Девятнадцатая притча: Незваные гости (2/2)

– Спасибо, адъютант. – Он посмотрелся в напольное зеркало, посылая отражению залихватскую улыбку, предназначенную Лилит. – Ты оказалась права насчёт Долины. – Одно время его страшно волновало, жива она или нет, куда исчезла и как изменилась с годами. – И в другом ты тоже оказалась права. – Потому что себя дьявол может представить взрослым и поседевшим. Зеркал полон зáмок, и не захочешь – увидишь. – Ты так и не выросла. – Зато жена навсегда осталась в памяти женщиной в самом расцвете лет.

Удивительно занятной женщиной.

***

– Да чем она хороша, Амон, голубчик? – Агриппина потрясла сумкой, расшитой самоцветами. – Ни кожи, ни рожи…

– Тише, матушка-с, тише! – Лысый наместник всплеснул ладонями. Они у него пухлые и какие-то детские, несмотря на возраст. – С лица воду не пить. Не ровен час, услышат-с!

– Мне не нравится. – Сухо отрезала женщина и вздёрнула подбородок, став выше мужа ещё на полголовы.

Во дворец они явились одними из первых и в зал зашли быстро. После чего Агриппина предалась своему любимому занятию – обсуждению нарядов каждого, свежеприбывшего гостя. Сначала демоница проходилась по одеждам, потом по родословной, а в случае, когда с лестницы спустились две Вельзевуловы дочки, прошлась по старшей – от подола золотистого платья до медного пучка волос.

– В «Огоньке» пишут, что это выгодная партия-с… - Амон пискнул, страшно надеясь, что запал супруги стухнет, но не тут-то было.

– Партия для чего? Для племенного разведения? – Покопавшись в сумке, Агриппина вытащила крошечный пирожок и с удовольствием его сжевала. – С такими бёдрами оно немудренно, голубчик. Нарожает целый Леги… о, молодой лорд, мы польщены! – Она тут же зачастила преувеличенно громко, боковым зрением опытного снайпера замечая фигуру Люцифера. Схватила наследника за лацкан фрака и притянула к себе, - хочу вам сказать, Ваше Высочество, что тепличное дело живёт и здравствует!

В зале достаточно темно, но жена наместника всё равно цокает от восхищения языком, потому что перед ней высится само великолепие. У Люция идеальный костюм, под которым спрятано такое же идеальное тело. И в перерывах между делами, которые поручает отец, и делами, которые он поручил себе сам, демон упахивается на тренировках с королевской гвардией, словно десять потов, которые сойдут за такой вечер, послужат слабым, ночным утешением.

– Я очень рад, - он не очень рад, потому что сегодня на Лигию, бал и все придворные рожи хочется положить особенно большой болт. Но Люцифер знает, что такое светские беседы, и знает, кто он, поэтому не ведёт и бровью, перебрасываясь с четой наместников ничего не значащими фразами.

Ложиться в постель минувшей ночью было как-то особенно погано, поэтому он решил вопрос одним махом – просто не стал спать. Зачем-то полез в письма, в которых скопились прошения, и перебрал каждое. Ещё и вчитался, как будто в середине послания спрятано нечто важное, и «…просим снабдить необходимым инвентарём для дальнейшей разработки Пустошей…» сменится на «…иначе я сама явлюсь в Чертог и пересплю с тобой прямиком в тронном зале, индюк напыщенный!», позволяя выдохнуть.

С выдохами у Люция дела обстоят паршиво, и сам себе он напоминает воздушный шар, в который загнали воздух, стянув лёгкие тугим узлом. С одной стороны всё правильно, шар для этого и предназначен, с другой – он чувствует себя раздутым, пустым и мёртвым. И завидует тем ебланам, которые умеют вот в это паршивое «пострадать» с чувством, с толком, с расстановкой – перепить, перетрахать, разбить кулаки до крови.

А его даже на первое с трудом хватило – то ли из гнева на вторую статью, на Уокер и на собственные яйца, которые гудят вплоть до башки, то ли из тупых ожиданий, что конец – это ещё не конец.

Поэтому остаток ночи Люцифер с собой торгуется, как опытный делец и финансист со стажем: «Ты ей не говорил, что вы расстались, - он ерошит волосы и совершенно тошнотворно представляет, что это её, а не его рука. – Но ты и не говорил, что вы вместе! – Спорит кто-то внутри. – Это, блять, подразумевалось! – Парирует сын Сатаны. – А Непризнанная в курсе?..».

К утру он ходит по коридорам замка, напоминая гремучую смесь. Это совсем не похоже на февраль, когда было пусто и люто, но демон всё равно сравнивает. Этих сопоставлений не избежать.

