Шестая притча: Урок анатомии доктора Тульпа (1/2)

Главная городская площадь столицы провинциальной Лигии показалась Вики не пустой даже, а вымершей. Не было ни лоточников, ни снующих туда-сюда горожан, ни даже бездомных, подбирающих объедки бáку, которые всегда казались неистребимыми на улицах тех немногочисленных городов, где ей довелось побывать.

Через свод арок в крепостной стене промаршировала группа военных.

– Это Легион? – Отчего-то она уточнила шёпотом.

– Издеваешься? – Красиво очерченная бровь взлетела вверх. – Это местные солдаты. Патруль, выставленный в связи с мятежами.

– Поэтому так тихо и никого нет?

– Нет, блин, Уокер, все ушли на казнь в соседнем квартале, - Люцифер фыркнул и смерил её взглядом «Тупая и ещё тупее». – Там как раз обещали зажигательное шоу в трёх действиях – колесование, четвертование и десерт в виде гильотины.

– Концерт.

– Что?

– Лучше говори «Все ушли на концерт».

– И кто же солирует?

– Ну не зна-аю… - она нахмурилась, пытаясь вспомнить, кто обычно пел песни в средневековых фильмах. – Менестрели какие-нибудь… Трубадуры… Лютик с лютней!

Наследный принц скорбно закатил взор:

– Никого нет, потому что всех разогнали. А теперь уймись и помолчи минуту. – Он осмотрелся, явно что-то припоминая, и, внезапно, добавил, - пожалуйста, - с удивлением, тут же, поджимая губу. Словно сам не ожидал, что произнесёт это слово.

Виктория притихла. И успевала лишь крутить головой, выхватывая детали. Сильва оказалась столицей, сплошь выстроенной из дерева. Ожидаемо, когда ты – эпицентр богатого на леса региона.

– Что ты ищешь? – Наконец, не выдержав, блондинка ребячливо подёргала спутника за рукав лощёной шинели и подумала, что в своём иранском наряде и накинутом сверху плаще выглядит, как бедная родственница, которая нетерпеливо требует накормить и пустить на ночлег.

– Скажи. Мне. – Люций процедил это, прикрывая глаза и выдыхая. А, знай он мантры, возвращающие душевную гармонию, глядишь, и их бы почитал. – Ты куда-то опаздываешь? Столько дел, столько дел, да? Не все законы нарушены? Не все цитадели захвачены? И, только взгляни на себя, ты до сих пор живая. – Правая часть лица, не видимая для стоящей слева девицы, дёрнулась, заставляя отгонять картины новогодней ночи. – Я пытаюсь вспомнить, что из этого «великолепия», - он обвёл рукой несколько явно муниципальных зданий, - дом наместника.

– А ты здесь бывал? – Студентка оживилась. В Школе из этого лба и крупицы не вытянешь, особенно про Империю. Но в поездках можно хотя бы попробовать вить верёвки. Так что Вики уже планировала крутить канат.

– Давно. – Он потянул её к одному из особняков, выделяющемуся разве что большей чистотой фасада. – С отцом. В детстве. – Фразы были отчеканены так, что становилось понятно, продолжать вопросничать – бессмысленно.

Двери им открыли быстро. Будто ждали. А, быть может, и правда ждали, информированные о прибытии кем-то из советников Сатаны.

Пожилой слуга почтительно склонился, но тут же был сдвинут с первого плана маленьким и сухоньким демоном преклонных лет. Таким низким и лысым, что можно подумать – внизу, перед ними двумя, вертится чья-то коленка.

– Милорд, счастье-то какое! – Наместник сам схватил Люцифера за ладонь и, согнувшись в три погибели, поцеловал королевский перстень. – Мы уж и не ждали… Сам государь! И вас – к нам!

– Амон, голубчик мой, не утомляй молодого лорда и спутницу, - в холл вплыла женщина со следами былой красоты. Она не была крупной и полной, но на фоне своего мужа смотрелась плечистым обелиском, укутанным чешучайтыми, покрытыми редкими перьями крыльями, словно шалью.

Вмиг стало понятно – и поза притихшего градоправителя – веское тому доказательство! – в этом доме, как и в регионе, царит неофициальный матриархат, и вот он – истинный губернатор, одетый в традиционное, народное платье с ажурным вырезом-лодочкой и вязаным передником.

– Утомились с дороги? – Вообще-то нисколько. Они телепортировались, едва покинув школьную территорию. Все хлопоты пришлись на быстрые сборы, когда, выловленная старшекурсником во дворе академии, Вики была поставлена перед фактом, что летит с ним в Лигию, что разрешение у Геральда получено и что у неё есть четверть часа, чтобы взять вещи. – Мы ужинаем рано, а стол уже накрыт. – Тихо и робко в присутствии величественной супруги добавил Амон, указывая на соседнее помещение.

– Что новенького в Озёрном крае? – Когда оказались за столом, вручив сумки слугам, дама тут же пустилась в расспросы, всем видом демонстрируя, что жаждет сплетен, и недвусмысленно бросая взоры на крылья Уокер. Однако уточнить не решалась, памятуя, кто перед ней. – До нас мало кто добирается. Новости только из газет, да по радио, милорд, - она притворно вздохнула. – Слышали давеча… что Эрагон в Цитадели с небесными бунтами в бо-ольшом ущербе…

– Агри-ипина, ма-атушка-с, - «хозяин» дома протянул это укоризненно, обильно краснея за жену.

