Четвёртая притча: Поцелуй (1/2)

На праздничный обед по случаю Дня Виктории повар превзошёл сам себя. И добавил в салат ещё немного листьев салата. Не заметить этакой роскоши на грани разорения в столовой не мог бы даже слепой.

– Только глянь на него, - Каин спешно проглотил кусок и кинул это Голиафу, с педантичным видом поглощавшему свой обед и определённо подсчитывающему в уме белки, жиры и углеводы, - сияет, как алмаз в короне. – Счёт не был сильной стороной сокурсника. Об этом свидетельствовали и сосредоточенные брови, и нахмуренный лоб. Белобрысый мог бы поклясться: если все заглохнут, станет слышно, как крутятся шестерёнки в дружеской башке.

Посмотреть было на что. В столовую вплыл Люцифер. Именно вплыл, не вошёл даже, распространяя вокруг себя волны божественной благодати, которую, с великодушием аристократа, раздавал окружающим.

– Может у Уокер – волшебная дырка?

– Главное, при Высочестве не ляпни, - Каин сдержал смешок. – Плебеям думать о дырках серафимской дочурки запрещено. – Он изобразил зверское лицо и поднял вверх указательный палец, - и запрет этот похлеще какого-то там Закона Неприкосновения.

Рядом просвистала Ости. Под руку девушка держала подругу Нааму. Судя по лицам, обсуждение главной сплетни было в разгаре. Но близость прошествовавших дам сотворила неизбежное – и Голиаф, и Балтазар обернулись, провожая взглядом, каждый – свою юбку, - рискуя свалиться со стульев.

Блондин закатил глаза:

– Я всё понял, - притворный вздох огласил окрестности. – Весна лишила эту фракцию последних мозгов. Мы должны сеять тьму. Мы должны варить в котлах тщеславие. Мы должны умасливать чресла гневом. Мы должны хотя бы пытаться одомашнить в подвалах Школы Вендиго! – Подпёр острый подбородок локтем и обвёл взглядом сокурсников. – Но нет, в этом блядушнике все разговоры только о ёбле. Что не так с нашим мирозданием? – Мироздание подмигнуло карим глазом за соседним столом. Глаз принадлежал демонице парой курсов младше. – Э, нет, не пойдёт. Этот бастион так просто не взять. – Тихо прогундел парень. – Кстати, как её зовут?

– Это Адель. – Информировал Балтазар. – Вторая дочь Вельзевула.

– Каин решил вдуть Вельзевуловой дочке? – Поднос с шумом приземлился во главе стола. Сиятельство прибыли. – Побереги яйца. Её папаша питает слабость к ампутации именно этой части тела.

– Точно, Высочество, - блондин остро улыбнулся, - давай поговорим о д о ч к а х.

– Завидуй молча, - зубами Люция можно было осветить ещё одно измерение, реши Шепфа явиться с такой новостью.

– Ты её покорми что ли, - Голиаф смущённо ковырнул вилкой бифштекс. – Видел Уокер у кабинета Геральда. Если бы не эти её… - под алеющим взглядом товарища мужчина осёкся и парой размашистых движений изобразил «эти её» в районе груди, - …можно подумать, что там подросток.

– Всё? – С преувеличенным спокойствием поинтересовался наследник Ада. – Все темы для бесед закончились? Теперь мы обсуждаем непризнанных?

Товарищи, как один, молча уставились на него. Повисла значительная пауза, прерванная Балтазаром:

– Ну, вообще-то, да, Люцифер. Не каждый день одна и та же девчонка повторно возвращается в наш мир.

– Да такого никогда не случалось! – Округлил глаза Голиаф.

– И вот опять! – Подхватил Каин.

– Ты случайно, не выяснил, у неё девять жизней, как у кошки? – Хором осведомились сокурсники.

– Уверен, Высочество всесторонне изучает сей вопрос. – С театральным достоинством изрёк Балтазар.

