Семнадцатая притча: Слепой ведёт незрячего (1/2)

Карамай – это стопятидесятитысячный городок китайского захолустья, раскинувшийся в трёх сутках езды от Сычуаня. Вокруг – голое плато, словно очень давно кто-то выбросил гигантский камень, а уже позднее трудолюбивые азиаты насверлили в нём дырок и стали добывать нефть, похожую на густое масло, подгоревшее на сковороде-солнце.

В скалистой пустыне скрывается достопримечательность, так называемый Город Призраков – слабая замануха для разбалованных туристов, которые сюда не доезжают.

Дорога жёлтая, мутная, как дешёвое вино в пакетах, купленное на заправке. Вокруг ни куста, ни деревца. Нет даже песка, сплошная крошка горной породы, спрессованная до гладкости. Когда вечер, как сегодня, особенно жарок, каменное полотно заплывает маревом и превращается в зеркало, способное порождать миражи.

На таком «холсте» легко выстроить иллюзии, и, шагнув из водоворота, Вики занимается этим, важнейшим из дел, ожидая своего ментора. Ни лицом, ни жестами он не показал, что поторопится. Лишь коротко бросил «Буду» и отмахнулся от Фенцио, зудящего, чтобы Люцифер перестал копаться.

Задание было последним на этот год. Символически-аттестационным, как уведомили педагоги. Всё равно Инициация уже позади, экзамены тоже, а сфера, раскинутая над Школой, не давала взывать к водовороту ранее.

Уже завтра всех распустят по домам до первого сентября, и в академии останутся единицы. Вероятно, Энди и Лора, им идти некуда. Дино, который тоже не спешит навещать родственников матери в Цитадели. Да пара-тройка ребят из тех, кто с горем пополам подтянул оценки, но получил на лето столько дополнительных эссе, что разумнее прописаться в библиотеке, чем жиреть на семейных харчах.

А ещё она – Виктория Уокер – у которой даже родительница в наличии, готовая принимать гостей.

Вот только Вики снова сидит в луже.

И не знает, как из неё выбраться.

Когда от боли судорогой свело лицо, первокурсница зажмурилась: мерзкое, мокрое, страшное.

Кровь на лопатках.

Кровь на снегу.

Она знала, что крылья вырвут. Мысленно готовилась к этому миллион раз, переспрашивала у Мими, глотала успокоительные речи, как ребёнок – микстуру, внимательно следила за обращениями Лоры и Энди, утешалась мыслью, что это всего одно движение, что Мисселина точно не сделает хуже, и… оказалась не готова.

Ей кажется, пол уходит из-под ног. А, спустя мгновение, Уокер понимает, ей не кажется. Она действительно осела на местами потёртую, но всё ещё дорогую плитку, разлинованную узорами и красными каплями.

У фаянса под ногами странная способность: он изменяется, покрывается сонмом снежинок, подёргивается изморозью и расцветает зловещими желобами.

Никто не держит её, и она не держится ни за кого.

– Не выключай свет, па.

– Тогда ты не уснёшь.

– Но я боюсь!

– Чего, принцессовна? – Пол Уокер вздыхает: первый год без Ребекки давался ох как непросто. – Или кого?

– Кого я не боюсь, - упрямо заявляет шестилетняя дочь, - с кем-то можно договориться. Я боюсь… - она задумчиво жуёт губу, - …чего.

– Хорошо, - отец присаживается на край кровати. Коллега на работе, растящая двух детей без мужа, советовала ему хотя бы попробовать заменить мать. – И чего ты боишься?

– Ничего.

Пол улыбается и треплет пятку Виктории, скрытую одеялом:

– Чувствуешь противоречие? – Он – технарь, инженер, сплошь сотканный из логического мышления, и всегда обращает внимание на подобные мелочи. – Ты только что сказала, что чего-то боишься, а сейчас утверждаешь, что ничего не боишься, пиратка.

– Ох, папочка, какой же ты глупый! – Она всплёскивает руками. Жест, подсмотренный у Бекки. До тоски, крючьями под рёбра. Пол понятия не имеет, каково это, когда в тело вгоняют настоящие, металлические крюки, но готов спорить, ощущения схожие. – Я н е ничего не боюсь. Я боюсь ни-че-го.

– Знаешь что, Вик-Вик, - ему приходится проглотить ком, прежде чем разродиться мыслью. Девочкам в шесть положено вздрагивать от пауков и визжать при виде мышей, а не говорить мудростями людей, переживших слишком многое. И теперь Пол жалобно, как-то по-пацански злится – на себя, что лишил её детства, и на Ребекку, что смела умереть. – Я тоже боюсь ничего. Потому что ничего – это совсем ничего. Когда приходит ничего, ничего уже не будет.

– Ага, - она усердно кивает с выражением хитрой лисы, что задержала папу перед сном и не планирует останавливаться на достигнутом.

– Но разве темнота – это ничего?

– Когда темно, я плохо вижу.

– В этом весь секрет, - Пол склоняется, подмигивает и говорит самым заговорщицким голосом, от которого у малолетки бегут приятные мурашки – ей открывают тайну тайн, - если ты плохо видишь, всегда можно взять и придумать, кто прячется в темноте.

Вики приходит в восторг от этой мысли.

Она не боится монстров.

Монстры – это не ничего.

– Ничего, дорогая, ничего. Всё закончилось. – Мисселина переходит на фирменный тон тётушки-заботушки, который злит. Приходится распахнуть глаза и задрать голову, зыркнув на педагога. Её держат руки – татуированные руки, сильные руки, мужские руки. Как-то очень криво, неудобно, будто случайно проходили мимо и решили спасти. Перехватили под живот и теперь не позволяют упасть на пол полностью.

– Майолика.

– Что-что?

– Эта разновидность керамической плитки называется майолика.

– Ах вот о чём речь… - Мисселина едва одёрнула себя, чтобы не проверить Уокер лоб. У них ещё не случалось, чтобы непризнанных охватывала горячка после Инициации, но она не удивится, если Виктория станет первой. – Ты была бы отличным архитектором, Вики Уокер.

