Тридцатая притча: Пир Валтасара (2/2)

А грехов у женщины в избытке.

– Не лезь, куда не надо. – Она вороши́т волосы, чтобы выудить адмиронов крест и лишить себя главного щита. Королевская ладонь давно вжалась в её подбородок, задрала вверх, и теперь дьявол едва уловимо улыбался, не отводя взгляда.

Серафим думает, как-то же она раньше обходилась без суровой цацки. Да, с кучей амулетов – слишком слабых перед ним. С живым Винчесто, после смерти которого Сатане ни разу не удавалось увидеть её память. С ложной иллюзией контроля над любым из мужчин.

Вот и медлит, выискивая невидимку за ухом.

– Знаешь, это даже сексуальнее тебя обнажённой, Ребекка Уокер. – Его ногти не царапают. Не сегодня. Они острижены настолько коротко, что у него могут быть кровавые зазубрины. Должны быть. Пальцами он слегка гладит её лицо, скулы – деланно приторный жест, от которого смердит фальшью: дамочка отдаёт себе отчёт, её замуровали в тисках ладони ради максимального погружения глаза в глаза, и никуда ей не выбраться. – Хотя уровень твоей голой сексуальности снесёт любую плотину.

– Да, я вижу. – Аванс его стояку.

– Я тоже. – Дьявол лишь слегка кивает на стол, на котором она елозит – мокрая и скользкая. – Сочту за комплимент, серафим.

Хотя никто из них всерьёз не помышляет о сексе, потому что дают кино поинтимнее.

С самым глубоким проникновением.

Картинки памяти похабны, откровенны: Сатана перебирает те, как карты в игральной колоде, лишь раз задерживаясь на сцене в остроге Цитадели. Внимательно рассматривает струпья на ногах казнённого адмирона, никак не меняется в лице, но сильнее сдавливает кожу её щёк. От эксгумированного видéния женщине щиплет глаза, но намеренно причиняемая пальцами боль затапливает хорошей, злой яростью: «Нет, не заплáчу, не дождёшься».

Когда всё завершается и его ладонь исчезает, она фыркает:

– Кончил?

Проваливаясь в кресло с вальяжностью мужчины, которого не смущают ни нагота, ни эрекция, Сатана отбивает:

– Это смотря с какой стороны посмотреть, серафим. Твой помощник.

– Йор? – Со стола дамочка спрыгивает. У неё быстрые, птичьи движения: блестящая от влаги сорока, слишком долго сидевшая спокойно, чтобы лихорадочно подорваться вверх. – Это он?

– Мясистый длинный нос и мышиные зубы. – В памяти покойного воина он видел силуэт человека в жирнющем смраде ужина, но образ крысы отпечатался в голове.

– Определённо Йор.

В ней ничего нет.

Почти.

Это «почти» заставляет Короля подмечать детали. Она поглядывает через плечо, следит за реакцией окружающих, делает выводы. Чем больше у Ребекки информации, тем безопаснее она себя ощущает. Пируэт за пируэтом её глаза меняют оттенок, зачехляют орудия неверия, позволяют себе получать удовольствие от дорогого сумрака.

– Его зовут Йор. – Легкомысленный кивок: она уже продала этого Бессмертного, теперь ей плевать, что с ним случится. – Всё остальное, Ваше Величество, вы в состоянии выяснить сами. – Ей кажется, из её рта пахнет едой. Мясо, монструозные овощи, заживо кремированные на вертелах, лучший Глифт… Поэтому рот Уокер открывает как можно шире.

– Довольна предоставленными апартаментами? – Он склоняет свои «мёртвые», а в темноте неправдоподобно яркие губы так близко, что скула касается щеки. Идеально выбрит и веет огнём. Не всем этим сонмом барбекюшного хрючева, щедро украсившего столы, а чистым, металлическим пламенем.

– Там нет центрального водопровода.

– Но есть слуги. Уверен, серафим, - верхние люстры давно не чадят свечным воском: то ли сгорели, то ли – задумка «режиссёра». Останки света схоронены в нишах колон – толстых и фаллических, - внутри тех расположились факелы, - они вынесут твой ночной горшок.

– Для Владыки Ада ты слишком много думаешь о моей физиологии.

– Для земной женщины, - он снова подтолкнул Ребекку, заставляя сделать полный оборот вокруг себя и замереть лицом к лицу, - у тебя увлекательная физиология.

– Мы танцуем? Флиртуем? Обсуждаем, как ты свернёшь Йору шею?

– Какой из вариантов тебе по душе? – Вальс продолжается, но не у них. На своих опасных каблуках она почти не ощущает разницы в росте, хотя та есть. Иначе б нос не задирала. – Прогуляйся в погреба в новом доме, раньше там были допросные, а всё строение использовалось, как тюрьма временного содержания.

– Спасибо, Милорд, - с последними аккордами дамочка изобразила полный деланности книксен, - то-то я сразу почувствовала себя, как на работе.

– Ребекка Уокер.

– Что на этот раз? – Женщина уже повернулась, чтобы направиться к президиуму, но её мягко повлекли назад. – Что? Что?! Обязательно попробовать гремучую треску, потому что мы с ней похожи? Нарисовать дивный пейзаж утреннего смрада над столичным утёсом? Принести коридору жертву крови, отпилив себе ногу? – Она шепчет, шипит, сужает глаза до двух зазорин, как в забрале шлема.

– Я загляну в гости. Послезавтра. По-семейному. – Её ладонь приподнимают и касаются губами с прохладной деловитостью, но серафим всё равно замечает эту ухмылку. Влево. Правая сторона атрофирована или что там с ним случалось? Может, проще сказать, чего с ним не случалось? – Поэтому не трогай ноги.