– Углубляется в исследование! – Аналогичный тон был и у блондина.

– Себя не щадит! – Поддержал третий.

– Аккуратен, как никогда, покуда к Школе приставлены воины Цитадели! – Продолжал рассуждать Балтазар.

– И точно не угодит под Трибунал! – Кивнули ему.

Шатен сделал самую серьёзную мину:

– Потому что если да, то им и доказательств не надо.

– Почему это? – Поинтересовался качок.

– Ну там же по всей Уокер его отпечатки…

– С наружной и внутренней стороны! – Полетело от белобрысого.

– Идите в жопу, - Люций заржал. Откинул салфетку и ловко раскачивался на стуле, пока вокруг творилась привычная вакханалия. Они всё равно перемоют им кости – так или иначе. И лучше уж смириться с тем, что твоя персона в эпицентре внимания, когда у тебя баба – непризнанная серафимская родственница, а сам ты – однажды планируешь занять трон.

– Почему?!.. – К столу прибило Ади, шедшего с подносом. – Почему всегда, когда я оказываюсь рядом, вы говорите о задницах? Что я о вас не знаю, парни? – Оскалился рыжий и, увернувшись от пинка Голиафа, поспешил к своему курсу.

– Как мы отпразднуем твой день рождения, Высочество? – Балтазар решил сменить вектор. – В прошлом году было просто грандиозно! – Все согласно, с усердием закивали.

Ещё бы, Люцифер тогда выкупил целый бордель в Чертоге. Они там, правда, не задержались ни хрена. Потрахались и пошли по кабакам, потому что со шлюхами оказалось скучно, а душа требовала истинных завоеваний в лучах пижонской славы. До кучи нарушили с десяток школьных правил. И даже в столицу смотались без всяких, выписанных им разрешений. Огребли потом беспрецедентных люлей от педагогов, а он – ещё и от папаши получил, но повеселились знатно.

– Я тут узнал, - Каин заговорщицкой тенью склонился над столом: по части слухов он был за старшего, - что у одной непризнанной принцесски именины в тот же день. Это правда, Люций? – Тот лишь кивнул, налегая на обед с удалью не евшего пару столетий Бессмертного.

– У-у, кажется мы без оргий, парни, - стон разлился жалобно, - расходимся!

– Что ты ей подаришь? – Блондину было действительно интересно.

Балтазар оживлённо хлопнул себя по лбу:

– Дракона! Подари ей ездового дракона! – На свой минувший день рождения сам демон получил схожий подарок. Отчасти. По частям. С этой, набитой опытным чучельником драконьей башкой, он потом пьяный носился по Апостольским холмам и пел песню про посох Фенцио и способы его эксплуатации. Шедевр лирики, за пять минут до этого сочинённый на коленке в поезде.

– Пусть подарит ей тысячу чертей, - выдвинул предложение Голиаф. С едой он покончил и теперь с сомнением смотрел на стойку с добавкой, прикидывая, не взять ли оную. – Моей матери тысячу чертей как-то презентовал отец. Она была очень довольна.

Люцифер живо представил, как выводит Уокер за пределы академии и окидывает рукой орду рогатых. Девица оторопело хлопает глазами, потом поворачивается к нему и начинает громко, по-гиеньи хохотать, едва ли не плюясь и пороча слюной очередную рубашку.

– А она ведь богатая, получается, - прикинул Каин. – Её мать числится в списке имперских толстосумов где-то в конце. Нехило непризнанный серафим поднялась! – Он присвистнул.

Адский Принц одарил ухмылкой:

– Не парься, мы же не знаем, сколько раз для этого ей пришлось опуститься.

Завеса гогота прокатилась над столом.

– Слышали про Лигию? – Выудив свежий выпуск «Огонька» из сумки, Голиаф показал разворот с пожаром. – Мятежники сожгли здание муниципалитета и разорили амбары. Абсолютно все лесопилки в провинции встали. У рабочих забастовки.