– У майолики массивный рельеф, - первокурсница может выпрямиться, но делает это не сразу и нехотя. Вынужденная смириться с тем, что ладони с её талии исчезают. – Её полностью покрывают глазурью и краской. И этой плитки слишком много. Всегда слишком много. – Она сжирает всё пространство, не давая шанса выпендриться ни стенам, ни пестрящему барельефами потолку. Она – не ничего.

– Уокер. – У Геральда неправильный тембр. Тихий, звенящий. Вики никогда не слышала его таким. – Повернись-ка.

Ей хочется поломаться, потребовать ещё немного сочувствия, от души покувыркаться в чужой жалости. Но она беспрекословно выполняет требование учителя, ощущая себя жертвой, которую угораздило выжить и доставить криминалистам сплошные хлопоты – никакого трупа, лишь затоптанные следы преступления.

– Что за херня с твоими крыльями, Непризнанная?!..

Пожалуй, голос Геральда не самый пугающий в этой тишине.

Люцифер легко перехватыват эту пальму первенства.

Среди двух бетонных коробок, знаменующих кварталы, Виктория пялится на уличные часы. В этой части света ранний вечер двадцать первого мая, хотя в Озёрном крае уже утро двадцать второго.

В ожидании она успела изучить туристическую доску, выставленную Бог знает для кого в Карамае, который и раньше не пестрил путешественниками, а в период пандемии весь, от центрального вокзала до аэропорта, стал напоминать сплошной город призраков так сильно, что не было смысла добираться к одноимённой достопримечательности. Впрочем, пожать руку муниципальным службам, указавшим маршрут, всё же стоило – теперь Вики была в курсе, она находится на окраине, за которой только пара грандиозных моллов и дорога в никуда.

Истекает не меньше пятнадцати минут прежде, чем водоворот над головой являет Люция и его штаны, которые можно выставлять в качестве экспоната по привлечению излишнего внимания. Они дорогие, вычурные, самодовольные. Но злится Виктория не из-за этого. Её бесит, что штаны сигналят ярким цветом «Осторожно, перед вами холостяк», как красная тряпка на корриде.

– Что в конверте? – На Уокер он не смотрит. По крайней мере прилагает к этому все усилия. Лениво скользит взглядом по сторонам, узнавая китайские иероглифы на вывесках – пока тусклых, но к ночи расцветающих неоном, - и выуживает из кармана щегольские солнечные очки.

– Откуда узнал, что будет солнечно и жарко? – Вики фыркнула от подобной демонстративности.

– Задал вопрос. – Высочеству нестерпимо хотелось добавить «ублюдку Фенцио», но Непризнанная до сих пор не в курсе косвенного участия старого борова в сюжете новогодней ночи, а её мамаша тогда, в январе, взяла с него слово, что этот факт останется неизменным.

– Оу, - блондинка смутилась – смешно и даже глупо. Так, как ему всегда нравилось. Раньше. – Не знала, что можно спрашивать.

– Конверт.

Она спохватилась:

– Там немного юаней и задание. – Удушливое состояние, подчёркнутое майским пеклом. А ведь она не любила эти моменты После всю свою недолгую жизнь, так чего же удивляться, что терпеть не может их и в загробном мире. – Нужно добраться в пустыню, там есть заброшенное поселение древнего народа Цян – Город Призраков. Ночью среди этих руин пройдёт сделка наркоторговцев. Среди них будет коп под прикрытием. Мне необходимо внушить ему, чтобы он не вызывал подкрепление. – И опять это внушить. Внушить, в которое Виктория больше не верила. Достаточно насмотревшаяся американских боевиков в своём американском детстве, прекрасно понимала, что полицейский должен был осесть среди китайской мафии не на один месяц, чтобы его взяли на сделку. Значит не упустит шанса накрыть притон, чтобы вернуться к нормальной жизни. И это делает положение Люцифера, призванного ей мешать, ещё прочнее.

– Херóво. – Демон равнодушно пожал плечами. Вокруг клубилась мошкара, серели боками шестиэтажки, солнце в своей окружности палило так, что напоминало сгнивший цитрус. В общем-то, он обратил внимание на всё, лишь бы не сканировать её глазами.

– Почему?

– Потому что я не знаю этот город и пункт назначения.

– Мы… - Вики прикусила язык, осознав ошибку. – Ты не можешь телепортировать нас к этой достопримечательности?

– Не могу. Нельзя переместиться в то место, которое не представляешь.

– Тогда водоворот. – Она делала так далёкой осенью. Смоталась с токийского задания, оказавшись в вихре энергии, и отчаянно разрешила себе хотеть в Нью-Джерси.

– Для бессмертной, которая чарами даже согреваться не желает, у тебя завышенные ожидания к водовороту. Сделка ночью? Значит к ночи мы там окажемся. То, что нас вынесло на окраины этого замшелого города, не случайно. И добираться придётся самим.

«Ещё немного времени в её компании, да, Люций? – В голове голос, которого раньше не было. Он не похож на бас отца и не злит топотом ног раздражённого мальчишки. – Поторгуйся с собой, слабак, и сдохни между её ног. Сучьих-паучьих лап».

– И как мы туда доберёмся? – Уокер ткнула пальцем в информационный стенд. – Экскурсии в утренние часы. Автобусного сообщения нет. Если раньше тут было активнее, то сейчас всё закрыто на карантин.

– Прокат тачек на карантин не уходил.

***

Зигза хочет чихать. Чихать на них всех – важных, надушенных, отутюженных.

Его раздражают Саферий, Берд и их люди. Они смотрят на единственного, допущенного к штабу низшего, как на вонючую кучу. Оно и понятно, чистокровным бессмертным не положено замечать ушлёпков вроде Зигзы. Антропоморфы – часть общества, но не лучшая его часть. Они – неизбежность, случайно созданная Шепфой, чтоб тому икалось!

«Зачем?» и «Почему?» - Создатель не отчитывался.

Поэтому Зигза кладёт хер на новых союзников. Ему не привыкать, он уже забивал болт на соплеменников в трудовом лагере, а сейчас, когда разница между видами очевидна, игнорировать шпильки и издёвки охранников проще простого. И единственный, кто вызывает в нём трепет – мальчишка-гибрид.

– Значит дыра здесь? – Наместник Эгзула разложил план на столешнице и тыкал в пергамент циркулем, желая получить точные координаты.

– Не дыра, ма-а-астер, - шепелявит раззак, - а отхожее место.