– Спасибо за гостеприимство. – Тонко улыбнулся Люций, вызывая в Вики прилив восхищения. Она уже видела раньше, как легко и просто для него соблюдать светский этикет, когда тебя растили в зáмке с печатью наследника на челе. Но это преображение по-прежнему завораживало. – Моя спутница – Виктория Уокер. – Он, сидящий во главе стола, представил блондинку. – Мы вместе учимся. У В и к т о р и и научное задание от Геральда, и ей выдано разрешение на посещение Нижнего мира. – Вежливо, подчёркнуто, деловито. Только имя опять отдалось иголками в девичьих пятках, скрытых ботинками. – Меня попросили посодействовать в её безопасном перемещении.

– А не та ли эта Уокер… - начал Амон, но прикусил язык, ощутив укол вилкой под накрахмаленной скатертью. После чего заверил уже в совсем ином настроении, - не волнуйтесь, милочка-с, мы – хоть и старые демоны, но воевать не хотим. Спасибо, навоевались. И в этом доме, и в этом городе вы находитесь под защитой Лигийской провинции-с.

– Сейчас попрошу слуг постелить вам покои в другом крыле, красавица, - щедрая на лучезарность Агрипина кокетливо качнула головой. – Мы-то грешным делом подумали, что Ваша Светлость с невестой пожаловали, и разместили вас в смежных комнатах… Что позволено Юпитеру, не позволено быку. Но это не проблема. Дети наши давно в столице, внуков пока не нажили, а спален в этом скромном жилище хватает.

В принципе, смежные будуары страшно устраивали.

Королевич хмыкнул: он, быть может, просто скрутит засов, разделяющий помещения, и перетащит её к себе, делясь одеялом, если будет очень хорошо просить. Долго, влажно, до утра.

– У вас вкусный суп, - Вики, наконец, подобрала достойную официальной беседы фразу. – Это кальмары?

– Кто? – Амон всплеснул руками. – Скифа и Церцея, ну что вы… Это древесные сколопендры и куриные потроха. Вдовьи щи. Матушка-с и сама превосходная кухарка, а уж этот шедевр… Милочка, вы в порядке?

Виктория определённо была не в порядке. И от позора запятнать свою репутацию и эту столешницу рвотой её удерживала разве что насмешливая физиономия слева. Люцифер склонил голову, прикрывая рот салфеткой в деланном жесте, и силился не расхохотаться.

– Простите, после телепортации голова кружится, - она поняла, что больше в неё не влезет ни кусочка. Ни сегодня. Никогда. – Не могли бы вы показать мне мою комнату? – Старалась быть очень любезной, вставая и вытягиваясь во весь рост.

Градоначальник тут же вскочил следом:

– Ах, зафигурилась, зафигурилась… - он восторженно взирал на высокий стан, - провожу вас с огромным удовольствием.

Супруга наместника тут же возникла рядом, плечом и крылом заслоняя мужа от Уокер и вынуждая Люция пуще прежнего отгораживаться салфеткой.

– И пирожков моих не попробуете, красавица? – Она схватила корзину с выпечкой. – Скажу по секрету, ни в какой другой провинции так не кормят. Скуповаты!

– А с чем пирожки? – Обречённо уточнила школьница.

– С вишней конечно. – Дама махнула рукой на окна. – Во внутреннем дворе у нас чудесные теплицы. Круглый год плодоносят. И всё былыми стараниями государыни, да во славу государя! – Упоминание матери говнюка, что всё ещё скрыто скалился в её сторону, удивило настолько, что Вики даже забыла про тошноту. – Пойдём, покажу тебе покои. И пирожки заберём с собой, им… - бросила взгляд на мужчин, ловко переходя на «ты», - …не оставим. Я, когда нервничаю, жутко голодная. – Подхваченная под руку девица согласно закивала, - но в нашем доме волнений максимум на один пирожок!

***

Записка, посланная со слугами ближе к ночи, привела к тому, что они допивали уже третью бутылку Глифта в самых недрах города.

Кабак был ужасен: подвальный, пыльный, смрадный. И близко не в жанре фэнтези. Несколько раз Вики мерещились дети в полумраке, но демон быстро пояснил, что это черти – ростом как раз с подростка лет двенадцати.

– За что ты пьёшь, высокий, злобный дьявол?

– За кризис бытия. – Он покрутил перед собой стакан, рассматривая девчонку сквозь клейстерную синеву. Ни хрена не поменялось: всё ещё до пизды красивая, в любой момент готовая сдохнуть, оставляя его с носом.

– Ну за меня, так за меня! – Виктория отсалютовала и звонко чокнулась: и с ним, и с фужером. – Вижу, протесты не коснулись этого места. В городе нет заведений лучше?

– Чище – полно. Лучше – не найти.

– Что тебя здесь привлекает?

«Твоя задница», - едва не вырвалось из приятно немеющих от пойла губ.

– Здесь кипит энергия.

– И носки.

– Носки?

– Старые носки. – Она задорно потянула носом. – Поварские. Потные. Этот педрила варит их в кастрюле, чтобы ароматы пропитывали каждый угол.

– Как лихо ты препарируешь матом после четырёх кварт. – Ему понравилось. В целом, в таком костюме Непризнанная может даже отрывки столичных небесных пленумов читать, ему тоже зайдёт.

– Ты пьян, Люцифер. – Хихикнула Уокер, которая и сама не являла собой пример трезвости.

«Пьян. Прекрасен. И мог бы сделать мне комплимент! – Она зверски подтянула кожаный корсет, который, вкупе с такими же тугими штанами, запихала ей в сумку добросердечная Мими. – Я сроду в такой одежде не ходила. Угадай, для кого старалась?!».