– Какие ног… - растерялись в ответ.

– Не трогай свои ноги, Ребекка, они мне нравятся.

***

Агриппина ловит её в коридоре и без приветствий обнимает по-свойски:

– Ты хоть ела? – Высокая, статная, седовласая, в наряде, украшенном растениями своего региона, она вцепляется в локоть Уокер и окутывает ароматом вишен. – Горячее давно остывшее. Клянусь Скифой и Церцеей, вы могли бы сыграть свадьбу у нас и не позорить Чертог их кулинарной дееспособностью!

– Не могу я есть на нервах, - Вики чувствует, не требуется никаких прелюдий и реверансов. Наместница Лигии сама выбрала этот добрососедский, опекающий тон, и невесте кажется, это то, чего ей так не хватало. – Кусок в горло не лезет.

– Полно тебе, голубушка! А силы откуда брать на первую брачную ночь? – Женщина уставилась на Викторию якобы строго, но тут же прыснула. – Ладно-ладно, приберегу свои стариковские шутки для кого-то ещё. Я, знаешь ли, не из моралисток. Помню, что вы усиленно репетировали эту самую ночь в нашем гостеприимном доме и считаю себя малость причастной к сегодняшнему дню. – И вдруг добавила, но уже серьёзно, - как ты себя чувствуешь, Вики Уокер?

В ответ недолго думали:

– Как таракан.

– Что-что?

– Чувствую себя, как таракан на тараканьих бегах, которого нарекли фаворитом. – Она нахмурилась. По-умному так нахмурилась, залегая морщинкой между бровей. – Понятия не имею, что делать и куда двигаться, всех боюсь подвести, но точно знаю, что выживу.

– Вот и славно. Немалое достижение для той, кто вчера усоп на Земле. – Агриппина ввела её в внутрь, как заправская дуэнья. – Давай я тебе немного помогу разобраться, кто есть кто на этом празднике жизни, - дама кинула недвусмысленный взгляд на гостей. Мимо удачно продефилировала одна из демониц, - это Махаллáт, супруга Бельфегора, - наместница Лигии деловито склонилась к уху, - мать Балтазара, который тебе, голубка, наверняка хорошо знаком. Их Дом едва ли не второй по величине и влиянию после Мамона, хотя Бельфегор – всего-то архидемон. Догадываешься, почему?

– Чертовски богаты?

– В десяточку!

Они плавно двинулись дальше.

– Это похоже на положение вещей в моём мире. Далеко не все властьимущие среди людей – публичные и известные.

– По образу и подобию, - хмыкнули справа, тоном ужасно напоминая Мими. – Но бывает и наоборот: Дом не слишком богат, зато имеет колоссальное влияние. Старик Азазель как раз из таких, - она поморщилась, обозначив своё отношение. – На дух не переношу его беззубую дипломатичность, но вынуждена признать, Азазель – верный пёс. И сынка вырастил таким же.

– Мы знакомы с Вóлаком.

– Не рановато ли для любовников, голубушка? – Женщина усмехнулась и тут поспешила всплеснуть руками. – Но-но! Праздник для веселья, вот и веселюсь, как умею, не бери в голову. Азазель и его потомство – смышлёные парни. Старик стоит у истоков власти со времён Исхода, но до сих пор ни с кем открыто не конфликтовал, значит отлично улавливает настроения. Если его сынок сделал на тебя ставку, это добрый знак.

– Мы не любовники. Хотя, вряд ли капитан был бы против.

– Поверь, был бы. Флирт – часть подковёрной игры. Даже если он покорён твоими красотой и молодостью, он знает, что последствия такой связи уничтожат весь их Дом. Получается, твоё дружеское покровительство, голубка, гораздо выгоднее стройных ножек.

В Агриппине, как и в других демонах, присутствовала приятная бесцеремонность. О вещах, про которые не принято говорить, тем более – говорить на свадьбах, она рассуждала с таким спокойным видом, словно произносила тост за счастье молодых.

– А вон тот моложавый адмирон? – В идентификации здешних фибýл Виктория поднаторела и теперь легко отличала адмиронские от воинских.

– Сеéр. Считался самым юным адмироном до появления печально известного Винчесто, прах к праху и пепел к пеплу ему, - Агриппина вздохнула, некогда очарованная харизмой покойного. – Что ж, теперь он «вернул» себе это негласное звание. – Не сговариваясь, обе уставились на адмирона Сеéра из своей темноты – внешне демон походил на мужчину сорока плюс лет, который начинал проигрывать в битве лишнему весу. На округлом лице было слишком мало кожи и пышные щёки растягивали ту до детской гладкости. Не было и растительности, не считая медно-каштановых волос на макушке. Ни усов, ни бороды… даже брови – и те потерялись на полотне физиономии, ставшие слишком крошечными для подобных широт. – Умный. Очень умный. Один из тех, кто занят Империей, а не земными процессами. Постарайся… произвести на него впечатление.

– Намекаете, что с Сеéром следует дружить?

– Да какие намёки, голубушка?! Помилуй меня Шепфа от намёков! – Она хмыкнула и шепнула, - открыто говорю, используй всё своё обаяние, и тогда у тебя в союзниках будет демон, который курирует торговые пути Нижнего мира.