– А что ты уже дарил свое… этой непризнанной? – Не унимался Балтазар. – Цацки, шмотки и красный кожаный кляп не в счёт.

Вместо ответа Люций встал. Слишком много планов на сегодняшний день. И, в частности, на грядущую ночь. Но прямо сейчас он намерен выяснить, какого беса она до сих пор не пришла обедать, хотя ныла, что дьявольски голодна.

– Диван, - безмятежно бросил на прощание, заставляя удивлённо смотреть себе вслед.

– Диван? – Каин обвёл сокурсников взглядом. – Мне не показалось?

– Я тоже это слышал.

– Клянусь, если он дарит ей диваны, он на ней ещё и женится! – Сплетни продолжали цвести тем особым, буйным цветом студенческой жизни, когда их ничто не в силах предотвратить.

– С хуя ли выводы?

– Никто не тащит диван девке, которую просто ебут. – Закончил мысль Балтазар, отдалённо понимая, что им всем следует начинать знакомиться с Уокер. – Диван – он же как эндшпиль! Как финал всех финалов! Ты принёс тёлке диван? Ты готов на всё.

***

Спать она не легла. Когда в дверь начали издевательски барабанить, пришлось разлепляться, расклеиваться взмокшими телами и перестать, наконец, вылизывать его рот и уши с усердием сторожевой псины.

За пару утренних часов Вики успела получить признание в любви, слопать пачку чипсов, обнаруженных в закромах соседки, регенерировать следы укусов, протечь до школьных погребов и кончить. Трижды.

Кажется, это было самое насыщенное утро в её жизни.

Кажется, это было самое лучшее утро в их вечности.

Где-то между они с Люцифером даже разговаривали. Знаете, как это бывает, когда ты чешешь-мелешь, а потом в твой язык вдруг вплетается другой язык, и вот ты уже ни черта не говоришь, до гланд пришпиленная, а лишь охотно, мокро сосёшься и шипишь ему в рот, что ты от него без ума, и все твои планы на ванну и ланч разбиваются о чужие дёсны, вытряхивающие душу вон.

Рекомендовано Викторией Уокер.

Проверено ей же.

Оральная смена религии со стопроцентной гарантией. Хоть в Кришну веруй, хоть в пророка Христа, но переобуешься налету, едва он вжарится губами, чтобы до дна испить. Туго, хмельно, громко до пульса, барабанами по венам гремящего. И уже нет никакой Вики, а один сплошной, не поддающийся восстановлению механизм, который теперь до конца дней будет работать неправильно, лиши его кто таких вот поцелуев.

– Как собаки кусаются! – Презрительный голос бабушки Вивиан из детства разливается снобизмом, когда они гуляют по парку. На скамейке парочка, прогорающая при свете дня.

«Нет, ба, если твой мужик не пытается тебя сожрать, - бессвязно думает Виктория, ладонями устраивая настоящую оргию в адской шевелюре, - то это не твой мужик!».

На моменте про могилу, правда, Люцифер слушал внимательно, а она малодушничала – приукрашивала ужасы пережитого и неотрывно следила за его выражением лица, всё стараясь поймать мимолётное признание.

И поймала ведь!

На словах «Вот и всё, потом я просто выползла оттуда» внезапно почувствовала, как застывают, каменеют пальцы на её запястье, а по лицу скользит странная тень – противоречивая, восхищённая, шальная. И страшно хочется стать телепатом каким-нибудь, чтобы окопаться в каждой мысли собеседника, но даже в этом магическом мире нет телепатии. Лишь чтение памяти. Да чёрта-с-два она блок Люция пробьёт, если сам того не захочет.

– Знаешь, когда твоя девчонка вылезает из-под земли, - устав от тишины переглядок, Вики дёргает кисти рук, складывая их на обнажённой груди. Сидит на кровати по-турецки, пока он раскинулся рядом, голову локтем подпирая, - принято как-то реагировать. Например, «Ого, я поражён!» или «Получается, я трахаю зомби!».

