Восемнадцатая притча: Старый рыбак (2/2)

– Да, её зовут Эола. Она – дочь повара.

– Верно. – Соглашается отец. – У Эолы редкое заболевание крыльев, они слишком велики. Это болезненно и доставляет массу хлопот. – А ещё её шансы удачно выйти замуж близятся к нулю, в Империи такое считается уродством, как горб или хромота на Земле, знает Сатана.

– Тогда почему она не укоротит их?

– Их нельзя укоротить. Только вырвать. И пока растут новые, Эола будет в норме. – Заметив их, повар кланяется Владыке и кивает в ответ на такой же кивок.

– Милая, пора, - мужчина подходит к дочери, и та морщится, уже догадываясь, что последует дальше. Ей хватает вежливости присесть в книксене при виде монарших особ, но не хватает никакой силы воли сдержать крик, когда крылья покидают тело.

– Что ты увидел, Люций?

– Ну-у-у, - он завороженно смотрит туда, где только что подрагивали две чернеющих махины, - что Эоле помогли. – А потом, подумав, добавил, - и что визжит она, как малолетка, хотя сама вон какая старая!

– А следовало увидеть, что боль – это всегда вынужденная мера, не цирковое представление. – Если девица стара, какими древними Принцу должны казаться придворные и сам Сатана?

– Но мы – дьяволы, мы должны причинять боль нашим врагам, чтобы все нас боялись! – Упорствует сын.

– На одном страхе государство не построить. Причинять боль надо в том случае, если наказание заслужено.

– Почему тогда не сделать из этого спектакль, пап? – Люцифер припоминает, какое весёлое представление давала уездная труппа. В конце шоу актёру с крыльями, выкрашенными в золотой, сносили бутафорскую голову, а массовка скандировала «Не все стрижки одинаково полезны, Эрагон!». – Туда можно было бы продавать билеты!

– Если, однажды, ты начнёшь получать удовольствие от наказания, ты закончишься, как государь.

– Закончусь, как государь? – Он не понял ни слова. И вскинул любознательно прищуренные глаза на отца. – А кем же тогда я стану?

– Всего лишь психопатом.

– Но их боятся!

– Недолго.

– Почему недолго?

– Психопаты быстро умирают.

– От чего?

Сатана ухмыльнулся:

– Чаще всего, от ножей в спину. Или от табакерки в висок.

У Люция куча планов на сегодняшний вечер: в программе заявлены свершения на благо Ада, выглядящие сплошной бюрократией, и три тупых, ночных часа в постели, за время которых он пересчитает все резные балясины и заставит кровоточить личные причины для ненависти.

И мозоли на ладонях.

Теперь ему даже нравится, что за спиной о нём говорят, как о надёжном, серьёзном и ответственном, приписывая заслугу взрослению. Сам Люцифер считает иначе. В сосудах у него газировка, которая взяла и выдохлась. Бурлить её заставляет Непризнанная. Но признать этот факт – прослыть сраным рыцарем в сраных доспехах. Однолюбом из сопливых историй, которые пересказывают девчонки пяти сотен лет.

– Так что ты хочешь? – Спрашивает она. – Страсти или кораблекрушения?

– На обломках кораблей особо не разгуляешься, - мурлычет Люций. У него не руки, а орудия палача. И казнят они каждый дюйм девичьего тела. Сначала щекотка, потом нарочито нежные ласки, финальным аккордом – клейма пальцев.

«С меня можно снимать твои отпечатки, - осоловело проносится в сознании Виктории, пока она давит тихий, сладкий стон. И его пятерня давит в унисон, на внутреннюю сторону бёдер. – Нет ни одного сценария, ни одной реальности, ни единого сюжета, где я выбираю не тебя. Помилуй меня, божество чёртово…».

– В отличии от твоих сказок, в моих все жили хорошо и долго. От счастливых концовок редко дохнут.

– У меня наследственная болезнь. – Ему следует сообщить, что речь идёт о психологическом отклонении, вызванном кожей её ног, но вслух разносится иное, - я не выношу чушь.

– Что ж, - в размышлениях она прикусывает губу и чуть хмурит брови, - я и ваши «Благие легенды» прочитала. Могу рассказать небесную сказку, раз земные адским отродьям не по нраву.

– «Благородный бес», «Повелитель змей» или «Волхв и циркачка»? – Новеллы, известные каждому. Будь тебе от роду неделя, уже процитируешь это собрание для деток с любым оттенком оперения.

– Конечно «Волхв и циркачка»! – Не брось Сатана это название с неделю назад в их вынужденном заточении, Вики не зацепилась бы глазами за книгу в библиотеке.