Дочь Мамона – отличная подруга. Её желание помочь всегда ценно, а логика сбора багажа поражает воображение. Так, например, в этот раз Вики обнаружила целый комплект опытной BDSM-щицы, в который и облачилась; кружево белья, созданное для того, чтобы надеть единожды и замереть, не дыша; и пушистый лисий хвост с металлической штуковиной у основания, предназначение которого она сначала не поняла, а потом, непривычно заалев, сообразила и запихала в самую глубину, не желая знать, откуда это у Мими и где побывало ранее.

«И кроме этого парадно-выходного туалета и той иранской туники, у меня ничего с собой нет. – Опрокинула фужер, оказавшийся пустым, и словила последнюю каплю, висящую на кромке. Из полутьмы напротив донёсся едва слышный выдох. Или она просто выдумывает в алкогольном угаре, и Люций давно сканирует какую-нибудь горячую демоницу за её спиной? – Вот дать бы тебе пинка, что не оценил моего наряда, вот бы ты подпрыгнул! А потом бы оглянулся, а я бы сказала «Это не я!». А ты бы спросил «А кто?». А я бы ответила «Общественность!». А ты бы заявил «Ты меня пнула, я больше не буду тебя драть!». А я бы бросила «Давай ещё раз ударю, чтоб уж точно не встречаться!». А ты бы…», - нет, этот фарс сознания определённо нужно заканчивать.

Что и случилось.

– Да, я пьян. – Он оценил каплю Глифта, проделавшую свой путь в непризнанные губы. И, будь это судейством на чемпионате глубоких глоток, с радостью поставил бы самый высокий балл. И Уокер. На колени. – Влюблён. – Но пока пришлось довольствоваться плотно стиснутой лифом грудью, отдалённо решая, что эти полусферы лепили боги. Сразу все. Одним Шепфой точно не обошлось. Слишком идеально. – И буду жалеть о каждом, сказанном слове.

– Почему? – Вики зарделась. Разгон от ненависти до любви составлял ноль секунд. Поражали и откровенность, которую мужчина даже не пытался скрыть, и место, выбранное для «исповеди». – Ты не говоришь того, о чём бы я не догадывалась.

– Как ты считаешь, почему я не общителен?

– Потому что ты не любишь болтовню. – Она пристально выхватывала его черты лица в тусклых светильниках, отливавших красным. Шум стоял неимоверный, но голос Люцифера, спокойный, ровный, лишённый хоть намёка на хмель, разве что чуть большей хрипотцой окрашенный, умудрялся достигать её ушей без препятствий, - или потому, что ты – хренов социопат, который желает всему человечеству сдохнуть. Ну, в смысле, ангеловече… демоно… в общем, вашим!

– Ты – смешная. – Сын Сатаны произнёс это с искренним, адресованным себе удивлением. – Это всегда будоражило.

– А ты уходишь от темы.

– От какой темы, Непризнанная? Какие у нас могут быть темы для разговора, когда ты вырядилась на конкурс «Топ-шалава по-американски 2021»? – Брюнет чинно сложил руки на столе и опустил на них подбородок, пялясь в выемку декольте. – Какие цели ты преследуешь, когда ходишь в таких тряпках? Чтобы я тебя хотел? Нельзя хотеть больше двадцати четырёх часов в сутки, но я готов побить и этот рекорд. Чтобы тебе желали вставить все вокруг, а я – ревновал? Ну смотри-ка, - он задорно, по-пацански оскалился, - у тебя получилось.

– Почему ты так необщителен? – Девушка рискнула вернуть разговор в заданное русло. Но мысленно уже выставила галочку «Комплимент сделан». Какой парень, такие и комплименты, мать его!

– Да я – сама суть дружелюбия! Квинтэссенция доброты и разговорчивости. Мистер-Здравствуйте-Чудесный-Вечер-Не-Правда-Ли-Блять по версии всех адских таблоидов. – Люций щурился, паясничал и улыбался. – Хочешь другие ответы – садись ко мне на ручки. – Демонстративно похлопал по коленкам и, откинувшись на высокую спинку, уставился куда-то в сторону.

Виктория проследила взгляд, нацеленный на деревянные подмостки, куда как раз высыпали девицы из варьете.

– Ну уж нет. – Она была уверена, что встала красиво. Грациозно, сексуально, эротично покачивая бёдрами. А что стул перевернулся, то не её вина. – Вот для этого, - быстро обошла столик и наклонилась так, чтобы вырез её бюстье перекрыл обзор, - я и вырядилась.

«Да ты едва ли трезвее меня, сладкая, - туманно пронеслось в голове демона. Ловко сгребая первокурсницу ладонью, он усадил её к себе на колени, не дожидаясь, пока Уокер сама соблаговолит проделать весь самурайский путь. – Однажды я смогу не топиться в тебе с головой», - просто не сегодня. И не завтра. И не через пару миллионов лет. Но как-нибудь потом – всенепременно. Главное: верить и ждать. Или нет? Похуй.

И он зарылся носом в ложбинку, выдыхая:

– Клёвые титьки, Непризнанная.

Никакой волшебной пыльцы даже не отсыпали, но они снова в одиночестве. В пузыре воздуха, в рытвине времени: «Как кровососущая тля, увязшая в болоте», - тупо думает Люцифер, пьяно улыбаясь той части, где было что-то про «сосущую». Мир вокруг тут же презирает фокусировку. Все увядают, рассыпаются костлявой суетой, оседают золой на доски пола, услужливо оставляя измерение для этих двоих и их опытов по химии.