Монархи тоже обделываются – вот такая шутка-минутка. Он это понял через месяц заточения, когда постоянный шум воды за стенкой камеры стал невыносимым. Казалось, что Зигзу заточили в бочку, выкинули ту в море, и теперь он дрейфует в волнах – забытый даже природой. Словно ошибка какая-то.

Это тогда он сообразил: не выберется, сойдёт с ума раньше, чем отсидит свой срок. А что-что, а сбегать раззак умел.

«Если вода откуда-то приходит, она куда-то уходит», - решил Зигза и принялся ковырять кладку камня там, где уже были крысиные норы.

Острые, узловатые пальцы нечеловеческого вида и такие же ногти быстро сломались и покрылись незаживающими бляшками. Крови у раззаков нет, если отрубить руку или ногу, из раны поползёт серая хмарь, а у Зигзы взяло и закровоточило. Не так, как у людей, но напугало знатно.

Он точно гибрид, ещё одно подтверждение.

На то, чтобы выскоблить, измельчить и скинуть в нужник несколько камней из кладки ушло около года. В его угловой темнице не предусмотрено роскошного вида на адскую столицу, но Зигза – не дурак, Зигза сам научился считать и шкрябал насечки тем, что осталось от когтей.

Заключённых кормят раз в сутки – и это его восход, закат и реперная точка.

Щель узкая, но ему же в плюс: он кидает туда соломенную лежанку, пропитанную испражнениями, чтобы скрывать свой подкоп от гвардейцев. Впрочем, обычный грабитель ни у кого не вызывает интереса. Посадили лет на двадцать, и теперь, даже если сгнить тут заживо, надсмотрщик заметит, дай Скифа с Церцеей, через неделю.

А то, что тюрьма самая что ни на есть королевская, чистая случайность, его схватили прямиком в городе. Зигза сам сглупил, хотя давал себе зарок грабить лишь рудники с копями. И купцов можно: в кабаках с борделями они смешные, щедрые, пьяные, увешанные тугими кошельками с ливрами, едва контролирующие крылья, когда какая-нибудь куколка трётся на коленках.

Кто ж знал, что этот торгаш – крепкий мужик из Дома Мамона, - окажется трезвым? Раззак едва взглянул на красную, одутловатую морду и уже решил, что демон накачался Глифтом, но не тут-то было.

Поймали.

Прямо за руку схватили.

Хорошо ещё, не рубанули по локоть!

А ведь Зигза даже шахты мамоновские обходил стороной. На них хоть и имя Первородного, но все знают, разработки Мамона – разработки Сатаны. Он, поди ж ты, единственный в Нижним мире, у кого столько ресурсов, и Милорд не отжал их после войны, про которую раззак слышал. Не на-ци-о-на-ли-зи-ро-вал – даже слово запомнилось!

Гадить тому, кто правит, раззак считал верхом идиотизма.

От того ироничнее, что из королевской тюрьмы он уплыл. Не по волнам ни по каким, по канализации. Пролез, молясь на свою расовую худобу, задыхался, но выгреб же по дерьму. Вылез где-то в верфях глубоко за полночь и хохотал, пока отмывался прямо в море. Даже парочку на понтоне спугнул своим каркающим смехом – поделом.

– Ты можешь указать точное место, Зигза? – Саферий вывел из забытья. Он прибыл в новое убежище на полдня и к вечеру планировал вернуться обратно.

– По бумажкам не могу, - раззак втянул слюну. Та малышка, которую ему отдали в Эгзуле, всегда приходила в брезгливый ужас от языка, свисавшего изо рта. А чего хотела-то? Строение у него такое, он не виноват! Хорошая была девчонка, вкусная, раздраконенная уже, он даже порвать её не боялся, до него потрудились. Шлюха одним словом. Но орала как резанная, словно целка на выданье. Всё равно жаль. Они даже перекинуться парой слов могли, когда он её не того самого, - но на месте пока-ажу.

Зигза эту вонь до конца дней не забудет.

Вынюхает.

В порту по душману отыщет.

– Значит нам нужна дата. – Мэр отложил циркуль и произнёс это всем и никому. Хотя короткий взгляд на Маля раззак всё равно заметил. Интересное дело, не первый раз Зигза видит это вскользь, хотя раньше за Саферием не водилось подобострастия. А теперь – будто согласовывает. – Такая д а т а, когда вся столица будет чем-то отвлечена от насущных дел.

***

Виктория одёрнула джинсовую юбку и поправила топ, едва прикрывший грудь. Глупо убеждать себя, что выбор дешёвого китайского ширпортрёба в этом магазинчике обусловлен исключительно духотой, стремящейся к адским котлам. Но она согласна винить его позёрские, красные штаны в своём решении оголиться.

– Я гото… - вынырнув из примерочной, Уокер заозиралась – Люцифера нигде не было. Да и вряд ли он собирался её ждать. Они не договаривались об этом. Даже больше, они не разговаривали все двадцать минут прогулки в раскалённом мареве, пока городские указатели не привели их к моллу, на подземной парковке которого имелась аренда автомобилей. – Но деньги у меня! – Она зверски сжала иностранные купюры, догадываясь, что отсутствие юаней точно не остановит никого из демонов, особенно сына Сатаны.

В заляпанном отражении лифта личина азиатской девчонки лет восемнадцати была удостоена повторного изучения. У неё длинные чёрные волосы, напомнившие Мими, и неровная родинка над бровью, будто ручкой начи́ркано. Всё остальное на лице бледное, как ксерокопия: словно взяли полноцветную версию и откатали несколько раз подряд, пока не получился нужный, неброский результат.

Она успела пореветь в одиночестве не больше пяти минут, пока в комнату не ворвался ураган, смутно напоминавший дочь Мамона.

– Крошка, тебя все… - стихийное бедствие зарядило с порога, но столкнулось с препятствием – раскрасневшееся, заплаканное лицо подруги. – Ох, Вики!

Избежать объятий Мими оказалось невозможно. Она и раньше напоминала землетрясение – с этим дробным стуком каблуков и лёгкими шагами производила волнения, способные расцениваться чрезвычайной ситуацией. А сейчас и подавно тигрицей бросилась обнимать.

– Что со мной не так, а?! – Уокер взвыла.