– Да.

– Что «да»?

– Да, ты – моя девчонка, - молниеносный рывок на себя. От неожиданности она не удержалась, рухнула на широкую грудь и клацнула зубами, целясь в подбородок. Планам не суждено было сбыться. Люцифер отклонился и вжал совершенно по-особенному, заставляя утыкаться в ямочку под своей шеей. Это что – трепет? Не шýтите? И ни тебе дуэли на мечах сатиры, ни издёвок про червей посмертных, которых будут выводить всем кампусом?

Мужские пальцы заскользили по рёбрам, уверенно пересчитали каждое, огладили плечи, пробежались по острым локтям, застряли на двух впадинках в районе копчика, но добрались до верха и утонули в волосах. И теперь не она его… он её гладит.

Наверное, это что-то для него значит.

Наверное, это значит до звезды много.

«Ты – тупая, Непризнанная, - губы прижимаются к тому месту на голове, которое принято называть родничком. Нос улавливает запах хвои. – И в этом твоя уникальная сила. Умная давно бы сдохла. Не от испытаний, так от осознания ужаса. А ты, хвала всему вашему роду, не умная. Тупая и отважная. Не пуля там, не копьё в башке, а дивная, звенящая пустота, в которой можно ещё один Чертог отстроить. – Он вдруг чмокает её, будто благодарность выражая. – У вас есть Супермен, Бэтмен, джедаи и Женщина-Кошка. А есть ты – Женщина-Дурёшка. И это охуеть как прекрасно. Скажи тебе кто, надо перейти горный хребет, где водятся драконы, ты же точно почешешь. Ляпнешь срань свою в духе «Да тут недалеко, всего шестьсот шестьдесят шесть километров» и двинешь в путь. Уже даже не главная героиня всего творящегося пиздеца, а хýево божество, не ведающее препятствий. И спаси, и сохрани каждого, кто встретится на дороге. Все умрут, а ты останешься, Уокер!».

Когда сиятельство изволили покинуть покои, впуская внутрь крайне недовольную Мими, последовал повтор истории на бис.

Подруга не подвела с реакцией: где надо, демоница вскакивала, вскрикивала, выдавала гримасы похлеще масок в театре Гóдо, а, в конце, обнимала тонкими, смуглыми руками и говорила, кто здесь самая храбрая девочка на добрую тысячу миль и даже на пару сотен злых ярдов.

Спустя ещё час, опрятная и намытая, Виктория была одета в лучших традициях дочери Мамона.

– Тебе пойдёт! – Брюнетка выудила золотые латы, явно снятые с заезжего рыцаря, к которым додумались пришить фатин. – Это платье называется «Феникс». Феникс, восставший из пепла!

– Серьёзно? – Вики с сомнением покрутила кольчугу. – А я думала «Блеск и нищета куртизанок»…

– Стоило четыреста ливров на минуточку!

– Ты наряжаешь меня к учителям или на войну?

– Уверена, мы и перед войной нарядимся, - хихикнула подруга, но тут же помрачнела и прикусила язык. – Ладно, крылатый топ. – Она выудила верх из шкафа. – И вот эта юбка.

Виктория покорилась и пару минут самозабвенно крутилась у зеркала:

– Я похожа на стриптизёршу. Такую, знаешь ли, королеву основного номера с богатой фантазией.

– На его небесную шлюшку, - горячо поддакнули ей в ухо.

Потом последовала целая череда формальностей. Кабинет Геральда, охи и объятия Мисселины, краткие расспросы, информирование о необходимости сообщить матери и в столицу и выписка для занятий, которые начнутся уже завтра: так что нагоняй, как хочешь милая Уокер, мы тебе страшно рады, но делать индивидуальное расписание никто не станет.

Первокурсница даже к башне сбегать успела. Адски замёрзла без верхней одежды, сильно удивилась новым лицам архангелов, поняла, что Бонтом там не пахнет и решила аккуратно разведать обстановку в Школе при случае.