«Я зол на тебя, Непризнанная. Я так страшно зол на тебя, что уже не знаю, что хуже, твоё присутствие или твоё отсутствие», - демон полагает, теперь он какое-то насекомое, застрявшее в супе, к которому так стремился. А ещё он ждал чего-то другого. Чего-то, что заставит её метаться, суетиться, писать ему письма, целые свитки, пропитанные слезами и мольбами. В них она аргументированно доказывает, почему планета круглая, почему Солнце встаёт на востоке и садится на западе и почему выбрала именно его. В качестве весомой улики Уокер должна прикладывать свои трусы, пропахшие ей насквозь, которые он, естественно, отшвырнёт в камин.

Но поздно.

Потому что в своих размышлениях тот, мечтательный Люцифер уже сидит за рабочим столом, и представляет, как славно сгибаются непризнанные ноги, лицом утопая в её белье.

Она ему нужна – вот и весь конец истории.

– А вы мне вот что скажите, милорд, - Агриппина переходит на заговорщицкий тон, посылая расстрельный взгляд в сторону старшей дочки Герцога Вельзевула, - правду ли говорят в «Огоньке»?

– Матушка-с!.. – Амону стало так неудобно, что покраснела не только лысина, но и смешные, круглые уши.

– Я бы не доверял Бессмертным, которые зарабатывают на хлеб с икрой скандалами, - равнодушно замечают в ответ.

– Вот и хорошо, - нисколько не смутилась наместница Лигии, - потому что… ОГО! – Она вперила взгляд куда-то высоко вверх, точно за спину наследника.

Люций потом долго будет восстанавливать в памяти этот момент и, особенно, ощущения, но объяснения им так и не найдёт. Впрочем, это не мешает ему повернуться в полном, гудящем улье зала, уже зная, что и кого он увидит.

Потому что нет в Империи никакого другого обитателя, которому адресуют такое «Ого».

«Ого» – это всегда о ней.

Уокерский тотэм – вот что такое это «Ого».

Мими и Ади потерялись на её фоне, и – мысленно демон хмыкнул, - потерялись они не только для него.

Первое, по чему скользнул взгляд, была розовая юбка – огромная, пышная, достающая до колен. Самый дешёвый фатин, на котором даже ценник писать не станут, отдадут на тряпки или сразу выкинут. Подняв взгляд немного выше, можно увидеть корсет – в розовости тот не уступает юбке. Бесячий цвет американских игрушек.

«Распоследняя вульгарщина!», - радостно завыл внутренний голос. Чужой конечно, не его ни разу, какого-то мальчишки: тот, единственный, в полном восторге, пока по лицу Люцифера гуляют желваки.

Макияж у неё тоже из копеечного глянца: чёрные стрелки, ресницы до бровей и губы, которыми следует отсасывать в самом грязном борделе.

Он выкупит весь бордель.

Голову Уокер венчают атласные уши. Именно они даруют карт-бланш.

Когда троица спускается к основанию лестницы, демон стоит там же и символизирует собой адскую тьму:

– Малышка Мими, это ч т о? – Даже пальцем показывать не пришлось. Он вообще на неё не смотрел, сломав себе глаза для надёжности.

– Это моя подруга, - соловьём разлилась Мамонова дочь. – Виктория Уокер. Давно хотела вас познакомить.

– Ха. Что она тут делает?

– Получила приглашение на бал к Милорду.

– Каким образом она получила приглашение на бал?

– Мы тебе не говорили, но в Школе разыгрывались входные билеты, - а Мими порядочно не трезва, понимает Люций, иначе бы не дерзила так открыто, - вернее, билет. Победитель определялся среди непризнанных. Энди так рвался, но…

– Сама объяснишь моему папаше её наряд.

– Пошли отсюда, Ади. – Вики с трудом отлепила взор от Люцифера. Она и половины-то не расслышала, потому что молилась всем богам, чтобы это было взаправду. Не сон и не фантазии. Он прямо перед ней. Руку протяни и погладить можно, если не откусит при всём честнóм народе: «По локоть, - шепнули в хмельной голове: всю дорогу в экипаже они пили, решив идти на рекорд. Мими с рыжим – от неловкости за её облик, а Уокер – из страха. – Точно откусит! И точно по локоть! Я тебе говорю. Смотри, какие у него зубы!», - она посмотрела на зубы и качнулась на каблуках. Потому что ровно в этот момент наследник тоже не удержался от сердитого взгляда, а дальше… в книжках в таких случаях пишут, что их глаза встретились, но книжками тут и близко не пахло. Пахло чем-то палёным, как сгорающая проводка в электрической сети. В кровь шибануло током или Глифтом… она не хотела разбираться, она хотела смотреть. – Нам здесь не рады.

– Что, прочитала в приглашении «ебальное платье» вместо «бальное»? – Наконец-то он говорил с ней, вмиг перестав замечать попутчиков. – Я знаю, зачем ты пришла. И знаю, зачем этот цирк. Хоть одна выходка, Непризнанная, и я лично отправлю тебя к твоей матери. По частям.

