывай на результат.

– Я не прошу помощи, а покупаю услугу. – Рядом с Ости модная сумка. Похожа на земную, какие любит Мими, но выполнена из кожи диких пéрков. Такую ни в каком нью-йорском магазине не отыскать – пошита по индивидуальному заказу и пахнет роскошью. Оттуда она достаёт кошель. – Триста ливров.

Ей удивительно, что святоша не озвучил цену на старте. Но она знает прайс официальных заклинателей и предлагает ему ровно половину от стандартной ставки.

– Очень много за обычный совет. – Дино отрицательно качнул макушкой. – Моя консультация стоит пятьдесят ливров.

– Скифа с Церцеей! – Тут уж девчонка не выдерживает и ядовито шипит, - следовало догадаться, что нам не избежать примера самоистязания в белокрылом стиле! Бери, пока плачý, сын Фенцио, это конкурентная цена!

Но финансовая аналитика ему будто бы вовсе не интересна.

– Раз перстень принадлежит родственнику, то снять заклинание может только другой родственник. Кольцо выбрало тебя, сама говоришь – оно касается тебя энергией.

– И?

– Снять чары и узнать, что те скрывают, можешь ты. Но нужно какое-то особенное условие.

– Действительно переплатила, - фыркнула демоница. – Ты скажешь мне то, чего я не знаю?

– Нужно место.

– В каком смысле?

Он пожевал губу и задумчиво выдал:

– У тебя с этим членом семьи есть какое-то «ваше место»? – Судя по тому, как вспыхнули её щёки, старшекурсник угодил в цель.

У кромки вóлны отливают янтарём. Сам янтарь щедро раскидан по пляжу, и эта гряда плавно перетекает в белоснежный, мучнистый песок.

Ости три или четыре сотни лет, по здешним меркам она – мелочь, готовая захлебнуться восторгом. Такую большую воду она видела лишь в Чертоге, но там, с утёсов, зрелище пугало штормовым беспределом.

Гневное море в столице – буйное, иссиня-чёрное и умеет лишь крошить скалы.

– Папочка, смотри, как могу! – Она перепрыгивает одного барашка, второго, третьего, от пенных брызг становится мокрой с пяток до макушки, а потом поскальзывается и падает, радостно хохоча. – Это что, рай?

– Хе-кха! – Каркающий от кашля Зепар с трудом догоняет дочь. После очередной земной командировки по велению Короля, отец осип и постоянно потирает шею. – Это не рай, это Лит. А Лит принадлежит Лилит.

– Не хочу-у! – Девочка то ли ноет, то ли приходит в ярость, то ли – всё разом. – Хочу, чтобы Лит принадлежал мне!

– Ну, сорока, запросы у тебя истинно царские! – Отец лучится смешливыми морщинами и поднимает её, насквозь солёную, из воды, - не выйдет у меня выкупить эти земли у самой Королевы.

– Хочу-хочу! – Теперь Ости склонила голову и по-бычьи уставилась на Зепара, повторяя, как заведённая. – Хочу и всё тут!

Ещё ни разу ей ни в чём не отказывали. Пусть и сейчас расстараются.

– А знаешь, что… - голос отца становится таинственным, заговорщицким, как у настоящего бандита из Гильдии Наёмников, - давай договоримся так: однажды я добуду тебе Лит, а пока мы пойдём гулять по набережной и считать, что он уже принадлежит нам.

– Это как? – Силясь понять сказанное, она приоткрывает рот.

– Будем катиться деловой колбасой и смотреть на всех снисходительно. Ведь эти олухи даже не догадываются, что топчут наши земли! – Обсушив дочери крылья и подол, Зепар дёргает её за косу. – Потому что это наш Лит, наше тайное местечко, понимаешь?

Ости понимает, кивает, скалится точь-в-точь, как отец. Находит идею великолепной и задирает нос – она в своих владениях.

– Допустим. Есть такое место.

– Отправляйся туда и примени снимающие магию заклинания.

– Это трансфигурация?

– Нет. Точно нет. Перстень – всего лишь перстень. – И в том что-то спрятано. – Тебе не нужно расколдовывать украшение, за ним не таится иная вещь. Однако на нём Печать Крови, снимешь Печать – получишь то, что находится внутри. Нечто абстрактное, - добавляет Дино. – Кольцо не откроется буквальным образом. Там либо послание, либо воспоминание, либо… не знаю даже…

– Я слаба в чарах.