От кромки танцевальной зоны отделились две фигуры – Вельзевуловы дочки. С младшей, Адель, Вики была знакома лично, они хоть и разных полей ягоды, но учатся вместе. Впрочем, делать вид, что впервые узрела старшую, невеста не собиралась и изобразила недовольство, когда они с Агриппиной поравнялись с данным цветником – обе герцогини затянуты в тугие наряды, но то, что на Адель сидело платьем, на Елизáздре смотрелось набедренной повязкой времён палеолита. Слишком много бёдер, грудей, загорелых плеч – Виктория сбилась со счёта, исследуя оголённые участки тела.

– Ваше Высочество. Наместница Агриппина. – Сёстры присели в небольшом реверансе. Старшая – зло. Адель – равнодушно.

– Просто кивни им, голубка, - тут же мурлыкнула наместница, здороваясь чин по чину. – Вельзевул – пройдоха, который всё лето подкладывал свою «молочную ферму» под твоего уже мужа, ты должна дать понять, что быстро их Дом твоей благосклонности не получит.

– Вы не жалуете Герцога?

– Его никто не жалует. – Дама пожала покатыми плечами. – Тем не менее, уже многие тысячи лет он пребывает подле трона и Милорда. И не раз пресекал попытки устроить путч или государственный переворот. – На слове «Милорд» девушке померещилась странная, восхищённая томность, как тогда, в вишнёвых садах Лигии, и Уокер мысленно поставила галочку – у этих двоих что-то было. – Ты знаешь историю Дагóна?

– Я читала про их Дом в «Фамилиях»…

– Ой, и близко не то. Манускрипты соврут – не поморщатся! – Женщина уверенно двинулась вперёд, утягивая следом. – Дагóн был правой рукой Герцога и ближайшим соратником Сатаны…

Дагóн был правой рукой Герцога и ближайшим соратником Сатаны. По бумагам, конечно, всего лишь королевский повар и пекарь, что заведовал кухнями и курировал общепит столицы. Но в загашнике лежал козырь: Дагóн являлся Первородным, а, значит, проверенным Многовековой войной, от того и имел колоссальные связи.

В год, когда Лилит рожала наследника, незадолго до апрельской ночи, Вельзевул внезапно прибыл во дворец и без всякого приглашения запросил аудиенцию. И, хоть Агриппина может лишь догадываться, о чём был разговор Милорда и Герцога, итоги не заставили ждать.

Нет, повара не сместили с должности, Дагóн по сей день царствует среди жаровен и половников, но потерял всё своё состояние, право голоса, а, главное, яйца…

– Что?! Яй… в смысле, те самые?!

– Тести́кулы, голубушка, те самые. Был наказан кастрацией за измену короне. Думаю, Герцог выяснил, что Дагóн формировал собственную армию и собирался штурмом брать Чертог. Поэтому наёмников казнили, а самогó организатора разжаловали, не разжаловав. Заодно и возможности продолжения рода лишили – наследников у повара нет.

– За что он боролся? Что его не устраивало?

– Полагаю, дело было в Лилит. – Она запнулась и тут же поправилась. – В Её бывшем Величестве, они не ладили. За кубком Глифта Дагóн иногда позволял себе лишнего – проходился по родословной Королевы, намекал на странные нестыковки в Хартии Повиновения.

– Эту историю я тоже читала. Лилит привезла мировую после переговоров в Цитадели.

Агриппина устало улыбнулась:

– Так-то оно так, но есть и другая версия событий. То, чего в книжках не напишут. Государыня летала на переговоры с вооружённым до зубов отрядом, а отряд этот возглавлял Дагóн. Последний потом без устали повторял, что будущая мать твоего супруга просто исчезла однажды ночью, а на утро явилась с пергаментом мирового соглашения.

– И ничего не объяснила?

– Именно. Или её объяснения показались слишком туманными, голубка. Вот поварёнок и взбунтовался.

– Почему Вельзевул не использовал Дагóна для своей выгоды? Я же не ошибусь, если скажу, что Герцог жаждет власти.

Она живо представила, как разыгрывают подобную кампанию.

Немного блефа, вовремя прикрыть глаза, якобы не успеть на помощь к Сатане – и вот Чертог уже охвачен мятежом, королевская семья в плену или того хуже, а сам Вельзевул устремляется освобождать действующую власть.

Но нет вездесущей прессы.

Нет свидетелей.

Нет Интернета.

Значит всё, что могло случиться в этих стенах, будет известно лишь со слов выживших. Это выжившие пишут историю.

– Не ошибёшься, - Агриппина кивнула. – Но Вельзевул не бесчестен, просто его мораль отлична от нашей. Как-то хитрó и по-своему, но он верен трону. А ещё был в прекрасных отношениях с Королевой. Скажу, как девчонка девчонке, - подмигнув залихватски, дама продолжила, - Герцог не всегда выглядел таким устрашающим.

– Вы намекаете на романтику?

– Не с Лилит, что ты. Поговаривали, что Вельзевул души не чаял в её ближайшей подруге – Анне. Почти что сестре. Есть у Первородных такое свойство – за неимением семьи, мы сами выбираем, кого наречь роднёй. Про Анну ты могла слышать, она известна в школьной программе по Гербологии, как Анна Эдемская.

– А ещё она погибла в Многовековую войну, - жёстко припечатала Виктория, - и точно не переходила на сторону демонов.

– Ох, голубка, знаю, что ты хочешь сказать. Но не говори. Мир не белый и не чёрный, война всегда сложнее двух сторон медали, которую вручат победителю. Вчерашний друг становился врагом, а незнакомец – братом. Сыновья шли против отцов, а преданные дочери сбегали из домов, потому что верили. И у каждого была история – своя история, достойная летописи.

– И у вас? У вас тоже имелась история?

