Восемнадцатая притча: Старый рыбак (1/2)

Мими размазала сельдерей по тарелке и посмотрела на ту с вызовом:

– Ну и что ты мне сделаешь? – Она фыркнула, отодвигая фарфор. Есть не хотелось, наводить марафет тоже. Нечёсаная, неумытая, демоница забралась на стул с ногами и мстительно подумала, что ей даже не выскажут. Никогда не высказывали.

У всех родители, как родители, – могут похвалить, могут запретить, если понадобится, всечь, а ей фантастических подкинули. Гомункулы какие-то, а не предки: все о них мечтают, а Мими возьми и сорви джек-пот.

– Э-ээй, я сижу, как забулдыга на погосте! – Она прикрикнула, втайне надеясь, что от стен сейчас отделятся отцовские нравоучения и материнские вздохи. Обступят её и выскажут всё, что накопилось. Но нет. Ни слова. Ни звука. Ни единого «хватит», которого она заслуживает. Лишь помещение, залитое солнцем и сиянием мрамора, всё сильнее ухмыляется ставнями. Там, за ними, укрытыми дорогущим тюлем, царствует июньский полдень – жаркий и томлённый, похожий на румяную головку сыра прямиком из погребов. – Да и чёрт с вами! – Девчонка закинула босые пятки на стол и намеренно столкнула чай с молоком.

Горожане в летний зной – сонные мухи, они едва двигаются в кишечнике Чертога и совершенно обленились летать. Прогулки напоминают игру в классики, правила которых запрещают выходить на солнцепёк, поэтому народец шатается от одного навеса к другому, а те, кто побогаче, сидят в паланки́нах, пока слуги потеют за себя и за своего господина.

«Неподходящее время, чтобы быть казнённым», - выдал отец о Винчесто, а Мими не стала спорить. Адмирону следовало погибать в лютые морозы, в голодную, холодную зиму, когда в кабаках тесно и зло, и семьи собираются целыми кланами, чтобы сетовать на новости, которые обрастают небылицами.

Умирать на исходе мая невыгодно. Никто не захочет вникать в плохое, грозиться кровной местью и обещать вендетту, когда вокруг бесконечное солнце, влюблённое в гранитный волнорез. В такое время года хочется дрейфовать в подступающем мареве и не двигаться лишний раз, даже шестерёнками в голове не шевелить, потому что каждому очевидно – будет новый день и новый восход, и жизнь не кончится завтра.

В столовой ни души. Слуги давно исчезли, сервировав стол. Отец, вероятно, в королевском замке. А где мать, Мими затрудняется ответить: логистика Прозерпи́ны всегда давалась ей с трудом.

Едва прибыв на каникулы, студентка окунулась в привычный образ жизни. Вечерами – званные ужины, после которых дают танцы, посещают таверны и бары, чествуют старую, добрую гвардию позолоченных деток, где из сокурсников она уже дважды засвидетельствовала почтение Ости и Нааме и не отлипала от Ади. По пятницам и субботам – спектакли: одни из них отыскались на Земле, другие давали местные труппы. Даже гардероб, и без того важный и раздутый, будто придворный «лоб», удостоился полной реновации, папина мышка хорошенько перетрясла полки – сначала шкафа, затем столичных салонов, - и всё это под аккомпанемент звона ли́вров.

Но то, что раньше приносило удовольствие, вдруг перестало работать этим летом. И, не вертись рядом Ади, она бы заскучала.

Без Люцифера их тусовка поредела, теперь напоминая лысину, которую стараются скрыть. Хотя сам инфернальный Принц, казалось, был везде, но только на бумагах. О нём трубили в ежедневном «Огоньке», его видели в каждой из провинций, а назначение советником на прошлой неделе привело к неожиданному, хаотичному празднеству, охватившему Чертог.

Внезапно выяснилось, что, куда бы Высочество не отправился, вокруг него вились десятки незамужних и необъезженных девиц – от самого мелкого дворянства до холёных аристократок. Словно понимание, что наследнику остался последний школьный год, и Сатана неслучайно призвал его в совет, открыло волшебные двери, сквозь которые хлынул водопад демонических дочек. И в какой-то момент Мими осознала, единственные женщины, которые не крутятся возле, - это она, да Ости.

