Пятнадцатая притча: Голова идеалиста (1/2)
В садах, спрятанных во внутреннем дворе, впервые за долгие годы зацвели деревья. Апрель не щадил ни вишни, ни сливы, ни айву, которая распоясалась, раскидывая ветви с чёрными узлами в разные стороны. Как знакомая толстуха, радующаяся встрече громко и широко.
Сатана смахнул тополиный пух, оседающий на плечах. Однажды он уже приказал вырубить все тополя на территории дворца, которые ставили себе одну единственную цель – превратить жизнь обитателей в настоящий, не библейский Ад. Но, не повинуясь никакой логике, тополя прорастали вновь.
«Хоть корчуй, хоть не корчуй, всё равно получишь… - ляпнул тогда королевский садовник, покручивая пышный ус, - как заколдованы, Ваше Величество!».
Конечно заколдованы.
Без её чёртовой магии точно не обошлось.
Это она тут всё рыхлила, ковыряла, удобряла и вскапывала. Гоняла бесов за водой в отсутствие акведуков. И снискала уважение среди простых ребят – из тех, кто уже торговал на площади, хотя самой площади не было и в помине. А была только адская дырка, прозванная Огненной Бездной, оставшаяся после привета от Эрагона, да наспех положенный квадрат булыжников, позволяющий хотя бы здесь разгружать прилетающий на драконах провиант.
– Какого беса лысого зал советов в земле? – Он не выспался, а от того сквернословил. – Лилит, мать твою!
– У меня нет матери. Заседай в тронном. – Чернявая фаворитка не оборачивается и даже не разгибается, стоя на грядках в той позе, что спешит подстёгивать фантазию.
Со времён их первой встречи она обнаглела до приятного, тянущего чувства у него в груди.
– У нас не зáмок, а каморка Фидеро, который помешался на тыквах и презрел удобства в пользу яблонь с грушами. – Сатана не упускает шанса шлёпнуть её чарами по заднице, заставляя подпрыгнуть.
– Ты прав, Милорд, - разгибаясь, нехотя стягивая грубые, холщовые рукавицы, сообщает женщина. Она страшно молода и прекрасна красотой, которую принято называть отчаянной. – У нас не зáмок. Если ещё не понял, у нас даже одно крыло не завершено.
– Работы ведутся, - сухо цедит новоиспечённый Отец Нации. У него выражение лица, которое сильно позже унаследует его собственный, пока даже не спроектированный сын, являя в минуты, когда нечем парировать.
То, что дворец должен быть построен, не вызывало сомнений. Для начала сгодятся форт и стены, утонувшие в зёве рва. Грубый камень, используемый в кладке, почти не истязают шлифовкой. Достаточно понимания, что будет место, способное выдержать осаду.
Если что-то пойдёт не так.
Когда что-то пойдёт не так.
– Вельзевул летал в Верховодную, привёз саженцы, мы шаманили над ними в зале совещаний, - от яркого солнца Лилит щурится совсем по-кошачьи. И он готов поклясться, что её зрачки становятся узкими и вытянутыми, как у главной львицы в прайде.
Не так давно Сатана предпочитал клясться Шепфой, уверенный в своей правоте. Но теперь Шепфы не было. Или был где-то, но точно не для него. Для него он умер даже раньше, чем колдовской огонь смёл огромный лагерь поселенцев здесь, в строящемся Чертоге, унося в Небытие девятнадцать тысяч бессмертных душ.
Старики, женщины, дети, офицеры – теракт не разбирался, кому отрывать конечности, до костей разъедать пламенем, утаскивать с собой в зловонную тьму, заставлять мочиться от ужаса.
Оказалось, это только в начале шум, крики и стоны раненных поглощают всё, перекрывая собой, как цунами, прочие звуки. А потом приходит тишина. Страшная, гнетущая, безжалостная. И вот тогда-то, в этой тишине, скуляще проносится первый вой. Затем второй. Третий. Сотый. И так до тех пор, пока всё поселение, затерявшееся между утёсами и Гневным морем, не наполняется ужасной какофонией смерти.
Кто-то не досчитался мужа.
Другие – сына.
Младенец орёт на груди матери, но у неё нет ни головы, ни сил, чтобы его утешить.
Глаза Владыки скользят по ровным, теперь уже идеальным клумбам, таким грамотным и холёным, что она бы порадовалась. Не зудела бы изо дня в день, из ночи в ночь «Мы должны сами растить пищу и корм для скота, си…Сатана!».
Хартия Повиновения подписана, а с ней и мировая. Нижнему миру гарантированы дотации и полная автономность, а взамен Рай требует не так уж и много – помешивать этот бульон новообразования, прозванного Инферно, куда угождают души грешников. Ведь как хорошо придумал Создатель – в Аду полно низших, это их титульная, к хренáм собачьим, родина, и именно они могут проходить сквозь невесомую пелену физического мира и тыкать вилами в бурлящие котлы.