– Напомни. – Люцифер рисует пальцем спираль, которая закручивается от подколенной чашечки до самой ягодицы. При желании в ней можно угадать английское «Hello» или самое редкое проклятье – всё зависит от фантазии.

– Там про мужчину и женщину, - Виктория переходит на заговорщицкий шёпот, словно о героях не следует знать даже стенам. – И про любовь.

– Очень содержательно, очень подробно. В кредит рассказываешь?

– В лизинг.

– И вместо подписи Кровная Клятва? – Представление о лизинге смутное, но само слово демона дурацки смешит.

– Хочу растянуть повествования не на один день. Чтобы пришлось встречаться снова.

– Это уже слишком, Непризнанная. – Шлепок по ягодице показательно громкий. – На такое я не подписывался.

– Значит никогда не услышишь от меня, что главный герой – пижон и красавчик. А ещё слишком богат, чтобы быть славным. Его любят девчонки, а он любит коллекционировать. Картины, спектакли, кукол. Так он называет любовниц, которым срок – пара ночей. – Она гнёт губы, давая понять, что намёки – и близко не намёки.

– Мне нравится этот парень. – На её заднице флагштоками маячат родинки, шрам из детства и быстро светлеющие следы его пальцев. И Люциферу слишком нравится, чтобы просто взять, просто отвернуться, просто не смотреть. Поэтому он предпочитает пересчитывать каждую отметину, будто само их существование зависит от его внимательности. – Будем проводить параллели или молчаливо кивнём друг другу в полном согласии?

– Нифига, он куда романтичнее! – Уокерское возмущение ласкает слух. Она блядски хороша, об этом следовало предупреждать на манер тайфунов и цунами. Осторожно, повышенный уровень опасности: точно влипнешь, сын Сатаны! – Всё мечтает о какой-то звезде. Чтоб прямо с неба и в сиянии света. – Пожимает плечами Вики, млея под мужскими ладонями. Её трясёт от касаний, и не существует лекарства, чтобы вылечить эту лихорадку.

– Ты просто не видела меня раньше! – Где-то там тлеет демоническая улыбка. – Все эти связи… непорядочные, беспорядочные… было непросто.

– Трахал и плакал?

– Держал за волосы и прогнутые спины слезами заливал. – Великолепно. Сейчас она его стукнет. Пяткой. В наглый, развратный лоб.

«Сучий сын. Сучий потрох. Сука».

– Не реви, - Виктория давит зачатки ревности и тычет сына Сатаны в бок, всё ещё доступный для кулачного боя. – В общем, этот Бессмертный летает по разным городам и скупает произведения искусства. Пока, однажды, дорога не приводит его в самые жуткие жути и трущобные трущобы.

– Естественно, разве может быть иначе, - он закатывает глаза с физиономией «Пошлость! Звенящая пошлость!», но первокурсница лежит задорной задницей к верху, сопит в одеяло и не видит чужого экспромта.

– И там он встречает цыганку.

– Дерзкую? – Люций уже решил, что за бёдра Непризнанной можно продать не один десяток душ. Как в той песне, в которой и про цыганку было.

– Обычную. Старую. Каргу. И та ему гадает и видит цирк. Купол какой-то, сотканный из сплошных печалей и бед. Мужик, конечно, не верит предсказанию, но в том же городке вечером дают представление. И вот, чтобы развеяться, он идёт на шоу передвижного балагана. Самого убогого – плохо сколоченная арена, да шатёр, перештопанный безнадёжностью.

– А там она?

– Да, девушка. Акробатка, трюкачка. С номером «Павшая звезда», представляешь?

– Вот это поворот, - сыронизировали тут же. – Кое-кто влюбляется, словно сосунок?

– Сначала он просто хочет её в свою коллекцию побед.

– Но она ему не даёт.

– Она его не слышит. Циркачка глуха и нема от рождения. И его искусительные речи её не трогают, а внешности, даже самой идеальной, иногда слишком мало. – С самым мудрым видом изрекает Уокер. – Тогда герой решает добиться её расположения и начинает путешествовать вслед за цирком из провинции в провинцию. Дарит ей цветы, подарки, охотничьи трофеи. Одним словом, шлёт огонёчки в Инстаграме. – Она хихикает, припоминая что-то своё, и ему это не нравится. – От чего вся труппа нарекает мецената «волхвом, приносящим дары». Но девчонке всё равно на тряпки и цацки, она любит то, что делает, и мечтает облететь весь свет.

– Погоди-погоди, чую жуткую трагедию.