– А то как же, - Агриппина улыбнулась – великодушно и печально. – Я была очарована мужчиной и возможностями, которые он сулил.

Дама смотрит за V-образный стол, тонущей во тьме, и, Вики знает, взгляд туда не адресован наместнику.

– Этот мужчина оправдал ваши ожидания?

– Он дал мне всё, что мог.

– Но не стал вашим.

– К сожалению или к счастью, этого он мне никогда не обещал.

– Песня, которую вы пели! – Треклятые куплеты не дают покоя, мучая уже несколько дней. – Скажите, чем она заканчивается?

– Про Принца и Короля?

– Да, эта.

– Тю, пустое вспомнила. Но если так хочешь слышать, то расскажу. Королевич долго скитается в поисках той, кто покорит его, пока не встречает морскую разбойницу. Он знает, что она ему не пара, не ровня, но, как известно, сердцу не прикажешь. – Взор демоницы всё ещё устремлён в глубину зала, а на морщинистом лице застыло раздумье. – Тогда Принц ведёт её во дворец, садится на трон вместо покойного отца и женится на девушке.

– И это всё? Всё заканчивается свадьбой? – Уокер прикусывает кончик языка, чтобы не ляпнуть «всего лишь свадьбой».

– Ну-у-у, в народной версии есть целых шесть куплетов про брачную ночь, правда их я, прости, не вспомню. Вероятно там рифмуют «огромная шпала» и «громко стонала», но петь не проси, - тётушка выходит из забытья, смешливо хмыкает и толкает локтем в бок. – Думаю, тебе пора на президиум. Иначе в тебе, голубушка, дыру прожгут.

Когда невеста уходит, не рассыпаясь в миллионе деланных благодарностей, но порывисто целуя Агриппину в щёку, наместница даже рада, что соврала, чем заканчивается песня.

Уже второй раз на её памяти.

***

Мир, где Бессмертные удовлетворяют любые свои прихоти, совершенно не знаком Дино. Поэтому вершиной собственного гедонизма он считает тот летний полдень из далёкого прошлого, когда в их с отцом ещё богатом доме – не чета нынешней конуре, - был вскрыт буфет и вылакан весь компот.

Фенцио пропадал то ли в Цитадели, то ли уже путался в складках юбки Ребекки Уокер… одним словом – в паллацо его не было. Куда запропастилась кухарка Марта, отпечатавшаяся в памяти большим, вечно пахнущим сдобой големом, Дино не знал. Зато он знал, как снять бытовую магию с буфетного чрева, таившего в себе подлинные сокровища.

Таким, окружённым ополовиненными бутылями, перемазанным соком, как боец – кровью, ловко погружающим детскую ладошку в сосуды и выуживающим оттуда огромные, спелые сливы, его и обнаружила прислуга.

Воспоминание настолько яркое, что, глядя на знакомые окна, Дино почти уверен – там, за тюлем, притаился белокурый мальчишка, что ждёт, когда опустеет кухня.

– Здравствуй, сын Фенцио, - его дядя распахивает парадный вход как человек, который дежурил и подсматривал.

– Здравствуй, Гезáрия, - в ответ тряхнули коротко стриженными, едва прикрывающими уши лохмами.

Дино долго думал, следует ли обращаться к родственнику на «вы» с учётом серафимских крыльев, который тот носит, и решил, оно – лишнее.

У них завязывается разговор.

Дурацкий разговор.

Бессмысленный в своих «дожди нынче не летние», «природа будто бы гневается» и «я думал, ты носишь длинные волосы, так докладывали твоей бабке».

В просторном и светлом даже в этот поздний вечер холле несколько больших зеркал – их он не помнит. Наверняка тут всё переделали, отремонтировали, переставили, изгоняя отцовский душок. Едва палаццо покойной матери вернулось родственникам в знак соблюдения Первого слова, те сразу принялись отдирать паркетные доски, потому что по ним ходил Фенцио, и мыть стены, представляет ангел. И сам себе подмигивает в одно из зеркал.

Это настолько глупо – рисовать бабку с дедом теми, кто будет штукатурить барельефы, - что ему смешно.

Последний раз он встречался с роднёй со стороны матушки лет эдак десять назад, может – больше. И от свидания остался привкус приговора. Впрочем, как и всегда.

– Что, ты хорош в заклинаниях? Это у тебя в папашу.

– Чем старше ты становишься, тем больше похож на ту, на не нашу породу.

– У твоей матери были чудесные каштановые волосы, но ты пошёл в отца.

Гранд-маман, как себя просила именовать бабушка, не приходило в голову гордиться достижениями внука, потому что внук приобрёл ореол бракованности. В представлении родственников, Фенцио стал грешен и запятнан, и этот ярлык они с радостью повесили и на сына.

После таких встреч у Дино глаз дёргался и возникало чувство, что он – шлюха, развлекающая за деньги. Потому что ливры – то единственное, чего у семейки Кассандры водилось в избытке. И после всех шпилек, с удовольствием вогнанных во внука, ба никогда не отказывала себе в удовольствии обуть, одеть и отсыпать звенящий кошель ливров «на мелкие расходы».

– Спасибо, что согласился встретиться, - Гезáрия пригласительно указал на кабинет. – Я знаю, ты не хочешь видеть моих родителей.

– Да я и тебя видеть не хочу, - он не заткнулся вовремя. Не придал фразе благопристойности. И остался собой доволен.

– Что ж, - дядя располагается в кресле, дожидаясь, когда Дино сядет напротив, - это хотя бы честно, а честь – то, чего твоему отцу решительно не хватило.