Про котлы, к слову, чушь распоследняя. Они там водились, но совсем не для тех целей, что живописало человечество. Единственное, чего на Кругах и правда коптилось в избытке, была темнота. И странное, мёртвое спокойствие, к которому у Сатаны имелись личные претензии.
Бахнувший рёв многоголосья выводит дьявола из оцепенения. Крепостная стена вибрирует от известного народного мотива.
– Коптит в очаге поросёнок молочный,
Глифт льётся из бочек. Бокалы звонки́.
Эй ты, менестрéль! Раз явился на площадь,
Скорее нас всех развлеки!
Кифáра бренчит среди люда и смога,
Толпе на потеху бард ноту берёт:
«Я песню исполню про Принца Чертога
И пусть подпевает народ!».
Не уйти с этой пьянки, не скрыться,
Льются песни с зари дотемнá.
Слышь, девица, налей похмелиться
Нам за адского сына до дна!
Он так долго хотел наследника, втайне опасаясь, что свержение на проклятые земли наградило лично его не только второй, рвущей сухожилия ипостасью, но и бесплодием, что это передалось людям, последовавшим за своим вождём.
– Не так уж давно, правда дат не припомню,
По замку размером с квартáл
Ходил наш Милорд, поправляя корону,
И радостей жизни не знал.
Могучее Царство на пепле – о, диво! –
Растёт как стряпухи обед.
Жена-королева – юна и красива…
Лишь только наследника нет.
Не уйти с этой пьянки, не скрыться,
Льются песни с зари дотемнá.
Слышь, девица, налей похмелиться
Нам за адского сына до дна!
Больше, чем просто дитя. Истинный символ продолжения жизни там, где жизнь казалась невозможной, – вот кто такой Люцифер. И хотя, подрастая, наследник наглядно продемонстрирует, чего на самом деле лишён Сатана, славные времена у них тоже бывали.
– «Всё было не так», - перебив между делом
Проблеял какой-то стервец:
«До свадьбы Владыка ребёнка заделал,
А после пошёл под венец!».
И длился тот праздник почти что неделю, -
Ударил струной музыкант, -
Четыреста с лишним дубовых баррéлей
По крыльям текли и в стакан.
Не уйти с этой пьянки, не скрыться,
Льются песни с зари дотемнá.
Слышь, девица, налей похмелиться
Нам за адского сына до дна!
Развод только состоялся, и Сатана ощущает себя преданным, презирая эту эмоцию. Он предпочёл бы испытывать боль, зализывать раны, кипеть от гнева. Он с радостью устроил бы Лилит показательную порку, выяснив что та покушалась на него – снова. Она – интересная женщина, а у интересных женщин – свои причуды.
Но на этот раз всё иначе: ссора гремит в стенах дворца несколько месяцев, прежде чем смениться тишиной.
Эту паскуду Король особенно не жалует.
– Чета новобрачных примчала в карете:
Драконище в ней был большой.
Такому принцессу подай – не заметит,
Проглотит вприкуску с лапшой.
В апреле, на утро, с последней звездою
Не гасли огни по дворцу.
Всю ночь королева рожала в покоях
Наследника трона отцу.
Не уйти с этой пьянки, не скрыться,
Льются песни с зари дотемнá.
Слышь, девица, налей похмелиться
Нам за адского сына до дна!
Люций мозолит глаз, он слишком похож на мать, как считает Владыка. Дурное благородство, впрочем, отцовское.
Хорошим папашам-одиночкам предписано искать утешения в ребёнке, но Сатана слишком чёрствый, знающий слишком многое, слишком з а ж и в ш и й с я. У любой памяти есть предел, после которого она просто встаёт и, не прощаясь, выходит, потому что не осталось ни унции свободного места. Нельзя впитывать мудрость бесконечно – рискуешь стать Богом.
Это искушает.
– Красивее Принца отыщешь едва ли
Кого-то во всех трёх мирах.
Есть сплетня одна, мол, дворяне искали,
Зазря сапоги истоптав.
Рос парень, как водится, ладным и складным,
Средь мамок, и нянек, и слуг.
И всё дуралейство и детства проказы
Сходили наследнику с рук.
Не уйти с этой пьянки, не скрыться,
Льются песни с зари дотемнá.
Слышь, девица, налей похмелиться
Нам за адского сына до дна!
Он окружает себя работой и женщинами-пиявками, жаждущими присосаться к его телу, а за Люцифером наблюдает со стороны, как за самым главным деревом в собственном саду. Над тем трудятся лучшие мастера – подстригают, поливают, удобряют, но мальчишка юн и, от того, чувствителен, он и раньше редко видел мать, но теперь не ощущает даже её присутствия.