Зато пыл старшей Вельзевуловой наследницы уже был воспет прессой. Елизáздра, закончившая академию пару лет назад, явно пользовалась близостью своего отца к Милорду, поэтому каждый приём и банкет, от делового до светского, где мог появиться Люций, не проходил без неё.

Дочь Мамона припомнила демоницу – крупная, медноволосая, с глазами-черешнями, одетая по последней столичной моде, - она считалась почти такой же удачной партией, как сама Мими.

– Убийца на полшестого! – Пророкотал Ади на ухо. – Только оцени её наряд.

Брюнетка мгновенно повернула голову в нужную сторону, без стеснения рассмотрев Елизáздру: годный макияж со стрелками, улетавшими к бровям, и бархат платья, обтянувший массивные грудь и бёдра.

– Ей следует играть богиню плодородия. – Демоница скривила рот. – У неё в декольте бахча.

Тем временем обладательница арбузоподобных форм не теряла времени – удивительно быстро примостилась к беседе наследника и одного из адмиронов, разливаясь песней.

– Я восхищён, - Ади спародировал аплодисменты. – Не прошло и трёх минут, как Сеéра будто ветром сдуло, и Елизáздра оккупировала наше Высочество. Судя по выражению лица, она планирует его съесть и не подавиться.

Здесь, в тени монументальных барельефов, украшающих королевский зал, они с Мими и скрывались. На полную ставку отрабатывали теми гостями, кто стоит на галёрке и ловко футболит шуточки в адрес других приглашённых, перетирая всё – от внешнего вида до намерений.

– По-моему нам пора его спасать. – Демоница разозлилась. Вдруг представила Уокер во дворце и подумала, что та уже давно что-нибудь выкинула. У Виктории было это умение, роднившее её с Люцифером – талант привлекать внимание, поглощая его на завтрак, обед и ужин, и оставлять кого-то вроде Елизáздры не солоно хлебавши. – Пошли, рыжий, это наш священный дружеский долг.

– Думаешь, он не мечтает, чтобы какая-нибудь властная, рыжая женщина захватила его в плен?

– Не хочу знать подробности ваших с матерью отношений, - хохотнула Мими, уже ринувшись в бой. – Не отставай!

Бонусом к этой череде дней, похожих друг на друга, шло то, что дочь Мамона неплохо подковала себя в эпистолярном жанре, написывая Дино. И он исправно делал то же самое, оставаясь в Школе. Но птичий «десант» работал против них, на доставку почты уходило по двое, иногда по трое суток, и, в какой-то момент, Мими снизошла до истерики: наорала на зефира в каждой строчке, развопилась заглавными буквами и щедро расставленными на пергаменте финтифлюшками, а, под конец, от души поплакала.

Письмо, конечно, сожгла – не отправлять же нытьё уровня «с жиру бесится» мужчине с такими ясными глазами, что он точно решит спасать её из Ада, - но призадумалась крепко: «Что тебя гложет, Мими, дочь Мамона, раз ты просто требуешь себя наказать?». Ладно родители, с ними она привыкла с детства прощупывать границы дозволенного, пока не поняла, что тех попросту нет, и ей можно всё.

А блондину за что прилетело?

Прилетело бы, не преврати она послание в горстку золы.

Ответ нашёлся быстро, ждал своего часа где-то на подкорке сознания и шагнул вперёд, представая Вики Уокер в полный рост с выражением лица «Ты – предательница». Всё стало понятно тут же: демоница себя извела, проела нутро чувством вины, и дальше так продолжаться не может. Друзей у дочери Мамона много, но Непризнанная и тут смогла выпендриться, так глубоко засев, что Мими стало стыдно – у неё даже поддержки не искали, готовые довольствоваться простым «не осуждай меня пожалуйста», но она и этот тест провалила.

Идея посещает мгновенно – формируется, крепнет.

Она похожа на чай в обрамлении материков-осколков.