– И ничего-то ты не знаешь, Джон Сноу, - только и смогли прохихикать в ответ. Блядский потрох, она в лоскуты.

«Где ты так накидалось, сучье чадо? Где вы все так ушатались, когда танцы ещё не начались? – Люций прикрыл глаза, чтобы не смотреть в удаляющиеся спины. Но глаза не захотели прикрыться, всё скользили по контуру её фигуры, подмечая, кожа у Уокер неприлично загорелая для июня, а на руках прорисовываются чуть заметные мышцы. – Где ты была? Что ты делала этот месяц? И кто на тебя пялился, пока ты смела загорать? – Он не хотел представлять весёлую школьную оргию неудачников на облизанной солнцем крыше, это просто смешно. – Читаешь, поди, свои земные журнальчики и жрёшь чипсы к верху задницей…», - думать про которую большая, огроменная ошибка.

Пожалуй, Высочеству необходимо выйти.

Как это говорят? Подышать свежим воздухом.

Где-нибудь в сортире и в компании сигарет.

***

Они пришли вовремя, поняла Вики, когда дебютантки открыли бал. Синие платья в центре зала кружились совершенно разные – одни хоть сейчас выставляй в лучших домах Европы, вторые, наоборот, откровенны до интима. Кажется, она даже засекла юную даму в лазурном кружеве, под которым не было ничего, кроме белья, а само кружево напоминало рыбацкую сетку.

И это заставило Уокер улыбнуться: да, это она нынче – цирковой экспонат, но среди приглашённых нашлись и другие, представлявшие бал у Сатаны разудалой, адской оргией.

– Мне кажется, нас скоро прожгут глазами, - Ади схватил бокал у проходящего мимо официанта и проводил его бёдра в кальсонах недвусмысленным взглядом. – Уокер, чувствуешь? Танцуют они, но пялятся все на нас. – Он не был пьяным настолько, насколько хотел казаться, поэтому внимательно вгляделся в Вики, и увиденное ему совсем не понравилось: не будь в подруге столько Глифта, хрен да маленько она бы так осмелела. Кажется, он недооценивал, как глубоко в той засел наследный Принц. И как крепко тот покорёжил девчонку с месяц назад. С таким лицом, как у Виктории, человек вроде и ходит, и смеётся, а потом берёт и шагает с самой высокой колокольни, забыв в чулане крылья. Или того хуже – учёбу бросает, уезжает куда подальше, в какую-нибудь Мурсию, выходит замуж за первого встречного, открывает портную лавку и учится печь пироги. – Непризнанная, ты не хочешь печь?

– Петь? – Она не расслышала; нетрезвым, но цепким взором архитектора осматривала зал и плыла от восхищения.

В помещении не было ничего лишнего, оно вообще показалось ей простым и полным воздуха, вползающего с побережья. А ещё мрачным и до ужаса сексуальным – там, где к потолку мог улетать гладкий мрамор колонн, высились каменные изваяния, - ребристые, неровные, первобытные. Абсолютно фаллические, словно только вчера те вывезли с гладиаторских боёв Древнего Рима и установили в Аду, чтобы тестостерону было, с чего стекать.

– Печь.

– Какая печь? – Уокер недоумённо воззрилась на товарища, и тот понял, что погорячился с выводами. В Мурсию она не сбежит и из окна не выйдет. – Я говорил…

Но он не договорил.

Едва дебютанты покинули танцпол, оркестр тут же грянул нечто знакомое, совершенно грандиозное, натянутое в своём проигрыше нервом скрипки.

Цереймониймейстер не отставал, огласил своды многократно усиленным голосом:

– Дамы и господа, леди и джентельмены, судари и сударыни, хозяин Чертога приглашает вас открыть этот вечер первым танцем гостей!

– Рыжий, пошли! – Дочь Мамона дёрнула свою партию, успев шепнуть Вики в ухо, - а тебя пригласят, нос не вешай!

– Ты – следующая, Непризнанная, - Ади сверкнул зеленью глаз, - первую адскую свистопляску уже оплатила эта богатейка. Вынужден отработать таксу.

– Заткнись и пляши, пока я не всекла тебе по заднице.

– Не увлекайся, дочь Мамона, - демон источал плотоядство, - мне может понравиться, а тебе ещё в лицо Сэми смотреть!

Их голоса унеслись с музыкой, оставляя Викторию у стены. И, внезапно, она почувствовала себя одинокой, как бывает с непрошенным гостем, которому остаётся наблюдать за праздником сквозь незримое стекло.

Нет, на неё, конечно, смотрели, давая понять, что она среди них. И смотрели, не мигая. Но взгляды напоминали любопытных зевак, созванных на представление, что вот-вот продемонстрирует диковинная зверюшка, привезённая специально к этому банкету.

И никакого взора с намерением спасти.