– Почему ты не спускался в Нью-Джерси?

Вики знает ответ.

Вики перебирает его волосы.

Вики позволяет проглатывать себя целиком, обсасывая до хрящиков.

– У меня было всё, что мне не нужно, и не было ничего, что мне нужно. – Люций говорит очень тихо, грея хмельным дыханием обнажённую кожу. – Меня никто никогда не любил до конца, без всяких «б». Ни отец, ни мать. Меня любила только ты, а потом у меня тебя не стало, а любовь никуда не исчезла. – Произносит так спокойно и без единого сомнения, не ища ни отрицаний, ни жалости, что Уокер сама вжимается, притягивает мужскую голову пуще прежнего и жаждет просочиться в него. Не сметь больше покидать. Делать лишь то, что он скажет. – Сначала я решил, что это проклятие. Других объяснений я просто не знаю. Проклятый нелюбовью, а, теперь, проклятый и любовью. И вся моя вечность создана как пример того, как не надо. – Её пальцы с силой зарываются в загривок, заставляя мужчину мысленно подвывать: «Я не умею столько думать о ком-то, вроде тебя. О ком угодно! Но, тем не менее, только это, блять, и делаю». – Тонуть в паршивом чувстве, не способный плавать, потому что ты научила только на волнах качаться, но не из шторма выгребать. И знать, что ты живёшь, стареешь, влюбляешься... Что у тебя будут дети, а у этих детей – их дети… никогда не испытывал такого бессилия. Когда перерыл всё. Когда понимаешь, что нет никакого способа. Когда все… абсолютно все ублюдки вокруг могут просто посмотреть на тебя, но только не я… нет. Если увижу, больше не уйду. И только для меня ты остаёшься мёртвой. – Демон целует, всасывает кожу ложбинки, прикусывает полушарие груди в откровенном наряде и бессовестно жаждет, чтобы его заткнули и умоляли не закрывать рот. – И не захочешь, начнёшь думать совсем хуёвое – лучше бы ты и правда умерла. Лучше бы я сам поджёг твою ладью, зная, куда ты отправилась… Зная, что, однажды, я не проснусь и отправлюсь следом. Зная, что тебе не стирали память. Что, умирая, ты ничего не забыла, Непризнанная. И что никто к тебе не прикоснётся, пока я тоже не окажусь в этом бесконечном Нигде. Через год или через тысячи лет. – Рвано, но уверенно. Впиваясь пальцами в тонкую спину и сатанея от алкоголя и близости. – Похорони я тебя, был бы зол. Был бы неистов. И был бы силён на этом тёмном, жестоком, конченом допинге. Пускал бы его по вене, разнося всё вокруг, потому что оно ничего не стоит. – Секунды тишины повисают кровавыми сгустками, но длится это недолго. Лицо Люцифер резко вскидывает и смотрит – трезво и серьёзно. – И знаешь, что я тогда понял? Не перебивай. Это не вопрос. Я слаб, пьян, наг перед тобой сейчас. Можешь даже презирать, но помалкивай. – Дёргает её за копну волос, едва Виктория хочет ответить. – Что я никогда не поступил бы иначе. Что, знай я всё заранее, про Землю, про пустоту, про тишину эту скотскую, про «хотеть» и «тосковать» не по минету с заглотом, а по тебе, фантастическая ебанина… я бы всё равно сделал так, как сделал. Потому что ты. Всего. Этого. Заслуживаешь. Потому что ничего важнее твоей глупой, короткой, смертной жизни в мою Вселенную раньше не завозили. Потому что все мои пиздострадания фигня в сравнении с твоим небытием. И потому, что, даже не окажись ты тут снова, истлей твоё тело в могиле сотни лет спустя, у меня бы оставалось что-то гораздо большее: твоя любовь, наши воспоминания и этот поступок. – Если бы не его руки, обнимающие её, от истерики удерживающие своими тисками-тисканьями, Вики давно скулила и рыдала бы, зацеловывая Люция с головы до пяток. Она, чёрт подери, в ногах бы валялась сейчас с радостью и с ликованием сосала бы его член, благодаря мироздание, что ей дозволено прикасаться к Лучшему из лучших. – Я не ценю человеческую жизнь. Но твоя – святая. И ты для меня – святая. Ты – мой Рай, Уокер. Моя ебаная Мадонна. Благословенная шмара. Идиотская, рождественская мечта. Единственное божество, в которое я уверовал. А мечту, как и Бога, убить нельзя.

«Ты не будешь нежным, - взахлёб вопит девичий рассудок. – И не будешь ближе, чем сейчас, если мы снова не уничтожим дивизион Глифта. Но куда там! Теперь ты станешь осмотрительнее, чтобы не утонуть на дне бокала, как это прекрасным образом только что и произошло. – Её ладони и губы действуют обособленно: гладят, целуют, упиваются. – И роднее тоже не будешь. Потому что роднее просто некуда!».

– …и со мной не будет легко, - уже вслух шепчет Виктория, погибая в самой пьяной, в самой лучшей из вечностей.

– А со мной будет просто ужасно, - Люцифер отбил её правый сосок у этой кожаной мрази, вздумавшей скрывать божественные предзнаменования от народа. К слову о последнем, в кабаке становится так темно и тесно, что он мог бы поиметь Уокер прямо в этом углу, не вызывая никаких подозрений.