И чем больше брюнетка смотрит на заварку, тем темней вокруг пролитая вода.

***

Шезлонг Вики притащил Ади. Он залетал на прошлой неделе и приволок отличный, вполне себе земной аксессуар, с которым Мисселина погнала первокурсницу со двора, заявив, что тут дом знаний, а не анатомических исследований. Поэтому вышло так, что место возле статуи Равновесия, куда без дела не заглядывали ни Энди, ни Лора, ни Дино, ни ещё пара студентов, оставшихся на лето, ни, тем паче, учителя, облюбовали эти трое – Виктория Уокер, купальник Виктории Уокер и шезлонг Виктории Уокер.

Шорох травы отвлёк от книги: она всерьёз взялась за учёбу, желая доказать себе, а может и матери, заглянувшей несколько дней назад, что её чадо способнее длинноногой сколопендры.

– Как ты могла допустить, чтобы Винчесто казн… - студентка заряжает с порога, но осекается, увидев серафима. Ребекка похудела, хотя всё ещё превосходно выглядит. Белое платье, белое лицо, белые короткие волосы – саван мёртвой женщины с глазами, похожими на колодцы. Воды в них не осталось, больше нет никакого источника. – Ма-а-ам… - Вики не удаётся вытравить этот жалобный тон. Им предоставили один из пустых кабинетов, который просто создан для того, чтобы вдоволь нареветься. И Уокер-младшая готова стартовать. – Ты в порядке?

Кажется, слухи об их связи с Винчесто не были преувеличенными.

Кажется, её мать прошла свой личный фронт.

– В газетах прочитала? – Бекке хочется обнять дочь, но это рисуется чем-то лишним. Она даже с днём рождения её не поздравила, понимая, что та не откроет ни письма, ни посылки, учитывая особенности их отношений. Поэтому желание своё серафим отбрасывает в сторону, как устаревшую шмотку, которую уже не следует надевать.

– Он сам мне написал. До.

– Понимаю, - прогорклый кивок. – Каялся.

О Люцифере Виктория старается не думать, потому что бросил. Слово затасканное, но точно передаёт обиду. Очень легко представлять, что это он её бросил, и ласкать себя мыслью, что только в порыве тот способен убить ради неё, умереть за неё.

Но быть с ней – лишний пункт назначения.

Непризнанная ещё не потеряла надежду. Просто свернула, отгладив до тщательности, и убрала в ящик: вещичка-то не на каждый день.

– Значит никакого решения? – Родительница осматривает крылья, и трудно понять, довольна она или нет. На лбу нет морщин, брови не хмурятся, улыбкой тоже не пахнет.

«Однажды, - понимает Вики, - мать окончательно превратится в монумент, зацементируется без права на радость. И уже никто не снимет с неё этих чар, потому что злых колдуний обращают в камень, но не обратно».

– Сказали, их повторно вырвут в сентябре, когда начнётся учебный год.

– А ты, конечно, молча согласилась и продолжаешь предаваться своим страстишкам?

– Если ты о Люции, то мы расстались. – Девушка легко бросает слова. За минувшие дни каникул она говорила их всем, кто пребывает в Школе, а язык не отсох и не отвалился. Просто из груди что-то вырвали, и пальцем погрозили – мол, не вздумай пытаться дышать.

Среди кустов сирени показывается макушка Дино, и это заставляет Викторию вскочить и быстренько натянуть спортивную форму поверх купальника. Его она и ждала.

– Уже закончили с Энди? – Смущение между ней и сыном Фенцио больше не зиждилось. Довольно трудно изображать бывших, когда вы занимаетесь Крылобоством или фехтуете, и никогда по-настоящему не встречались.

Оказалось, с мужчинами можно говорить. Услышать Дино, который – спасибо за ангельскую честность! – признался, всё началось сильно раньше, с романа его папаши и её матери, срабатывая спусковым крючком. В ответ Вики молчала: краснеть за Ребекку не хотелось, быть на неё похожей – тем более. А когда монолог подошёл к концу, предложила просто забыть один неловкий петтинг и парочку поцелуев, не преминув добавить, что целуется он отлично, и что Мими сто процентов повезло.