И начнёт с Люцифера.

Тем более, когда они уже договорились, во сколько Вики явится к нему вечером, и во что она должна быть не одета. С этими мыслями, едва вернувшись с обеда одной из последних, она рухнула в кровать и забылась крепким, лишённым любых сновидений сном.

***

Бонт страдальчески посмотрел на себя в зеркало, словно при повторном взгляде отражение передумает и осчастливит его. Волшебства не случилось. Если заметно разросшиеся плечи парня радовали, то животом и волосами он оставался страшно недоволен. На первом не было ни намёка на мышцы, вторые заметно отросли, но продолжали висеть сосульками, не желая поддаваться ни магии, ни расчёске.

Сначала Саферий довольствовался тем образом, который недавний узник придумал себе сам. Но неделю спустя в ратушу, где ему выделили комнату, прибыли цирюльник и портной, и взялись за проект «Мальбонте» основательно. Перебрали кучу вариантов и остановились на самом простом, народном – этакий выходец из здешних мест, с забронзовевшей кожей, обкусанными ногтями и мещанской стрижкой.

– Он не слишком молодо выглядит? – Наместник с сомнением окинул взглядом несуразного детину. – Прекрати сутулиться!

– Может отпустить щетину? – Подсказал Портной.

– Сомневаюсь, что это реализуемо. – Личный брадобрей, вызванный Саферием из Чертога, убрал в ридикюль бритвенные принадлежности. – У парня там три волосины и конь не валялся.

– Почему халат? – Демон приподнял полу туники, которую нацепили на Бонта.

– Это традиционное одеяние этого региона.

– А с каких пор мальчишка из этого региона? Он же ни черта не помнит кроме заточения в Школе. – Вопрос адресовался присутствующим. Всем, кроме непосредственной причины разговора, что топталась на месте, не зная, куда деться.

Маль явственно ощущал себя вещью, которую придирчиво оценивают на базаре. И не сказать, что ему это нравилось.

– Он быстро загорает на солнце, разрез глаз соответствующий. Скорее всего демоном был отец. А мать – из небесных тварей. – Демоны игнорировали его присутствие.

– Берд, что скажешь? – Саферий взглянул на своего адъютанта. Это был опытный боец не только на военном поприще, но и в тонкостях кулуарных интриг. Мнению слуги, когда-то приставленному к единственному сыну высокопоставленного отца, можно было верить.

– Давайте я резюмирую, милорд. – Демон пощипал себя за острую бородку, подкрутил ус. – И расползлось зло, творимое Бессмертным. И восстал простой народ против несправедливостей, посеянных как Адом, так и Раем. И стал роптать и неиствовствовать, чтобы услышали его Шепфа и первые дети – Основатели – Скифа и Церцея. Тогда-то, из-за восточного шельфа гор, прилетел он – всего лишь мальчик, но давно легенда. Верхом на драконе золотом…

«Чёрном!», - мысленно перебил Берда парень, зверски тряхнув головой. Ещё недавно уложенные назад пряди чёлки рухнули на бок.

– …выросший в любви родительской, - тем временем адъютант продолжал, - но лишённый семьи в кровавом беззаконии, заточённый в самую высокую башню там, где дóлжно растить детей, а не мучать их, сбежавший и познавший все прелести жизни бедняка и простака. И имя ему было Мальбонте. И одно крыло его было тёмным, а другое – светлым. И, несмотря на возраст свой юный, открылись ему тайны жизни, и знал он, как дать обществу главное – равенство.

– Ну хрень же?.. – Фыркнул Саферий и сам себе ответил. – Полная чушь! Пока пацан сам не повыступает с трибун, не пообщается с людьми, не шлифанёт свои слова парой-тройкой добрых деяний, такое нельзя пускать «сарафанной» сплетней в толпу.

– Что предлагаете?