«Первый танец очень важен, – горячо чеканила Мими ещё недавно. – Но ты же понимаешь, на кого я делаю ставки, когда ты одета, как безе, сбежавшее из Диснейлэнда!», - поэтому, со слабой надеждой, Непризнанная тешит ту, выискивая любителя безе среди толпы и не находя никого похожего.

Никого и близко такого же красивого, каким она увидела Люцифера у лестницы.

Вот окажись один небезызвестный адмирон жив, он был бы на балу и чихать хотел на этикеты-шметикеты. Она сама попросила бы его составить ей партию, а он бы не отказал.

Но Винчесто не было.

Не было совсем.

И все «приглашения» Вики – это череда хмыков, спешащих наказать девчонку, нарушившую субординацию.

– Наверняка уже танцует с этой Елезалезлой Кардашьян! – Она цедит это сама себе, когда, неожиданно, в поле зрения оказывается ладонь. Узнаваемый, приветственный жест.

– Простите?.. – Лёгкий поклон русых волос. Мужчина перед ней не высок, но определённо красив. Чёрные крылья, белый, офицерский костюм. На последнем сверкают эполеты. – Не могу знать, кто на кого залез, но если вы составите мне партию на этот танец, сударыня, я готов обсудить все последние сплетни Чертога. – Он улыбается. Широко и открыто. – Меня зовут Вóлак – сын Азазеля.

– Вики Уокер, дочь Ребекки Уокер. – Она ехидно щурится, делая театральный книксен. – Шла в Голливуд, но случайно свернула не туда. – Ещё один взгляд поверх головы демона. Дань своим призрачным ожиданиям. Но нет, там никого, кроме пляшущих пар, среди которых не видно Люция. – И я с удовольствием приму ваше предложение, Вóлак.

«А он не молод, - закружившись в какой-то дьявольской мазурке, Виктория исподтишка рассмотрела лицо партнёра и несколько седых прядей на лбу. – Скорее, ближе к сорока».

– Откройте мне секрет, очаровательная Вики, - любезен до профессиональности, но в голосе ни намёка на нечто большее, - как такое, полное жизни создание, как вы, угодило на этот пир вечных мертвецов? Я давненько не бывал на Земле, но точно помню, Голливуд в другой стороне.

От его миролюбивого тона ей стало смешно и легко, словно запила предыдущую кварту Глифта ещё парочкой и готова рвать древними хитами Бритни Спирз неискушённую публику:

– Вам какую историю? Ту, где я убегала через лес от злой мачехи, пока меня не атаковал розовый фатин, а потом силы тьмы не перенесли на бал к Сатане? – Вóлак приподнял ладонь, позволяя Уокер сделать круг по оси. – Или правдивую, а, от того, скучную?

Мужчина улыбнулся ещё шире прежнего, хотя казалось, такое невозможно. Во рту у того обнаружилось слишком много зубов, но Уокер уверена, это сумрачная иллюзия её захмелевшего рассудка:

– Готов уверовать, что в зáмок вы въехали на радужном единороге. Люблю фэнтези.

– Вы в нём живёте.

– Мне не оставили выбора, - он притворно вздохнул, - пришлось крутиться.

– И как давно вы крутитесь, Вóлак?

– Думаю, по земным меркам мне тридцать восемь. Но отец меня бы поправил, сообщив про семь с половиной тысяч лет.

– Ваш отец – важная шишка, я читала.

– Видите вон того хмурого демона в самом коричневом сюртуке у окна?

– Как свои пять пальцев.

– Так вот, это не мой отец. – И он засмеялся так громко и заливисто, что не оставил Виктории шанса не расхохотаться в унисон.

***

На перекур наследник адского престола так и не добрался.

Сначала его отвлёк Мамон, а потом к промышленнику присоединился отец. Без лишних вступлений потребовал обоих в свой кабинет и сообщил, что есть новости из Эгзула. Вот там-то они все и проторчали последние полчаса, склонившись над картой и соображая, достоверны ли сведения.

Поэтому, возвращаясь в бальный зал в сатанинско-адмиронской компании, Люцифер уже решил, что пора поговорить по душам. И хотя души у Непризнанной, ясен хрен, не было, намерений это не отменяло.

Тем более, что диалог заготовлен.

– Привет ещё раз, Люций!

– Привет ещё раз, подлая тварь.

– Как ты, Люций?

– Как обычно, подлая тварь.

– Как обычно? Что «как обычно», Люций?

– Как обычно перепихнуться, подлая тварь.

Формулировки неточны, но он возлагал большие надежды на собственную импровизацию.

Пока не замер прямо в дверях, заставляя отца впечататься ему в крылья.

Спроси его кто, что с лицом, Люцифер бы не ответил. Лица своего он не видел, и это было удачей. Полумрак удачно скрывал то выражение, которое на нём отпечаталось, но не мог скрыть горящих глаз.