– Ага, - старшекурсник засучивает рукава своей рубашки. То ли белой, то ли бледно-голубой, порядком застиранной. – А с тобой подерёмся.

– Сегодня не летаем? – Она сама к нему подошла в тот день, когда встретилась с матерью. Стоило Ребекке сесть в карету, отправляясь обратно, Виктория устремилась на поиски Дино с вопросом, который не выходил из головы: «Ты можешь тренировать меня в полётах и в бою?».

Серафим опирается на парту, слушая дочь. Та бухтит, как летняя гроза, которой не дают пролиться. Про библиотеку, про книги, которыми она вооружилась, про факты, которые успела почерпнуть, - суть деланной вежливости.

Им и поговорить не о чем, потому что никакого доверия.

– Хочешь, мы погуляем? – Уокер-старшая прерывает поток слов. – Можно пойти в сады и поискать счастливый цветок сирени.

– Хочу. – Младшая Уокер не знает, кому это больше нужно – ей, матери или им обеим. Но у неё сохранилось воспоминание, как в четыре года они оборвали соседские кусты, высматривая заветный семилистник.

И это было хорошее воспоминание.

В школьном фехтовальном зале слишком тесно. Здесь редко занимаются, так как в учебный план не вписано никаких атак. Их максимум – Техника Защиты, которую преподаёт Геральд. И только демоны – особая каста, которых дополнительным факультативом таскают в вооружённые до зубов залы Дилигента, тренируя так, словно война случится, и случится уже завтра.

Думать про Тёмных – огромная ошибка, в голове тут же всплывает свежая фотография Люцифера, вписанная в первую полосу «Огонька». Он до совершенства прекрасен, там, в объятиях адской столицы. «Истинный сын Нижнего мира» или как гласило название?..

Ладно, на заголовок Вики не смотрела. В основном пялилась на святотатство в чёрном костюме, пока в глазах дыру не протёрла, и всё думала, почему он весь светится, а никто не замечает? Ответ нашёлся быстро – её подсознание играет и обыгрывает: и Люций вполне обычен и красив ровно как всегда, и никакого сияния от сиятельства не исходит.

Это спустя полчаса, а то и час она заметит фигуру дамы в бордовом платье, и вчитается в статью. Там будет про советников Ада, про Герцога Вельзевула и про его старшую дочь, которую жирными полунамёками пророчат в царские невестки.

Сложное имя, жадный рот, до порнографичности огромные сиськи – Виктория так и не запомнила, как зовут эту дрянь: «Елизавета? Елезамёрзла? Еле-Залезла!».

Логично, потому что подобное платье да на такую массу шьют из чехла аэроплана. И ещё не факт, что по шву не разойдётся!

– Уже лучше! – Финальным жестом Дино выбил клинок из рук. – Особенно, когда тебя не тяготит твой меч.

– Я требую второй раунд, – Вики быстро подхватила сталь с пола, готовая атаковать.

– Погоди, непризнанная. Нужно другое оружие. – Он цепко, но без всяких двусмысленностей ощупал фигуру девушки. – Ты высокая, худенькая, но плюсы своего телосложения с мечом не используешь. Оставь его для ближнего боя.

– Ага, палка на ножках, - она оскалилась, утирая пот. Стройность вдруг перестала быть достоинством. Не удивительно, когда в Чертоге трещат юбки на чужих, аппетитных задах.

– Палка? – Ангел задумчиво потеребил подбородок. – Вот ты мне и подсказала. – Выбор казённого орудия не велик, но копьё среди них сыщется.

– А ты? – Она удивительно ловко словила кинутое ей древко.

– Что я?

– Ты возьмёшь копьё?

– Моё оружие – меч.

– Ну да, как у Люц… - Виктория мучительно прикусила язык, надеясь, что фраза ускользнула от чужого уха.

Но сын Фенцио всё расслышал:

– Нет, Люцифер дерётся двумя клинками из узумской стали, они – мощные, быстрые, лёгкие. Похожи на птиц. А мне удобнее с тяжеловесом. Это обычный металл, такой даже в Озёрном крае добывают.