– Ты написал Торендо?

– Он уже направляется к нам, в Эгзул.

– Отлично! – Молодой чиновник ещё раз просканировал «проект» с головы до пят. – Найдите ему амулет, меняющий цвет одного крыла на тёмный. – Он обращался к людям из столицы. – А ты, Берд, продумай Чудеса Мальбонтовы. – Взор у демона загорелся. – Нам нужно исцеление. Нам нужна вода, обращённая в Глифт. Нам нужно накормить несколько тысяч голодных плюс женщины и дети!

– Будет исполнено, - троица с почтением поклонилась.

– И про девчонку эту не забудьте! – Крикнул Саферий от дверей. – Дочку Уокер. Пусть будет красивая история любви. Они мечтали быть вместе, но ему пришлось бежать, а ей – вернуться на Землю.

Бонта прошиб холодный пот. Уже несколько ночей подряд он, только узнавший историю, потрясшую всю Империю на восходе Нового года, то рыдал, то истерически хохотал в собственную подушку. Да что там! Он даже порывался выбить разрешение на посещение места, где можно было бы призвать водоворот. Слой энергии, опутывающий планету, был слишком тонок здесь, на рубеже, усыпанном непризнанными территориями.

Наместник тогда только посмеялся над идеей, подчеркнув, что юнец не бывал среди людей и с задачей не справится. Да и отмахнулся: «Не время!».

– Точно будем приплетать девицу? – Уточнил адъютант.

– Ха, - донеслось из коридора ратуши, - все любят несчастных влюблённых, Берд!

Когда, оказав помощь наместнику в первый вечер, Маль явился, как и приглашали, слуга Саферия с порога попросил выполнить работёнку – странную по всем параметрам. Вместо привычных разгрузок и погрузок, парень тогда был занят уборкой исключительно при помощи энергии, а сам Берд неотступно следовал по пятам.

Это спустя ещё несколько дней, оказавшись в кабинете наместника, он узнает: то была не работа, а тестирование, почти как экзамены в школьном заточении. А по первости лишь недоумевал, но не жаловался. Адские господины исправно платили.

За столом Саферий озвучил ему разумную мысль: он – гибрид, полукровка, рождённый от ангела и демона, обладающий солидной магией; при должном обучении, способный сражаться с адмиронами и серафимами, а может с кем и поболе.

Поняв вдруг, что не ошибся в своей избранности ещё там, в стенах академии, Бонт вывалил все мысли о несправедливости мироустройства и, совершенно внезапно, обрёл союзника. Нет, он уже не был наивным и понимал, демон внимал его речам вполуха, явно преследуя свои корыстные цели и точа зуб на Сатану, но даже в самом божественном мире стать Мессией в одиночестве не получится.

И полбеды, если просто в одиночестве…

Не получится сеять слово Мальбонтово, если не найти инвесторов, вот в чём суть!

Дверь в покои скрипнула, привлекая внимание.

– Ну привет, - проблеял ненавистный голос. Уж лучше бы заткнулась в тряпочку, кукла ангельская. Эту девицу ему вручил Берд всего два дня назад, хмыкнув что-то вроде «Подарок от милорда».

Вефания была ангелом исключительно по факту своего рождения. Потому что все прочие факты её биографии были отнюдь нечестивы, а из какого по счёту борделя дамочку выкупил адъютант, Маль даже не смел предполагать. Но был один, с лихвой компенсировавший все прочие «но» момент: у шлюхи имелось не потрёпанное ещё, свежее личико сердечком, чувственный, большой рот, отливающие серебром глаза и белокурые волосы. Не сказать, что копия, но если притушить свет…

– Раздевайся, - хмуро бросил любовнице и уставился на быстро темнеющее, ядовито-рыжее небо за окном.

Сегодня ведь День Виктории… Какая горькая ирония. Часов в десять вечера в Школе наверняка будут запускать традиционные салюты. Но сам Бонт уже не там, а Девушка С Именем – много дальше.

