Вторая притча: Американская готика (2/2)
– Здравствуйте. – Когда Уокер нервничал, его техасский говор, с годами ставший почти незаметным, вылезал наружу. – Я хочу ещё раз услышать то, что вы объясняли мне по поводу состояния дочери.
– Вы готовы обойтись без истерик на этот раз? – Вопрос был сухим и деловитым, но врач перегнул руку через стол и сжал крепко сцепленные кулаки посетителя. Простой, ясный без слов жест «Я понимаю, какого вам». Да ни черта подобного.
Запах жаренного бекона выдернул из сна, заставляя подниматься с постели и неохотно плестись на кухню.
– Доброе утро, Вивиан.
– Доброе утро, Пол, - пожилая, но не убиваемая ни временем, ни трагедиями жизни мать Ребекки вставала по-алабамски рано и с рассвета начинала бренчать сковородками, делая завтрак зятю весь последний месяц.
Есть не хотелось, но это никогда не останавливало миссис Саммерс от готовки в промышленных масштабах. Она жарила мясо, кидала в полную кипящего жира сковороду не меньше четырёх яиц, лила в салат столько майонеза, что он превращался в кашу, да и саму кашу тоже варила в отдельно стоящей кастрюле, рассчитанной скорее на покойного, прожорливого лабрадора, чем на мужчину за столом. А ещё пекла дюжину панкейков, щедро удобряя их кленовым сиропом, и рубила сэндвичи с курицей и чесноком, как это принято на юге.
– Я сейчас на работу, заскочу за вами после пятнадцати, - он поковырял вилкой яичницу и, отодвинув тарелку, вцепился в кофе, как утопающий – в соломинку. – Поедем к Вики.
Что-то мешая у плиты, Вив не обернулась. Поджарая, с совершенно белыми волосами, которые она перестала красить в золотистый цвет несколько лет назад, юркая, подвижная, дама всё делала быстро: быстро метала еду на посуду, быстро готовила, быстро принимала решения.
– Хватит. – Половник небезопасно громыхнул в супнице.
– Что хватит? – Пол поднял недоумевающий взгляд, в глубине души уже зная, что услышит. Вивиан не говорила этого раньше, но всё к тому шло.
– Хватит мучать и её, и нас, - она развернулась. Хищная, как все женщины их породы. – Тебе сообщили ещё в январе, мозговая активность отсутствует. Она не в коме, Уокер. Вики просто больше не с нами.
– Скажите это Скотту Марру… - зло бросили в ответ.
Ах, Скотт Марр. Главный якорь, удерживающий Викторию на Земле, а Пола – от прощания. «Знаменитый коматозник из Небраски», «Человек, очнувшийся на столе патологоанатома»… Да как только не называли этого шестидесятилетнего богатыря. Суть одна: когда его родственники дали согласие на отключение аппаратов, спустя несколько часов Скотт пришёл в себя в морге.
Без разрешения Вив достала свои вонючие Мальборо и закурила, усаживаясь на столешницу. Плевать ей, что зять не одобряет. Она сейчас не одобряет зятя, превратившего свой быт в маршрут «Дом-работа-больница-дом».
– Когда не стало Бекки, я часто просыпалась от ломоты в бёдрах. Как будто снова рожаю, снова трещат кости и отходят воды. Но уже с сознанием дела, чем это всё закончится. – Выпустила клуб дыма строго в форточку и смотрела куда-то во внутренний двор, где на не ухоженных деревьях набухали первые почки. – Тогда я просыпалась и думала, как бы поступила, знай я, что дочь покинет меня так рано. Стала бы рожать её, будучи уверенной, что в двадцать семь лет Ребекка погибнет в аварии?
– И что, стали бы? – Полу не хотелось этого ни слушать, ни обсуждать, но он был одним из тех, кого всегда называли Слишком Хорошим Малым. И «самым классным батей» по совместительству.