Ему неловко и совсем не хочется объяснять Уокер, что Принца Ада с самых пелёнок учили тренироваться. Его мечи – продолжение его рук. А Дино лишь в академии добрался до мальчишеских игрушек и стал самоучкой на дешёвом сырье. Так долго норовил превзойти своего вечного соперника и угодить отцу, что полюбил эти громоздкие железяки. Других-то не было.

И теперь ангелу нравится понимать, его руки – не мечи, но в его руках – меч.

– Как в Цитадели отреагировали на вторую статью? – Вики не хочет выслушивать претензии от матери, но спросить надо.

К её удивлению нотаций не следует:

– Никак. – Вместо них Ребекка молча рассматривает ветку за веткой, пока дочь мнётся рядом. – Эрагон уверовал, что «Вестник» - часть плана Бонта. И теперь занят судебным делом его родителей, и поисками тех, кто спонсирует мальчишку.

– А его спонсируют? – Конечно. Естественно. Виктория и сама в курсе. Держит это в голове с тех самых пор, когда пергамент его писем оказался слишком роскошным для портового работяги.

– Определённо. – Серафим поворачивается к дочери, что-то торжественно сжимая в ладони. – На!

– Семь лепестков?

– Жуй на удачу.

– Ты нашла, тебе и есть, - улыбается студентка: всего лишь ещё одна часть детской забавы, которая вдруг становится важной.

– Ешь, пиратка. Я плохо играю в команде, нам с удачей не по пути. А тебе она может понадобиться.

С цветком сирени Уокер-младшая сгладывает ком:

– Мам, я с ним, ну с этим Бонтом, переписывалась! – А потом, не выдерживая, утыкается в серафимское плечо и чувствует, как её обнимают: закостенелыми руками, зато крепко. – И поэтому Люций бросил меня.

– Знаешь что, - Вики задумалась о чём-то своём, занимая позицию. – Мы тренируемся уже три дня…

– Слишком маленький срок для результата. – Дино сделал выпад.

– Я не об этом. Мы тренируемся уже три дня. Ты оказываешь мне услугу, - она закрутилась, словно в танце, и отбила удар. Очень хорошо отбила удар. – Эта услуга должна быть оплачена.

– Нет, Виктория, это не приемлемо.

– И что ты мне сделаешь, когда в моих руках копьё? – Девчонка подсекла меч, пользуясь длиной основания, и прибила клинок к стене, фиксируя соперника в смешной, застывшей позе.

– Никаких гонораров, я работаю за идею, непризнанная!

– Поздно, я уже всё решила, - она широко осклабилась с лёгкой безуминкой. – Давно пора принимать решения самой. И моя плата, Дино, сын Фенцио, - наконечник оторвался от чужого меча и просвистел у самого лица, - твои золотые кудри в случае поражения! – Отсечённая прядь плавно заскользила вниз, но Вики вовремя выставила ладонь.

– М-да. Если дела и дальше так пойдут, к концу лета я рискую стать лысым.

– Скажи об этом своей демонице. – Уокер отвесила поклон: пусть театральный, но в Империи принято благодарить после дуэли, и она готова перенять лучшие из привычек. – Думаю, она покажет тебе парочку фильмов, где лысые парни дают стране угля.

– Боевики? – Дино вкупе с наивностью – до неприличия крепкий тандем, раз Мими до сих не растлила этих двоих.

– Почти. – Вики вернула копьё на место и отправилась к выходу, стараясь сохранять серьёзный тон. – Социальные драмы. Герой вынужден работать то сантехником, то электриком, то чистильщиком бассейнов, то тренером, то космонавтом, лишь бы избавить мир от скверны!

***

Глаза он открыл резко, словно остатки утреннего сна прогнали грохотом.

Но нет, в Чертоге тихо, а на часах ещё нет шести утра. И, если прислушаться, можно различить ярмарочный шорох: там, за крепостной стеной, на главной городской площади только разгорается жизнь – лоточники спешат на рабочие места, растягивают маркизы, укрывающие от жары и внезапных июньских ливней, раскладывают свой нехитрый товар, перебрасываются сплетнями.