– Тогда тебе нужно найти кого-нибудь, кто… - напротив него невозмутимо изогнули уголок губы. – Что? Да что?.. Почему ты так смотришь?

– Как? – Ещё елейнее ухмыльнулась демоница.

– Словно планируешь мной позавтракать.

– Можешь быть спокоен за каждый из своих неаппетитных бочкóв, сын заклинателя, ты не в моём вкусе и я верну тебя в целости и сохранности, - в чём-то покойная нянька была права, жизнь всё и всех расставляет по местам – по шахматному полю. Скажи кто Ости с год назад, что станет платить Динозавру за услуги личного характера, она бы не нашла смешными ни шутку, ни шутника.

Но теперь даже общение с ангелом заражает весельем. И она сама себе удивляется: «бочóк» дождался своего часа, да только адресат – иной.

– Ты же бывал в Аду?

– Пару раз, со школьными экскурсиями. В Чертоге.

– Значит не видел побережья.

– Ты хочешь, чтобы я куда-то отправился с тобой?

– Я знаю, куда телепортироваться, так что дело займёт пару часов. Расколдуешь мне кольцо, отработаешь таксу и мы в расчёте.

– А твои семья и друзья, - акцент в понятно чью сторону, - в курсе, что ты прибегла к моей заклинательской помощи?

В ответ на реплику громко, шумно хохотнули:

– Забыла увéдомить. В столице был опрос на твой счёт – ты никому не понравился. Решила, с них станется мне мешать, если растрезвоню, как лечу к тебе на встречу.

Через стол быстро-быстро захлопали круглыми глазами в опушке из белесых ресниц.

И, конечно, ни черта не поняли юмора.

«Какой-то ты подозрительно осознанный и прилежный, сын Фенцио. По моим прикидкам за такой удобной упаковкой должен скрывается самый токсичный на свете парень».

Стайка девиц в коридорах расступается, завидев Ости. Кто-то с младших курсов восхищённо отвешивает комплименты её корсету. Раньше такое поднимало настроение, а теперь просто злит.

«Вы все кукухой поехали с этим дрянным Хэллоувином!», - она сама стучится к нему в комнату. Знает, если не зайти, если не обозначить, что ещё в июне они договаривались идти на бал вместе, Люций и не вспомнит.

– Ща, жди. – В его спальне приоткрыты створки шкафа, не уступающие входу в пещеру циклопа, и за этой «кулисой» ей ничего и никого не видно.

Басовитый голос усилен недрами гардероба. И от гулкости эхо Ости начинает думать всякое.

Сейчас сын Сатаны появится наружу, демонстративно утирая кровавые губы, а когда она спросит, что с ним случилось, промурлычет: «Со мной – ничего. Помнишь ту непризнанную деваху, с которой я не сводил глаз? Так вот, на самом деле я собирался её сожрать. Без хлеба и соли. Собирался и собрался. Теперь она нас не побеспокоит, пошли на вечеринку».

Но минуты идут, а Люцифер не появляется, шурша за створками тканью, как главная записная «красотка» на любом празднике.

Нет, не так она представляла этот вечер.

Почему-то думала, когда зайдёт, Люций будет величественно сидеть в кресле, раскинув ноги. Собранный с иголочки, только пиджак – ожидает хозяина на кровати.

Она ему улыбнётся, а он скользнёт глазами по кружеву её тугого подола и тут же заметит остальное – декольте, рукава-сетку и конечно лиф, сквозь который уверенно просвечивают два тёмно-вишнёвых соскá. Его бровь взлетит вверх, причудливо изгибаясь, и он скажет что-нибудь в духе «Думаю, мы с тобой опоздаем», а потом перевернёт лежащую на подлокотнике ладонь и поманит её парой пальцев: «Кис-кис».

Вспомнит, какая она может быть прекрасная.

В конце концов, когда-то он ей это говорил.

«Но тогда он тебя трахал», - на душé злобно ощетинились.

Ости не выдерживает, она – не собачка, чтобы скулить у порога:

– Даже я собираюсь быстрее!

– Ну так ты и не выглядишь настолько шикарно. – Люцифер захлопнул дверь шкафа и едва прошёлся по пассии взором, любуясь собой в отражении.