– Я запомню каждое слово, демон. – Его зубы укололи вершину груди. Язык обвёл ареолу. А тянущий рот довершил начатое. – Забуду к утру. – Вики тряхнуло конвульсивно, стоило сатанинскому отродью вскинуть на неё взор, плавя губы в такой ухмылке, что католикам и не снилась. – И навсегда выучу наизусть к обеду. Возможно, даже запишу сингл… «Дьявол, которого я никогда не смогу презирать, потому что он – самый сильный, самый удивительный и в самых чёрных джинсах на этой улице».

– Слишком длинно, Непризнанна-ая, - с ленцой перекатывает королевич – и обращение, и сосок, вынуждая тихо мычать что-то неразборчивое. – Такой трек не возглавит чарты. – В тембре её голоса не было обнаружено ни сочувствия всратого, ни бабского подыгрывания, когда несёшься на всех парах заверить, как ждала, во сне грезила, слюнями в коме исходилась на нихуя не светлый образ, периодически мочась под себя. – Пошли, Уокер. – Её корсет Люций поправляет. Подталкивает коленями, заставляя подпрыгнуть, и смотрит на девчонку жадно, с откровенной нецензурщиной.

– Куда?

– В уборную. – Убираться, бля. – Твои штаны скоро отсыреют, мои яйца скоро лопнут. – Пальцем указательным чертит ласково линию от мочки уха до ключицы, мурчанием пробирая, - тебя хочу…

– Только пусть и этот мой позор запишут на твой счёт.

И у Виктории нет поводов не закинуться им, как сильнейшим из метамфетаминов.

***

Снимать хмель смысла не было. Прошло слишком много времени, алкоголь давно просочился в кровь, курсируя теперь по венам и артериям, и обрек обоих на утренние муки, скрашенные мигренью и отёками.

– Видишь ту статую? – Дождь зарядил по-полной. Но ни Уокер, ни Люцифера не смутил нисколечко.

Вымокшие до нитки, взъерошенные до каждого пера, они шатались по пустой, ночной Сильве, пугая не успевшие отойти ко сну, подсвеченные масляными лампами окна и их обитателей песнями, которые горланили, и такими же громкими диалогами.

– Лошадь каменную-к? – Она подавилась икотой и ойкнула.

– Конь Апокалипсиса, алкоголичка, - брюнет приобнял локтем и притянул её к себе, заставляя липнуть к мокрому телу. Удивительный жест – от и до человеческий. – Когда мне было лет шесть, я взлетел и уселся на него, привлекая внимание отца. Тут же, на площади.

Они и правда стояли на круглом пятачке, центр которого украшала скульптура с изваянием.

– И твой папаша прописал тебе мандюлей? – Окрысилась Вики, готовая услышать очередную причину, чтобы внести этого нелюдя в личную Тетрадь Смерти.

– Что?.. Нет, – Люций беспечно отмахнулся, - это не то. Отец посмеялся и связал мне крылья какими-то простецкими чарами, сказав решать вопрос самому.

– Балагур и шутник! – Она изобразила лицо висельника. – Наверняка, с таким чувством юмора, Сатана – душа любой компании!

– Он добавил, - на физиономии наследника появилось отчаянное веселье, - что раз мелкий мародёр смог залезть, сможет и слезть. И перевесил меня за шкирку прямо на лошадиную морду, - рот его не выдержал и треснул насмешливо. – Как кота уличного, прямо рубашкой зацепил.

– И?!

– И что, Уокер? – Сообразив, как она близко, дьявольский сын нетрезво уставился в пропитанную дождём макушку вместо той огромной, яркой штуки, висящей прямо над статуей. Блядская, полная луна. Такая же полная, как весь он – сегодня. – Отец ушёл. У него были дела. А я, конечно, спустился. Порвал одежду, разодрал плечо, но оказался внизу. – Во взоре мелькнула ностальгия. – Охуенный вышел урок.

– Мне… - она всё выискивала причины оскорбить садиста-остеопата, адского мануальщика шейных позвонков, но их не было, - …нечего возразить. В нашей семье учили плавать методом твоего папаши.

– Притопили в реке? – Усмешкой ей в волосы. Чтобы тут же почувствовала, как губы утыкаются выше лба.

– Скинули с лодки в Чаттахучи с тирадой «Заодно и научишься».

– Потанцуй со мной, Непризнанная, - внезапно и совершенно обывательски. Словно они каждый вечер так коротают. Люцифер отстранился и потянул её за руки, улыбаясь до неправдоподобности мягко.

Стоило Виктории сделать шаг навстречу, он тут же повёл её в чём-то среднем между вальсом, сальсой и потирушками в старшей школе, когда в пунш уже успели опрокинуть три бутылки джина, повышая градусы и пойла, и вечеринки.

Ночь. Ливень стеной. Хищно раскинувшийся в отдалении лес, полный преступников. И бронзовый, прости Господи, конь.

Никакой романтики.

Никаких изысков.

Лучше не бывает.

И вот они – главные мятежники, - не в чаще притаились, а нахально выставляют своё адажио на показ, двигаясь в аккомпанементе жирных капель, замирающих на кончиках злых, пьяных ресниц.

– Блять. – Дьявольский наследник замер. Крепкими ладонями затормозил в повороте и Уокер.

– Ох, прости. Я наступила тебе на но… - взлетевшая рука увела с пути истинного, перебив. Упёрлась в подбородок, нажимая на него.

Скажи кто Виктории раньше, что этот сложный и противоречивый мужчина одинаково хорошо выглядит как в убранстве роскошного замка, так и на пахнущей всеми прелыми помоями провинциальной улице, она бы не поверила. Отшутилась бы, что королевским сынам надлежит идти по ковру из крови девственниц, если кумачовую дорожку вовремя не подвезли.