И всё, что ему остаётся, это «подружиться» с потаскухой, которой лучше сосать, чем говорить.

***

Вечер должен был пройти иначе. Но получилось даже круче, чем планировалось.

Явившейся с опозданием Уокер не следовало так открыто сдавать прегрешения своего зазеркального альтер-эго, неаккуратно задав вопрос про какое-то чучело из башни.

Сначала Люцифер отмахнулся – проходил квест с её одеждой, завершив его с рекордным временем. Но чудотворная шмара не удержала блок, задумчиво пожёвывая губу, и сумела-таки удивить по-взрослому!

– Непризнанная, - обманчиво-сладким тоном процедил мужчина, - дай себя рассмотреть. – Это было слишком просто. Она повернулась лицом – нагая, бесстыжая, а теперь ещё и подлая. И он беспрепятственно зарылся в воспоминания: «…зеркало… уёбок ушастый… чужие эссе… статуэтка в подарок… Ты спиздила её из зала школьных достижений, подстилка?.. Моё уважение!». Первокурсница слишком поздно поняла, что происходит. Сама ведь занималась тем же: коснулась его памяти и намертво приросла к собственному трупу в мужских руках, ширя глаза от ужаса. – Уокер, - Люций перекопал абсолютно всё: убить нельзя, «изнасиловать» даже нужно, - иногда наказание благородно. – Улыбался: тонко, опасно. Грозной тенью сделал шаг навстречу, заставляя испуганно отступать. – Но не сегодня.

– Я всё могу объяснить! – В голосе ни капли иронии. Пискнула испуганно и ногами упёрлась в торец кровати. – Он там был заперт совсем один. И мне стало его жалко.

– И как, отсосала из жалости? – Знал, что нет, но когда она возмущённо вскрикнула в отрицании, всё равно остался доволен. – Может подрочила с ебáным сочувствием ушастому?

– Ты – кретин, я к нему даже не прикасалась! – Ей пришлось сесть на постель, потому что всей инфернальной тьме вздумалось нависнуть сверху. И теперь перед глазами были только кубики пресса, сбивающие прицел, да косые, уходящие внутрь низко посаженных штанов мышцы.

– Зря, - ноздри угрожающе раздулись, - он мечтал об этом.

– Его мечты – его проблемы!

– Пресвятая пизда Уокер не спешила облагодетельствовать?

Она рыкнула, вскочила, неотвратимо впечаталась в мужской торс и была поймана с поличным, желая залепить пощёчину:

– Не смей. Так. Со мной. Разговаривать. – Пусть держит. Плевать. Посрать! – Только и можешь, что решать вопросы силой!

– Такая сексуальная. – Демон не слышал и не слушал. Провёл по лицу её собственной ладонью, крепко сжатой в захвате пальцев. В алых радужках не плескалось никакого благоразумия. И, возможно, специально для Непризнанной, туда только что подвезли и запустили Кракена. – У ублюдка определённо есть вкус. – Он вынужден был перехватить вторую руку, взлетевшую вверх. – Но нет яиц. – На месте запертого лоха он выдрал бы эту козу, разложив прямо на учебниках.

– Ну и что ты мне сделаешь?! – Зажатая между всеми Кругами Ада и зевом кровати, Вики гневно взвизгнула, - что сделаешь?! Ударишь? Давай! Ты – же мужик! Ударишь меня, да?!

– По самому больному месту, Уокер, - никакого удара, естественно, не последовало. Если не считать столкновения зубами, когда его рот бесцеремонно заткнул её вопль, а язык заставил челюсти с хрустом распахиваться.

Люцифер с удовольствием осмотрел свою работу – великолепно, сто из ста, гран-при этому господину в чёрном.

– Мврх! – Глухо прорычали с постели.