– А как иначе? – Вики елозит животом на мужских коленях и разминает крылья. В ответ её мягко, но уверено скручивают в бараний рог: лежать, нельзя рыпнуться.

– Дай угадаю. Или вспомню. – Люций меряет двумя пальцами расстояние от позвонка к позвонку – как Спаситель, идущий по воде. – Они из разных сословий.

– Верно, - мягкий выдох. Утвердительный кивок белобрысой макушки. Растрёпанной, как шлюха. Красивой, как чахотка. – Он знатен, а она носит вуаль. Наподобие слуг в Чертоге.

– Сéрва. Их называют сéрвами.

– Это другой вид?

– Вроде того. – Так принято считать с самых давних времён. И хотя у серв даже крылья имеются и физиология один в один с ангелами и демонами, энергией они не управляют и к полётам способны слабо.

– Циркачка сдаётся, - продолжает девчонка. – Дарит ему поцелуй.

– Так себе подарок.

– Ты хочешь сказку или порно?

– А ты? – Пара пальцев скользит между ног и вопросительно замирает на половых губах. – Я не жадный, Уокер. – Подушечки нахально пробегают по клитору и упираются в плотно сжатые мышцы выше. – Готов одарить по случаю дня рождения ещё разок. – Туго. Упруго. Сыро. И с зáпахом волшебства. – Если сдашь изложение.

– Ты родился мотивационным оратором ещё до того, как это стало мейнстримом, - она хихикает, запрокинув голову и ловя мужской взгляд. Правда ей и близко не до смеха. Провалиться в Люцифера – вопрос секунды. – Наконец герои влюблены, но против них мир, законы, правила-ах!

– Нах. – У неё чертовски нежные складки – розовые, пошлые. – Новый регламент, Уокер. Одно твоё предложение – одно моё движение. – Люций демонстрирует. Презентует собственный план, растягивая стенки её влагалища. Наглядно показывает, как убедительна пара пальцев в в-ведении переговоров. – Стон приравнивается к укусу, В и к т о р и я. Место выбираю я.

«С гардеробом покончено, - он резюмирует это, стоя перед зеркалом, - и с Уокер тоже», - от неё ни строчки за целых две недели, хотя адрес известен каждому. Наверняка слишком занята: написывает революционные простыни, в которых скрыт самый главный вопрос бытия - «Какую я люблю яичницу?».

Поэтому Люцифер планирует жить дальше, не оборачиваясь. И, как только у него получится не представлять, как он вносит её в эту комнату, запирает дверь на ключ и самозабвенно ебёт уокерские дырки неделю, будто они на Олимпиаде, а не в кровати, сын Сатаны всенепременно попробует.

Постарается.

Блять.

***

Двери главного входа хлопнули, вырывая Мими из нервного ожидания. И, не поворачивая головы, демоница знала – это Уокер. Возможно, открыла в себе столь ожидаемый родителями дар, способный лишь на одно – предсказать приближение Виктории. А, может, они с соседкой и впрямь чувствовали друг друга.

Так или иначе, но за время в академии она научилась узнавать её безошибочно. Не по цвету и осязаемому вкусу энергии, не по звуку шагов, не по запаху тела – волосы пахнут хвоей и шоколадом, ровно так написано на этикетке шампуня в их ванной комнате, от одежды – аромат хрустящих от мороза простыней, потому что подмышками Вики елозит хлóпковым дезодорантом, обещающим защиту двадцать четыре на семь, - нет, каким-то шестым чувством дочь Мамона предсказывала её появление. А обернувшись, улыбнулась – точно Непризнанная.

Некстати вспомнилась тётка Астарта: перед тем, как окончательно отъехать в мир радужных единорогов, та часто предсказывала погоду.

Свои прорицания Астарта несла в массы с аргументами, какие всегда бывают в ходу у немолодых уже людей – чуяла ливни по хрустящим коленкам, ломотой в крыльях предвещала песчаные бури, ванговала по низко летящим облакам, подгоревшим гренкам, сервировке стола…

– Пожалуйста, только не безумие! Лишь бы не безумие! – Мими шепнула для острастки, не приученная молиться даже Скифе с Церцеей.

– Лишь бы не Везувий? – В пустом, школьном, июньском дворе звукопроводимость, как в концертном зале. Поэтому Вики недоумённо приподняла бровь.

– Тебе послышалось. – Брюнетка скопировала жест, тут же стирая с лица улыбку. Злости на Уокер не осталось, но, раз уж это она, дочь Мамона, пошла на мировую первой, притащив свой зад в Озёрный край, пусть и подруга постарается.