И Люцифер отчётливо представляет, как это.

– Кума, ты видела «Вестник»? – Кузнец спрашивает тихо, зыркая глазами-жуками по сторонам. Газета в изгнании и теперь запрещена в Нижнем мире, а, значит, особенно интересна.

– Про мальчишку-чудотворца? – Шёпотом уточняет полная, вихрастая женщина. Чепец сбился на затылок, пока торговка раскрывала свою лавку и таскала тюки, и теперь лицо обрамляют кудри, щедро исполосованные сединой. У неё грубые руки, которыми она месит глину и прямо тут, вооружившись гончарным кругом, лепит изящную посуду – такую затейливую, что с трудом верится, что эти пальцы-сосиски способны породить столько утончённости.

– И я видел, - в разговор влезает зельевар. До этого он просто набивал трубку на пороге своей травницы, но диалог слишком пикантен, чтобы стоять в сторонке. – Поговаривают, что несколько деревень среди Гор Основателей присягнули ему на верность.

– А какой с них прок? Там ничего нет – ни провизии, ни сырья, ни бойцов, рискни парнишка развязать войну.

– Драконы, - с сознанием дела замечает курильщик, выдыхая густой, вонючий дым. – Там есть драконы. А ещё налажено производство Колдовского Огня. Плохонького, но своего.

Кузнец чешет бороду. Он далеко не Первородный, но его бабке рассказывала её бабка, что именно Огонь уничтожил эту площадь когда-то, в стародавние времена.

– Рискни пацан устроить бойню и агитировать к себе, моих рук ему не видать!

– Мне понравилось, как он ответил в интервью, - жмёт плечами зельевар. – Про устаревшие законы и… - быстрый взгляд на башни Чертога, всё ещё темнеющие на фоне зари, - …устаревших правителей.

– Если он представляет из себя что-то путное, пусть двигает во власть, а не сидит незнамо где.

– Да разве ж туда попадёшь…

– Ну-с, дамочке с Земли это как-то удалось. – Мастер хмурится, припоминая фамилию. – Уокер! Дочка ейная ещё в газетке была. Чего тогда этот «Мальбонте» прячется, прикрываясь легендой?

Толстуха пропускает первую часть мужского диалога – скучного, про политику. Она не обучена грамоте, но её сестрица работает в оружейной палате и немного читает. Это она пересказала статью.

– Мне так жаль студенточку, - зато на серафимской фамилии женщина оживляется. – Быть в разлуке с любимым, когда весь мир против тебя…

– Девичьи сопли, - жамкает губами кузнец. – Вам, бабам, лишь бы про амуры!

– А как этот мальчик красиво сказал в конце «Милая Вики Уокер, если ты прочитаешь этот текст, если к тебе в руке попадёт этот выпуск, просто знай – у нас ещё есть шанс!». – Мастерица мечтательно прикладывает руки к смятому временем бюсту и…

Люцифер вынужден вскочить с постели, чтобы это прекратилось.

В последние недели в столице ему удалось подчинить себе всё – от королевской гвардии до собрания адмиронов, от утренних тренировок до вечернего изучения бумаг.

Абсолютно всё.

Кроме собственной башки, ловко играющей воображением.

Статья вышла дня четыре назад, и сознательная часть Люция была уверена, о ней уже не вспоминают ни в каких кулуарах. Но другая часть демона, не отличавшаяся ни спокойствием, ни осознанностью, жаждала крови.

Отлично понимая, что в строчках нет правды, что история – псевдолюбовна и раздута, чтобы придать выблядку драматизма, первые пятнадцать минут после пробуждения Принц всё равно тратил на то, чтобы договориться со своим самолюбием.

Пока оно кровоточило, рвало, метало и требовало убивать.

Свежий выпуск подпольного «Вестника» попал в руки быстро, Ронденту не занимать расторопности – свёрнутые шеи страшно продуктивны. Поэтому, когда статья была проглочена, наследник сделал то, в чём отказывал себе с момента, как умчал из Школы, не прощаясь ни с кем.

