Тринадцатая притча: Вихрь любовников (2/2)

– Потому что он хочет жить. – Отец недоволен. Это читается во взгляде и в якобы великодушной ухмылке, расцветающей на лице. – Или ты полагал, что животное будет стоять по стойке смирно, ожидая, когда ты его прикончишь? – Ответ Королю не важен. Он удерживает своего гнедого в паре шагов от оленя и с неприятным любопытством смотрит на сына. Тот не торопится, что уже бесит. – Скажи, ты н а с т о л ь к о медлителен или тебе нравится наблюдать звериную агонию? – Пришлось склониться вниз. Унижать наследие – прерогатива исключительно его, родительская. Никто из слуг не должен лицезреть презрительного общения. Никому из подданных даже в самом дерзком сне не должно привидеться, что с Принцем Ада допустимы вольности.

Демон опускается на корточки, соображая, куда лучше вогнать острие – перерезать оленю глотку или проткнуть сердце. В первом случае сгодится меч, для второго лучше вынуть из сапога кинжал.

Светлое платье мелькает в глубине коридора, и Люций тут же спрыгивает с подоконника. Голова какого-то другого оленя, висящего напротив, больше не вызывает череду воспоминаний.

Игра началась.

Ему нравится ощущение – в пятках и кончиках пальцев приятно колет энергией. А ещё старшекурсник чувствует, что Уокер, скользнувшая в ныне пустой главный зал, испытывает то же самое. Это воодушевляло с самого начала.

С того, забытого всеми всевышними святилища в Чертоге, куда её притащили наёмники.

С топора, за который она схватилась.

С блеска в глазах, способного конкурировать с алмазными копями.

«Ты ведь и дала мне тогда, после столицы, на адреналиновом кураже. Разве нет, Непризнанная? Позволила отыметь тебя, раздвигала ноги, покорно подставляла тугую дырку, текла последней, скулящей сукой, чтобы чувствовать себя самой настоящей и живой. Бессмертной. Уцелевшей. Потной. Чтобы уже хотя бы так, хотя бы на одну ночь, не какая-то ёбаная Алиса в Стране Чудес, а выебанная мной Уокер. Распаханная, раскрытая, вдоль и поперёк выпитая. Блядское поле удовольствий. И только взгляни на наш урожай?.. Мы уже поздравляем друг друга с именинами. Действуем сообща. И… храним секреты», - он ведь ни черта не выбил из её памяти минувшей ночью. И, к стыду своему, даже не старался. Непризнанная слишком хорошо берёт за щёку и прогибается в спине, разражаясь стонами, в которых можно считать «Смотри, как я люблю тебя!». Поэтому, под фонограмму из влажных шлепков двух тел, Люцифер готов заставлять себя верить – это живое исполнение, концерт в прямом эфире, а не старая пластинка, поставленная на повтор.

Когда олень издаёт последний вздох, кинжал исчезает в голенище. Кровь на клинке Высочество вытирает о камзол гвардейца, не утруждая себя сомнениями.

– Отлично. – Крайне жёстко долетает из уст отца. – А теперь донеси его до лагеря.

– Довези. – Батя имел ввиду «Довези». Определённо да. Иначе зачем ещё нужны экийские кони Апокалипсиса?

– Донеси. – Сатана бросает поводья от чёрного, как смоль, жеребца своему камергеру. – Забери лошадь.

– Это всего лишь олень, - туша огромная, лететь с ней не получится, но дотащить – плёвое дело. – К чему весь цирк? – Люций уже взвалил животное на шею и с ненавистью вскинул глаза на родителя. Он – Принц, а не хéров слуга.

– Пока ты достоин только клоунады, - папаша отпускает свиту, следуя в самом конце, но стоит посторонним скрыться среди деревьев, останавливается, дожидаясь сына. – А когда доберёшься до охотничьего подворья, не забудь взять камзол Филотануса и постирать. Руками.

В главном зале темно и пахнет сыростью. Его используют только на мероприятия, и помещение в курсе подобной несправедливости. Оно начинает соответствовать своему статусу, обрастая клубами пыли, как старуха – воспоминаниями. В воздухе копошатся светляки – тот же мусор – крохотные ошмётки поднятой ногами грязной пыльцы. От них разит затхлостью, какой-то грустной ненужностью, печалью летнего дома на озере, из которого все выметаются к сентябрю. Но именно они красиво висят вокруг уокерской фигуры в проёме света, расстреливающего из окон.