И лишь больше липнет к Сатане, как банный лист.
– Вон, видишь, на площади Бездну, старуха?
Дым стелется к нам по крыльцу.
Принц Ада мальчишкой в неё как-то рухнул
И выжил. Спасибо отцу!
Единственным стал, кого пламя вертепа
К рукам своим не прибрало.
Он, можно сказать, поимел дырку эту
Святым негодяям назло.
Не уйти с этой пьянки, не скрыться,
Льются песни с зари дотемна.
Слышь, девица, налей похмелиться
Нам за адского сына до дна!
В один из вечеров Милорду не удаётся скрыться вовремя, а нянькам – остановить ураган в лице наследника. Сын – чёртов манипулятор, охотничий щенок, загнавший зверя в фехтовальный зал, он вопит и требует сразиться с ним на мечах, неумело, по-детски беря на «слабо».
Не слабо.
Сатана раскатывает мелочь в бою: он – не случайный камердинер, чтобы проигрывать и подыгрывать Люцию.
– Давай ещё раз! – У сына вывихнуто крыло, но это он сам виноват. Не надо вертеться ужом, зарабатывая поджопник плоской стороной орудия.
– Давай…те. – Игнорирует просьбу дьявол. – У нас был бой, я – твой Король, уважай церемониал и своего соперника. Если презирать любые правила, то чем мы будем отличаться от животных?
– Пожалуйста, отец, - ликующе ноет Принц: они перекинулись уже тремя десятками предложений, он считал. И это – его личная победа. – Дайте шанс взять реванш!
– О каком реванше ты говоришь, мальчик? – Мужчина вешает меч на стену и хохочет. – Задействуй голову, мы с тобой не ровня.
Но Люцифер слышит только «Задействуй голову». Поэтому, когда родитель поворачивается, чтобы уйти, тот разбегается и как следует бодает в бок, весело скалясь.
«Вот ведь баран!», - Сатана накажет его, заперев в комнате в одиночестве, но не будет себе лгать: это было и смешно, и неожиданно.
– А ещё, было дело, он разгневал отца
И на ярмарке прятался лихо.
Это твой тыл, кума, прикрывал молодцá,
Что за юбкой сидел тихо-тихо?
С тех далёких времён сотни лет миновали,
Не мальчишка теперь уже Принц.
И сейчас все вокруг свои юбки снимают
За один только взгляд меж ресниц.
Не уйти с этой пьянки, не скрыться,
Льются песни с зари дотемнá.
Слышь, девица, налей похмелиться
Нам за адского сына до дна!
Годы покажут, Люций так и не научился обращаться к отцу на «вы», а сам отец не смог освоить равнодушия.
Не до конца.
– На вертеле был поросёнок молочный,
Глифт кончился в бочках. Бокалы пусты́.
Эй ты, менестрéль! Раз порадовал площадь,
Награду хватай и мотай сквозь кусты!
Звенят золотые в кармане. Дорога
Отличный попутчик. Бард снова поёт:
«Я песню исполнил про Принца Чертога
Которого любит народ!».
Не уйти с этой пьянки, не скрыться,
Льются песни с зари дотемнá.
Слышь, девица, налей похмелиться
Нам за адского сына до дна!
Не уйти с этой пьянки, не скрыться,
Льются песни с зари для того,
Чтоб девица дала похмелиться
Нам за сына отца своего!
На задах королевских угодий уродились яблони. Свежие, завившиеся, как невесты на первый бал, стояли себе, жеманно растекаясь под солнцем и пробивались первым цветом. Лишь у самой крепостной стены старое, кривое дерево, покрытое патиной. Залилось сединой за столько столетий. Они его вместе сажали, страшно прикинуть когда. То ли в канун свадьбы, то ли через неделю после, когда двор протрезвел, находя в себе силы выйти из праздника уцелевшими.
Дурацкий момент напускной романтичности, положенный придворным этикетом. Но Милорд его помнил.
– Да не тыкай ты! – Шипением разлилось от Лилит.
– Я не тыкаю. – Вызверились мгновенно.
– Тыкаешь.
– Нет.
– Тыкаешь, говорю.
– Нет, Лилит, я не тыкаю, но ещё слово, и я засажу этот саженец тебе в рот.
– Ты корни повредишь, - она возвела глаза к небу.
– Я их не трогаю.
– Какой тебе наследник, когда ты с деревом не справляешься?!
При слове «наследник» глаза загорелись торжеством. Демоница была почти на третьем месяце беременности, окрылявшей Сатану и мешавшей ей строить дивный, новый мир. Её мутило, шатало изо дня в день, воротило от любой еды и размазывало по кровати на долгие часы, вгоняя в хандру.