Люцифер грандиозно нажрался.

– Занято. – Он был уверен, это кто-то из слуг. За окнами библиотеки наметилась полночь, самое время убираться, пока монархи спят.

– Я не спрашивал разрешения. – Из темноты дверного проёма разлился бас отца. – Что за праздник?

Сатана с интересом осмотрел натюрморт у ног сына, который возлежал в кресле: не меньше шести пустых графинов Глифта и парочка полных, смиренно ожидающих своей участи.

– Омываю своё назначение советником Короля.

– Судя по количеству тары, ты купаешь в бухле своё назначение.

– Зачем пришёл? – От выпитого все инстинкты притупились. Поэтому теперь Люций лишь пьяно и нагло пялился на отца, не пытаясь создать даже видимости этикета. – Я уже сказал, я отдам кинжал не раньше, чем ты посвятишь меня в подробности, почему Аду так нужны четыре артефакта, что Винчесто на радостях аж голову потерял.

– Дерзко и тупо. – Ему показалось, или Сатану веселит ситуация? – Нет, Люцифер, у меня нет намерений обсуждать с тобой сейчас, куда ты спрятал безделушку.

Ага, безделушка, как же!

Когда он с порога заявил бате, что остатки Огненного меча в надёжном месте, но координаты наследник сообщать не планирует, дело запахло переломанными рёбрами. От внимания не ускользнуло, как приподнялись сатанинские пальцы, готовые в любой момент ударить чарами. Поэтому прежде, чем это произошло, Люций выставил блок и молча покачал головой: «Нет, отец. Не в этот раз, отец».

– Тогда что тебе нужно? – Демонстративный взгляд на часы. – Сразу предупреждаю, с душеспасительными проповедями о вреде пьянства ты припозднился на тысячу лет.

Не особо вслушиваясь в пьяную речь, Сатана рухнул в кресло напротив и призвал магией одну из непочатых бутылей. Само собой эта великорослая детина не позаботился о бокалах, лакая прямо из горла. Поэтому Милорд предпочтёт закрытый графин, а не тот, куда наследничек уже успел напускать слюней.

– Хотел выпить в хорошей компании. – Король откупорил Глифт. – Но придётся в твоей.

– Ха-ха. – Без намёка на смех долетело в ответ. – Чем удобряли, то и выросло, Ваше Величество.

– Никогда не видел в себе таланта к садоводству. У твоей матери лучше получалось.

– О-о! – По этому «о» стало ясно, Люцифер не просто не трезв, он мертвецки пьян и театрально, надрывно переигрывает. – Выпьем же за эту, достойнейшую из женщин, которую ты выгнал к херам собачьим. – Он резко отсалютовал вверх, выплёскивая приличное количество пойла себе на одежду.

– Я не выгонял твою мать.

– Что?

– Что?

– Что ты сказал?

– Что не выгонял твою мать и свою жену.

– Ещё соври, что она сама расторгла союз.

– Думаю, Лилит мечтала об этом с первого дня, как только нас связали брачными узами.

– Брехня!

– Она не хотела замуж. – В какой-то степени даже не была создана для отношений. Тем и «купила».

– Брак по залёту?

– Умеешь считать.

– Женщины часто проделывают этот номер, создавая иллюзию, что не собирались под венец. – В голове синеватый туман, пронизанный Глифтом. Видимость близится к нулю, но демону всё равно хочется понять, какая из зол – меньшая: папаша, давший отставку супруге, или мать, на которую Люций даже толком обидеться не в силах, потому что не помнит её в этой роли, а значит и обижаться не на кого.

– Ты – баран. – Сатана закатил глаза.

– Баран может родиться только у другого барана. – Огрызнулись, но без былой, хмельной удали. Теперь наследник выглядел поникшим, бесконечно взрослым и выпотрошенным.

– Ты – баран и ты страдаешь. Полагаю, причина кроется в сегодняшнем «Вестнике» и в том, что за полторы недели ты ни разу не наведался в Школу к своей подружке.

– Она мне не… - он осёкся, различая, как хмыкнул отец.

– Это мы уже проходили.