– Мисселина сказала, ты ждёшь меня тут. Что-то случилось? – Видимо на её физиономии всё было написано. Огромными такими, взъерошенными буквами, не утруждавшими себя вежливостью. Потому что демоница тут же отмахнулась.

– Что случилось? Святые несвятые, Вики, конечно нет! Люцифер жив, здоров и о нём трещат в каждом выпуске «Огонька». – Мими прищурила глаза и вздохнула. – Ты и сама можешь написать ему. Не думаю, что он высморкается в твоё письмо.

– С некоторых пор я перестала любить этот способ связи.

– От моего конверта тебя это не спасёт. – Дочь Мамона замялась, но свиток протянула. – Вот, держи.

– Приглашение? – Хрустящий картон, подбитый шёлком, да упаковка, что дороже западного крыла. И, если принюхаться, пахнет роскошью. – Бал?

– Как видишь. «Жизель» и Ковент Гарден до сих пор на карантине, - Мими с деланным высокомерием дёрнула подбородком.

– Бал у Сатаны?

– А ты предпочла бы приём у Эрагона? – Демоница развела руками и мстительно гоготнула, - серафим балы не жалует. Боится, что в пасодобле слетит его парик.

– И как это выглядит?.. – Как по мановению волшебной палочки, в Вики принялись бороться две сущности. Одна требовала немедленно ринуться к шкафу, другая – припоминала всё земное, культурное наследие, живописующее празднества у самого дьявола.

Дочь Мамона оживилась:

– Уокер, ты смотрела «Калигулу» Тинто Брасса? – В ответ отрицательно замотали головой. – Это хорошо, - брюнетка тонко улыбнулась, - потому что совсем не похоже.

– Дресс-код?

«Можешь пойти голой. Уверена, кое-кто будет счастлив».

– Это обычное приглашение. – Она его лично у матери выцыганила, используя запрещённый приём – фирменное нытьё единственного ребёнка в семье, которому не умеют отказать. – И ты не дебютантка, в этом году они будут в синем. Так что… сгодится любой вечерний наряд, дорогуша.

Виктория тут же нарисовала образ, ловко заложенный Голливудом:

– Думаю, мне нужно красное платье.

Но от подруги не последовало понимания. Вместо утвердительного кивка дочь Мамона затрясла гривой в приступе хохота:

– Поздравляю, вы стали миллионной идиоткой, которая явится на Бал Сатаны в красном.

– Ты серьёзно? – Хлопок ресницами – один, второй, третий. Видок у Непризнанной самый что ни на есть растерянный, и чем дольше Мими смотрит на подругу, тем больше ту хочется затискать. Даже больше – объятиями задушить, защекотать, с лихвой продемонстрировать, как дочь Мамона по ней скучала.

– В красном ходит каждая вторая. Не женщины, а знамёна!

– Чёрный?

– Сольёшься с толпой мужчин, упакованных во фраки.

– Значит белый.

– Третий по популярности колер, - снова смех. – Безешками наряжаются те, кто уверен, что перехитрил тренды. И да, сразу подскажу – обнажёнка тоже была, этим публику не удивить. – Она не стала уточнять, что голым на балу расхаживал сам наследник трона. Ну как голым… предание гласило, на Люцифере были щегольские бóксеры. Но Мими до сих пор злилась, что была слишком мелкой для того мероприятия, ещё не получив своего первого приглашения, и всё пропустила.

– Ты ежегодно посещаешь бал?

– Да, с шестнадцати земных лет. Это главное июньское событие в столице.

– И какой наряд у тебя был прошлым летом?

– Зелёный, очень современный, - демоница провела ладонями по фигуре, обозначив длину и вырезы, с которыми точно не пустят на воскресную службу.

– Яхочувыделиться, - поначалу это долетело скороговоркой, но, спустя паузу, Вики медленно, со вкусом, повторила фразочку, словно распробовав ту на зуб, - именно так, Мими. Я. Хочу. Выделиться.

***

Нельзя сказать, что Бонта пугала потенциальная стража, которая его ищет.

Тогда, на старте своего побега, он провёл слишком много времени, умываясь страхом. А сейчас то ли отпустил мысль, смутно догадываясь, воды утекло прилично, чтобы архангелы в военной форме не вызывали ужаса, то ли просто свыкся с паникой, поэтому и сидит спокойно на постоялом дворе, когда за соседним столом обедает какой-то офицер, любезничающий с официанткой.