Это делает композицию завершённой.

«В нашей истории нет ничего красивого. Она – вонючка, Непризнанная. Она вся пропахла грязными кабаками, сортирами, сочащимися нами матрасами. Пропиталась пролитым Глифтом, спермой, кровью. Она даже нас, красивых, испачкала, и теперь мы – уроды. Калеки, исходящие немощью. Раненные олени, вот мы кто!», - мужская рука обвивает талию, притягивая к себе.

– Ждала? – Его шёпот слишком горячий. И будь у Уокер пироги, она бы их пожарила.

– Конечно нет, рассчитывала на полный состав демонической команды по Крылоборству. – Виктории хватает секунд, тянущих свои клешни во времени так, что вокруг замирает даже воздух, чтобы понять – Люций прижал её спину и крылья и теперь они оба слегка покачиваются на месте. Не светский танец, не вальс, не танго. Языческие поклонения древним богам, заставляющие прирастать ногами к полу. Или нетрезвые медляки в одном из тех джерсийских клубов, о которых не следует говорить отцу.

– Какая ты кровожадная.

– Почему это?

– Желаешь смерти в целом славным парням.

– А ты убьёшь их?

– Таинственная, но жуткая череда событий отправит их к праотцам. – Он пожимает плечами и чуть сужает ноздри, всасывая запах её волос без права просто развеяться. – Так бывает, когда Бессмертный напарывается на заточенные штуки. Знаешь, такие острые клинки или копья…

– Люцифер!

– Мм-м? – Его нос прилип к макушке, упиваясь ароматом. Он и раньше пытался разложить на составляющие, чем же пахнет Непризнанная. Из чего она сделана, соткана. И каков цвет её энергии. Вышло только с последним. Немудрено ни разу, потому что сияла Уокер чистейшим куском золота и даже ярче. Слепила беспощадно, персональным солнцем на полставки подрабатывая. Не сразу, конечно. Демону и дела не было до какой-то плебейской мещанки и её внутренних раскрасок, пока не случился прокат машин. Да знай он, что поцелуем в щёку девица умеет взбивать мозги до крема, и близко бы к себе не подпустил. Ну, разве что, на длину члена. Но это, объективно, приличное расстояние!

– Можно тебя попросить кое о чём?

– Фотосессия в одинаковых шмотках? Сто одна роза? Вместе выпекать имбирные пряники? Что бы там ни было, мой ответ «Нет».

– Ты такая «болтушка» перед «битвой»! – Непризнанная поворачивается, чтобы роскошно хихикнуть в его ямку на шее. Фактом довольны абсолютно все: и Люций, и темнеющие изгибы черепа. – Я всего лишь хочу, чтобы на сегодняшний вечер мы забыли о любых разногласиях.

– О любых? Ты просишь слишком многого, Уокер, - он щурится лучше кота. Льва. Целого прайда. Выточенной физиономии место в Лувре, настолько там всё идеально. Но первокурснице нравится думать, что именно она выкрала этот шедевр. – Я могу не вспоминать многое: твою нелюбовь к учёбе и желание отбросить коньки со всей внезапностью, слюнявые поцелуи с Диньдонием и мамашу с припиздью, зеркальное альтер-эго и походы в башню, - демон склоняется ниже – игриво, даже ласково, но упоминание Бонта заставляет её постыдно отводить глаза. Она чувствует себя грязной и грузной, как мешок с постельным бельём, который следует постирать. Или выкинуть. – Но лосины, Непризнанная?! Однажды я видел тебя в лосинах. И это уже не стереть, не удалить, не сглад…

– Самый идиотский идиот…

Преступление остаётся без наказания. На сегодня. Не сегодня.

А Вики остаётся с носом, дьявол не отжирает его у неё, пока сама девчонка проводит развед-работы, скользя губами по мужскому лицу. Это довольно удобно, ведь если он крикнет ей «Отъебись от меня, мерзкая обманщица, я всё знаю», она просто перережет свою сонную артерию о его скулы, и войдёт в историю, как Виктория Первая-Лоховатая.