Но вот же он.

Смотрит на неё. Распиливает на куски глазами сверкающими, метастазами в душе прорастая. Небритый, точёный, свежеоттрахавший в толчке кабака того: удерживая ногой дверь кабинки, в которой не было ни щеколд, ни намёка на уединение. Долбящий до течки, приливов и отливов, струящихся в с силой стянутые вниз леггинсы. Стоит, пялится, выглядит превосходно и… счастливо?

– Блять. – Шёпотом. Снова. Хрипло. Обезоруживая открытостью лица. Пусть трижды в угаре хмеля, но и она не лучше. – Я люблю тебя.

Чуть ранее Люций решил, что сказанного в её спальне вполне достаточно. В конце концов, он уже произнёс это, оно у ж е озвучено, ситуация не поменялась. И если, когда-нибудь, факт любви претерпит изменения, демон несомненно оповестит Непризнанную. А повторы – это дёшево, и они никому не…

…нужны.

– И я тебя – всё! – Виктория не ждёт, когда очередной поток воды прольётся на колдовство, что сверкает в темноте площади. Действует, прикрыв глаза, с интуитивной точностью следопыта угождая в губы: «Высокомерный, раздражающий, оккупировавший целиком», - и без капитуляции. Бастионы нельзя сдавать, можно только спалить.

«Это ёбанная катастрофа, - отдалённо успевает зафиксировать Люцифер, прежде чем провалиться в темноту рта, захлебываясь радостью, - ты – ёбанная катастрофа».

Тьма. Дождь. Поцелуи с двойным проникновением. Хуже, чем во всех сопливых мелодрамах. Лучше, чем в самой грязной порнухе.

Всё, что действительно имеет значение.

***

Утро началось никак не раньше одиннадцати. Прорвало портьеры ярким апрельским солнцем, нахально вторглось и уселось прямо на лицо Вики, вынуждая разлеплять глаза.

Как по команде, в дверь тут же стукнулись. Не ожидая приглашения, в комнату вошла Агрипина:

– Проснулась, голубушка, - это не было вопросом. В руках демоница держала поднос с нехитрой снедью. – Завтрак ты пропустила, но я решила, что от омлета не откажешься. Успешно ли вчера собрала информацию для своего проекта?

– Для как… Доброе утро! – Сама себя одёрнула Уокер, садясь в постели. – Спасибо, да. – Подтянула одеяло повыше, сообразив, что она – голая.

– Скажи, красавица, - Агрипина поставила поднос рядом и присела в кресло напротив, - у тебя есть иная одежда кроме этой? – Взгляд проскользил по куче из иранских шаровар и кожаного корсета, без стеснения устроившейся на полу.

– Боюсь, у меня было очень мало времени на сборы. – Желудок предательски заурчал, и Уокер решила, раз еду принесли, она вполне может наброситься на омлет.

– Ну, голубушка, слишком много внимания. – В ответ улыбнулись, вскакивая с девичьей лёгкостью и распахивая створки шкафа. – Давай приоденем тебя в что-то более… - Агрипина осклабилась, отодвигая ногой тугие штаны из чёрной кожи, - …традиционное. В твои годы у меня был тот же размер. Нарядов по последней моде не обещаю, но в нашей провинции за ней не гонятся.

Сначала Виктории стало неловко. Между строк дамы считывалось – она видела её костюм юной госпожи. Но в тоне не было ни капли осуждения, лишь иронией присыпали. И, решительно кивнув, девушка выдала:

– С удовольствием приму ваше предложение, мадам.

– Тётушка.

– Простите?

– Зови меня «тётушка», - она поманила ладонью, выуживая из недр гардероба льняное платье с вязаным кружевом.

– Я… кхм… немного не одета.

– И поэтому я предлагаю это исправить, - Агрипина потрясла нарядом без малейшей деликатности. И всей своей позой сообщила, что отворачиваться и не думает.

«Ну и чёрт с тобой!», - мстительно прошелестело в голове. Вылезая из-под одеяла, Уокер выпрямилась и позволила помочь, поднимая руки.

– Молодость всегда такая буйная и прекрасная. – Хозяйка дома оказалась за спиной, шнуруя тесьму. – Особенно обрамлённая красотой. – В напольном зеркале отразилось ехидство, - не удивлена выбору молодого лорда.

Вместо того, чтобы вспыхнуть, щёки студентки критически побелели. Кровь отлила от лица:

– Простите?..

– Я – старая, - плотоядно улыбнулась демоница, - а не слепая. И… - она толкнула ногой кровать, покорно издавшую гулкое «бам» об стену, - …не глухая. Моя рукодельня как раз дальше по этажу. Ночи давно скрашены бессонницей, и… да что ты так бледнеешь, голубушка? Ни к чему это, - закончив со шнуровкой на спине, дама выхватила широкий пояс из грубой, дублёной кожи. – Не родилось ещё Тёмного, кто не порадуется чужим грехам юности.

– Кажется, мне нужен пирожок. – Мрачно проблеяли в унисон.

Агрипина дружелюбно хохотнула:

– Волноваться не о чем. Как хозяйка этого имения, я не дам тебя в обиду. – Она застёгивала шлёвки многочисленных пряжек на портупее, - а, как женщина, прекрасно понимаю. И, будь я помоложе, не упустила бы такого шанса. И жеребца. – Отойдя на шаг назад, осмотрела проделанную работу и хлопнула в ладоши. – Теперь ты похожа на местную, голубушка. Возьми, - в ладонь Вики лёг кулон. – Это амулет, меняющий цвет крыльев. Не привлекай слишком много взоров ещё и ими. Достаточно твоей красивой мордашки.