Теперь он неузнаваем внешне, от былого мальчика из башни не осталось и следа. Тощие руки обросли мускулами, шея стала задубевшей и плотной, а ангельские крылья тяжёлыми. Они, наверное, больше всех рады этой свободе: сколько не тренируй крылья в заточении, сколько не маши до потолка, они не развивались столетиями, а сейчас вполне крепкие.

Впрочем, неблизкий путь Маль всё равно предпочёл проделать на драконе, вылетая ещё затемно. Пришлось сначала выбраться в горы и посетить одну из тех деревень, что стала им полностью подконтрольна, а уже там, взяв зверя порезвее, махнуть в сторону журского тракта.

Берд, конечно, проявил бдительность с ужина – может заметил его возбуждённое состояние, а может чуйка подсказала… значения уже не имеет, потому что молодой человек обхитрил и этого без пяти минут старикана. Обыграл их всех. Заранее подсыпал сон-траву в Глифт и с удовольствием наблюдал, как Берда, Зигзу и пару офицеров из личной охраны Саферия сморило в считанные минуты.

А потом мысленно поблагодарил Вефанию: это её опиумный чемоданчик с зельями сослужил Бонту добрую службу. Хоть какой-то прок от покойницы.

Но было кое-что, чего он действительно боялся, кутаясь в мантию и потягивая овёс. То, что заставило, привязав дракона в ближайшем пролéске, долго стоять у дороги и дёргаться в размышлениях «Идти или не идти?».

То, что мучало по ночам и не отпускало при свете дня.

«А вдруг я ей не нужен? А вдруг она мне не нужна?», - он нарисовал лицо Вики таким, каким его помнил, и панически прикусил губу: страшно, очень страшно, вдруг она изменилась до неузнаваемости?

Речь не о внешности. Какие тут могут быть перемены, когда в апреле виделись. Его грызли чувства совсем иного рода. Первое – он боится, что в Виктории Уокер не осталось ни капли сострадания, и теперь, встретившись с ней глазами, он сразу поймёт это, просто не сможет не заметить. И второе, ещё более мрачное: увидев её равнодушие, он сообразит, у него не лучше – и всё давно перегорело, успевая остыть.

Но сомнений, что Девушка С Именем придёт, не было. Пусть она так и не ответила на письма, пусть ненавидит его, пусть в рожу хочет плюнуть, встречу он назначил. Сразу после второй статьи прислал ей короткую записку, где они могут пересечься, чтобы дать ему шанс объясниться, поэтому страхам места не осталось.

Маль затолкал их куда подальше, и снова ради неё.

– Привет, Бонт. – Он оторопел, вскидывая голову, укрытую капюшоном. Не сводил взгляда с двери битые полчаса, но Вики Уокер воспользовалась альтернативным способом проникновения. И в таверну, и в его черепную коробку. Такая красивая в жёлтом, по-летнему весёлом сарафане, что можно поверить в мираж: крыша заведения испарилась и теперь над ним воссияло солнце. – Или теперь тебя следует называть Мальбонте?

– Прошу, тише. – Он вскочил, сам не понимая, что за этим последует. Она же не кинется к нему на шею, как в прошлую встречу, просто радуясь, что знакомый пацан жив? Конечно не кинется. – Привет. – Поэтому он снова сел. Шепфа, как же глупо! – Привет, Вики Уокер. – И снова встал, чувствуя себя ещё нелепей.

– Пошли поговорим там, - со знанием дела блондинка качнула головой в сторону отдельных кабинетов – наспех сколоченных кабинок из грубых досок. Такие же стол и стулья, но, бонусом, иллюзия уединения.

Уговаривать не пришлось, это не удивило.

– Твоё платье тебе очень ид… - но договорить Бонту не дали. Едва они оказались за столом друг напротив друга, и он раскрыл рот, чтобы нарушить гнетущее молчание, её ладонь звонка впечаталась в мужское лицо, а на столешницу рухнула газета. Маль даже не посмотрел на заголовок, и так понятно, она швырнула «Вестник». – Что ж, я это заслужил.

– Определённо, гандон! – Уокер трясло от злости. Пока добиралась до таверны, специально прокручивала каждую строчку в голове и распалялась. Да плевать ей, что теперь он больше и опаснее, чем был в декабре, когда она могла отбиться от парня сапогом, вздумай тот распустить руки. – Снова будешь петь мне свою слезливую песнь про журналистов, что развели тебя, как последнего лошка?! Учти, я могу сдать тебя первому же гарде, Бонт!

– Не буду я ничего петь. – Он насупился и скрестил на груди руки, защищаясь от Вики, как от строгой воспитательницы. – Хочешь правды?