– Тише-тише, милая! – В детстве у Мими был пони по имени Пони. По документам заводчика значилось что-то грандиозное – Гром Сливочник Эсквайер III или, может быть, Гулистан Великолепный. Но маленькой хозяйке пришлось по вкусу по-земному простое «пони», и слуги быстро подхватили тенденцию. Настоящий, прожорливый, с упитанными боками, а не фонограмма какая-то. Такой крошечный на фоне коней Апокалипсиса, которых отец держал, подражая Милорду, на заднем дворе, что место ему отвели подальше от сородичей. Не дай Скифа и Церцея, затопчут! – С тобой всё так, ты же слышала Фенцио.

Все его слышали: «Сохраняйте спокойствие, такое бывает! – Профессор присовокупил пару бранных слов, стараясь перекричать гвалт. – Крылья – отражение энергии. Энергия – отражение души. Виктория Уокер не склонилась ни к одной из сторон. Но я склоняюсь к тяжким телесным наказаниям тех дебилов, которые вопят, будто кто-то умер!».

– Почему именно я? Опять я?! Всегда! – Рыдания становятся громче, но теперь слова звучат укоризненно, с претензией. – Я ведь хочу быть демоном. Я это знаю!

– Посмотри под другим углом, Вики, - на возведённую ограду между основной конюшней и загоном для пони Пони плевал. Деловито протискивался между прутьев, точно зная часы кормления, сновал между массивных ног жеребцов, пробиваясь к лоханям с сеном без особых усилий, и пока высокие и длинношеие лошади вальяжно клонились к кормушкам, пони по имени Пони пылесосил их обед. – У тебя целое лето свободы в статусе Непризнанной, и пусть весь мир подождёт!

– Зашибись! – Она заревела пуще прежнего. – В сентябре, перед началом учёбы, мне вырвут крылья ещё раз, а пока на меня смотрят, как на позор нации. Все смотрят! Он смотрит!

– Ты ведёшь себя странно, - прожамкала демоница, потерев накрашенные губы одну о другую. Удивительно девчачий жест, человеческий до глухой тоски по дому. И, наверняка, она подсмотрела его в кино. – Не так странно, как под зеркалом Сомнус, но вопросики остаются. Конечно Люцифер не доволен, твои крылья выдали твоё смятение. – Мими даже произнесла это, как нечто само собой разумеющееся.

– Класс, - плач Виктории резко стих, а сама она стала твёрдой и натянутой. – В момент, когда мне нужна поддержка, на меня смотрят, как на врага народа.

– Это неправда. – Такая же неправда, как россказни про Пони, что сбежал по утру. Мими выяснила это гораздо позднее, уже учась в младшем корпусе. Просто подслушала разговор отца с кем-то из адмиронов за квартой Глифта, как всегда это делала. – Люций в недоумении и не сдержался. – Маленькая лошадь сдохла от переедания, ровно так обстояли дела. Слишком стремилась успеть столоваться и у себя, и у других, что желудок взял и не выдержал. Заворот кишок или как это называется?.. – Я слышала, как он шепнул про поезд. Собирайся, хватит рыдать.

– Мы всё равно будем сидеть за разными концами разных столов.

– А ты хотела бы публично сидеть на его конце, детка? – Мими стала беспардонной ровно настолько, чтобы её это красило. Сегодня Вики – Пони, который хочет успеть всё: и рыбку съесть, и в пруд не лезть.

– Нет, блин, на троне!

– Уже вижу Сатану, который уезжает на воды, оставляя Царство молодому поколению…

– Я даже не думаю об этом.

– О троне? Очень зря. – Брюнетке хочется добавить, что в этом может крыться проблема состоявшейся Инициации. Думай подруга про Ад чуть чаще, исход мог быть иным. Это только в сказках Принцы просты и организовать с ними быт легче лёгкого. Знай себе, гарцуй в роще, пока залётная особь не отстанет от охотничьей своры, заслышав чудесное пение; и вот уже не только мышки-норушки и белки с зайцами готовы обожать дивный голос и его обладательницу, но и некто в доспехах и на гнедом жеребце. – Ты же п о н и м а е ш ь, что вам нельзя скрепить союз просто так? – Она старательно переводит тему с минувшего судилища.

– Какой союз? – Вики чудесная, она искренне недоумевает, над которой из истин только что приподнялся занавес.

– Союз меча и орала! – В демоническом тоне нотки раздражения. – Я говорю про брак.

– Ты издеваешься?

– Ни капельки. – Дочь Мамона готова к выходу и тянет подругу на себя. Если в процессе этого действа зазвучат фанфары, она останется довольной. – Люцифер закончит академию в следующем году. Что тогда? Что вас будет связывать, кроме жарева и порева, которое станет на редкость ограниченным в условиях разных мест пребывания?

– М-м… Ипотека, совместно нажитое имущество и пара схороненных на болотах трупов достаточно убедительны?

– Тебе пора уяснить…

– Заколебало! – Уокер выдёргивает ладонь без жалости. – И заколебали! Все только и делают, что говорят мне, что пора что-то уяснить. Почему я? Почему уяснять должна я, а не вы? Почему в двадцать два года от меня ждут, что я буду рассуждать о каких-то очень взрослых, страшно далёких вещах, Мими?

– Потому что даже стать демоном недостаточно! – «А ты даже с этим не справилась!» вязнет между строк.

– Для чего?

– Чтобы остаться со своим адским красавчиком до конца времён.

– Звучит пугающе. – Виктория отводит глаза, пялясь в тёмное окно, как в своё скрытое будущее. Ночь не даёт ответов, гасит свет даже над тем, что прежде казалось понятным. – А ещё очень глупо. Вдруг я никогда не стану демоном? Вдруг я буду отчислена или, наоборот, окажусь лучшей ученицей по итогу следующего курса? Вдруг я снова сдохну?! – Мими хочет перебить, но возмущённо глохнет от последнего предложения. – И в какой момент все решили, что мы с Люцием созданы друг для друга? Я ведь была собой. Пусть не очень успешной в академических изысканиях, но определённо настоящей. А теперь – словно клеймо стоит. Я смотрю на Ади и почти слышу, как он фильтрует свои пошлые, мерзкие, л у ч ш и е шуточки в мой адрес, а в рыжей голове таблоид с тревожной надписью «Это баба наследника Нижнего мира». Не шлюха, не девка на ночь, а что-то совсем другое. Смотрю на его по-бычьи опасных братанов, а там ни намёка на былое «Давайте пощемим первокурсницу просто удовольствия для». Смотрю на тебя, а ты задаёшь вопросы, словно всё со мной уже решено? Но кто решил?! Кто, чёрт вас всех дери, решил за меня, куда мне идти, с кем спать и как жить эту жизнь?!