Ости захотелось треснуть его, разбить зеркало, воткнуть в сонную артерию осколок и никуда не ходить и его не отпускать, но она даже сказать ничего не может, как, иногда, ничего не могут сказать религиозные фанатики, узревшие чудо.

Он – чёрный, бордовый, роскошный.

Вот и всё, что она о нём думает.

– Если ты так пытаешься заставить меня тебя ревновать, то не выйдет. – К нему даже подойти побояться. Решат, что Люций – ненастоящий. Надувной маскот или ростовая фигура из картона.

Таких в природе не существует – ни в живой, ни в мёртвой.

– Тебе не нравится, когда я с тобой не общаюсь. Но когда общаюсь, как с другом, тоже не нравится. – Он ослабляет узел галстука. Теперь тот – развязен, разнуздан, и демон ему не уступает. – Хватит фантазировать о себе, как о части моих коварных и великих замыслов на этот вечер. Мы просто идём на бал, Ости, как ходили десятки раз.

– Ты изменился.

– Я постригся. И твоя сканероподобная проницательность начинает действовать мне на нервы. Пошли.

Она вцепилась ему под руку мёртвой хваткой.

В былые времена Люциферу это нравилось. Он, конечно, не упускал возможности закатить глаза и пробурчать «Ядовитый плющ по имени Ости», но всегда был готов скользнуть своей большой ладонью по её позвоночнику, спуститься ниже, дойти до бёдер и сжать ягодицу сквозь наряд. А потом, в самый разгар этих дурацких, наивных до детскости плясок в главном зале, шепнуть «Блядски хочу тебе вставить. Согнуть, задрать подол, зажать твой большой, грязно-помадный рот, Ости, и ебать, пока ты не начнёшь выть».

И это возбуждало. Чёрт возьми, больше, чем возбуждало. Бывали моменты, когда девушке казалось, она готова сделать всё – буквально всё, - что он захочет.

А ещё это приносило выгоду.

Он не считал деньги, когда она чего-то хотела.

– Фу, боже, только взгляни на Флавию, - проходя мимо пары сокурсников, демоница генерит то, что у неё всегда получалось – сплетни, байки, концентрацию высокомерия, - она с Молохом только потому, что Касар отправил её в отставку, прознав про тот яростный отлиз в поезде.

– Молох отлизал Флавии? – На короткое мгновение Люций оживляется. Становится привычным – самим собой. Её – золотым королевичем, готовым вооружиться попкорном и упиваться слухами.

– Дело было к утрý, почти все ушли, - пользуясь моментом, Ости приподнимается на мысочки и касается губами его уха, дурея от ароматов – парфюм, мыло, тело – почти что секс, просто оба ещё одетые, - а эта пьянь сначала сосалась в сортире, а потом он добрался до её «цветущей розы»… хотя какая, на хрен, роза, мой хороший? Ты видел, какие волосатые у Флавии руки? Там, поди, не роза, а целая клумба.

Довольный скандальными подробностями, Люцифер лениво улыбается:

– На тренировках Молох трещит без умолку, что он – никакой не пиздолиз.

– Никто не пиздолиз, пока не случилось обратного, - напоследок она прикусывает его мочку и дёргается. Вернее, дёргается сам демон, а Ости вынуждена зеркалить. – В общем, Флавия дала бы Молоху, не застукай их Регул. А где Регул, там и…

– Наама, да. Они же встречаются?

– Уже нет. Он притащил ей с летних каникул подарочек – гнойную коросту. – Брюнетка снова двинулась навстречу, чтобы нашептать детали, но теперь Люций не предоставил ей никакого пространства для манёвра – сразу отступил. По инерции, набрав дыхания, она выпалила громче, чем собиралась, - ЛОБКОВУЮ!

Закон мирового свинства мигом явил себя во всей красе. Рядом как раз проплыли Дино с Лилу под ручку, выводок первокурсников и разнорабочие в серой униформе.

«И вся королевская конница, и вся королевская рать!», - демоница мысленно плюнула с досады.

– Чего уставилась, страусиха в перьях? – Завидев презрительный взгляд белобрысой старшекурсницы, дочь Зепара пошла в нападение.

– Да так… - скривилась Лилу, - разговоры у вас интересные…

– Эпиляция яиц, - Люцифер послал самую сахарную улыбочку. – Ости рассказывает мне о плюсах, минусах и подводных камнях мужской эпиляции. Бери на заметку, Дикобразий, вдруг, однажды, они у тебя вырастут.