Интересно, посмертный орден за подобное полагается?

И догадались ли кузнецы отлить его в форме среднего пальца?

– Зато у меня пупок красивый, - ему слишком хорошо. Нет, не так. Он чувствует себя счастливым. Цельным. Полным. «Полное дерьмо!», - проносится в голове, пока на лице расцветает довольная улыбка.

– Красивый пупок за деньги не купишь, - с сознанием дела поддакивает Вики, - и в Крылоборстве не накачаешь. Красивый пупок либо есть, либо нет.

– Непризнанная.

– Я! – Она всё ещё мурчит и фырчит ему в воротник, будто планета притормозила, выдавая им сверхурочные.

– Мы забудем о всех разногласиях на сегодняшний вечер. – Люций вдруг проводит ладонью по её волосам и с возмущением пялится на кисть. Та не желает слушаться, лишь повторяет жест. Трижды.

– Кто тут? – Одновременно с распахнутой дверью по залу пролетает возглас Мисселины. – А, Люцифер. Что ты здесь делаешь?

Вики она не видит. Повинуясь внезапному порыву, та падает на коленки и отползает за мебель, скрытую чехлом по соседству. Должно быть это диван. Или диваноподобный голем, кит-убийца, давно прозябающий в бегах, который пытается выглядеть обычным. Но стоит пробить полночи… «Господи, Уокер, замолчи!», - гремит в её собственной башке.

– Дожидаюсь, когда начнётся пожар, - сухо и высокомерно доносится из уст Принца.

– А где… кхм… Виктория?

– На своей позиции. – Ему приходится прикладывать усилия, чтобы не заржать. Что ж, коленно-локтевая позиция – это действительно её.

На педагога накатывает неуместная тревога, и она вдруг начинает кудахтать совсем по-матерински. Он не уверен, что именно так полагается многим матерям, но слышал похожие нотки в голосе Матильды.

– Надеюсь, всё получится. Ты же всё учёл? Все помнят время и когда и где пройдут дежурные воины?

Демоническая бровь высокомерно гнётся, но тон звучит спокойно, расслаблено:

– Возьмите себя в руки. Всё будет хорошо.

Вики надоедает быть безучастной декорацией.

Она не пила, но чувствует себя пьяной.

Она не пробовала опиум, но испытывает особый, наркоманский кайф.

И его ладонь, замершая на спинке дивана, слишком близко. Она смотрится персональным приглашением.

Для слюнявой экзекуции Уокер выбирает большой палец. Чертит по нему дорожку языком, а когда палец ошарашен настолько, что слегка отрывается от чехла, давно не белого, но мнящего из себя нечто чистое, захватывает губами и начинает сосать и двигаться, двигаться и сосать.

Она представляет себе не палец. И уверена, Люций делает то же самое. Он не опускает глаз, чтобы не сдать её учительнице, но в его тембре, размеренно поясняющем Мисселине, пульсирует хриплость.

Непризнанная спешит, работает на опережение, пальцу нужно доставить удовольствие. Слегка втягивает щёки и прикусывает подушечку, которая тут же начинает скользить по влажному нёбу. Он цепляет её за зубы, достаточно грубо, но так, чтоб не пискнула. И дёргает к себе, до основания вдавливая фаланги.

«Блять, Уокер, ты сейчас удостоишься Оскара, - лихорадочной дробью пестрит в сознании. – И я его в тебя насилу запихну, если откажешься принимать и пожертвуешь ебучую статуэтку в фонд помощи клуба вязания и презрения», - он думает, что клуб давно следует переименовывать. «Слюни и куни», «Минет и омлет». Самый простой вариант – кружок непризнанных и отлизанных.

Люциферу становится жарко. Невыносимо. Разрушительно. Слишком. И если эта суетная баба всё-таки свалит, то у него есть минуты две, может быть три, чтобы вставить свой большой палец в одну узкую школьницу. То ли наказать, то ли поощрить, то ли…

– Прости, что ты сказал? – Удивление в голосе Мисселины.

– Что я сказал? – Он слишком занят, разве незаметно? Какие могут быть разговоры, когда королевскую длань сосут с таким пристрастием?! Он вообще тут пытается выжить и выжечь из своей головы образ, где преподавательница просто растворяется в воздухе, в Школе вымирает каждый первый, и Люций остаётся наедине с Уокер.