– Да, Уокер, - женщина напротив махнула седой, аккуратно уложенной причёской. – Стала бы, несмотря ни на что. И поставь меня кто перед выбором: жизнь без дочери или её ранняя смерть – я бы всё равно выбрала ту реальность, где есть Ребекка. Мало пожившая, но много успевшая. – Вив выглядела спокойной. Не было ни намёка на опустошение, лишь светлая грусть потери, которую уже не стереть с морщинистого лица. – Были бы лягушки в подоле её юбок, которые таскались с Чаттахучи. Первые слёзы, пролитые из-за парня по имени Тим. Был бы клубничный джем, который мы крутили на кухне. Я крутила. Пока Бекка злилась, что её не пустили на речку. Все эти наши ссоры в её пятнадцать. И даже побег в медицинский лицей сюда, в Нью-Джерси. Ох, как Фред злился. Готов был рвануть за дочерью и прописать ремня. А, по итогу, лишь, втайне, слал ей деньги на кредитку и всё вспоминал, как, совсем мелкая, наша девчонка любила лечить всех окрестных псов, котов и даже соседских ребят. Знаешь, у неё ведь всегда хорошо получалось!
– Ребекка была очень волевой. – В мыслях нарисовался образ жены. В той компании, где они познакомились, её кроме как «стервой» за спиной и не называли. – Если вбила себе что-то в голову, уже не переубедишь. – Поэтому влюбиться в красивую и решительную девицу было вопросом даже не трёх свиданий, а пяти минут общения. Он сказал ей, что у неё классные ноги, она сказала, что у него ужасный акцент, тут-то Пол и пропал.
– Это у неё в отца, - резюмировала тёща, ловким жестом отправляя окурок в окно. Вновь прилипая к плите, она стала разделывать рубец. В ближайшую повестку дня входило сделать к ужину фирменное блюдо.
– Вивиан, пожалуйста, не готовьте этот кошмар. – Закатил глаза мужчина. – От него запах на весь квартал.
– Я уже запланировала, - она легкомысленно отмахнулась, ни на секунду не замедляя движения ножа.
«В отца… Ну конечно…», - пронеслось в мозгу мистера Уокера.
– Спасибо за завтрак? – К еде он так и не притронулся и, отчего-то, произнёс это вопросом, чувствуя, что разговор не закончен.
– Ты ничего не помнишь. – Вжих! Лезвие распороло говяжий желудок. – Не помнишь ничего, кроме смерти Вики. Ни как она жила, ни чему радовалась, ни что успела. – Острие подцепило тонкую плёнку жира. – Переливаешь туда-обратно свою боль, не давая дочери отправиться дальше, куда бы не пролегал этот путь. Уж поверь, я знаю, что говорю!
– Даже если… - Пол начал бодро, но почувствовал липкий ком в горле, не позволяющий дышать. И был вынужден сглотнуть прежде, чем продолжить, - даже если Виктории суждено… уйти, она бы хотела, чтобы это было с достоинством, Вивиан. А не в трубках и больничной сорочке!
– Так не бывает. – Мерный звук ножа, стучащего по доске через равные промежутки времени, мог бы убаюкать, да разговор не располагал. – Наши тела ломаются, наши жизни рушатся, плохие вещи происходят даже с хорошими людьми. И в этом нет никакого достоинства. Смерть всегда уродлива. – Она закинула нашинкованные куски в огромную посудину и повернулась, утирая кровавые пальцы, как хирург, успешно удаливший опухоль. – С достоинством можно только жить. Пусть себе живёт там, дальше, за горизонтом. И, кто знает, быть может, однажды, мы все встретимся.
– Я не верю в бога.
– Я тоже. – Вив развела руками. – Иначе бы бог давно спустился сюда, чтобы попробовать мой алабамский рубец с грибным соусом!
Мистер Уокер, похудевший больше прежнего, но непривычно крепкий сейчас, как сухостой в пустыне, коротко кивнул доктору:
– Да, я готов.
***
Второе апреля мягким светом просочилось под полог занавески, впервые в эту весну отбрасывая смешных, солнечных зайцев ручьями-реками.
Мисселина сонно потянулась и не обнаружила мужчину в постели. Нос тут же учуял табачный дым и сделал выводы, облачённые в гневную тираду. В отличии от выводов, никаким облачением женщина похвастать не могла. Не было даже привычной простыни: «И куда они все пропадают в этой академии?..».
– Геральд, вынь эту дрянь изо рта.
– Заметь, я тебе ночью такого не говорил, - гордо заявили откуда-то из-за шторы. – Прекрасное утро. – Не дожидаясь, когда любовница задохнётся от возмущения, демон вернулся в кровать.
– Я жажду подробностей! – Она легонько стукнула его ладошкой в грудь. – Почему дело закрыли?