– Попробуй родить. – Как-то заметил теперь уже супруг. – Я слышал, эта болезнь тем и лечится.
– Я не создана, чтобы быть матерью. – Она отвернулась, ненавидя его от пят до макушки. Гнева удостоился даже член, хотя, раньше, он примирял её с пропастью непонимания. – А ты не создан, чтобы быть отцом.
Возможно она оказалась права: быть родителем одному, конкретному отпрыску сложнее, чем быть Отцом целому миру. Лилит выбралась из этих сетей. Так хотела стать той, кем ребёнок сможет гордиться, что умчалась покорять неизведанное.
Но, если бывшая жена не сдохла, Сатана будет не прочь рассказать той, что сын никогда не станет гордиться мамашей, которой у него не было.
***
В сумку летит всякое барахло – несколько костюмов, несессéр, короткий, но острый как кадык кинжал с семейным гербом. Ливры Винчесто фасует по нескольким кошелькам и торбам, для сохранности. Если в бегах умыкнут багаж или камзол, потеря не станет существенной.
Отец приучил его к бережливости, присущей аристократам – это когда сорить деньгами на публику даже поощряется, создавая себе правильный флёр наследника богатого Дома, но в застенках имения гнуть пальцы не требовалось. Поэтому жили они хорошо, но без показухи. Простая обстановка, простая еда на семейных ужинах, простота в общении с прислугой.
Они двое.
Только не мать.
Той требовалась роскошь на грани разорения.
Адмирон думает, он видел это с самого детства. Их фамильный особняк не заставлен мебелью, и в залах витают воздух, морской бриз с окраин Чертога и особая лёгкость. Везде, кроме библиотеки.
И родительских отношений впридачу.
Для профессорской семьи библиотека – почти святилище. В ней не найти огромных окон, позволяющих свету затапливать помещение весенним утром. А если кто-то всё же сподобится обнаружить витражи вдоль стен, то рискует похоронить себя заживо под свитками, манускриптами и пылью, веками оседающей на книжных полках.
Слабая попытка впитать мудрость предков.
Да и предков у их семьи не сказать, что много.
Надо бы попрощаться с отцом, соображает демон. Тот достаточно стар, чтобы не вынести удара, когда их репутация будет растёрта в прах сатанинским каблуком. Винчесто уверен, физически его родители не пострадают, а про моральную сторону он старается не думать.
– Добрый господин, - чёрт лебезит и по-собачьи подрагивает хвостом под полой затасканной туники, - это будет стоить очи-и-инь дорого… очи-и-инь!
– Разве я спрашивал о цене? – Адмирон не трезв и чувствует себя по-настоящему бессмертным. – Когда сможете сделать нужное количество колдовского огня? Дата?
На дворе осень, сплошь неурожайная. И отголоски народной истерии докатываются до столицы, куда пребывает всё больше бедняков. Хрупкие, как тростник, демоны, без образования, из тех, кто всегда кормился в деревнях с земли, будто забыв, что та проклята, теперь рванули в крупные города в надежде на заработки.
«Враги в бою – всего лишь соперники, их можно победить, с ними можно проиграть, но это достойная битва, - рассуждал отец. К старости он резко сморщился и стал похож на изюм, перезревший из винограда, а, по тому, утопал в кресле, словно это не он в нём сидит, а кресло захватило старика и проросло в него своим мякишем. – Голод и холод – пострашнее меча. Из-за них утрачивают человеческий облик».
У адмирона есть прикроватная тумбочка, а в ней – заначка с опиумом и фотография для красочных приходов. Всего одна и, отчего-то, чёрно-белая, хотя и пятнадцати земных лет не прошло. У карточки заломались углы, но Винчесто не из тех аккуратных мужчин, кто приклеит изображение к картону для прочности. В его голове всегда находилось место беспорядку: чистые, отутюженные манжеты и припудренные анархией мысли идеалиста. Но даже с такими вводными он сберёг фото, потому что… да чёрт его знает, почему. Не от романтичности порыва уж точно.
Просто ничего другого Ребекка не дарила.
На фотографии они на рождественском балу. Спектакль окончен, но актёры погорелого театра, отрабатывающие не искусства ради, а аттестации для всё ещё в костюмах. Их цепляет его собственная мать – стройная, сухопарая, темноволосая. Значительно моложе отца, она крайне далека от старости и не желает быть вычеркнутой из записны́х красоток.
– Давайте я вас сфотографирую, - Реджина кокетливо демонстрирует сыну фотоаппарат, раздобытый на Земле. Она часто бывает по службе среди людей и влюблена в эти человеческие штучки, которые не ценят при королевском дворе, но о которых она от души готова болтать с советником Рондентом. Однажды она принесла ему айфон и с тех пор нашла в лице демона ещё одного фаната человеческого прогресса. – Вас всех.