– Спасибо, - всё ещё смущённая, Непризнанная покрутилась у зеркала. Образ вышел занятным. И средневековым. Конечно, если в Средние века было принято так выразительно подчёркивать каждый изгиб. – Скажите, тётушка, а где… Его Высочество?

– В кабинете моего супруга. Изучает отчёты мятежей и списки известных бунтовщиков. – Женщина направилась к дверям и потянула Викторию следом. – Пойдём, прогуляемся со мной. Только плащ накинь. Покажу тебе наши сады и теплицы. Пока мужчины заняты спасением мира, займёмся более насущными делами – урожаем. – Засмеялась она.

В представлении Уокер теплицы всегда выглядели, как небольшие стеклянные строения, где царили сырость и влажность. В представлении Агрипины теплицей следовало называть произведение архитектурного искусства, скрытое от любопытных глаз во внутреннем дворе.

– Вау, вот это купол! – Присвистнула бывшая выпускница Принстона, с почтительным восхищением осматриваясь внутри. Стеклянный потолок уходил ввысь, подпираемый резными сваями. Лучи солнца без препятствий проникали внутрь и усаживались на верхушках плодовых растений. – И всё это так непривычно.

Вообще-то она собиралась сказать это мысленно.

Вообще-то она произнесла это вслух.

– Что именно? – Агрипина протянула корзину и взяла такую же, неспешно двигаясь к вишням.

– Мы в Аду. – Вики шла следом. – И что я вижу? Цветущие сады, и солнце почти припекает. – Хотелось добавить про гостеприимность, но дама не дала времени.

– А ты ожидала увидеть огненные реки и души несчастных в страшных корчах, голубушка? – Она обернулась, посылая короткую, хитрую улыбку. – Спустись на Круги, там пейзажи привычнее. Точно как в вашей Библии.

– И Сатана сидит на троне из костей?

– Государь-то? – Она заливисто рассмеялась. – Неужели на Земле полагают, что дьяволу есть дело до людских прегрешений? Таких ничтожных в масштабе целого мира. Вон то! – Агрипина властно указала на одно из деревьев. – Ягоды созрели. Помоги мне их собрать.

– А чем занимается в а ш Король? – Хотелось присовокупить «и его хéров папаша», но эту ремарку она придержала в уме для особого случая.

– Уж точно не спит и видит, как ему достаётся какая-нибудь невинная душа из Вавилона, искушённая пороками. – Девица забавляла. – Разве в Школе уже не рассказывают, что «по образу и подобию» - единственная точная формулировка в ваших Писаниях? Милорд – как царь, - судя по Вавилону и царям, Агрипина давненько не спускалась к человечеству, - а что надобно делать царю? Управлять царством.

– Вы – Первородная? – Краем глаза первокурсница заметила, что корзина собеседницы заполнена уже на добрую треть, хотя в её собственной сиротливо катался едва ли десяток вишен. Не удивительно, всё остальное Вики отправляла в рот напрямую.

– Да. И Амон тоже. – Каждое движение, жест, взмах рукой был плавным и вальяжным, лишённым суетливости, но это не мешало хозяйке поместья быстро делать дело.

– То есть раньше вы были ангелами?

– Ангелы… демоны… - она беззвучно выдохнула. – Просто слова. Раньше все были одинаковыми жителями этого измерения. А потом всё в одночасье рухнуло…

…А потом всё в одночасье рухнуло. Хотя не поменялось нисколечко. Разве что Землю на шею удавкой повесили, объявив теперь именно ту планету идеей-фикс и лучшим творением Шепфы.

Сатана в это утро говорил самые здравые вещи. И про экономику, и про цивилизационный ступор, в который они себя вгонят, начни обслуживать Землю, а не заниматься собственным миром. Гавриил оппонировал.

Это Агрипину ничуть не удивило, Гавриил был дураком.

– Таков промысел Творца. – Сто раз прозвучало скучным, ключевым аргументом.

– Скажи это снова, и я вырву тебе крылья, - без малейшей доли иронии пробухтел Мамон. Если уж ему не смешно, значит дела плохи.

– Пусть повторит вступление, - Сатана взъерошил блондинистые волосы. – Что мы теперь должны? Я хочу это слышать.

– Мы должны склонять людей к добрым делам, управлять их чаяниями, ниспускать благодать погодой. А когда они доживут свой срок, их души отправятся в истинный Рай, затерянный в наших облаках, но для нас невидимый. – Молодой главнокомандующий Небесным Войском приосанился. Позёр тщедушный! Ему всего пару сотен лет, как доверили высокий пост, а он уже рад не служить, а прислуживать.

– То есть я должен думать, как там дела у какой-нибудь Евы, - Кроули припомнил имена шепфских «первенцев», - и обустраивать её личную жизнь вместо своей?

«Но со своей у тебя объективно погано получается», - зло процедило подсознание дамочки.

– Империя остановится в развитии. – Сатана выглядел задумчивым. Замер на стуле, опуская золотые крылья, и смотрел куда-то сквозь Гавриила. – Мы увязнем в стагнации, занятые чужими жизнями.

– Мы – Высшие. – Парировали ему. – И можем многое совмещать.

– Это поэтому у нас до сих пор есть отдельные княжества, а острова Гневного моря стоят неисследованными, и, периодически, оттуда случаются набеги различных тварей?