– Ты позвал меня, чтобы рассказывать, как ужасен Фенцио? Тогда я пойду.

– Нет, племянник, остановись, - в ответ примирительно вскинули жилистые руки с такими тонкими запястьями, что их можно было принять за женские.

У Гезáрии худая и хищная внешность длинноволосого брюнета, в которой угадываются черты матери. Родной брат-близнец, как никак. Вытянутое лицо упаковано в слишком белую обёртку кожи – вот эту продолговатость Дино точно унаследовал. А от родного папаши достались по-пролетарски широкие, массивные скулы.

– Дядя, давай по сути.

– По сути – ваше с отцом положение плачевно. – Серафим покопался в ящике стола и выудил некую бумагу. – Как тебе, наверняка, известно, теперь я возглавляю Отдел Статистики. Перед тобой декларация Фенцио за последний год.

– Отлично, мы – нищие. – Почему-то Дино думает о Мими. В мыслях она гневно трясёт макушкой, когда он говорит ей нечто, чего демоница слышать не желает, и недовольно гнёт свой сливовый рот. – Ничего нового.

– Конуру твоего папаши в Мéстре заберут за долги. В банке Лóкуста он оформлял несколько ссуд в течении этих семестров, по каждой из них набежали приличные проценты.

«Фенцио наплодил займов?», - сын судорожно прикинул, зачем отцу могли понадобиться кредиты. Не было никаких существенных покупок, не было ремонта апартаментов, хотя те страстно к нему взывали, не было вообще ничего, что наводило на размышления «Откуда взялись эти деньги?».

Он не помнил, когда последний раз отец обновлял свой гардероб: все эти бесконечные учительские мантии, которые полагались от Школы, и заношенная до штопанных дыр, не исцеляемая никакими чарами престольская одежда – некогда та была белой, а теперь стала застиранной, с серовато-жёлтым отливом.

Дино знает, такой оттенок люди Земли именуют «айвери» или «брызги шампанского», как нечто дорогое, привилегированное, но сам не находит в колéре ни богатства, ни красоты – заскорузлая тряпка, намекающая на былую роскошь, которую давно следует выкинуть.

Носить то, что по карману.

Быть, а не казаться.

– Нам никогда не нравилась квартира в Мéстре, - становится важным не обосраться перед Гезáрией, не стать тем, кто поддакивает и поддакивает не в пользу папаши.

– Только посмотрите, какой дерзкий вымахал, - дядя хмыкает, убирая пергамент, испещренный неустойками. – У меня к тебе деловое предложение, племянник, и я не буду ходить вокруг, да около. Впереди последний год учёбы, а у тебя никаких перспектив. С учётом нынешних реалий, с учётом побега серафима Ребекки Уокер, с учётом этой скандальной свадьбы, что, должно быть, уже гремит в Аду, в Костяной зáмок тебе дорога закрыта, а имя твоего отца в стенах Цитадели стало ещё более нарицательным – ходячий анекдот о том, как не надо делать. Сам Кроули если и благоволит старику, против Конклава не пойдёт, прикажи мы ему уволить твоего папашу. По окончании академии участь незавидна: трудового стажа у тебя нет, то есть, максимум, ждёт самая низкая ставка помощника педагога. В ином случае можешь ринуться на тёмную сторону заработков, чем окончательно втопчешь ваш «дом»… - Гезария выдавил это плевком, лишая слово привычной заглавной буквы, - …в грязь. Подпольные рынки с услугами заклинателей, нелегальные производство и продажа амулетов… нет, ты слишком славный для этого. Не так ли?

Дино сглотнул:

– Так.

– Есть и другой путь – честный, благородный. После выпуска из Школы ты сможешь получить обратно это палаццо своей матери, сможешь получить щедрые подъёмные от гранд-маман, сможешь получить первичную должность в Цитадели – всего лишь архангел, но все мы с этого начинали.

– Кого я должен убить?

– О чём ты?

– Кого мне нужно убить ради этого? От предложения за версту разит чем-то гнусным, поэтому я жду главного «но», после которого поменяется весь смысл сказанного.

Гезáрия хохотнул, демонстрируя слишком крупные, кипельно белые зубы. Рот у него маленький, а клыки и резцы, наоборот, чересчур большие, и смешок смотрится жутковато.

– Убивать никого не надо, Дино, сын Фенцио. Моё предложение полностью законно.

– Тогда чего ты хочешь?

– К сожалению, - на лбу у дяди достаточно морщин, но теперь там появляется сумрачная тень глубоко засевшей боли, - у меня не может быть наследников. Как мужчина, я полностью функционален, но моё тело не производит некоего компонента, поэтому все «выстрелы» в холостую.

– Ты потому не женат?

– И да, и нет, - Гезáрии становится неловко и он ёжится в кресле, хотя к ночи́ столица раздухарилась и веет прелым, горячим воздухом открытых окон. – Я не встретил женщины, с которой хочу связать свою вечность. А те удачные партии, которые сватались в наш Дом, быстро исчезали, узнав о моей «инвалидности».

– Дай угадаю. Гранд-маман поняла, что я – её единственный вариант продолжения рода?

«Плохонький, но свой», - ему липко и противно от простоты выводов.

– Ты абсолютно прав, племянничек. И род этот твоя бабушка хочет продолжать под эгидой своей фамилии.

– То есть?..

– То есть, если ты откажешься от отца, отцовского герба и приставки «сын Фенцио» и станешь «сыном Кассандры», наша сделка будет считаться заключенной.

***

– Ты это ешь?

– Я похож на того, кто ест куринную требуху?