– Да! – Крикнула с такой силой, что испуганная девица в переднике заглянула в их каморку.

– Простите, господа, у вас всё в порядке? – Толстоватая и неопрятная, с желтоватым пучком волос, официантка лишь больше разозлила Уокер.

– Всё отлично! Закройте дверь с той стороны!

– Тогда получай свою правду. – Официантка с шумом схлопнула створки, но Маль едва слышал этот звук, сверля в Виктории дыру – такая гневная, такая прекрасная, решительная и без всяких сомнений, что у него тех тоже не осталось: Вики нужна ему до самого конца. – Я – грязнокровка. Гибрид. Помесь ангела и демона. Какой-то поломанный, испорченный Бессмертный, который угодил в особое колесо эрагоновских репрессий! Меня не насадили на нож, как большинство! Я не скрывался всё своё детство, как кто-то вроде тренера! У меня иная роль в этой постановке! Я – показательная жертва, демонстрационный материал. Меня запрели, как бешеного бáку, дрессировали, как бешеного бáку, не выпускали, как бешеного бáку… да только пристрелить не успели. Я сбежал раньше, чем это могло случиться. – Он начал тихо, но с каждым словом его голос становился твёрже и чётче. И теперь Бонт слышит себя со стороны, ещё больше презирая тех, кто превратил его жизнь в трагичный абсурд. – Обычные люди, Вики Уокер. Не палачи, не твари. Мисселины эти все, Геральды, Фенцио… такая же часть системы! Всего лишь встроенные в неё колёсики, исправно выполняющие долг! – Её покрасневшее лицо прямо напротив – до ужаса близко, хотя девушка ни на миллиметр не сменила позу. – Читала в своих земных учебниках эти ваши истории геноцидов? Думала, как это мог поддерживать простой народ? Так вот тебе пример. Я, Вики. Я, который сидит прямо перед тобой! Все они так часто повторяли, что это норма, что сами себе поверили, чтобы спокойно спать по ночам!

– И чего ты хочешь? – Она процедила это ядовитым шёпотом, но от него не укрылось уокерское смятение. – Починить весь мир, затирая сказки про Мальбонте?

– Я не хочу чинить мир. – Мужчина внезапно угомонился. Перестал кривить рот в истерике и сухо отрезал, - я хочу его сломать. Сломать систему. – «И тебя. Я до ужаса хочу тебя. Я хочу тебя так сильно, что если бы ты только подалась мне навстречу, я бы уже кусал твои губы, и пропади он пропадом, весь этот мир, Вики Уокер. Я бы переспал с тобой прямо здесь. Я бы… нет, не так! Я бы трахнул тебя прямо на этом столе, прямо в этой таверне, прямо…».

– Меня учили строить, а не рушить, Бонт, Маль или как тебя там. – Но она даже вперёд не качнулась. Наоборот откинулась на спинку стула, рассматривая собеседника из-под полуопущенных ресниц. А знал бы шатен, о чём Уокер думает, поводов для печали стало бы больше. Потому что думала Виктория о совсем другом мужчине, которому не требовалось вопить правду в лицо. И любое откровение он произносил удивительно спокойно, будто дозрел до него, и теперь уж ты, будь добра, лови каждое слово.

– Отстроишь заново, - он на секунду запнулся, но решения не поменял, - отстроим. Вместе.

– Мы с тобой? – Смешок, от которого физически больно – до саднящей кожи.

– Да, мы с тобой. Потому что ты не такая, как все.

– Я – такая, как все.

– Нет, ты не такая. Всё, что ты думаешь, всё, что делаешь… Дьявольщина! Ты даже к официантке обратилась на «вы», хотя злилась. Она, может, впервые за пару столетий почувствовала себя кем-то бóльшим, чем человеком второго сорта! Так что нет, ты – не такая. Ты – особенная! – Он припоминает её строчки из писем и кидает приговором, - говори сейчас что угодно, Вики Уокер, но ты доверилась мне тогда, в переписке. Иначе не было бы твоих мыслей про законы Империи, не было бы истории Фомы, которую ты мне как на духу выложила, про кóму твою ни слова не было бы, рассуждений об аварии – тоже. О том портрете в Иране, который ты видела, о том билете из отеля… Ты – не из этого мира, он тебя не устраивает. Тебя бесят правила. Поэтому ври, но не завирайся, твои серые крылья – живая улика! – Бонту не требуется смотреть в календарь: Инициация прошла, но перед ним сидит непризнанная. – И я тоже не из этого мира. Ты пришла к нам из другого измерения, а меня сделали изгнанником. Какие ещё нужны доказательства, что мы созданы друг для друга?! Что все легенды о равновесии написаны про тебя и про меня? И что ложь из газет следует сделать былью?