На коленках.

На корточках.

С задранным, белобрысым платьем.

– Мне показалось, что «валить».

– Вам показалось.

«Ты не отделаешься пальцем, Непризнанная», - он слышит что-то ещё из уст Мисселины, но не разбирает ни звука. Лишь радостно фиксирует, когда та выскальзывает прочь.

– Извини, - стушёвывается Вики, тут же вскакивая с пола. – Не могла отказа…ах!

Наследник Ада пригвождает девичьи губы тем же пальцем. Всовывает, впихивает, вбивает. Тянет на себя с гулким рычанием, рассматривая, как блестят и её рот, и его фаланги, и двигает там, вдоль языка и дёсен, прощальным движением.

У них не осталось ни одной минуты, даже если они грохнут время.

– Ты – очень плохая девочка, Непризнанная. – В отдалении что-то потрескивает. Характерный звук занявшегося огня. Или собственная ширинка. – Я запомнил. И отомщу.

***

Крысиные бега – сплошная условность. В развлечениях подобного рода бегут не только крысы. Есть целые комнаты-аттракционы для азартных зевак, готовых ставить кровные на всё – от тараканов и черепах до модернизированных роботов, собранных студентами Массачусетского Технологического Университета.

Единственный постулат гонки – создать идеально прямой коридор, который не позволит бегунам скрыться за лишним поворотом или юркнуть в случайную нору.

Идея принадлежала Люциферу и, кажется, в ней принял участие каждый студент Школы ангелов и демонов. Кому-то досталась скромная роль массовки – ребята запирались в кабинетах и аудиториях, блокируя их тем самым от вторжения. Простенькие замки́ и чары вряд ли остановят архангелов Небесного Войска, поэтому «осаду» следует держать лично. Другим – ключевые назначения.

Они могут вытолкать взашей всех шестерых, не прилагая особых усилий. И, скорее всего, кто-нибудь вроде Высочества, Дино или Геральда, справится с этим в одиночку. Но то, чего достаточно для купола, слишком мало для алиби.

Академии не нужны проблемы. Академии нужен честный, самый правдивый в трёх мирах повод.

– Горела один раз, переживёт и второй, - буркнул Ади, разглядывая школьную септу взглядом безбожника. Она слишком удачно расположена вблизи главного зала, чтобы оставаться в стороне от событий.

Когда, спустя пять минут, огонь перевёрнутой масляной лампы добирается до Глифта, с тяжёлым сердцем разли́того рыжим по помещению, на этаже оказывается один из воинов.

Молодой ещё парень по имени Пий, всего на пару лет взрослее местных старшекурсников, поводит носом и в ужасе вскидывает брови – запах гари повсюду.

Он успевает увидеть остатки алкоголя на полу септы прежде, чем они вспыхивают, и хищно скалится, складывая картинку безобразия в цельное полотно: «Самсон дело говорит, студенты – скоты, они отбились от рук, а педагоги даже не чешутся!».

Ещё один архангел поспевает вовремя. Именно он начинает таскать воду из ближайшего сортира и стучаться во все аудитории с криками «У вас тут пожар, ау!», пока его товарищ рыскает в округе.

Огонь ведь только задался, и поджигатель до сих пор может прятаться поблизости.

– Это они к нам? – Астр вскидывает глаза на ручку кабинета Внушений. Она ходит ходуном в бессильной злобе, хотя дверь они даже не запирали. По счастью любовь Фенцио к мебели медвежьих размеров не ведает границ, и пузатый шкаф, всем видом напоминавший толстуху-великаншу, был просто придвинут к дубовой створке. Захотят – снесут, конечно. Но на это нужно время, а у компании в аудитории есть открытое окно и пространство для манёвров с чарами.

– Ага, - поддакивает Энди, сдавая колоду карт. На свою земную голову он успел научить старшекурсника игре в Бридж, который обожает его польская бабушка. И Астр, сливший шесть партий подряд, продолжал настаивать на реванше. – Кишка тонка.

Иллюзий у непризнанного не было: ангел согласился на дежурство в его обществе лишь потому, что другие игнорировали само существование Энди Маджески. Но какая в итоге разница, если он – в деле и в доле?