– Тогда упростим задачку с известными неизвестными: всё кончено. – И снова китчевый взмах бутылкой вверх. На этот раз тост действительно уважаемый – не чокаясь, до дна.

– У каждого Рая один итог: кто-то кусает яблоко и всё летит к чертям. – Сатана чуть качнул графином навстречу.

– Какая мудрая мысль для того, кто собственноручно разрекламировал запретные плоды. – Люцифер гротескно оскалился широкой, нездоровой улыбочкой. – Что теперь? К чему этот разговор? Мне что, нужно понять, что все эти столетия ты всегда принимал меня таким, какой я есть? Обнимемся? И я отсморкаюсь в твою затейливую жилетку?

– Вижу, у тебя большие планы на ночь. Надеюсь, ты способен реализовать их без меня и моего гардероба.

– Тогда какого беса ты всё ещё сидишь здесь и пялишься с этим своим снисходительным выражением лица, словно всё знаешь?! – Сын вызверился. – Ты ни черта не знаешь, отец! Тебе вообще невдомёк, что такое чувствовать, блять! Ты же в жизни никого не любил кроме… - Принц завращал глазами в поисках подходящей кандидатуры и выкрикнул, - …долбанных жилетов!

– Когда закончишь тонуть в Глифте и собственной жалости, уберись. Полы ты наверняка заблюёшь. – Милорд встал, направляясь к выходу. – И ещё одно, Люций, любовь – не самая плохая причина, чтобы всё перекроить. Жилет, себя, мир – выбирай по вкусу.

Люциферу хватает двух недель, чтобы жизнь во дворце въелась проказой. Его тошнит от приёмов, на которых он вынужден быть. Его тошнит от совещаний, на которых он обязан присутствовать. Его тошнит от старшей, Вельзевуловой дочки, которая караулит его, как кухарка – набухающее тесто. И даже от стряпни Саломеи его тоже мутит, словно алкаша в притоне.

Можно найти тысячу объяснений политического характера, вызвать придворного лекаря и прописать себе постельный режим в приятной компании, благо, недостатка в выборе последней нет. Но существует неразрешимая дилемма – раковая опухоль внутри самого Люция. В иных заведениях общеобразовательного типа её ещё называют Викторией Уокер, но он предпочитает думать о Непризнанной, как о метастазе.

Однажды он читал, что должна наступить ремиссия, чтобы отболело. И не находит ничего лучше, чем хвататься за любое дело, поручаемое папашей, награждаемый такими эпитетами, как сын года.

– Ты ходил на ярмарку?

– Да, - румяный дошкольник сияет похлеще солнца в этом тусклом ноябре. – Там шло наказание, отец! Двум женщинам отрубили языки!

– Было интересно?

– Очень! Это значит, они много болтали?

– Да, мальчик, языки отрубают за клевету.

– А уши?

– Тем, кто подслушивал и доносил.

– Значит руки отрубают ворам?

– Именно так.

– Почему тогда ты помиловал того бродягу, который залез в сад и рвал яблоки?

– Он не был вором. Он был голодным.

– Но его следует наказать!

– Считаешь голод недостаточным наказанием?

– Ты – Король! Тебя должны бояться! Тебе нужно причинять боль!

– Есть вещи пострашнее боли.

– Чары? – Паренёк оживляется пуще прежнего. – Энергия? Свести с ума воздействием?

– Пошли, покажу кое-что. – Сатана берёт сына за руку и ведёт коридорами. У него горячая, сухая ладонь, и Люцифер вцепляется в пальцы крепче, втайне мечтая прижать те к себе. Но как-то стыдно и не по-королевски это всё, и мечты остаются мечтами.

– Кухня? – Они приходят в распаренное сотнями запахов помещение, где снуют слуги. – Мы не будем обедать в столовой?

– Видишь вон ту девицу? – Милорд не слушает, легко кивает в сторону девушки в переднике, чьи крылья кажутся слишком большими и неповоротливыми. С таким размахом кухарке неудобно тесниться у огромной, как огнедышащая пасть, жаровни – одно лишнее движение и перья вспыхнут.