– Полностью с тобой согласен, - он огрел её ягодицу шлепком, заставляя дёрнуться и утробно застонать. – Мне продолжать? – Режим искушения активирован. В голосе не бархат уже, не кошачьи вибрации, а все афродизиаки мира пролили, забивая девичьи рот и нос; глаза похотливой, жадной, хлюпающей пеленой застилая. И не будь кляпа, всё равно не выдавить из себя «Нет», потому что томительно так, что голова кружится, и она готова все дырки подставлять разом, лишь бы вбивался в неё своим бешеным, жёстким ритмом – не спрашивая, больно или хорошо.

«Потому что и больно, и хорошо, и, пожалуйста, ещё, без остановки… я не сойду на конечной!», - вместо ответа подаётся бёдрами навстречу и тут же получает свежий, звонкий удар по ягодице. Рука горячая, жалит каждое нервное окончание. Кожа предательски краснеет, тело заставляя дрожать. Из-за спины ни слова, лишь довольное хмыканье, да шумный вдох сквозь плотно сцепленные зубы, когда его ладони с силой раздвигают коленки Вики на матрасе.

– Блядь… я в восхищении… - пальцы проходятся по распахнутым половым губам, собирая, накручивая провисающие нити смазки. – Вынужден не без удовольствия констатировать, я тебя испортил. – Жар от тембра этого везде. Иглами, членами под гладкую кожу. Вспахивает, терзает, и у неё испарина и слёзы на ресницах, как у шалавы последней, которую не выпустят, пока она мозгами не отъедет, затраханная до смерти. Ещё шлепок и, тут же, второй – с оттяжкой задевая раскрытое лоно. Визги, брызги, сиськи, что бельё постельное утюжат заалевшими сосками.

«А щёки у тебя горят, сука развратная?.. – Губу он прикусил и прокусил. Стоило лишь представить, как, утыкаясь в пахнущую им простынь, краснеет нежная мордашка, в голове тут же дали фейерверки в честь Дня Виктории. – Символично… Твой праздник, лови дары. Хочешь очень плохого демона, Непризнанная?.. Получи. Достойна. По самое «больше не могу» заработала. Я планирую зажигать всю ночь, а тебя никто не спрашивал. Раскачаем этот замок и накачаем тебя спермой, пока захлёбываться не начнёшь… Пока за шею, за волосы тебя с пола поднимать не придётся, потому что ноги тощие не держат, губы растянуты, пиздёнка разъёбана, а задница лишилась статуса своего анального недосмотра… Бля…», - Люция аж повело. Пришлось схватиться за изваяние кровати, чтобы не въебаться во все уокерские ароматы с высоты роста.

Ей пахло всюду.

Её по-блядски сочным, диким, неспокойным телом. Лёгким, солёным потом. Соками, струящимися по тугим ляжкам. Фуфлом каким-то косметическим. Уокерством от звезды до пизды. От глотки до матки. От судорожно сокращающихся мышц промежности до розовых, липких складок, скулящих разодрать их в щепки.

«Пиздец, как необходимо, н е о б х о д и м а я».

Хотелось закурить и посозерцать хоть секунды. Долго Люцифер, всяко, не продержится, когда Уокер тут вся наизнанку и кверху жопой прямо на краю постели. Лодыжки, стянутые ремнями кожаными, накинутыми на столбики с краёв, разведены так широко, что колени разъезжаются, отправляя весь жалкий остаток мужской здравости в свободное плавание.

Он её заебёт.

Выебет.

Вытрясет до звенящей, счастливой пустоты в белокурой башке, чтоб ни мыслей, ни волнений, никаких слов, только губы опухшие, распахивающиеся для его языка и хера. Призывно сложенный буквой «о» ротик, куда он напихает воистину полезные знания для школьницы столь юных лет. И ноги без сил, которые не свести.

Кожа ремня, стягивающего запястья, уже не холодила. Сейчас даровать заветную прохладу в этой комнате Вики не смог бы и айсберг перед встречей с Титаником. Она текла, истекала, протекала.