– Они что, запирают кабинеты? – Эхо офицерского голоса гремит по коридору.

– Понятия не имею, - вторят ему, - лучше помогай, Пий.

Огонь полностью исчезает спустя четверть часа, и воины переглядываются в недоумении: мимо них не проскочило ни одной живой души.

– Сколько сейчас времени? – Интересуется тот, что по-моложе.

– Около девяти.

– Тогда где все школьники? Учителя? – Вопрос повисает в воздухе. Смешивается с призраком пожара. И не желает быть раскрытым.

Им следует доложить Самсону, как старшему по званию. В последние дни он старается не показываться из башни, а на выходные куда-то пропадал.

Архангелы озираются, надеясь, что сейчас в коридоре возникнут педагоги. Та милая дама по имени Мисселина, которая всегда с радостью обсудит столичные вести, например. Да пусть даже вечно недовольный педагог Фенцио – огромный, как соляной столп, и такой же неопрятный. Выскочат с криком «Благослови вас Шепфа, что затушили пожар» из-за ближайшей статуи и сообщат, что давно там прятались.

Но коридор пуст и нем.

Впрочем, первый же поворот направо заставляет замереть и прищуриться. В дальнем конце пассажа видна композиция из двух силуэтов – мужчина и женщина, никаких ошибок. Разглядеть лица с такого расстояния – задача со звёздочкой, но воины видят цвет их крыльев, серые и бордово-чёрные.

Сигнализация похлеще красной тряпки.

– Ты ко мне пристаёшь! – Шипит Вики, прижатая к стенке. Над её головой торчит пустой крюк от лампы, и Люций уже сообщил с самой издевательской улыбкой, что, не будь у её платья такого декольте, он бы повесил её прямо на этот металлический отросток.

– Ничего не могу поделать, - сильная рука пересчитывает её рёбра. Все на своём месте, демона устраивает. – Такой уж у меня возраст.

– Возраст щемить девок?

– Нарушать правила, - он склоняется очень близко, проводя по её скуле носом. И Уокер начинает думать, что его кожа – паяльник, способный плавить до костей.

«Нельзя приглашать Люцифера на Аляску, - Виктория делает себе пометку, врастая в камень. Она – сахарная вата в середине июля. Ещё немного и растает под его ладонями. – Пара недель среди снегов, и глобальное потепление неизбежно».

– Когда ты увлечён, ты похож на своего папочку. – Она замечает это ещё в зале, рассуждая отнюдь не о внешности. Он – тóчен, обольстителен, разговорчив. От него кругами расходится предвкушение. И за милю разит лихостью и азартом.

– Так себе комплимент.

– Почему же?

– Я не хочу быть похожим на своего отца.

Но Вики удивляет:

– Ты не хочешь быть похожим на отца или на того, каким ты его представляешь?

– Желаешь потрепаться о Сатане? – Демон шлёт ей милостивый оскал. – Однажды он сказал мудрую мысль. Там было что-то про жизнь, которая состоит либо из приключений, либо из испытаний. И только ты волен определять, что перед тобой.

– Это… действительно неплохо звучит.

– Не чета твоим глупостям, - в голосе искушение, дыхание на кромке ушка. Оба фактора заставляют пропустить удар, переключая сердечный ритм, как рычаг скоростей дорогого спорт-кара. – Эй, Непризнанная, ты обиделась? – Боковым зрением он замечает движение в коридоре и уже чувствует присутствие чужих энергий и глаз.

– Прикинем, - она трещит злым металлом. – Мы только что говорили, что будем самыми милыми милашками, победителями фестиваля доброй доброты на этом празднике детства, но ты берёшь и называешь меня дурой без всякого повода. А теперь что? Ждёшь, что я скажу «Нет, не обиделась»? Или чего ты от меня хочешь?

«Прикинем, - мысленно перефразирует Люций, перехватывает кисти девичьих рук и прибивает те к стене. Теперь крюк от лампы расположен точно между ними. – Я хочу, чтобы ты меньше болтала и была наблюдательнее страуса, который не заметит аллигатора, даже если его проинформировать десятком писем, одним видео-роликом и порванными шеями сородичей. Однажды это может спасти тебе твою роскошную жопу и непризнанную жизнь. Вздумай я не успеть…».