Но их только трое – здесь, между кулисой и гримёркой. И сокурсник, исполнивший роль Меркуцио, мертвецки пьян, чтобы соблюдать приличия. Он лишь кивает и убегает в темноту, пока его мочевой пузырь не лопнул.
– Обойдёмся, - бурчит Винчесто в ответ матери. У них не близкие отношения. Она даже на мать не похожа, старшая сестра – максимум. Родив сына, Реджина посчитала свой долг выполненным, поэтому воспоминания детства не связаны с этой стильной дамой, напоминающей дорогое украшение – прекрасное, но совершенно не идущее его отцу.
– Встаньте рядом. – Демоница щебечет, словно никакого отрицания не было. – Милая, вот сюда.
Она сама подталкивает Ребекку к сыну, игнорируя недовольное лицо непризнанной, а потом делает кадр и тянет фотографию, вылезшую через секунды.
Спустя полгода Уокер подпишет этот снимок своим лекарским, неразборчивым почерком. Только имена и ничего лишнего, хотя даже они казались чрезмерными. Зачем писать то, что и так известно?
В кадре его хмурые брови, которыми он защищается от вспышки, а на физиономии Бекки застыло отстранённое, возвышенное выражение. Она словно стоит там, но на самом деле давно убежала вперёд.
Обскакала, а теперь ещё и выживет.
Не чета адмирону, которому остаётся только фотокарточка.
Когда со сборами покончено, он обдумывает, что сообщит отцу. Матери нет, у неё интрижка с наместником одной из провинций, в курсе даже слуги. Глава семьи – тоже не святая добродетель: пока силы не покинули его, он легкомысленно портил горничных, предпочитая нанимать демониц, а не серв с загадочными глазами и лицами.
«Мне надо отправиться в имение в Цибию»? Или лучше соврать про дела государственной важности? Выдумать приказ Сатаны? А, может, сообразить ложь про земное задание, на которое его послали?
Но решить дилемму Винчесто не суждено. Размышления прерывает стук в дверь – вкрадчивый, как умеет только прислуга.
– Войдите. – Он знает, это неправильно. Логичнее рвануть в окно, ни с кем не прощаясь.
А ещё адмирон уверен – никуда он уже не сбежит.
***
Корсет натянулся от сбитого дыхания, являя леди Алексе чудесный вид на высокие груди Малены. Под кожаным комбинезоном демонице стало жарко и томительно: противоестественная природа её порока снова брала вверх и сами небеса, ниспославшие нынче ночью на Утёс Вожделения молочный, текущий сквозь пальцы туман, вторили хозяйке замка.
– Раздевайся! – Прорычала Алекса, выразительно и чувственно щёлкнув плетью по кончику горящей свечи. Света факелов вполне хватит, а толстые, поблёскивающие от воска свечи она использует иначе.
– Ты не в себе, мерзейшая из женщин! – Ведьма покраснела от натуги, скованная цепями в позе столь непристойной, что её тело само напрашивалось на первородный грех. Колени Малены, упёртые в дощатый пол, были натёрты, а бёдра волнительно покачивались под холщовым рубищем, выставленные на обозрение у самых дверей знаменитого подвала, обшитого красным бархатом.
– Права ты, ведунья похоти моей, - демоница с вызовом изъяла две толстенных, длинных свечи из канделябра и оказалась сзади, - я не в себе, потому что планирую быть в тебе, о сладострастная!
– Ужели надо мной ты надругаешься?! – Огневолосая красотка закусила губу от ужаса и, самую малость, от греховных помыслов, чувствуя, как ладони леди Алексы вторгаются под её подол, где пряталось нежное естество. – Я мать двоих детей и, как и ты, я – женщина! Отринь свои извращённые помыслы и не терзай мои лепестки любви!
– Ха-ха-ха! – Сардонически и плотоядно расхохоталась демоница. – По крайней мере я не сделаю тебе третьего, Малена! – И она упёрлась самой большой и самой толстой свечой в…
А трилогия лучше, чем Сатане казалось.
Его не покидает ощущение, что он уже видел этот жалкий, полный бутафорской натужности слог раньше, но не может вспомнить, где и когда. Да и явившийся Рондент с его нервически дребезжащим на блюдце эспрессо сильно отвлекает.
– И что?
– Милорд! – Только и может воскликнуть советник. Он принёс обеденный кофе, но застал государя в приёмной на собственном рабочем месте. И в окружении собственных книг. «Серафим моих снов» в руках Владыки, а первая и третья части ухмыляются со столешницы. Хотя демон хорошо помнит, ящик с романами он запирал на ключ. – Вы тут…
– Насколько мне известно, это мой зáмок, - демонстрирует зубы Сатана и хлопает фолиантом. – Интересный выбор для адского секретаря. Ты открываешься мне с новых сторон. Малена останется с Тристаном или вернётся к сиру Родрику?