И вот тут она двинулась навстречу. Перегнулась через стол, позволяя декольте слегка приоткрыться, а лямке сарафана соскользнуть с плеча, чем буквально выключила Бонту речевой аппарат, потому что все слова, заготовленные заранее, продуманные до мелочей там, в Эдеме, отрепетированные чужим, хриплым голосом, которого у него не было и который он старательно пытался обрести, застряли в горле.

– Мм-м, быть созданными друг для друга… - ироничное растягивание, но с иронией у Маля плохо. Он фиксируется на кончике языка, которым Вики скользит по своим губам, и готов отдать всё, чтобы очутиться на его месте, - …звучит, как диагноз.

– Можешь сдать меня гардам Жура, я не убегу. Ты нужна мне. Ответь, нужен ли я тебе?

– Бонт.

– Нет, ответь!

– Загляни под стол. – У неё жаркий шёпот. Щекоткой от зажившего промеж лопаток клейма и электрическим током до самой поясницы. – Там все ответы.

Когда он рушится на колени, хочется исщипать себя до смерти, врезать по собственной скуле, лишь бы убедиться – не сон это, не отражение в зеркале. Не та история, где не его татуированные руки сжимают её бёдра, вколачиваясь между гладких, стройных ног. Не те картинки, где надрывно распахнутый рот Девушки С Именем трахают языком, долбят чужими пальцами, пропитывают чужой слюной…

– Вики, я… - юноша осекается, привыкая к темноте, и с шумом сглатывает. Потому что вот он, подол пышного сарафана, неуловимо ползёт выше, пока она разводит коленки в стороны прямо перед ним. – Скифа и Церцея… - Бонт уже не девственник, но риск сойти с дистанции, не добравшись до цели, высок.

– Ближе.

И Маль послушен. Когда её юбка до пены взбита на талии, он подаётся вперёд, чтобы тут же почувствовать – в центр его лба упирается меч. Короткий клинок, определённо дорогой – червлёная сталь, различимая во мраке.

– Что ты?..

– Вставай! – Она вскочила со стула, окончательно вынимая оружие из-под платья, и тут же одёрнула подол. Острие сместила на заматеревшую шею. Черепушку пробить непросто, а под кадыкóм как раз сыщется мягкое местечко.

– Вики Уокер!

– Вставай, я сказала! Мне говорили, мой меч хорош в ближнем бою. Хочешь убедиться?! – Нет, убивать Бонта она не собирается, ей вообще сложно представить, что она способна убить. Но, покуда он не знает об этом… Девица вытянула свободную руку и как следует дёрнула воротник мужской мантии. – Я что, похожа на идиотку?!

– Нет, - наконец он встал. Неуклюже выполз, проклиная свою неловкость, и вытянулся. – С чего ты…

Она перебила, перекрикнула:

– Письма, Фома, бла-бла-бла… Но! – Голос зашипел, Виктория ощетинилась. – Я никогда не говорила тебе про кому, Бонт. Ни разу, ни строчки, нигде!

– Слушай, я… - едва начал, как тут же умолк, закрывая рот. От усердия даже надулся и покраснел, заставляя визави думать, что он, скорее, лопнет, чем сдаст свои источники.

– Чёрная рубашка под этой хламидой! Причёска назад! Прядки на лоб! И куда только делся расхваленный газетчиками на все лады национальный наряд эгзульского побережья?! – Она сверкнула глазищами, ещё раз сканируя его костюмированный выход. – Чего же татухи не нарисовал, Маль-бон-те?! Так и быть, подкину тебе картинок-переводилок по случаю! – Ладонью девушка крепче сжала рукоять, видя, как на лице пленника заходили желвáки. – Всерьёз думал, что в полутьме я вас спутаю и случайно присяду на твой член, преисполненная достоинства?

– А ты присаживаешься на Его член с достоинством? – В каком-то смысле Маль и правда произнёс местоимение с большой буквы. И вдруг понял, отныне так будет всегда, пока оба они – он и Люцифер – живы. Не из уважения конечно, а из концентрации ненависти, которая достигла своего предела, перелилась через край, как его собственная эрекция на Вики Уокер, пылающую рядом, и переродилась во что-то новое, запредельное в своей злобе, чему даже слóва не придумали. – Потому что мне показалось, он просто имеет тебя, как последнюю суку.