Но ответ вслух мало похож на рассуждения:

– Тебя хочу…

– Что здесь происходит? – Окрик из полумрака становится неожиданностью только для Вики.

– Бежим, Уокер, - демонические губы чмокают её, превратившуюся в один змеиный клубок, куда-то в район виска, а ладони отрывают от стен рекреации. – Погнали!

Этажом ниже они разделяются, отчётливо слыша преследователей за спиной. Салки пикантны: те, кто бежит за нарушителями, уверены, они ведут охоту. Хотя именно воины сегодня – главная цель и дичь.

Ни одному из архангелов даже в голову не приходит, почему парочка не улетела в щедро распахнутые окна. А ответ прост, он лежит и не отсвечивает прямо на поверхности: Небесное Войско следует умотать прежде, чем вытурить.

Вечер, когда всё пошло не так. Вот как школьники окрестили операцию.

– Я за девчонкой! – Бросает более взрослый солдат, пока его соратник крутит головой в поисках демона.

Краем глаза юноша видел, как одна из дверей успела закрыться, и теперь уверенно идёт к ней.

– Да? – Не быстро, но проём озаряется светом. На пороге замирает Ости. Длинные волосы собраны в высокий пучок, на теле переливается всеми оттенками чёрного прозрачная то ли ночнушка, то ли платье… Чёрт их разберёт, этих мажоров зажравшихся!

Очевидно одно: никаких иных аксессуаров наряд не подразумевает.

– П-прошу простить за вторжение, - робеет архангел, с интересом разглядывая пол в комнате девушки. Её ступни упакованы в очень высокие каблуки, которые высятся на двух смежных плитках. Узор на них выцвел и потускнел, но ещё можно рассмотреть набóрную пастораль из бесов, нимф и дриад, развлекающих себя игрой на арфах. – Сейчас сюда никто не заходил?

– А должны были? – С полным равнодушием вопрошает брюнетка.

– Просто я видел…

– Можете обыскать комнату. – Она распахивает дверь ещё шире и тут же отворачивается, обдавая презрением и потоком воздуха.

– Да, не помешает, - слетевшее с женских крыльев перо оседает у него над губой, и офицер вынужден мелко отплеваться. – Я быст… - фраза зажёвана, как старая киноплёнка. Перешагнув порог, он застывает, удивлённо рассматривая кровать и всех, на ней собравшихся.

– Здравствуйте, - жизнерадостно приветствует воина Наама.

– Добрый вечер, - подхватывает Адель.

– Нас вы тоже обыщете? – С самой плотоядной улыбкой интересуется Санса.

– В этом нет необходимости, - юноша нервно мнёт руки, затянутые в драконью кожу. Да на нём одном одежды больше, чем на них всех. – Что за повод для сборищ? – Сил придать голосу грозности не хватает. Перед ним четыре полуобнажённые демоницы, источающие опасность. И на службе у Гавриила не было ни слова, как в таком случае оборонятся.

– Вальпургиевы недели идут, - спокойно констатирует одна из девушек. – Гадаем, призываем духов, скоро пойдём на озеро – плести венки и спускать их на воду. – От разлившегося по комнате хохота трещинами покрывается даже краска стен.

– Суженный-ряженый, сапогом приваженный, помадой напомаженный… - подпевает вторая.

– А вы что подумали? – Осведомляется хозяйка комнаты, усевшаяся на стол. – Что у нас тут лесбийская оргия и только вас нам не хватало?

– Есть вакантное место на заклание, доблестный воин. – Вновь хихикают с кровати. – Хотите стать главным действующим лицом жертвоприношения?

Соскользнув на пол, Ости делает шаг вперёд:

– Неужели мы не снились вам в ваших ангельских снах?

На постели размётано кроваво-бурое одеяло, но цветом лица архангел его превосходит.

Во-первых потому, что к такому жизнь в казармах не готовила.

Во-вторых потому, что никаких снов солдат не видел, но теперь это всего лишь вопрос времени.

– Я проверю и уйду, - обречённо изрекает служитель закона, распахивая шкаф. Из нутра махины на него приветливо пялятся десятки кожаных корсетов и ни одного таинственного демона.