Когда они заходят в зал, довольные вечерним зачином, жаждущие Глифта и внимания, демоница готова верить – ей всё примерещилось. Никогда он не смотрел на вшивую непризнанную, потому что смотреть не на что. А, может, и вовсе не существует никакой Уокер, и никто не заводился в их академии, как, иногда, в самые жаркие вёсны заводятся тараканы с горбатками.

И всё у них с Люцием отлично. Как преж…

– Не теряйте меня, - его ладонь ускользает из её рук. С дивана он поднимается – хмельной, разгорячённый, с отвратительной поволокой в глазах, - уже четверть часа сканирующий кого-то в центре зала. Еще и бокал роняет, - упс!

А потом уходит, скрипя осколками под подошвами.

Ости кажется, так хрустит разбитое сердце.

– Эй! – Дино еле докричался до неё. – Ты подвисла.

– А у тебя нет чувства юмора, Динозавр. – Брюнетке надоел диалог в одни ворота, где она играет мячом, а собеседник занят ловлей бабочек. – Так что, согласен выполнить услугу? Для этого весельчаком быть не нужно.

– Куда хоть телепортироваться? – Он прикинул, что триста ливров точно не будут лишними, да и попрактиковаться в магии на зачарованном предмете хотелось едва ли не больше, чем заработать куш.

«Ну не убьёт же она меня, в самом деле…», - они целый час вполне сносно общаются, и Ости до сих пор не вонзила свой колото-ножевой маникюр ему в горло.

– К заморским берегам. – Хихикнула девчонка. – В город Лит. Раз согласен, идём, надо выбраться с островной части Цитадели на большую землю.

– Есть идея получше. – За порогом паба, пропахшего дубовым смрадом, ангел видит шпили Хрустального зáмка и машет в их сторону. – Рядом с дворцом размещается транспортный хаб с портключами. Воспользуемся ими.

Ости остаётся только кивнуть.

***

Лора Палмер – никакая не героиня ни чьего романа.

Она это усвоила лет в десять, отправляясь в поход с младшей школой. Однодневное приключение засветло призывало канадских детей к общению с дикой природой, к рыбалке и к уборке всех, привезённых из дома корóбок из-под туртьеров, сдобренных материнскими духовкой и любовью.

Пирог, который притащила Лора, мать купила той в ближайшем супермаркете.

Когда стало вечереть, два педагога, отправленные на школьную Голгофу аниматорами и надсмотрщиками, пересчитали класс по головам, погрузились в жёлтый автобус и поехали восвояси. И всё бы ничего, если бы не Палмер, которую просто забыли, оставив на берегу с удочкой и азартным блеском в глазах.

О потере вспомнили лишь тогда, когда школьный транспорт заметно опустел и ехал по маршруту мимо Лориного дома. Тогда же и схватились за головы.

Нашли девчонку в полной темноте – подмёрзшую, спящую и с форелью едва ли не с Палмер ростом, - зато в целости и сохранности. Ещё и заискивающе намекали ничего не говорить родителям, сделав три остановки на заправках и купив школьнице столько батончиков «Нанаимо», сколько она не могла съесть.

Лора ничего никому не сказала. Зато поняла: она – невидимка.

Другая бы обиделась, расстроилась, может, даже, расплакалась, а с Палмер – словно с гуся вода, будто всегда хотела заиметь этот незаметный статус-кво.

Сейчас, тихой сапой перемещаясь по коридору академии, она уже и не помнит, чему конкретно так радовалась, что именно представляла.

Что она – шпионка в стане врага и должна скрытничать?

Или что у неё есть мантия невидимости, как у Поттера?

Наверное, что-то было. Некое успокоительное оправдание собственной незначительности, порождённое детским мозгом.

И то пошло с ней дальше, рука об руку.

Первых подруг она завела на заре колледжа, но особой близостью похвастать не могла. Простоватые, как она сама, девчонки, из числа тех, кому можно позвонить в час ночи и вдоволь поныть о бойфренде, который бросил.

Ничего большего.

Да, парни у Лоры Джин Палмер монреальского пошива случались, но не часто и не долго. Пара-тройка месяцев, а потом всегда пропадали; все, как один. И подсознательно девушка полагала, те просто забывали о её существовании. Что у памяти о ней есть какой-то определённый срок давности, после которого диск форматируют её личность из чужих помыслов.