Чем больше дочь Мамона вслушивается, тем больше её парализует паникой. Из тех нервных судорог, когда главные герои любимой книги вдруг перестали любить и доверять друг другу, но ты не готов даже к жутким снам, где в финале они не вместе.

– Я не знаю, что было в Санктуарии… - чеканит слова демоница.

– Санктуарий то, Санктуарий сё! – Соседка не даёт развить мысль. – Словно не было ничего, кроме той холодной ночи, где мои крылья вырезали, люди, к которым я успела привязаться, умерли, а я истекла кровью. Ты не знаешь, что там было?! – Она встаёт в позу, отходя к зеркалу. – Так я расскажу, Мими! Я призналась ему в любви. Не то чтобы не говорила этого раньше… но одно дело, когда тебя дьявольски имеют, а ты клянёшься любить этого мага глубоких проникновений и искусанных сосков до гроба. И совсем другое, когда гроб уже заказан, каждым дюймом рассчитанный под тебя.

– Ему тоже было тяже…

– Господи Боже, я понимаю! Настолько тяжело, что ответное – заметь – первое! - «Я тебя люблю!» он сказал лишь тогда, когда я воскресла. Или что там со мной было…

– О чём ты..?

– Он не признался мне. Не говорил ничего кроме «Давай, поднимайся, живут с ранами и похуже». И даже когда я отбросила свои коньки, молчал, как воды в рот набрал.

– Но потом?!

– А потом прошло время, в котором меня не было. Я не помню этого момента. У меня есть все воспоминания, даже о коме обрывки сыщутся, но только не о той ночи. Никаких туннелей, яркого света или клубящейся тьмы. Одно. Сплошное. Ничего. Там ни хрена нет! Нет даже небытия, как и нет никакого смысла писать его с большой буквы. – Викторию лихорадит. Её щёки, покрасневшие ранее, теперь белеют и покрываются рваной россыпью пятен. – И когда я снова открываю глаза, меня вдруг решают облагодетельствовать. И взгляд у Люцифера, как у прижатого к стене с ножом у горла. Как у человека, который дошёл до конца обрыва своего отчаяния и знает уже, что дальше я исчезну. И делает он это как… меценат! Чёртов меценат, Мими. Решивший завязать с субсидиями раз и навсегда, но помнящий всё хорошее, что было раньше. Кидает напоследок «Ну ты была неплоха» и улетает в свой Майами.

– Он был ранен!

– А я успела умереть!

– Он был ранен тобой, идиотка. И это случилось гора-а-аздо раньше Нового года.

– Уверена, страховка наследника престола покрывает подобные неурядицы.

– Какая же ты!

– Американка?

– Сука.

– Это тянет на ссору.

– Тогда считай, что мы с тобой поссорились. – Демоница дёргает ручку двери, словно перед ней сама Уокер, удостоенная чести заработать вывих. – Потому что мне на тебя даже смотреть противно.

Немногим ранее она успела заметить образ Люция в одной из витрин. Он – человек-великан. Белый господин в этом местечке низкорослых китайцев. Высоченный, огромный, с идеально гладким черепом, лишённым волос. Мужчина без прошлого, без страха, без возраста. Такому «Дуэну Джонсу» можно дать как двадцать пять, так и сорок. А по старым, зеленоватым татуировкам, опоясывающим кисти рук, сразу понятно, что внешность принадлежала наёмнику начала прошлого века. Быть может матросу, по полной задолжавшему Триаде, или телохранителю, нанятому местным бонзой за грозный вид и габариты.

– И где мне тебя искать?

В бетонном «гробу» паркинга прохладно и неуютно. Здесь слишком низкий потолок, готовый рухнуть на голову; темно даже насекомым, замершим в углах. А ещё у Виктории не проходит ощущения, что сейчас, в свете открытой кабинки лифта, за ней неусыпно следят.

Вместо ответа в чёрной глубине помещения загораются фары. Отлично, просто идеально. Последний раз она видела такое в зеркале заднего вида. А потом её – спойлер! – грохнули.

– Люцифер, не смешно! – Подскочив к слишком приметному и слишком винтажному Шевроле, Вики плюхнулась на пассажирское сиденье. – Ты – ментор и не можешь меня бросать… - слова прозвучали раньше, чем стала понятна их двусмысленность. – То есть не можешь меня оставлять, где попало!

Никакой ответной реплики от демона не последовало. Он едва удостоил её взгляда, полностью поглощённый рычагами и кнопками на приборной панели. Минута, вторая, третья, редкие щелчки переключателей, никаких изменений.

– И долго мы будем стоять? – Терпению Уокер однажды возведут памятник. Просто не сегодня. И не завтра. И даже не в ближайший миллион лет.

– Пока ты не сядешь за руль.

– Я?

– Ты.

– Разве не дьявольский сын поведёт этот вычурный артефакт богатых мужиков?

– За рулём будешь ты, Непризнанная.

– Это какая-то игра, да? – Она взбеленилась, судорожно сжимая и разжимая кулаки. – Давайте пнём девчонку, убитую в автокатастрофе, и заставим её рулить машиной, чтобы понервничала?!

– Не всё в этом мире происходит из-за тебя.

– Тогда в чём дело, Люций? Просто поверни ключ и дави на газ!

– Дело в том, Уокер, - он распахнул дверь, выбираясь наружу, - что я в душе не ебу, как водить автомобиль.

***

У неё мигрень. Перед глазами жирные кляксы, щедро разбавленные кровянистым туманом. От него зрение теряет чёткость.

Ребекка проглотила не меньше трёх таблеток Викодина перед началом заседания, и сосуды в глазах ожидаемо лопнули. Неважно, какое у тебя тело – смертное или бессмертное, - оно всё равно из мяса. Значит активное вещество сработает и разведёт густую кровь.