– Какого… - не хватило воздуха, чтобы произнести это в адрес папаши. – Они начали без нас!

– Не без нас, а без меня. И правильно сделали, что начали, - Сатана лишь плечами пожал, отодвигая соляной столб, которым сын застыл в проходе. – Если твои поданные плюют на расписание, к тебе сплошные вопросы. – Он проследил за взглядом и растёкся в такой глумливой улыбке, что Люций подумал, быть наказанным за отцеубийство – не самая плохая из вещей, которую он на сегодня запланировал. – Ну-ну! – Рука дьявола неуклюже взлетела к плечу, но замерла в паре сантиметров. – Попридержи коней, Люцифер. Это всего лишь танец, а не вакханалия. – Саму Уокер-младшую Милорду удалось оценить ранее. Вид посмешил, не более. Ну дала она повод посплетничать гостям, развеяла скуку, так за это премируют и спасибо говорят, иначе бы все эти старики уже давно плесенью от уныния покрылись.

– Отстань, он её трогает, - Принц даже не старался сохранить здравость. Это что-то на невозможном, когда перед глазами розовое облако, напудренный нос и чужая пятерня на тонкой талии.

– Заткнись. – Ладонь всё-таки угодила в плечо, но без былой поддержки. Сжала с той силой, что, не будь Люций на грани безродной драки, вывих ему был бы гарантирован. По счастью наследник пребывал в состоянии адреналинового куража, поэтому в того сейчас хоть из пушек пали, всё равно отделается царапинами. – Не можешь контролировать себя из-за бабы, с которой всё к о н ч е н о, пошёл прочь. Здесь всё ещё командую я. Устроишь скандал или, того хуже, дуэль, я тебя, щенка, лично отправлю в экспедицию к Тиморскому шельфу лет эдак на пятьсот. Вóлак – сын Азазеля, а не ревнивый идиот, который канонизировал непризнанную юбку. – Всё это прозвучало тихо, адресованное лишь Люциферу. Но мнимым шёпотом того не обмануть: отец в ярости. – Хотя, не буду скрывать, юбка у неё весёлая.

– Отправляй, куда хочешь. – В ответ огрызнулись, но градус страстей сбавили.

«Убери с лица это жалкое выражение, - мысленно приказал себе демон. – Что, неприятно признавать, соплежуй, что твой старик прав? Ты поплыл, а сейчас ещё и потонешь», - и, крутанувшись на каблуках, он вышел вон, чтобы скурить все сигареты столицы.

– Значит вы – капитан? – Танец подходил к концу, но беседа была в самом разгаре.

– Похоже на то.

– И прибыли сегодня утром?

– Всегда хотел экранизировать ваше земное «С корабля на бал».

– Даже форму не сменили.

– Поверьте, по такому случаю я и помыться успел. Прийти на праздник в обычном, просоленном мундире – перебить аппетит ароматами дальних странствий.

– Наверное от меня требуется томно проронить что-нибудь про ноты восточного шафрана, холод северных фьордов и дикость южных цитрусов, но из меня очень плохая героиня романа восемнадцатого века, Вóлак. – Музыка остановилась, и оба партнёра отвесили друг другу поклон. – Вы выручили меня с первым танцем. И я вам благодарна.

– Виктория, – демон поднял её ладонь, продолжая сохранять дистанцию: никаких попыток залезть в душу, ни единого поползновения в сторону трусóв. – Вы спасли эту вечеринку одним своим видом. – Он коротко поцеловал руку. – Поэтому пообещайте мне ещё пару танцев. Я рассчитываю на вальс.

– Боюсь, в вальсах я слаба. – Ну не говорить же подобному милахе, что не для него её вальсы вальсируют?! – А дискотеки тут не предвидется.

– Я вас понял, - он чуть заметно кивнул и ещё раз поклонился, - тогда позвольте пригласить вас в садовый лабиринт где-нибудь через час. Вы сказали, что на Земле вы почти успели стать архитектором, а у Милорда слабость к архитектуре малых форм. Это…

– …кусты, я знаю.

– Моё приглашение ни к чему вас не обязывает, Виктория, - ей показалось, или Вóлак сдвинулся ближе? – Но в полночь я в любом случае буду ждать вас у парадного входа.

– Кареты там превратятся в тыквы?

– Обещаю, даже ваши туфли останутся при вас.

У мужчины была приятная, обезоруживающая манера общения, и это оказалось ровно тем, что нужно, чтобы подлатать дыры женской гордости. Он послал ещё одну улыбку, извинился, сообщив, что его ждут сыновьи дела и скрылся в неизвестном направлении, оставляя Уокер наедине.

– Голубушка, ты ли это? – Впрочем, ненадолго.

Голос Агриппины донёсся сквозь музыку, грянувшую вновь, но Вики его узнала. Обернувшись, с восторгом оценила почтенную даму в чёрном, блестящем платье и корсаж, расшитый стекляшками. А при повторном изучении вдруг сообразила: никакое это не стекло, самые настоящие алмазы.