Это как с таблицей валентности: ты её учишь, зубришь, сдаёшь на контрольном срезе, а потом, спустя месяцы или годы, просыпаешься и понимаешь – ничегошечки от того знания не осталось.

Поэтому Лора Палмер никогда не была никакой героиней ни чьего романа, но именно она сейчас крадётся в комнату Энди Маджески, хотя только что целовалась с Астром на школьной крыше.

– Стоять. – Старшекурсник зажимает её в рекреации сразу после пар.

Прошло несколько дней с момента, как все они вытурили архангелов из академии, а директор опустил купол, и обстановка в зáмке отдаёт чумным пиршеством. Студенты ходят хмельными от внезапной победы над системой, первобытными и диковатыми – истинные медведи, пробудившиеся ото спячки раньше срока. – Пошли поговорим, Палмер. – Астр не дёргает, не тянет, лишь кивает на пустой кабинет Человекознания.

Ей ужасно страшно идти следом и совсем не стыдно в этом признаваться. Лишь раз с зимних событий она пересекалась с этим обаятельным в своей неряшливости парнем, по которому периодически вздыхают девицы типа Розы или Софии. Но эти готовы вздыхать по любому мужику старших курсов, так что статистика не показательна.

– Никогда тут не была. – Когда пауза в кабинете затягивается, а тишина начинает давить, Палмер пищит первое, что приходит в голову.

– Логично. Сюда на свиданки бегают нормальные люди. Ты всё больше по садам да огородам.

Быстро сообразив, куда он клонит, Лора сжимает себя руками в защитном жесте:

– Зачем позвал? Не скажу ведь ничего нового. Мне очень жаль. Если бы я могла это исправить, я бы никогда не согласилась на сделку с тренером, - затараторила она зазубренным текстом.

Но он перебивает – совсем не тем, что ждёшь услышать.

– Мы тут частенько зависали с Моникой. – Астр не смотрел на собеседницу. Засунув руки в карманы толстовки – очередной из сонма одинаковых в своём гардеробе, - выглядывал что-то за окнами. – Тут и ещё в поезде. Она имела смелость заглядывать на Апостольские холмы, хотя первокурсников там не жалуют. Она вообще была дерзкой и смелой.

Молодой человек замолкает, не прекращая пялиться на крадущийся закат. И в аудитории, которую давно эксплуатируют, как склад лишних парт и скамеек, снова воцаряется молчание.

– Я совсем не смелая. – Спустя, как Лоре кажется, вечность, она выдавливает из себя полную чушь.

– Угу. – Астр направился к подоконнику и уселся на тот, скользнув по ней взором. – По тебе видно. Кстати, твоё имя? Оно имеет отношение к тому сериалу, который когда-то крутили у вас по телекам?

«Это он про «Твин Пикс», - ухает в белобрысой голове.

Палмер давно заметила, студенты в академии делятся на тех, кому земная культура по-настоящему интересна, и тех, кто вынужденно соприкасается с людьми на школьных заданиях, сторонясь кино, музыки и моды.

Судя по многочисленным худи от Abercrombie, Астр точно был из первых.

– Его смотрели мои родители. А они – те ещё шутники. Вернее, отец. – Она притулилась спиной к одной из парт. Сделала это бесшумно и аккуратно, как рыбак, что опасается спугнуть большую рыбину. – Вообще у меня нормальные предки, просто я – первенец и родилась у них рано. Скажем так, не очень-то они были готовы стать родителями, когда появилась я. – Девушка выдавила зверскую улыбку и повторила, - вернее, отец. Он ушёл от нас, когда мне было шесть.

Со вторым, успешным браком матери всё иначе – родившихся в том союзе сестёр воспитывали по книжкам доктора Спока, дрессировали по системе Монтессори и любили по всем писанным и неписанным правилам хороших родоков.

«И нет ничего удивительного, что они – живее всех живых и заранее готовятся к поступлению в университеты Торонто и Оттавы, а ты померла, даже колледж не закончив», - ядовито проносится внутри.

– И чё там с этой Палмер, которая из фильма?

– Ты не смотрел?

– Не-а, бросил, - он бесхитростно жмёт большими плечами и такими же размашистыми крыльями, - затянуто, много мистики. Не люблю мистику.

Конечно, не любит. Всего-то родился в мире, где люди летают, живут вечно и кормят драконов с рук.