– Тристан погибнет в междоусобной войне между графствами. Но, на самом деле, это будет его брат-близнец, которого все считали мертворождённым. – Быстро выпалил советник и, с шумом сомкнув челюсти, отчаянно завращал глазами. – Это… это в целях изучения популярной беллетристики!
– Несомненно.
– Не подумайте ничего такого!
– Никогда.
– Я всего лишь в ы н у ж д е н шерстить подобную макулатуру на предмет народовольничества!
– Удивительно.
– Простите, Милорд, - чтобы не разбить чашку, Рондент водрузил её на бюро, - что… что именно показалось вам удивительным?
– Удивительно, сколько оправданий своим пристрастиям можно придумать, когда теряешь лицо, - Сатане начинает надоедать кликушество личного помощника. Он делал ставку на то, что со временем демон вернётся в прежнее состояние – уравновешенное, расторопное, глуповатое. Но из перечисленного только глупость не покидала Рондента, став тому и сестрой, и матерью, и любовницей.
– Я шёл сообщить, что Абигор доставил Винчесто по вашему приказу, - откашлявшись и собрав остатки решительности, секретарь выдал новости. – Адмирон ожидает…
– …в малом зале. Знаю. – Вставая из-за стола, Король понимает, сегодня его ждёт самая неприятная участь всех, облечённых властью. Оборотная сторона поощрения. – Рондент.
– Д-да..? – Советник согнулся в поклоне, дожидаясь, когда Сатана покинет приёмную.
– Как бы ты не трусил, не бойся противостоять. Однажды это может спасти тебе шкуру.
***
– Добрый день, Винчесто. – Двери зала хлопнули. Адмирон отпрянул от картины, по которой блуждал глазами, и резко повернулся. Мысли в голове иссякли, ноль разумных идей. Словно он исчерпал на них лимит и дальше только платно и за тысячи ливров. – И давно ты спланировал меня убить?
У него свой кабинет в борделе. Но последние месяцы демон искренне любит в этих стенах опиум, лишь изредка отдавая дань уважения своим мужским потребностям и чужим женским прелестям.
В нём поселилось чувство безысходности, и он связывал это с тем, что мир вокруг становился хуже – мрачнее, голоднее, похороннее. Сложно игнорировать ощущение приближающейся смерти, когда сроднился с ним, потому что предвидеть конец – твой чёртов дар и твоё проклятье.
Сейчас адмирон замечает костлявые лапы погибели над каждым пятым, будто всю Империю затянуло в пузырь грозового фронта. И когда тот лопнет, эти несчастные полягут, заляпанные смертоносными осадками.
Винчесто думает, дело в беднеющем населении. Они обитают на земле, которую создали в противовес райским садам, лесам, озёрам. На этой земле нельзя жить, она сотворена для равновесия и баланса, где на одной чаше весов благодать с изобилием, а на другой – пепел и прах.
«Прах к праху, - рассуждает демон, затягиваясь и укрываясь чёрной дымкой, как одеялом, - однажды твоя везучесть, Отец Нации, обязана тебе изменить. Мы слишком долго существуем там, где принято умирать…», - обед у Сатаны закончился несколько часов назад, и если не считать дерзкого этюда Виктории Уокер с чайной ложкой, он вышел самым обычным.
Рондент помалкивал, Мамон гундел о нехватке продовольствия в отдалённых регионах – в местах скопления рудников и копей, Король хмурился, а сам адмирон был больше заинтересован другим концом стола: исподтишка наблюдал за наследником и Ребеккиной дочуркой и давил ухмылочки в зародыше.
У этих двоих явно что-то произошло, простёрлось между ними влажной, влекущей неловкостью. Потому что непризнанная ведёт себя непринуждённо, а о Люцифере такого сказать нельзя. И хотя сам Винчесто, конечно, не знаток всех оттенков наследника, зато мнит себя специалистом по шишкам, набитым на женщинах Уокер.
Люций, очевидно, поскользнулся там же, где, годами ранее, свой затылок раскроил и адмирон.
Зелёная юность. Восхитительное время, кружащее в своём бессмыслии. Сплошные страсти, за которые не выкатят счёт. Можно даже не говорить с Ребеккой… Вернее, даже нужно. Никаких лишних слов, её тело – его дело. Пока он окончательно не истечёт кровью в непризнанных капканах, не задохнётся в сетях, не исполосует её шею засосами.