Ацетаминофен хорошо сочетается с недожаренной отбивной.

У неё внушительная аптечка здесь, в покоях Цитадели. Но не такая, как в собственном дворце. Там в наличии и местные зелья, и лекарства, прибывшие с Земли. Украденные из Принстон Плейнсборо, если быть совсем точной. Одни из них эффективные, другие не имеют смысла. Психотоники давно следует смыть в унитаз, но Уокер хранит эту связку блистеров с Ксанаксом, как трофей. Ради неё она подставила провизора с бывшего места работы: женщину, однажды занявшую пост старшей медсестры задолго до самой Бекки; женщину, посмевшую проторить карьерный путь передком, будучи аппетитнее в глазах главврача.

Этот случай серафим запомнила. И урок тоже вынесла, взяв на вооружение.

У Эрагона монотонный голос, который сливается в бесконечный гул. Похоже на поезд в тоннеле, расположенном в горе. Не слишком громко, но всё равно неприятно, если ты привязан к рельсам.

На Верховном Советнике судейская мантия, сегодня он председательствует лично. Строгая, лишённая изысков одежда. Униформа. Но из-под ворота выглядывает накрахмаленное жабо, будто после Трибунала намечается пышная, как это кружево, вечеринка.

– Ты – идиот, Винчесто! – Едва кованая дверь закрывается за Ребеккой, она визжит на ультразвуке. В полумраке темницы силуэт демона едва различим. Адмирон лежит на нарах, закинув ногу на ногу, и выглядит человеком, принимающим солнечные ванны, хотя солнце сюда никогда не заглядывало. Скорее всего даже не знало о существовании подземелья или избегало его, чтобы не запачкать свои лучи о здешний смрад.

– А я всё думал, заявишься или нет. – Он садится. Хмыкает с завидным самодовольством. Создаёт иллюзию бодрости, хотя мышцы и крылья давно утратили былую гибкость.

Камера в Цитадели крохотная, потолок до брезгливости низок. И иногда, по ночам, если смотреть на него слишком долго, начинает казаться, что тебя раздавит.

– Почему ты подставился? – Холодно, как в могиле. Здесь не греют последние лет семь. Расчёт прост – Высшие станут расходовать энергию, чтобы не закоченеть, представая на суде уставшими и измотанными, теми, кому уже не хочется ни справедливости, ни правды, а лишь бы всё это поскорее закончилось.

Идея от и до принадлежала самой Уокер, а Эрагон одобрил и оценил.

– С кем пришлось переспать, чтобы проникнуть в мой президентский люкс, святая женщина?

– Три роты охранников, десяток гвардейцев, пара камердинеров, одна кухарка! – Она огрызается, щурится, привыкая к темноте. И лишь после различает лицо: измождённое, потрёпанное, заметно похудевшее – кормят здесь плохо. Здесь всё всегда плохо. – Тебя устраивает ответ? Или поверишь, что у меня были должники, которые вернули долг, открыв эту дверь?

– Получила моё послание? – Бровь адмирона ползёт вверх, но в последний момент передумывает и расслабляется. Взглядом он снова сверлит потолок.

– Ты хотел сказать, записульку клоуна? – Женщина разрезает камеру стремительными шагами. Хватает трёх, чтобы очутиться у нар, столкнуть ноги адмирона и опуститься рядом. – Получила. Так какого дьявола ты подставился?

– Умница. – Винчесто вынужден сесть – тяжёлое зрелище. Конечности пару дней, как захирéли, и теперь ему привычно лежать, костенеть и превращаться в бесполезное полено. – Зришь в корень – без дьявола не обошлось.

– Земли акильского лихолесья были переписаны на тебя с датой годичной давности. Я знаю эту историю, адмирон. – От него ужасно пахнет. Разит немытым телом, перекрывая все прочие запахи. Старый, застоявшийся пот – от замызганной рубахи, изо рта – смрад хрючева, которым здесь потчуют раз в сутки, от крыльев – амбре плесени, что в избытке раскинулась по сырым углам.

– Воняю, да? – Он усмехается и делает импровизированный поклон, не вставая с лавки. – Ваши ребятки не спешат выдавать мыло и мочалку.

– Только к Трибуналу.

– Понимаю. Скотину моют перед убоем.

– Хватит паясничать! – Ребекка никогда не обладала должным терпением. Вот и сейчас то разлетается в труху от громкого возгласа. – У меня н е т столько времени. Я должна знать. Знать всё, милый! Чтобы сообразить, как тебе помочь!

– Ну-у, можешь отсосать.

– А это поможет?

– Не повредит, - заливисто хохочет адмирон, являя удивительно белые для своего положения зубы.

Ужасно хочется прикоснуться к ней. Потрогать, погладить, представлять, что они не здесь вовсе, а где-то на свободе, скрытничают и секретничают в его имении или ещё студентами прячутся в школьном чулане… да, чулан бы подошёл, если старательно зажмуриться, но… но… запах всё равно спутает карты.

Ни одна подсобка, ни один закуток, напичканный поломойными тряпками, не разит смертью так, как его тело в данную минуту.

– Не смей молчать. – Она хлопает мужчину ладонью по руке и впивается ногтями в кожу. Быстрая, хваткая, несдержанная. Их стабильность.

Теперь ему смешно: он жил по-бессмертному неторопливо, полагая, что в запасе у него вечность. А Ребекка Уокер, даже воскреснув, не купилась на сказочку про бытие с неограниченным сроком годности, так и норовила всё успеть здесь, сразу и можно без хлеба.

– Знал бы, что мой путь окажется таким коротким, - адмирон перевернул свою кисть и теперь их пальцы сплелись между собой, - не терял бы ни дня. Глупо, да? Мы все жалеем о том, что упустили, стоя на краю могилы. Никто ни разу не произнёс «Я всё успел».

– Я прошу тебя! – Наверное это должен был быть крик, но у серафима треснул голос, выдавая истинное, внутреннее состояние. Она в ужасе, в панике и не знает, что делать. А ещё чертовски приятно волнуется за него – в иной ситуации Винчесто мог бы собой гордиться. – Умоляю, хватит ненужной философии. Хватит тратить драгоценные минуты. Хватит мучить, адмирон. Расскажи, как всё было на самом деле, раз терять нечего. – Женщина вцепилась в его воротник и повернула к себе, прижимаясь навстречу. Пальцы – впились в ткань, лоб – прибился ко лбу, носы – коснулись друг друга. – Потому что мне есть, что терять. – Кого. Его.