– Ну-у-у, тогда проспойлерю. Лору Палмер грохнул её папаша. – На самом деле здешняя тёзка тоже никогда не видела этот сериал, опередивший её лет десять, но в курсе главной интриги.

– Серьёзно? – Оживился Астр. – Бляха-муха, я так и думал, что агент Купер очень быстро списал этого хмыря со счетов.

– Формально это не он. А Билл, который «Билл». Типа, злобный дух, сам дьявол. Он её насиловал и потом убил.

– Любите же вы приплетать к своим хуёвым делам влияние тёмных сил… - любому Бессмертному мысль могла бы показаться революционной, но Лора – Бессмертная только формально. И попроси её кто рассказать о себе, всё ещё зачирикает про усеянный бесконечными надземными переходами Монреаль, про Великие Канадские Озёра и про Ниагарский водопад. Поэтому словам ангела она совершенно не удивляется, только согласно кивает. – Ладно, а та баба с поленом? Она там для чего?..

Это был первый странный разговор без продолжения. Палмер просто пересказала всё, что помнила про «Твин Пикс», а чего не помнила, придумала, потому что Астр явно не из тех, кто станет проверять.

На том и разошлись.

Ни словом, ни взглядом он больше не выдавал никакого интереса вплоть до Инициации и звёздного выступления Ади в её, Лоры, пользу. Впрочем, какого-то особого любопытства не последовало и в день обретения новых крыльев.

Она смутно помнила, как, скрючившись от боли, покидала школьный амфитеатр, чтобы отлежаться в кампусе, а старшекурсник просто открыл ей дверь – вот и вся история.

Спустя неделю, с разрешения Мисселины, Палмер наврёт про пустой гардероб и одна спустится на Землю. Даже стипендиальные ливры на американские доллары наменяет, но тратить их не пойдёт. Отправится к себе домой, а не в США.

Уж очень хотелось хоть одним глазком взглянуть на сестёр, мать и отчима в годовщину собственной гибели.

Над Вэстмуном сгустились тучи, готовые с минуты на минуту пролиться майским ливнем. Но что-то притормозило дождь, создавая в жирно-чёрном небе просвет, и многочисленные посетители кладбища Нотр-Дам-де-Неж пользовались внезапной, природной щедростью.

Палмер никогда не искала своей могилы прежде. Не рвалась она и на Родину, как это случалось с другими непризнанными. Лора вообще была из тех, кто следует законам.

Школьный регламент предписывал отринуть своё прошлое, и девушка старательно это делала. Оказавшись в Империи под занавес учебного года, став единственной, прокуковавшей лето в застенках академии даже не студенткой, а абитуриенткой, слонялась без дела, пыталась вникнуть в происходящее в библиотеке, да помогала Мисселине с зеленью в теплицах.

В своих попытках всё делать как положено, Палмер даже не посмела отказать сестре Альбе, вручившей настой. Лекарство можно было окрестить антидепрессантами, хотя целительница изъяснялась более витиевато «Ты будешь меньше грустить по родным и близким, солнышко».

Глотала полынную горечь и думала, что, окажись здесь другие непризнанные, им было бы нужнее. Наверняка есть живые-мёртвые люди, которым это зелье действительно пригодится, потому что они – не невидимый, отрезанный ломоть, по ним действительно тоскуют, а они – тоскуют в ответ.

Просто это не для Лоры.

Не про Лору.

Она стала призраком многим раньше. Так чего удивляться, что никто не помнит её, а она – постепенно забывает каждого?

С собственной семьёй Палмер столкнулась у центрального входа. Она входила, а мать и сёстры спешили на выход. Отчима девушка, скрытая мороком какой-то иной, давно усопшей и немолодой дамы, не увидела, верно полагая, тот ожидает в Рендж Ровере.

– Эмили, Хлоя! – Гаркнула Джина, однажды даровавшая старшей дочери не только жизнь, но и своё имя вторым в документах, - чего возитесь? Нам ещё к Ганьонам ехать, путь не близкий.

– Ма, ща! – Эмили, всё больше походившая на своего батю – темноволосого, коренастого, мордатого, - поправилась и раздалась лицом, которое однажды обрастёт брылями и «офранцузит» сестру окончательно. – Кароч, Брэндон такой «А куда это ты на лето собралась?», а я ему «Не твоё дело, мы расстались, иди к чёрту», - закулисные переговоры с младшей из сестриц были в разгаре.