– Звучит так, словно я нанесла тебе невероятное оскорбление, и теперь твой род будет мстить моему до скончания веков.

– Мечтательница. Только и ждёшь, что я посвящу тебе вечность.

– Можешь начать с оды. Или с поэмы. А там и до вечности дойдём.

В зале гремят гладиаторские бои и отсекаются крылья. Перьев так много, думает Вики, что можно случайно спутать свадьбу с птицефабрикой. Или с ранчо дяди Джо – техасские сёстры, вот бы кто точно оценил.

Что-то косматое и грустное ворочается в душé: она никогда не разделит этот праздник ни с отцом, ни с бабушкой Вив, ни с родственниками, ни с друзьями по Принстону.

Она не напишет месседж Стиву «Помнишь, ты говорил, что всегда есть время что-то изменить? Сорри, но ты опоздал», а он не пришлёт ей пропахшую бурбоном голосовуху на семь минут в полтретьего ночи.

И никто никогда даже не узнает, что Виктория Уокер со своим двадцатидвухлетним пробегом, не битая и не крашенная, сегодня вышла замуж.

– Молчи, моя узаконенная женщина.

– Его Высочество Люцифер, сын Сатаны, Принц Ада, торжественно клянусь, что узаконенная женщина экспроприирует у тебя это куриное сердечко в пользу голодающих непризнанных Империи!

– Хоть у кого-то из нас будет сердце.

– Ты должен был улыбнуться.

– Мою улыбку ещё следует заслужить.

– Со всеми себя так ведёшь?

– Только с мерзавками.

– Я не такая.

– Моё чутьё меня не подводит. Куда ты ходила?

– Слово скаута, я – хорошая!

– Тогда положи мне сахар в кружку.

– Два?

– Четыре.

– Не слипнется?

– Проверять не дам.

– Ты улыбнулся!

– Это судорога. Так куда ты ходила?

– Ты знал, что вашей кухней заведует мужик, которому твой батя отрезал яйца? Это многое объясняет! – Она решила разрядить обстановку самым прямолинейным способом. Сидеть ряженной куропаткой на насесте и взирать на происходящее с благочинным видом Вики надоело. А расстояние между ней и Люцием оказалось таким, что посередине можно было проложить железнодорожные пути и ещё на станцию смотрителя место оставалось. – И, о боги, мужчина, я ходила в уборную!

– Агриппина много болтает. – Ничуть не смутившись, царевич продолжил ковырять свежеразрубленную Сахарную голову без особого энтузиазма. – С твоим платьем это реализуемо?

– Искала Мими, чтоб помогла с подолом, но эту чертовку в последний раз видели в том тёмном и пьяном углу, где скачут под народную музыку. Так и знай, в Чертоге пропадают без вести!

– Устраивает. Тогда твоё похищение спишут на происки коварных стен и особо опасного рва.

– А кто меня похитит?

– Ты его не знаешь. Люцифером зовут.

– Слышала о нём по радио. Он теперь окольцован, - в качестве доказательства она вскинула ладонь со свежей татуировкой. Клеймо собственности – крошечный чёрный дракон, устремившийся вверх.

Вики вынуждена признать, с её гербом Люцию повезло сильно меньше.

– Только тс-с, давай не будем сдавать мужика его мегере, Непризнанная…

Что ж, если они теперь всегда будут болтать так хорошо и устало, то наследнику уже нравится быть женатым.

«Блять!», - от собственного оргазма до неприличия колотит в висках. Хотя приличиями и не пахло. А пахло слюнями и победами. И сама Уокер с растрёпанным гнездом волос, с распухшими, просоленными долгим минетом губами, сглатывающая и ластящаяся в районе паха, выглядела хéровой победой.

Сонной, утренней, вырванной из летнего быта Школы, но победой.

– И давно ты встала? – Люцифер сипит это наждачным, сладким хрипом.

– Минут десять назад. – Вики осоловело садится на постели, чувствуя горячие щупальца капитульского утра. Рано и бесцеремонно те вползают в окно. – Встала, а потом смотрю… - она тепло прищурилась, - что встала не я одна.

– Решила исправить положение дел и отсосать?

«Хорошая… хорошая-хорошая-хорошая девочка…», - его кроет, мягко стягивает в путы нежности. И страстно хочется затискать её в полудрёме – подмять, вставить пальцы, раз уж Непризнанная обезоружила его на ближайшую четверть часа, сменить те языком, слизывать с Уокер все уокерские соки и остатки сна. Будет горячее прежнего, а ещё тесно и влажно.

Но он родился в переменчивом климате Ада.

Его устраивает.

– Мне показалось, твоему члену было одиноко. – Её пальцы скользят по простыни, и рисуются хищными, придирчиво беленькими червями, готовыми сожрать чужую плоть. – Но тебя, Ваше Высочество, мы с членом не стали беспокои… ай! Ха-х, прекрати! Щекотно!

Стоило ладони Уокер проехать по мужским рёбрам и очертить заскорузлый шрам, как сама девчонка тут же оказалась скручена в бараний рог.

– У нас разговоры уровня младшей Школы… - он удивительно вкусно пах – даже сейчас, с несвежим с ночи дыханием, окрашенным вчерашним Глифтом. – Тем временем пора платить по счетам, Непризнанная. Вторая ночь моего щедрого гостеприимства подошла к концу, - полнокровные губы расползаются в кошачьем оскале: уголок рта взмывает вверх, другой – лишь слегка дёргается. Это завораживает в до чертá который раз. Когда она представляет его в своей голове, он всегда такой – слишком красивый мужик, которому идёт выпендриваться. – Вчера ты открыла мне глаза на похоронный роман Астра и Моники, что уготовано на сегодня?