Выпад оказался правильным: Уокер опешила, поражённая то ли его грубостью, то ли тем, как быстро он изменился. И эта заминка лишила её преимущества. Мужчина просто сгрёб оба запястья резким движением и заставил опустить клинок, прибив ладони к стене.

– Значит маски скинуты, мудак?!

– Раньше ты называла меня «чувак». – И его тембр голоса тоже изменился, теперь от того холодно.

– Раньше я и в носу ковырялась, но с годами поумнела!

– Умная к моим словам бы прислушалась.

– К каким конкретно? К тем, где ты говоришь, какой ты – бедный и несчастный? – Бонт наступал, и ей пришлось вжаться в перегородку. – Или к тем, где про мир, что предстоит разрушить?

– И разрушу. С тобой или без тебя. – Большим пальцем он провёл по её руке. – Но с тобой будет приятнее.

– Отойди от меня, пока я не вспорола твои яйца. – Угроза не пустой звук: маленькая дрянь изловчилась и подняла клинок, упираясь острием точно в пах.

– Ничего ты мне не сделаешь. – Мальбонте улыбнулся, сильнее сжал её запястья и отчётливо понял, он прав: ничерта Вики Уокер не сумеет. Потому что стоит и боится сейчас так сильно, что страх вокруг неё осязаем, хоть за руку с тем здоровайся. Страх – третий гость в их кабинете. – Ты никогда никого не убивала, не ранила, не дралась по-настоящему. И от одной только мысли приходишь в ужас. – Картина закончена, все мазки нанесены: Девушка С Именем, что впечаталась в стену, и Бонт, достигший границ. Там, за их пределами, её хрустящее, сладкое тело. Дозором служит меч, но мужчина может применить магию, которой у него в избытке, и не дать ей двинуть орудием. Он может вырубить её, дождаться, когда в таверне станет пьяно и многолюдно, и вынести под своим плащом. Он может посадить её на дракона и увезти в Эдем, возвращая тому статус истинного рая. А потом он может делать с ней, что угодно. Как угодно. Куда угодно. – Чего медлишь? – Ухмылка – острая, колючая. Не попытка быть похожим на кого-то другого, а самая что ни на есть настоящая. – Или тебе нужен повод? – Гибрид выпускает запястье, удерживающее меч, и резко впивается пальцами ей в лицо. – Может так? Да, точно! Так тебе нравится! – Он жмёт на щёки, наблюдая, как смешно её порочный рот складывается бантиком. – Я видел. Тогда, в ночь на Рождество, в зеркале: ты, Он, красный полог кровати. Любишь, когда тебя не спрашивают, милая Вики Уокер?..

Она не ответила.

Да, наверное, и не могла.

Потому что губы Маль смял своей пятернёй, а потом, не в состоянии больше контролировать этот мóрок, оттянул её челюсть, всунул большой палец точно между зубов и просиял.

«Смотри. Я тоже так умею», - внутри горячо и влажно. Раскрытый рот, которому он не позволяет схлопнуться, - его персональная темница, и он готов мотать новый срок. Но прежде, чем колено Виктории с силой влетает ему между ног, прежде, чем она выдёргивает подбородок ценой расцветающего на коже синяка, прежде, чем зубы угождают в фалангу, прокусывая до крови, Бонта затапливает мыслью – он не хочет быть подделкой, он хочет быть собой.

Тем собой, каким он стал, но не пародией в чёрных одеждах.

Тем, кто научился отвечать «Нет», взращенный в бесправном зверинце.

Тем, кто завоюет женщину, которую любит, а не обратит в рабство.

– В следующий раз в твоём пахý окажется меч! – Виктория утирает рот и чувствует, что её знобит от гнева. Маль сложился пополам, охнул, вынужденно схватился за живот, но не выглядит тем, кого вывели из строя.

– В следующий раз, - тембр сиплый и доносится в спину, пока она распахивает створку, чтобы выбежать прочь, - там окажутся твои бёдра, и ты сама их раздвинешь, Виктория Уокер.

Пулей к выходу из таверны, попутно сшибая кадку с цветком.

Апельсины.

Апельсиновое дерево.

Виктория ненавидит апельсины.

Оборачивается она лишь на улице и, словно в кино, видит, как там, вдалеке, в полумраке комнатушки, Бонт восстаёт во весь свой немаленький рост, больше не стесняясь сутулости, пока дверь медленно, со скрипом закрывает обзор прямо перед её носом.

И в голове единственная мысль: у неё был клинок, она им не воспользовалась и это полностью её решение с привкусом крови на зубах. Совсем скоро оно приведёт к последствиям, сомнений у Вики нет.