Стало как-то особенно стыдно за весь устроенный маскарад.

– Здравствуйте, Агриппина. Не хочется признаваться, но это я.

– Напомню – тётушка, - та излучала добродушие, и Виктория поняла, что растворяется в своей глуповатой улыбке, посланной в ответ, потому что в воздухе запахло вишнями.

– Тётушка.

Демоница подхватила Уокер под руку, как матрона, призванная охранять девицу на выданье, и медленно двинулась вдоль зала.

– Пирожок будешь?

Пауза была, но в ней не нашлось места неловкости. Нечто само собой разумеющееся – вот две женщины, они идут по помещению, и Агриппину не смущает шальной вид Вики, а той совсем не стыдно ответить на вопрос:

– Да!

– Бедная девочка, - она подняла руки к талии, где располагалась сумка. Ту тоже украсили драгоценностями. Но куда больший интерес вызвал вязанный пояс на платье. – Кормят тут так себе, я же говорила. Захмелеть – как в глаз плюнуть.

– Я уфе понерфнифала на фять пирофков, - с благодарностью прочавкали своей провожатой. - Это ведь вы вязали?

– Верно, голубушка, верно. Люблю обозначить, откуда я если не родом, то духом.

«Лигия!», - Уокер прошибло потом. Предрассветный кошмар всплыл, как наяву.

– Скажите, тётушка, - она собралась и выпалила, стараясь перекрикивать музыку, но не привлечь посторонних, - а зачем в провинциях могут ввести комендантский час?

Агриппина искренне удивилась вопросу. Тонкие брови, выщипанные по старой моде, обескураженно взлетели вверх:

– Что за удивительные вопросы для столь юной особы? – Женщина почесала кончик носа. – Комендантский час могут ввести во время войны или мятежа, который ты видела.

– А вы объявляли о нём по громкой связи? – У Вики мелькнула тщедушная надежда: может она просто слышала это объявление там, в Сильве, краем уха, а сон явился с опозданием?

– Громкая связь?

– То есть чарами, усиливающими голос.

– Боюсь, в наших местах так не принято, - Агриппина развела руками. – Днём ходили глашатаи, на площадях и рынках развесили директивы. Вот и всё «объявление». Но ты скажи-ка мне, скажи, - она покрепче перехватила девичий локоть, - какой тебе интерес?

– Но если громко и на весь город и повторяют много раз, чтобы никто не выходил на улицу? – Виктория не унималась. – Такое тоже бывает?

– Бывает, - демоница помрачнела, припоминая что-то, известное ей одной. – Бывает, когда поселение оккупированно.

– Кем?

– Кем-кем? Тем, кто его захватил. Ясно тебе, голубушка?

Голубушке яснее ясного.

Голубушка уже решила, разговор с Сэми откладывать нельзя.

***

У коридоров Чертога слишком много поворотов, Виктория осознала это на третьей развилке, но решила не сдаваться – после беседы с Агриппиной и танцем с Ади ей следует умыться и больше не пить.

– Никогда не сдавайся, - она победоносно вскинула руку, толкая дверь уборной. – Позорься до конца! – Туалет оказался закрыт, возможно занят. – Да и худшее уже позади! – На всякий случай девушка оглянулась назад, в надежде, что «худшее» окажется за спиной и просто выбьет вход всем красивым собой, заталкивая её внутрь. Но нет, никого, лишь лакей, разодетый в глянцево-чёрную ливрею в отдалении. – Простите, а где мне найти уборную?

– Если эта занята, сударыня, то вам следует подняться пролётом выше, - чопорно осведомили Вики.

Следующий этаж накрыл осознанием, тут она ещё не бывала. Стены приглушили гул голосов, музыку, трескотню праздника, и теперь ей казалось, что это обычный вечер во дворце: «А ты, что ли, расхаживаешь по-хозяйски?..», - ехидно забрезжило в голове.

– Пошёл вон, - она отмахнулась от внутреннего голоса и толкнула створку, призванную оказаться туалетом.

В нос тут же ударил запах дыма, а перед глазами поплыли сигаретные клубы. Этот факт Уокер нашла смешным, на вечеринках в Принстоне все тоже прокуривали сортиры, ленясь выползать на улицу. А потом обнаружился другой, менее смешной факт: злостный нарушитель правил был внутри.

В туалентной комнате.

Тщательно моющий ладони.

Неправдоподобно элегантный в каждом своём движении.

– Прости. – Вики дёрнулась обратно, кляня себя, на чём свет. Он ведь не заметил её, пока молчала. Ну и молчала бы дальше, ретировавшись мышкой.

– Стоять.

– Что? – Хмель отпускал. Они выпили не сказать, чтобы много, просто на голодный желудок. – Я искала сортир.