Люцию хочется колко пошутить, припасены ли у этой мироточащей хтони секретики без могильного привкуса, но он сдерживает порыв и затыкает собственный рот проверенным способом – вбирает её розовеющий сосóк, слегка стискивает зубами, выводит теми имена-тату-клейма.

– Фак-х! – Американская плебейка, чья спина выгибается, мнёт и без того потные простыни. – А ты можешь так не дел… нет, какие глупости! Делай! – Викторию ощутимо потряхивает под чужим, раскаченным больше прежнего телом.

Но поздно. С самодовольным лицом он отрывается от соскá, обводя тот финальным полукругом:

– Желание дамы – закон, Виктория Уокер, дочь серафима Ребекки.

– В Спарте с обрыва скидывали и за меньшее. – Мрачно припечатала девчонка, понимая, никто её больше не держит. – Ладно, вторая тайна. Известно ли тебе, Люцифер, сын Сатаны, наследный Принц Адского престола, что профессор Геральд замечен в незаконной связи с профессором…

– Мисселиной.

– Так ты в курсе?! – Девчачий, раздасадованный вопль.

– Ага.

– И давно?

– Со второго старшего курса. – Он повернулся на бок и лёг на локоть, рассматривая её сверху вниз. – Однажды видел, как они целовались в голубятне. Думал, это краткосрочные потрахушки, но…

«Но когда Ости настучала Кроули и когда чёртов Геральд спасал наши задницы, понял, у этих двоих есть своя бесконечная история», - педагог ещё бросил ему полушёпотом «Имею свои личные интересы», а Люций всё истолковал верно.

– Уф! Значит секрет – никакой не секрет!

– Несите следующий.

– Огненный меч. – Момента лучше не будет. Ещё в письмах она хотела рассказать о разговоре с Сатаной, но Люцифер нагрянул раньше, чем тесто этого послания дозрело. – Твой отец интересовался, в курсе ли я, где ты прячешь Огненный меч. Тогда, на балу. И не меч конечно, а кинж…

– Да, я в курсе. – Мужчина сел и невидяще уставился вдаль. – Вы были в колеснице. – А он был чертовски пьян, когда их нашёл. – Значит папаша видел все твои воспоминания.

Рядом хихикнули:

– Поверь, мои воспоминания не подвели. Отец может тобой гордиться.

– Ты ещё не поняла? – Но Люцифер сосредоточен и серьёзен, он игнорирует шутку, поворачиваясь и впаивая пальцы ей в подбородок. – Теперь он осведомлён, что ты не знаешь, где я прячу кинжал Фомы. – Ранее бредовая и бедовая, идея кажется шикарной. Уокер проверена по Сатанинским меркам, Уокер - «жена Цезаря» и вне подозрений, Уокер понятия не имеет, где находится оружие.

– И?..

– И я спрячу его у тебя. – Рано или поздно ему нужно изъять артефакт у Диньдония. Ещё неизвестно, что взбредёт голову этим бедным, белобрысым и белокрылым – ищи-свищи потом по всем ломбардам.

– Вау! – Она медленно захлопала в ладоши.

– Что «вау»? Чего ты аплодируешь?

– Поражена твоей чувственности, Люций!

– Уокер-р-р! – Он прищурился и рыкнул, - что не так?

– Мне ещё никогда не дарили оружия, которым меня убили.

– Бляха-муха! Шанс, что кинжал нападёт на тебя, пока ты будешь резать им пирог, невероятно мал, Непризнанная.

– Но… - она пушит крылья, - не равняется… - щурит самые заговорщицкие глаза, - ста… - обрастает дурным, сексуальным весельем и перекидывает свою ногу, седлая сверху, - …процентам, Люцифер, сын Сатаны, наследный Принц Ада!

Едва единственный на свадьбе танец молодых отгремел заключительным па, раздались залпы салютов. Сильно раньше нужного и намекая, что тут не обошлось без вмешательства Ади, Мими и тех резвых и нетрезвых, кто желал отличиться.

Сама столица гудела с самого заката, а сейчас по всему телу города можно было наблюдать огромные костры и народные гуляния.

Бессмертные пели, пили, танцевали. И от мысли, что это она – повод для праздника, Вики было приятно и немного не по себе.

– Мамочка, небесный огонь! – Рядом завопила маленькая демоница из числа приглашённых.

Как по команде на усыпанном звёздными плевками небе расцвела порция драконов, фениксов, диковинных растений, гигантских волн и таких же массивных бригантин. В финале чёрное полотно «киноэкрана» линовалось картой Нижнего мира…

– Душа моя, мне это кажется?.. – Вики слышит голос Мамона, обращённый к супруге.

Они все вышли на монструозный балкон, которые строили для чего угодно – для Формулы-1, Бостонского марафона, колл-центра Amazon, - только не для перекуров.

– Не кажется, - едко изрыгает Прозерпи́на, - уверена, без твоей дочери не обошлось.

– Сегодня… это твоя дочь.

На ночном небе мерцала карта адских провинций, каждую из которых венчал свой маскóт – талисман, отражающий суть.

Вишнёвое дерево – в Лигии.

Охотничий сокол – в Акилльском Лихолесье.

Шелкопряд – в Силисии.

Лишь в самом сердце инфернальных земель, там, где располагалась столица, «стоял» отнюдь не маскóт.

– Сама природа намекает нам, что этот союз пора консумировать! – Усиленный чарами голос рыжего донёсся из бальной залы. – Кон-су-ма-ция! Кон-су-ма-ция!