– Пусто? – Притворно-обеспокоенным тоном интересуется Ости под смешки подруг. – Под кровать заглянете? – Он и заглянул, выуживая меч. В глубине слишком темно, поэтому Пий шерудит там рукоятью, чувствуя, как над головой скалятся хищницы.

– Чисто, - встаёт так же резко, как приседал, и уже готовится вложить клинок в ножны, но красное кружево трусов, повисших на гарде, приводит в замешательство.

– Это вы их искали? – Усмехается Ости. – Забирайте. В Цитадели таких не отшивают!

Под смех и улюлюканье Пий находит в себе силы дёрнуть ручку ванной комнаты, которая внезапно оказывается заперта.

– Думаю я ищу того, кто стоит внутри. – Он доволен. Он громыхает кулаком по створке и слышит звук смываемой воды. Ну и паучи́х этих, что не прекращают гогота. – Открывайте!

– Да выхожу я! – Лора распахивает дверь с остервенением. – Уж и поп… а, ой! Что-то случилось? – У неё большие, наивные глаза с белесыми ресницами, которые хлопают и порхают, только успевай наблюдать. Одета она приличнее прочих, но это можно объяснить цветом крыльев. На незнакомку из коридора, впрочем, не похожа. Та была выше и с волосами темнее.

– Нет, всё в порядке, - окончательно впадает в стыд и уныние молодой человек и отступает к выходу, чувствуя себя тем, кто бежит с первой битвы.

– Наше предложение в силе! – Пронзительно доносится вслед.

Ровный, спевшийся хор. Дрянные ехидны.

***

Стоя во внутреннем дворе, Мисселина замечает, как на клумбах проклюнулись первые крокусы. Они пришли заменить собой подснежники, успевшие отцвести, и к утру нахохлятся под солнцем.

Она была в теплицах, когда два воина промчались в башню, вызывая на лице женщины бесподобную ухмылку «Бегите-бегите, докладывайте». Это могло значить только одно – ни Люцифера, ни Уокер не поймали.

Не торопясь учительница рыхлит нарциссы в кадках, потом тщательно моет руки и лишь после покидает своё укрытие. Она обходит озеро малоизвестной тропой, пролегающей через грядки. Под страхом мученической смерти всем строго-настрого запрещено топтать школьную рассаду, но сама Мисселина знает, где не взошёл редис и как подойти к башне незаметно.

Издалека доносится очень вежливый голос Сэми:

– Мне показалось, они побежали к воротам. – У него не тон, а парадно-выходная музыка честности. Уличить истинного ангела во лжи может только проницательный человек, а не умученные кучей маленьких происшествий воины, которых столица бросила на верную гибель.

Мысленно педагог перечисляет каждый пункт плана: запертые кабинеты, студенты, рассредоточенные группами, поджёг в корпусе, провокация в коридорах, парочка в садах, другая – в беседке, и Мими, «воющая на болотах». Если раньше нарушения старались скрывать, а вместилищем грехов был поезд, то сегодня над зáмком воцарился первобытно-общинный дух единения, выраженный в короткой формулировке «Будем дружить против них». И каждый из школьников работал на публику, исчезая в самый распоследний момент.

С неприятным удивлением архангелы обнаружили, что не контролируют буквально ничего, хотя очень стараются.

Двух воинов, патрулировавших территорию, отряд «потерял» первыми. Кто-то из старшеркурсников, кажется Балтазар, Каин и Голиаф, на отлично справились с псевдо-дракой. А когда внимание солдат было приковано, просто улетели от них, спускаясь по островам всё ниже. Увлечённые погоней, офицеры не заметили, как оказались на большой земле. И всё силились поймать изворотливую троицу среди полей и темнеющих сосен.

Пару патрульных из кампуса дезориентирует Сэми. Он отправляет их к воротам, где, по пути, к ним присоединяется третий архангел. Любовника страхует Ади, знатно потоптавший кусты жимолости. Но его помощь так и не пригодится, воины выходят за территорию, не сомневаясь в словах Сэмюеля, и начинают рыскать в округе.

Завершающим штрихом спектакля оказывается дочь Мамона. Придя под окна башни, где на первом этаже квартируются офицеры, она делает вид, что травмировала ногу, зацепившись за камень, и начинает вопить.