– Ты его нашла.

– Не стоит так о себе, Люцифер, - первокурсница не сдержалась и оскалилась.

– Ты явилась хуёво шутить и охуенно позориться? – Он выключил кран и полностью повернулся к ней, щурясь, словно Непризнанная обрела способность слепить. – Зайди внутрь и закрой дверь.

– Кажется ты расписался в том, что нет надо мной твоей власти. Так что прибереги рекомендации, я их не просила!

Конечно не просила.

Это чистой воды экспромт.

Это, блять, топ неожиданностей после явления Уокер Чертогу.

– Сама зайдёшь или за космы втащить? – Этого разговора даже быть не должно, не говоря уж о ней самой в отцовском замке. Но она здесь, она стоит и дышит, слегка шатаясь на каблуках, достойных шалавы, и выглядит той, кто вот-вот упадёт.

Такое всегда являлось весомым аргументом, чтобы рухнуть рядом.

– Давай будем вести себя, как взрослые, - припомнив всё, что ей говорила Мими, Виктория шагнула внутрь, закрывая дверь. – Мы разошлись, достаточно друг другу ляпнули, но это не повод, чтобы…

– Как твои дела? – Он перебил её, сложив на груди руки.

– Что? – Удивлённый взмах ресниц.

– Я спросил, как у тебя дела.

– Спасибо, хорошо. – Она пожевала губы. – А у тебя?

– Спасибо, хорошо.

– В газете пишут, ты теперь советник отца, - зря она про газету, по лицу видно, д р у г а я статья из д р у г о й газеты не прошла мимо. И про лицо она тоже зря, потому что уставилась на него и онемела, сама себе напоминая плёнку, зажёванную проектором.

«Люцифер! Люцифер! Люцифер!», - интересно, сколько раз нужно мысленно прокричать его имя, чтобы он понял, сейчас достаточно пальцем поманить?

А может и не надо никакого пальца: она ведь, по сути, явилась без приглашения и прыгнет в его бездну тоже без всяких «Иди ко мне».

– В газетах разное пишут. – Этот акт самоконтроля обошёлся ему слишком дорого. Хотелось вцепиться в Уокер, потрясти Уокер, плевать в Уокер ядом, состоящим из оскорблений, а потом слизывать его с её лица, шеи, ниже. Корсет разорвать, юбку испепелить, пусть останутся ожоги. Трусы он отправит вслед за корсетом, если те на ней сыщутся.

«Ты вообще в белье, Непризнанная?.. – Вопрос стал невероятно значимым в такой крошечной комнате. – Потому что меня до кровожадности лихорадит только от одной мысли, что с тобой танцевал другой. А если добавить туда ещё и отсутствие трусов…».

– Я учиться стала, - она опустила глаза вниз, как провинившаяся школьница, - все эссе, заданные на лето, уже сделала, веду насыщенную, библиотечно-половую жизнь. Ну, то есть, читаю в библиотеке, в основном на полу и лёжа. Там всё равно пусто. Бóльшую часть времени.

– Поздравляю. – Нихрена нет. Ни с чем он её не поздравляет, он хочет её, как последняя мразь, хоть на полу, хоть в библиотеке, хоть на раковине этой замызганной. Хоть где.

– Отличный костюм, - Вики почувствовала себя мастером дурацких комплиментов. Он в курсе, как он выглядит. – Ты прекрасно смотришься.

– А ты – нет. – Пришлось выдохнуть, замечая глаза, сверкнувшие серым. – Одета, как стрипуха, которую пригласили танцевать у шеста.

– Как раз вчера видела таких в «Мятущемся соске», - она решила игнорировать выпад.

– В «Мятежном».

– Да, в нём.

– И давно ты в столице?

– Два дня, как гощу у Мими. – А потом решила не игнорировать выпад, потому что какого, собственно, хрена лысого?! – Что, следовало навестить тебя пораньше?

– А где была до этого? – Теперь проигнорировал он. Вот и отлично. Вот и хорошо. Вот… блин!

– В Школе.

– Весь месяц?

– Один раз мать прилетала, один раз я летала к ней, выпросив разрешения у Геральда.

– И это всё?

– Ещё была на журском тракте. И у Мирты на мельнице. Это та, что прямо у академии.

– Покупки?

– Что?

– Что ты делала возле Жура?

– Встречалась.

– С кем? – В голове у Люция вдруг жутко загудело: «Не отвечай. Соври. Соври мне, блять! Пиздани что угодно, потому что я знаю. Я, кажется, знаю, что ты…».

– С Бонтом. – Ответила. Пощады не ждать.

– Ясно. – Он не понимал, чего ему хочется больше. Разбить стену, разбить уокерскую макушку, разбить свою собственную башку. Поэтому просто стоял, стиснув челюсти, и думал, что это всё какое-то нереальное, что так не должно быть, что он землю был готов жрать ради этой бабы точно не для того, чтобы она танцевала с другими, выбирала других…

Пусть тогда умирает.