– Тебе придётся отмываться от моего зловония не один час, - демон шепчет неловкую мысль в мягкие Ребеккины губы и тяжело обвивает макушку рукой, притягивая ту ниже. А потом целует. В лоб.

Почти по-рыцарски.

Почти по-семейному.

Почти на прощание.

В висках очередной взрыв: справа – Хиросима, слева – Нагасаки. И Уокер приходится тряхнуть коротким ёжиком волос, который украсил её голову с утра, чтобы не взвыть от боли.

Теперь даже каре стало неуместным в этом мире всё решающих мужчин. Они мнят из себя очень многое, но ковырни напускную глазурь – внутри мужики сплошь одинаковые. Хотят крови и пуль, власти и денег, сисек и задниц, насаженных им на члены, чтобы, не дай Шепфа, не присесть самим.

Её крестил отец, Вивиан была против: благочестивая христианка из матери, как из Ребекки – невинная дева. Но папа Фред неожиданно проявил тупую настойчивость, а может и характер. И теперь серафиму нравится вспоминать, что хотя бы раз у бати отрастали яйца.

– Только через мой труп, Фред!

– Ты хочешь драки, Виви?! – Отец на взводе: шастает из угла в угол и напоминает животное в слишком тесной клетке. Маленькая Бекка знает, она уже дважды была в зоопарке. Не тигр, конечно. И не волк. Может быть грозный бобр – большой, откормленный, с всклоченными по окружности головы волосами и плешивым «озером» лысины по центру. – Впервые порадуем соседей?!

– Сколько заботы в адрес Грейс! – Так зовут тётеньку с другой стороны улицы – это Ребекка тоже знает. – Думаю, те пятьдесят лишних фунтов жира, которые скрывают её дивный стройный стан и девичье изящество, надёжно защитят твою любовницу от постороннего шума!

– Какую любовницу?! – Фред застыл. Смешно собрал гармошкой лоб и захлопал рыжеватыми ресницами. – Ты рехнулась, Вивиан?

– Нет, блин! – Мать развернулась у плиты. В руках – мясницкий тесак. В глазах – блики газовой конфорки. – Это в меня демоны вселились!

– Так пойдём с нами в церко… - он умолк, соображая, что супруга иронично злобствует. – Ребекка должна покреститься.

– Это Грейс так сказала?

– Это я так сказал!

– Я против. Захочет вступить в лоно п р е с в я т о й, - она выплюнула это слово, - христианской церкви, сама сделает, в сознательном возрасте.

Фред яростно забегал глазами от жены к дочери и отрицательно замотал башкой. Не захочет Бекка, когда вырастет, яснее ясного. Перед ним две копии, просто одна пока мелкая – клыки не прорезались.

– Она – ребёнок. И сейчас решаем мы.

– Супер! – Кулак сильнее сжал рукоять кухонной утвари. – Мы р е ш и л и.

– Это ты решила.

– Что поделать, у тебя решительная жена.

– Возможно я поспешил с выбором! – В сердцах кидает отец. – Надо было всех посмотреть!

– Фред, - очень тихо шелестит Вивиан, делая крохотные шаги навстречу, - в Монтгомери недавно оправдали Барбару Керриган. Двадцать четыре ножевых, хотя её неверный муж умер с третьего удара. Только подумай, друг сердечный, как же он достал её своим бл…удом, раз она даже остановиться не смогла?

– Возьми себя в руки, не при дочери! – Мужчина отшатывается к выходу, прикрывая собой Бекку. Но мелкая версия Вив лишь весело скалит зубы: папа громадный, словно шкаф, но боится тощую, тонкую, завитую в мелкий барашек маму. – Я никогда и ни с кем! Соседка просила посмотреть её карбюратор и…

Это заявление – сплошная ошибка.

– И как там её карбюратор? – Вив перешла на змеиное шипение. Теперь разбирать слова – задачка с дополнительным баллом. – Разбит и потрёпан многочисленными карданами?

– О Господи, да что ты несёшь, милая?! Я починил ей машину, и она угостила нас пирогом, загляни в холодил…

– Я выкинула его.

– Что?!

– Что?

– Ты выкинула пирог?

– Не холодильник же.

– Ты – сумасшедшая, Вивиан… - Фред выдыхает эту давно не новость: то ли с обречённостью, то ли с восхищением. И ему с ней за целую жизнь не справиться. Бог – свидетель, эта женщина Саммерсу не по плечу. От того вдвойне интересно, как на премьере «Звёздных войн» несколько лет назад. Империя нанесла ответный удар по всем кинотеатрам США, сразу войдя в список лучших фильмов двадцатого столетия, и заставила Фреда пару часов не отрываться от экрана, разинув от удивления рот. Жить с Вивиан было примерно также, только хронометраж длиннее. – Я покрещу Ребекку, хочешь ты того или нет. Чтобы Господь всегда услышал её молитвы.

Вив отчего-то довольно улыбнулась и уже спокойно вернулась к разделочному столу:

– На ужин будут грибы.

– Я не люблю грибы.

– Я знаю.

Через семь месяцев Грейс умрёт от анафилактического шока, вызванного реакцией на клубничный джем.

«Накопительный эффект, - разведут руками медики, - мы бы всё равно не успели. Можно прожить много лет без аллергии, пока аллерген копится в организме, а потом встрять в один непрекрасный день».

Лишь многим позже повзрослевшая Бекка сопоставит факты и усмехнётся – соседка никогда не держала огород и не готовила варенье.

Чего не скажешь о Вивиан.

– Адмирон Винчесто, до вынесения вердикта у вас есть право высказаться в свою защиту, - Эрагон въедлив и соблюдает протокол, когда-то написанный им самим.

– Мне нечего сказать. – У демона отстранённый голос, лишённый эмоций.

– То есть вы подтверждаете, что самолично разыскивали артефакты Апокалипсиса с целью развязывания войны между Адом и Раем?

– Да.