– Долгая история.
– За вечность управишься?
– Буду очень стараться. – Он собственнически обвил её руками. – Когда я оказался в темницах Цитадели…
Когда он оказался в темницах Цитадели, время остановилось. Тусклое окно под потолком смотрело на плотные, по-зимнему лысые кусты и гравий, не позволяя с уверенностью утверждать, день сейчас или ночь.
Периодически к нему заходили архангелы. Одни приносили еду, иные были знакомыми Мисселины, через которых она передавала ему сводки новостей. Предельно аккуратная в формулировках, учительница понимала, каждая такая записка будет прочитана, поэтому была строга и скупа на любые эпитеты – всего лишь общение двух коллег, которые хоть и ангел с демоном, но работают вместе слишком давно, чтобы всерьёз конфликтовать из-за цвета крыльев.
Несколько раз проводились допросы, на которых присутствовала и Ребекка Уокер, и её мышиный хвост по имени Йор, в зале, впрочем, ведущий себя тише воды, ниже травы. По негромким комментариям, которыми обменивались серафимы, мужчина понял, они считают, что и кольцо его с печатью, и переводчик заколдованный в кабинет Фенцио подкинул Фома, чтобы отвести подозрения. Но была ещё эта чёртова премия – дарственная на земли в Акиле, подписанная Сатаной, - которая позволяла считать его, Геральда, причастным к истории со свитком.
Самого Короля Ада пригласить на допрос не представлялось возможным. Ещё с подписания послевоенной Хартии Повиновения между сторонами воцарилась негласная договорённость: верхушки не могут призвать к ответу, если нет явных улик.
Но преподаватель Техники Защиты – не отец нации, не адмирон, даже не архидемон. Списать его в тюремный утиль, показав Милорду, кто тут главный, это как вывести с шахматного поля пешку – фигура разменная, но иногда ставит шах и мат царственным особам.
А потом, в середине марта, в камеру вдруг вплыла уокерская мамка, разнаряженная в пух и перья, хотя не обременяла себя посещением его юдоли скорби ранее. Зашла и просто сказала «Вы свободны. Все обвинения сняты. Дело закрыто за неимением мотива и улик».
– Куда же делись мои бескрайние владения? – Он не потрудился даже подняться с нар, кутаясь в плащ и шарф. Холод в темнице стоял лютый. Кашель снова разыгрался.
– Какие владения? – Она театрально вскинула брови к потолку. – Насколько Верхнему миру известно, достаток вашего семейства весьма скромный.
– И кого мне за это благодарить? – Демон поднялся. Всегда мощные тело и крылья ощущали себя законсервированными, но в голове пульсирующей жилкой забилось понимание – сейчас это всё закончится.
– Знаете, Геральд, - она вдруг вцепилась ему под локоть, вытаскивая прочь из казематов. Сама привела – сама вывела. – В Преисподней такая путаница с бумагами. Как и везде. Они иногда теряются, исчезают и даже подписываются задним числом. Оказалось, что акильским лихолесьем облагодетельствовали адмирона Винчесто. Да, к тому же, целый год назад.
Словами «Так дело и развалилось» педагог закончил рассказ, всё ещё тесно прижимая свою пассию.
– То есть, это Сатана велел исправить бумаги с дарственной в твой адрес?
– Сейчас пойду и по-братски спрошу у него, - хмыкнули в край ушка, по которому, чёрт подери, страшно соскучились. – Лучше скажи, что с девчонкой Палмер? – По коротким фразам в школьных посланиях Геральд понял, что Цитадель сама не знает, что с ней делать.
Посадить ребёнка в тюрьму до окончания эдемского следствия? Не пойдёт. Империя уже на пределе. Двух детских смертей оказалось достаточно, чтобы тихо тлеющий нарыв недовольства начал прорываться бунтами и путчами. И, отнюдь, не только в Нижнем мире, где народ голоднее и, по умолчанию, злее. Ходили слухи, что в дальних провинциях небес тоже наблюдаются беспорядки.
– Мне пришлось её отселить в отдельную комнату, - глухо, мрачно донеслось от Мисселины. – С ней никто не желает ни общаться, ни даже соседствовать.
И, откровенно говоря, она считала, что это не так уж заслуженно.