Там, зимой, в Санктуарии.

Проблемка, правда, останется: как жить без Уокер, не зная, что та где-то есть, просто существует, ходит и ржёт, Люций не в курсе, в последний месяц у него с «жить» и так фигóво складывается, а тут совсем непосильная задача.

– Стой. – Она преградила ему путь, стоило мужчине двинуться на выход. – Сними с меня хмель.

– Зачем? Ты ведь пила, чтобы храбриться. – За спиной упала плитка. Одна и, тут же, вторая. – Храбрись дальше.

– Это… это чары?! – Вики испуганно ойкнула и инстинктивно сделала шаг навстречу. – Это ты?

– Это чары. И это я. – Ладно, он хотя бы попытался. Попытался играть в это показное равнодушие, в демонстративную вежливость, в законный гнев. Но теперь-то чего? Выдыхай, Люцифер. Шар лопнул, воздух вышел. Ветер донесёт его до журского тракта. – Поэтому лучше не приближайся, пока с твоей шеей не случилось того же самого.

– Стой же ты! – Когда брюнет обогнул её по широкой параболе, Вики успела вцепиться в рукав и отчаянно взвыть. – Не хочешь снимать с меня хмель… - «Сними с меня платье!», - …тогда сам посмотри!

– Посмотреть что? – Это голос или металлом царапают?

– Воспоминания.

– Это твоё решение, разбирайся с ним сама.

– Верно, Люцифер! – К чёрту Глифт, она уже не чувствует его в крови, в той начало закипать что-то крепче синего пойла. – Это моё решение! И я хочу, чтобы ты о нём знал! – Поэтому, рывком, Виктория прибивает себя к нему, перехватывая за лацканы и вскидывая лицо. – Пожалуйста!

Он, даже если захочет, не сможет не смотреть.

А смотреть демон хочет.

До испарины вдоль спины, до воя на луну, до охуения – в её глаза.

«Спасибо, Уокер, я рад стать утопленником напоследок, - ладони, прежде не способные ослушаться, теперь не желают подчиняться. Они въедаются в тонкую спину, сминают крылья, пальцами вспарывают белобрысый затылок, фиксируя её голову, и Люций сам не знает, готов ли увидеть воспоминания. – А вдруг там конец? – Поэтому и не пялится сразу, сначала ощупывает взглядом её лицо, глазами почти ласкает излом губ, плебейский макияж, земные потроха его неидеального мерила, и отчаянно боится узнать то, чего не хочет. – Ещё секунда, - он снова с собой торгуется, второй раз за минувшие сутки, - минута… - уже оформляет индульгенцию. – Ты знаешь, как ты пахнешь?.. Ты хоть представляешь, идиотка, к а к хорошо ты пахнешь? От тебя же мной разит едва ли не больше, чем погибелью…».

Поэтому Вики снова принимает решение самостоятельно: вперивает в него глаза, засасывает серебром радужек и чувствует эту щекотку в своём мозгу, который начинают препарировать.

Так долго.

И томительно.

Или нет.

Она не знает. Помнит только угли, что раскалялись напротив, доходя до крайней точки кипения, а потом чувствует, как его большой палец скользит по подбордку, как удивительно нежно чертит линию там, где её лицо наградили синяком, как фаланга проникает в рот, тут же исчезая.

Но лишь для того, чтобы Люцифер уткнулся в краешек её губ своим носом и, кажется, даже не дышал.

– Убью…его…ты…моя… - скрежетом, рычанием, скороговоркой, - убьюеготымоя, Уокер… Ты – моя Уокер. – Аккомпанементом служит плитка противоположной стены: она отваливается полностью. Каждый квадрат, каждое сочленение, каждый узор, включая посеревшую штукатурку.

Поэтому всё, на что Вики способна, это прильнуть к его вибрирующему телу, которое гневно гудит под пальцами, и бросить себя вперёд и вверх.

Провалиться в губы Люцифера и целовать с такой жадностью, что можно расценить каннибализмом, приговорив девушку к смертной казни за одни только ладони, мгновенно растерзавшие тёмную шевелюру: «Сын Сатаны, я покрошу тебя собой на паззл в тысячи деталей и утащу ключевые элементы в кармане, так что никто не соберёт. Потому что ты – мой. Ты, дьявол, мой! Ты – мой, моё, не отдам!», - внутри что-то совершенно эгоистичное, тёмное, тёплое, приятное. Оно бежит по венам, разливается жаром, дурманит, насилует.

Не оставляет ни единого шанса воспрепятствовать.

Действовать по долбанному плану.

Слушаться Мими.

Мими, извини.

Додумать Виктория не успевает, потому что звук грохочущей штукатурки внезапно нарастает, пока не сотрясается вся стена туалета.