Раздался стук башмаков. В Зал Советов торжественно вошёл Эрагон. В петлице его сиял знак отличия, «Божественная десница».

«С назначением, подлиза государев!», - она вцепилась в рукав жениха, за плечом которого и внимала всей потасовке.

– Сатана, ты расшатываешь лодку. – С важным видом Эрагон занял кресло главного советника.

– Это не лодка, а десять сгнивших брёвен, несущихся в водопад. – Мужчина откинулся, руки покоились на подлокотниках. Но от Агрипины не укрылось, что пальцы его были напряжены. – С чего Шепфа решил, что люди будут сеять добро по всей Земле, а мы будем их поводырями к вечной духовной благодати?

– Он не дал им сути понимания вещей. Они – юны и не ведают отличий между «грехом» и «добродетелью». Мы же таким пониманием владеем. И в наших интересах…

– Создатель не дал им право выбора? – На лице будущего Короля Ада застыло удивление. – То есть он не дал им мозгов и, тем самым, лишил сути личности?

– Зло не рождает силу духа.

– Конечно нет. Суть понимания зла и умение отличать одно от другого – вот что рождает силу духа.

– И посмотри, что с нами стало с этой сутью понимания, - едва заметно Эрагон коснулся причёски, проверяя, в порядке ли она, чем вызвал смешок Агрипины. Не похожий ни на мужчину, ни на женщину, и, кажется, лишённый влечения к обоим полам, он был слишком озабочен внешним видом даже в такой переломный момент. – Мы называемся ангелами только потому, что нам даны крылья. И никакой чистоты помыслов!

– Напомню тебе, что определение к этому слову придумали мы сами, не… - Сатана бросил взгляд на двери, скрывающие за собой небесные покои, - …Он.

– Но, тем не менее, Он просит преклонить колени перед человечеством и служить ему верой и правдой.

– Погоди-погоди, блондиночка, - Мамон навалился на круглый стол, - сейчас я брошу все разработки шахт и копий, отзову своих людей, сдерживающих северную хтонь, сотворённую Им в очередном творческом запое, на Тиморском шельфе, и полечу на землю и волосы назад, потому…

– Эрагон, - Сатана придержал товарища рукой, говоря тихо, но так, что каждое слово проникало в Агрипину до утробы, - ты – подобострастен, но ты – не идиот. Шепфа создал стадо баранов, лишённое рассудка, и хочет играться с ними, как ребёнок, которому не важны ни крапива, ни палка, а просто нравится лупить одно другим. Без права выбора человечество – всего лишь безмозглые инфузории. – Он сделал паузу. – А мы, занятые чужеродным измерением, запустим это – дикое, огромное, не изученное. Энергия и без того расслабляет. И, в конечном итоге, всё скатится к огромному разрыву в нашем обществе. Знаешь ведь, к чему такое приводит. – Ни у Сатаны, ни у иных приспешников историческому опыту взяться было негде, но логика ещё не покинула этих мест. – К расслоениям. К революциям. К войнам. К крови. К агонии. К братоубийствам. К насилию. К голоду. – Биться уже доводилось. Правда с низшими. Но приятного всё равно мало. – И эти красивые слова о преклонении колен… Сам придумал?

– Я!.. – Главный советник вспыхнул и оскалился, - то есть ты хочешь, чтобы человечество облекли злом, отец грешников? – Он приложил собеседника прозвищем, которым сам и наградил.

– Как гражданин своего государства и патриот, я хочу, чтобы мы просто не имели к этой Земле никакого отношения. – Спокойно разлилось по залу. – А, как здравомыслящее существо, я считаю подлостью создавать человекоподобных и не давать им право выбора.

– Что ж… - Эрагон встал, спешно одёрнул камзол. – Я передам.

Рассказ Агрипины прервался, когда с деревом было закончено. Корзина её спутницы сияла пустотой, зато собственная оказалась забита под завязку.

– А что было потом? – Вики заслушалась. Забыла напрочь, зачем они пришли. И лишь изредка срывала вишню, увлечённая повествованием.

– Не дождавшись никакой внятной реакции от Шепфы, Милорд придумал план: несколько его друзей спустились на Землю и даровали людям разум. – Дама хмыкнула, - да ты знаешь эту историю, в ваших книжках она звучит, как змей-искуситель и плод познания!

– И ему влетело?

– По первое число. – Она оценила отсутствие пиетета кривой усмешкой. – Создатель осерчал, голубушка, и низверг Сатану и сторонников сюда, на проклятые земли. С формулировкой – за тщеславие и гордыню. – Зябко поведя крыльями, она добавила с нескрываемой обидой, - а в «награду» за уразумевшее человечество нас не только отделили от бывших братьев и сестёр, окрашивая крылья тёмным, но и «премировали» метаморфией.

– Это как? – Если историю Падения Виктория знала из уроков, хоть и не так красочно, как очевидица событий, то про перевоплощения слышала впервые.

– Государя и тех, кто за ним последовал, окрестили оборотнями. А у оборотней всегда должна быть вторая сущность. – Заметив подломанную ветку, тётушка охнула, кривя рот, и тут же принялась возвращать её в нужное положение. – Отступники, теперь вдруг ответственные за все грехи, которые натворят люди, могут обращаться в разных монстров. Тю! Не делай такое лицо, красавица! Не так страшен чёрт, как его малюют, - она подмигнула, легко, будто всегда только так и делает, оторвала полосу ткани от собственного подола и подвязала «захворавшую» вишню. – Я, например, очень милая фурия с коготками.

– А Сатана?

– Похож на краснокожего быка.