В ту пору он так хотел видеть дамочку среди демонов, что даже не копался в чужих воспоминаниях. Хотя именно в них, а не в нафталине шкафа, можно было рассмотреть её скелетов, упорно прокладывающих путь в Цитадель.
В клетушке-комнатушке, вульгарно затянутой разноцветной парчой, есть сейф – приятный бонус постоянному клиенту, - ключ от которого Винчесто таскает с собой. Там, в несгораемых недрах, спрятан колдовской огонь, который ему изготовили в подвалах этого заведения. Взрывоопасная магия стоила солидных денег, а теперь дышала ожиданием, как новобрачная – в первую ночь.
Адмирон прокрутил сотни вариантов и остановился на кабинете Сатаны – месте Королём намоленном: там он бывает ежедневно, чего не скажешь о тронных залах. В кабинет редко допускают посторонних, значит случайных пострадавших удастся избежать.
В конечном итоге у Винчесто не стоит цели отправить своего «феодала» в Небытие: дьявол живуч и могуч, он выкарабкается, но будет дискредитирован. Или совсем уж простое – заполучит уродство, изъян какой-нибудь в результате взрыва и растеряет харизму.
Подорвать не Бессмертного, подорвать его власть.
Демону трудно объяснить себе, как он дозрел до этой мысли, и насколько сильно на него подействовали свободолюбивые разговоры отца. Но то, что это должен быть именно Милорд, не вызывало сомнений. Судьба распорядилась так, что Винчесто – уже адмирон, самый молодой и подающий большие надежды. И что это тогда, если не чёртов знак, чтобы нанести удар по рыбьей голове, а не скоблить чешую с хвоста?
Он видел план Чертога в бюро Рондента и хорошо помнит, к кабинету ведёт вентиляция из покоев самого Сатаны и комнаты его сына. Первое не кажется доступным. Да, Винчесто вхож во дворец и имеет там гостевую спальню этажом ниже, как и любой из двенадцати адмиронов. У серафимов в Цитадели так же устроено. Но пробраться в апартаменты Короля, когда в зáмке море гвардейцев и слуг, а у домоправительницы Саломеи чуйка сторожевого цербера и везде глаза и уши, представляется слабо.
То ли дело покои Люцифера – по большей части они закрыты фамильными чарами, но иногда наследник является в отчий дом, и ему, Винчесто, надо просто словить момент – такой, как сегодня, реши студенты выбраться из Чертога.
Прежде, чем покинуть дворец, демон даже прогулялся по коридорам, прислушиваясь к голосам.
– И без самодеятельности. Иначе ты нас потопишь. – Сквозь двери наследной спальни доносится голос Люция.
– Как я выгляжу?
– Как шлюха, - тон дрогнул, затапливая адмирона волной солидарности.
– Отлично, - чирикнула в ответ Виктория. – Шлюхи – не корабли. Они редко тонут.
Отправляясь в город, Винчесто рассуждает, что плана у него до сих пор нет. Есть призрачная миссия, которую даже идеей не назовёшь. Некая финальная точка, сложись всё удачно, способная дать отсчёт новому тысячелетию в Аду. Он может лишь догадываться, что предпримет совет адмиронов, погибни или пострадай Сатана в результате покушения, но у него имеется козырь. Огромный, слегка заветренный, будто кусок свинины, украденной с чужого стола, но демон готов топить этот жир и кормить им страждущих.
– Друг мой, - в комнату юркнула демоница с лоснящимся телом и разогнала последние опиумные фантазии, заставляя вздрогнуть. Обнажённая и сверкающая сгнившей свежестью в блеске факелов, с кожей смазанной папортниковым маслом, несла себя, как подарок. То ли проститутка, спешно скрывшая следы других мужчин под слоем глянца, то ли покойница в похоронной ладье, чьё тело умастили, окурили благовониями и готовы были спустить на воду. – Говорю, ложись на бочок, не крутись. Могу я составить тебе компанию? – Девица хочет набить кисеру очередной порцией дурмана, выкурить ту вместе.
Вместо внятного ответа Винчесто лишь мотает головой, которая кажется лёгкой и бесполезной. Ему смешно представлять, как куртизанка превращается в королевскую охрану или самого Сатану и отсекает этот инородный элемент от его отяжелевшего туловища. Лишняя деталь, средоточие дара, который он не просил.
Наверное, отруби они ему голову, оттуда даже кровь не польётся.
Только чёрное облако опиумного дыма.
– Ты превзошла все ожидания, дура, - проходит не меньше часа, когда его отпускают видения. И первое, что Винчесто слышит из-за двери, не закрытой шлюхой, это голос Принца. – Есть глупые, есть тупые, а есть, Уокер, ты! – Люцифер звучит рассерженно.