– Погнали их! – Подхватили в толпе.

– В пух и перья! – Заорал импровизированный хор. – В спальню!

Второго приглашения не требовалось.

***

Удивительно, как все эти гости в своих неповоротливых корсетах и воротниках до подбородков, так быстро бегали.

Ещё в начале банкета Виктория думала, они не смогут сесть, не смогут есть, не смогут дышать. Однако ж её почти догнали, наступая на шлейф и отрывая приличный кусок ткани.

– Простите, Ваше Высочество! – Рявкнула красивая темноволосая женщина, на которую Уокер обернулась. – Так положено. – Она тут же отступила, выпуская из-под туфли подол, и шепнула со всей дружелюбностью, - Реджина. Меня зовут Реджина.

Вики лишь кивнуть успела, как тут же оказалась подхвачена толпой, которая внесла её в новые, брачные покои.

Шум-гам, сопровождавший погоню, мгновенно стих. В первых рядах затесался смущённый, краснеющий Голиаф, на которого все уставились.

– Ну это… они оба внутри.

– Закрывай двери, дурень! – Откуда-то из глубин живого, многоголового организма донёсся голос Каина. – Чего мы там не видели?!

– Удачи! – Ади пролез сквозь строй и даже попытался Люцию руку пожать. – Не посрамите…

– Ты ёбнулся? – Очень тихо и грозно раздалось в ответ. – Иди домой, ты в гавно.

– У нас бронь в «Мятежном соске» до утра! Настоящий праздник только начинается! – Последние слова долетели уже из-за дверей.

Послышался скрип самого обычного, деревянного засова, «магия» которого зиждилась в его конских размерах – сдвинуть такой получится только вместе с несущими стенами.

– И что теперь? – Уокер раскраснелась от куража. – Они точно не ворвутся к нам в комнату, чтобы засвидетельствовать консерв… консумацию брака?

– С этим мы опоздали на пару тысячелетий, - Люцифер сбросил пиджак и приземлился на кровать, с удовольствием расправляя крылья, - данную часть ритуала упразднили примерно тогда. Никто не врывался, Уокер, гости просто находились в комнате.

– Что, во время… - она мило осеклась, видимо сочла слово «секс» недостаточно свадебным. – В вашей традиции ничего святого! – Короткий взгляд на дверь в ванную, - а ещё тебе меня подождать нужно.

Ему нужно? Ему не нужно.

Даже если Виктория Уокер, коронованная принцесса Ада, решит изваляться во всём столичном дерьме, покататься в помойной яме и осыпать себя рыбьей требухой, он её поцелует.

– Перебьёшься.

– Нет-нет, стой, пожалуйста… - она отпрыгнула, ретируясь к ванной комнате. – Клянусь, тебе понравится, муженёк.

– Муженёк?

Чёрт, звучит отвратительно.

Ему понравилось.

У идеальных парочек, поди, другие эпитеты, милые обращения, полные трепета. А они даже не пара, просто дотрахались до алтаря. Полный провал по натужным улыбкам, ни одной фотографии в «Огоньке», от которой не скрипнут зубы здешней знати: весь вечер его жена – блять, это даже думать вкусно! – смотрелась той, кто его слопает.

И он уверен, что ни чем ей не уступает.

Развязывая бабочку и растёгивая до безобразия белую рубашку, демон раскупорил предусмотрительно спрятанный Глифт. Оба они трезвые, даже сонные – такое никуда не годится. На ночь у Люция громадные планы, и самое чистенькое, что в тех предусмотрено, это бокалы с пойлом.

Когда Уокер возвращается обратно, она всё ещё в платье. Даже странно: никаких выходов под музыку, импровизированных стриптизов или миниатюры «Дикая львица».

У неё это есть – отсутствие желания произвести на него впечатление.

Поэтому впечатляет дьявольски.

Как впервые.

– Ты что, аршин проглотила, Виктория Уокер? – Что-то в её походке неуловимо изменилось. Будто перед ним не Непризнанная, а одна из тех девиц, которых с ранних лет готовят в мáтис, водружая фолианты на макушку, чтоб с правильной осанкой учились дефилировать. – Ушла в наряде, пришла в наряде. Ничего не изм…

– Замолчи.

Безвозвратно порванное чарами, платье рушится к ногам, оставляя блондинку в чулках и поясе. Никаких лишних элементов: «Бери и еби!», - у него стояк и язык, вмиг ставший сухим, большим, неповоротливым.

– Ладно, прощена, - брюнет отыскал в себе силы хмыкнуть и прихлебнуть прямиком из горлышка.

– У меня есть для тебя подарок, Люцифер. – Взрослая, уверенная, алеющая. С этим чуть поплывшим макияжем, превращающим в дорогую шлюху, и тяжёлым каскадом волос, теперь рассыпаным по плечам. – Я не могу подарить тебе свою девственность, для этого мы поздновато встретились, но кое-какая невинность у меня есть.

– К-ха! – Пришлось выплюнуть алкоголь в бутылку. Промазать. Угвоздать рубашку. Хорошенечко напрячь слух. – Повтори.

– Если вдруг ты не понял, то…

– Повернись. – Всё он понял с первого же раза, просто ушам не поверил. А когда повернулась, ещё и глазам. Поэтому сначала она слышит звук шумно втянутого воздуха. Чтобы спустя паузу разобрать осипший, без Глифта пьянеющий, восхищённый голос, - Виктория Уокер, ты самая непредсказуемая женщина, которую я знаю.

Самая непредсказуемая женщина во всех трёх мирах.

С пушистым хвостом в качестве начинки.