– Что вы неоднократно прибывали в Школу ангелов и демонов на протяжении прошлого года и копались в старых подшивках «Священного Писания» в поисках упоминаний великого наследия Создателя?

– Да.

– Что именно вы посоветовали покойному преступнику Фоме отправить в Чертог донесение о нахождении Гласа Метатрона, которое чуть не подставило учителя Геральда?

– Да.

– Что ж, - Верховный Советник кивает и искоса смотрит на клякспапир на столешнице. Он вылит из чистой бронзы и натёрт до блеска. И в нём отлично видно собственное отражение. – Думаю, на этом процесс можно считать завершённым. Конклаву я предлагаю удалиться в совещательную комнату. Охрана, уведите подсудимого.

Ребекка на войне – это всё, что она знает. Под сонмом неприлично коротких локонов ведётся настоящая бойня. Если проиграть, мигрень лишит её головы и вскипятит мозг до критической температуры. Выиграть – суметь сфокусировать взгляд на Винчесто.

Ещё один взгляд.

Ещё один раз.

Другого «ещё» у них не будет.

– Забудь всё, что ты услышала. – Он заканчивает рассказ, чувствуя, как его рубашка промокла. Возможно Уокер плакала ему в грудь, пока адмирон разглагольствовал. Но, что более вероятно, пропитывала её своим ядом, и теперь мыться хочется гораздо меньше. Его устраивает мироточить Ребеккой. – И извини за дочь. Я контролировал ситуацию в адской столице и не собирался допустить ничего плохого.

– Они казнят тебя. Эрагон казнит тебя. – У неё ломит кости. К горлу подкатывает тошнота. Жжёт гортань и язык. Болят даже волосы. – Сделают козлом отпущения для Верхнего мира и посмертным героем для Нижнего, раз с Геральдом не вышло.

Рай распнёт Винчесто радостно, ещё и Глифтом отпразднует. Событие, достойное напитков столетней выдержки. Смерть очередного демона, который хотел развязать кровопролитие – это то, чего Эрагону не хватило после новогодней ночи. Это то, что ему продал Сатана, и стоимость покупки неизвестна ни Ребекке, ни адмирону.

В кулуарах Цитадели будут шушукаться:

– Вы слышали, что э т о т Винчесто был как-то связан с Фомой?

– С тем самым? С детоубийцей?!

– Да-да, с тем самым!

– Ну и поделом!

– Воистину поделом!

Ад не поверит суду и россказням, что расцветут после исполнения приговора. Сочтёт происками верхней столицы и показательной жестокостью. Но н е д о с т а т о ч н о й жестокостью, чтобы требовать мести.

– Как думаешь, мне посвятят пару фресок на инфернальных капищах? – Позёр. Чёртов ужасный, прекрасный позёр, который решил сдохнуть, лишь бы не доставаться ей, Ребекке, на ужин.

– Что же ты наделал… - очень тихо. Серафим сдувается. Напоминает воспалительный абсцесс, который сначала разнесло до невиданных размеров, но теперь тот накрыли спиртовой примочкой, скальпелем выпустили грязь, и нарыву ничего не остаётся, кроме как блекнуть, исчезая.

– В каком-то смысле это будет эпично, непризнанная. – Винчесто поразительно нежен. Так не бывает. – Я войду в историю. Даже в твою личную историю.

– И не войдёшь в меня.

– Нельзя всегда получать желаемое, - губы растянуты в улыбке. – Жопа от сладкого слипнется.

– Будь ты умнее, поделись ты планами со мной, не идеализируй ты свои мальчишеские идеалы, мы могли бы… - да не могли они. Что он должен был ей сказать после стольких лет? «Привет, Ребекка, давно не виделись. Я тут задумал госпереворот в Преисподней, не хочешь поучаствовать»?

– Тс-с, родная. – Демон не перестаёт улыбаться. – У тебя тон маленькой девочки, когда ситуация кажется безвыходной. Но выход есть. И я в него выйду.

Потому что если сохранить репутацию семьи можно только ценой собственной головы, его это устраивает.

***

– Ты не смотришь на дорогу.

– Она прямая, как стрелки на твоих брюках.

– Это поворот.

– Поворот – не развилка. Тут не нужно думать.

– Девиз по жизни?

– Ты бубнишь, как мой отец, когда я впервые села за руль.

– Он догадывался, что кончится плохо.

– Прекрати этот террор! – Она вжала педаль тормоза, заставляя АБС сработать. – Я прекрасно водила. Я – прекрасная водила!

– Мать твою! – Люцифер и не думал пристёгиваться, о чём заявил в начале пути, сформулировав мысль коротким, ёмким «Ремни – для лохов». И теперь поплатился за это, потирая плечо и рассматривая трещину на лобовом стекле. – Довольна? – Прорычал, не глядя в сторону Уокер.

– И погибла я не потому, что не справилась с управлением! – Она не успокаивалась. Стукнула ладонями по рулю и снова нажала на газ.

– О да, естественно.

– Меня преследовали и загнали в кювет!

– Само собой.

– На узкой пригородной дороге!

– Виновата трасса, я понял.

– Это была не трасса даже, а второстепенная магистраль!

– Почему ты выбрала тот маршрут, Непризнанная? – Он хотел узнать со времён Принстона. С тех пор, как стало понятно, её случайная смерть – ни черта не случайная.

– Да потому что! – Звук закипающего чайника. Звук, к которому он успел привыкнуть. Звук, в который можно влюбиться заново. Максимум живости, минимум желания сопротивляться земному очарованию. Эта перебранка, эти плевки в адрес друг друга – привычные, хорошие, нужные, - как прощальный танец, о котором догадываются оба. – Потому что… - уже более тихим голосом выдохнула Вики, - …за неделю до этого я услышала, что трассу Принстон – Джерси перекроют на ремонт.

– Её перекрыли?

– Нет.

– От кого услышала?

– От покупателя близ кебабницы. Помнишь, там стоит трейлер сириеца Раджаба?.. – Конечно он помнит. У него нет проблем с памятью. Память – сука, это роднит их с Уокер. – Я решила, это какой-то сват или брат продавца. Он выглядел, как араб.

– И что изменилось?

– В Иране, на аттестации, был портрет этого человека. И он…

– …давно мёртв.

– Да.