Её роль самая почётная. Ей предстоит выманить Самсона – единственного опознанного участника нападения – из каменного чрева. Аплодисменты Мими заслужены.

Она успевает и покричать, и поплакать, и покрыть проклятиями Всевышнего с его булыжниками, разложенными где не попадя. Вопли производят на Самсона эффект. Чертыхаясь, он выбирается из башни, чтобы помочь студентке, не различимой в темноте, которая тут же изображает обморок. Перепуганный воин действует строго ожидаемо, подхватывает девицу и собирается бежать с ней в больничное крыло. Именно тогда дочь Мамона с ястребиной точностью сжимает на его шее кольцо рук и телепортируется в окрестности Озёрного края близ академии.

Самсон не знает этих мест, чего нельзя сказать о демонице. К тому же именно там, борясь с первыми признаками неврастении, её ожидает белокурый зефир.

За ориентир они взяли первую мельницу у дороги, и когда какой-то хрен появляется в воздухе с одной маленькой, прыткой брюнеткой, ладони Дино опережают мысли Дино. Он посылает Оглушающие чары, лицезря архангела со спины, и успевает подхватить Мими, бережно ставя на газон.

– Шепфа, помилуй… - блондин опускает глаза, недоверчиво рассматривая свои пальцы. Словно он не причём. Словно они сами порешали. – Не могу поверить, что я это сделал.

– Он тебя не видел, дорогой, - девчонка чирикает, как ни в чём не бывало. – Он и меня не особо рассмотрел, хотя я подвывала про колено с огромной такой долей сарказма! – Она бесстрастно пинает тушу Самсона, изрыгая проклятья, - ангельский мудак!

– Эй! – Её личный представитель той же масти утягивает прочь от мужика.

– Боишься? – Дочь Мамона демонстрирует жемчужные зубы в кромешной темноте и повисает на плечах Дино, обвивая ногами торс, как заправская обезьянка.

– За офицера? Пожалуй, да, - наконец его ладони заняты самым правильным делом – удерживают её за бёдра. – У тебя такой вид, который на Трибунале уже принято считать мотивом.

– Будешь свидетельствовать против меня? – Мими растягивает губы. Облизывает губы. Трётся губами о другую пару губ. Возможно, по многочисленным заявкам, в Империи теперь и существуют одни лишь губы. Её это полностью устраивают.

– Не в нашей вечности. – Сын Фенцио не находит уважительных причин, чтобы не целовать её, пока телепортация возвращает их обратно.

Когда Самсон приходит в себя, над ним громоздится монументальная тётка. У неё странные очертания крыльев – будто те сложены на одну сторону, а в руках в свете луны сталью мерцает арбалет.

– Курей моих воровать вздумал, погань этакая? – Она черна, как ночь. И архангел с трудом, но соображает – это не фигура речи, а цвет её кожи. – А ну проваливай, ирод! У Мирты может крыльев нет, но глаз – чистый алмаз! Всё вижу, всё подмечаю, лису в курятник не пущу!

Крупные щёки офицера подразделения готовы лопнуть от гнева. Он хочет потрясти мечом Небесного Войска и пробить деревенской дуре его же рукояткой, чтоб знала своё место, но очень трудно выглядеть важным и значимым, лёжа на земле и дёргаясь от ощутимых тычков.

Фраза осипшим голосом «Не смей разговаривать так с офицером, клуша юродивая!» не возымела эффекта, лишь распалила пуще прежнего. И пока он встаёт, гремя грудным доспехом, Мирта показательно выпускает стрелу в паре дюймов от мужской ноги и тут же перезаряжает нехитрое орудие.

Самсону остаётся материться и покидать чужую мельницу, мелочно ставя галочку – он ещё отомстит. Лишь на журском тракте воина отпускают злобные помыслы. Он крутит головой, пытаясь сообразить, где находится, но сразу замирает с тревогой.

Вот они – Парящие острова – перед самым носом.

Переливаются радужной плёнкой, словно глазурь.

Пока свечение полностью не замыкается, превращаясь в сферу.

«Купол, - его брови уползают так высоко, что рискуют слиться с линией волос. – Они решились на купол!».