Не раздумывая, адмирон вскакивает с топчана и закрывает створку, оставляя почти незаметную щель для обзора. Коридор похож на слоновий хобот, он длинный и прямой, и в самом конце можно рассмотреть силуэты школьников.
– Бу-бу-бу! – Смешно и манерно кривляется Вики, буквально вешаясь на своего спутника. В её тоне узнаваемая похоть. Нездоровая. Такое бывает, если ты закинулся лошадиной дозой местных афродизиаков. Винчесто из тех, кто разбирается не понаслышке. – Красивый! Плохой! Злой!
– Умывайся.
Студенты исчезают в сортире, и теперь демон может только догадываться, что разыграется за этой кулисой. Его мысли спешат, опережая события.
Какова вероятность, что покои наследника закрыты на самый обычный ключ или простейшее заклинание?
Или он наложил фамильные чары перед выходом?
Вряд ли: это долго, муторно, а ещё ограничит доступ прислуге.
Знать бы наверняка, что эти двое задержатся в борделе, и вот он – отличный шанс заложить колдовской огонь. Но он не представляет, что у тех на уме, и делает то, чем не стоит гордиться – покидает свою конуру и прилипает к двери уборной, впитывая каждое слово.
– А ты – гад. Понежнее было нельзя?
– Льзя. – Если Люций – гад, то эта мамкина дочка – слепая курица. Наследник мог проделать с ней мириады грязных вещичек в её состоянии, пока она умоляет его не останавливаться, но вместо траха приводит девчонку в чувства. Это даже не благородство, это влюблённый мазохизм.
Они становятся громче, превращая разговор в то, что сам Винчесто считает признаниями.
– …это не план! – Кричит Уокер-младшая. Возможно стои́т сейчас перед наследным царевичем и сверкает глазищами, заставляя сомневаться, а надо ли было запихивать белобрысую башку под ледяной кран.
Когда, в ответ, Люцифер чеканит речь, сочась отчаянием мужчины, впервые влипшим по-полной, адмирон готов мысленно рукоплескать: он знает сказочную героиню из старшеньких, которой подойдёт роль злодейки в этой постановке. У дочери всего лишь молочные клыки, зато святая мать давно отрастила акулью челюсть и теперь перемалывает преграды зубами в три ряда.
Дверь распахивается с шумом, но демон успевает скрыться в своей обители: что ж, наследник оставил Викторию дожидаться, а сам отправился за тем, за чем пришёл. В голове адмирона сформировалась цель – их надо задержать тут, в сердце столицы.
Всё совпало, паззл сложился вовремя. Потому что Винчесто знает, что в подвале борделя столоваются не только черти, но и наёмники. И готов помочь влюблённым отхватить свою порцию приключений.
– В сентябре. – Демон здоровается со смертью за руку. – Когда начался неурожай.
– Тогда у нас всё по-честному, - Сатана придвигает стул и садится на него, рассматривая человека, подорвавшего доверие. Ему не жаль предателя, он дал зарок не прощать подобное, но желает узнать подробности.
– Тоже хотите меня убить?
– Не хочу тебя спасать.
– Вы забронзовели, - Винчесто кивает на соседний стул и получает молчаливое согласие притулиться. – Слишком много обещаний, которым не дано быть исполненными.
– Уверяю тебя, - хохотнули ответно, - я – не первый и не последний политик, не устоявший перед обещаниями, которые не сможет сдержать.
– Заведомая ложь?
– Конечно. – Король задумчиво смотрит на свои руки. – Представляешь, что подумал бы народ, говори я им правду? Что здесь никогда не будет н о р м а л ь н о. Что природа и погода всегда будут хотеть выжить нас, как колонизаторов. Что, сколько мы не бейся с климатом, урожайная пятилетка будет сменяться голодным веком. И что Круги под нами не улучшают положения дел.
– Выход есть, я докладывал вам, едва заступив на службу! – Винчесто искренен, он восхищает неуместностью.
– Это не выход, это поражение.
Адмирон смелеет, потому что терять уже нечего:
– Война давно окончена, Сатана.
– Война ещё не началась. Но ты её не застанешь.
***
Вивиан всегда говорила внучке «Никогда ничего не меняй в себе кроме фамилии», но сегодня та ночь, когда Виктория жаждет изменить всё.
Она тщательно красится, чтобы прийти к Люциферу вечером.
Долго топчется у зеркала.
Крутит волосы широкими локонами.
Выглядит превосходно и… никуда не идёт.
Пусть решит, что она уснула после вчерашних событий и праздника. Постаревшая на целый год, а, от того, нуждающаяся в отдыхе. Пошутит при встрече «ты как бабка». А затем они продолжат играть в игру «Поддержи иллюзию», пока сыну Сатаны окончательно не надоест давать ей шанс.