***
Ладони предательски дрогнули, но добычу не упустили. Сжимая заветный предел мечтаний последних месяцев, проведённых в неволе богохульных католиков, смешной, толстый мужчина в длинной сорочке, усыпанной горохом, толкнул несколько дверей в отделении интенсивной терапии, и, обнаружив палату, где не мелькал медсестринский зад, с нетерпением закатился внутрь.
Если зайдут, на ломанном английском он сообщит им, что хотел посмотреть кабельные каналы. Коматозникам по какой-то невероятной прихоти они полагались, а ему, в желудочно-кишечном, с «язвенным колитом в следствии длительного употребления спиртосодержащих напитков», как резюмировал тогда доктор, нет.
– Ну, ради здоровья-то не повредит, - пальцы-сардельки ловко открутили крышку с бутылки с янтарной жидкостью. Долгие недели ушли на то, чтобы разжиться в супермаркете через дорогу односолодовым виски. Не сказать, что ему было принципиально; сгодился бы даже портвейн. Но Демидова не спускала с батюшки глаз, постоянно напоминая, что он должен исцелиться, раз епархия всё оплатила на чужбине. – Да и выписался ужо почти…
– Отец Варсофоний! – Ни одна капля ещё не успела залететь в рот, как на пороге возникла монахиня. – Отставить! – Зверски раскинув руки, лучшая выпускница церковно-приходской школы телохранителей при Российской Православной Церкви двинулась на своего подопечного.
– Тьфу, бесово племя! – Вынужденный противостоять мировому злу, принявшему облик его помощницы, прелат оббежал койку. Девушку на ней, беспечно путешествующую где-то страшно далеко от этих мест, волнения не коснулись. – Неси рясу, Варька! – Придал голосу грозности, потрясая открытым бутыльком. – Это чисто для омовения рук. Молебен за упокой читать буду! – И тут же, нараспев, начал. – Упокой, Гооосподи, душу рабы твоей, - он присмотрелся к табличке на торце кровати, - девы Виктории, и яко Благ и Человеколюбец, отпущай ей все грехи и неправды!
– Ага! – Варвара не слушала. После разговора с врачом, прекрасно владеющая басурманским языком коренная сибирячка уяснила одно – Варсофонию следует не только лечить печень, но и выводить из запоя. – Гоните стекло, батюшка! – Она почти зажала его в угол, но, чинно погладив грудь в том месте, где раньше располагалась окладистая, а ныне сбритая в медицинских целях борода, мужчина юркнул мимо и начал крутиться по комнате.
– Остави и прости вся вольная её согрешения и невольная, - идея быстро выхлебать из бутылки всё содержимое, не насладившись благостным моментом увы, но утолив жажду плоти, казалась уже не такой презренной. – И отправь её во святое Царство Твоё да в причастие благ, яко верует. Али к Диаволу низведи, коли вера не крепка. Ныне, присно и во веки веков. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, а-апчхи!
На чихе Варвара его и сцапала. Закрутила в боевом приёме «Страстная неделя», склоняя голову, ловко выдернула колдовское зелье из рук и вывела – тихого, грустного, без трусов под больничной хламидой. Как перед встречей с Богом.
Быть может, не думай Варсофоний о выпивке, заметил бы, как с пухлой шеи соскользнула цепочка и как глухо брякнул ключ, приземляясь у койки коматозницы. Но ни батюшка, ни монашка потери не зафиксировали. Зато, полчаса спустя, заглянувший в палату медбрат Клайв, считающий спасение Виктории Уокер своим личным геройством, украшение обнаружил. Одел его на пациентку, искренне уверенный, что свалилось оно с девушки, когда сёстры переворачивали тело, чтобы не было пролежней. И вновь пожелал удачи.
Быть может, не окажись Хили в перчатках, так легко коснуться ключа у мужчины бы не вышло, непременно обжигаясь о неизвестный в этом мире металл и клубящуюся в нём магию.
Быть может, не вернись к нему Одри вчерашним, первоапрельским вечером, медицинский брат был бы в самом дурном настроении и вообще не заглянул бы в это крыло.
Быть может всё могло сложиться иначе, но череда самых обычных случайностей снова раздала свои карты.
***
Вики сразу поняла, её задача – дойти до конца поля. Да, краёв у засеянного пшеницей пространства не видно, они теряются в сумерках, которые стоят здесь так долго, что она не отдаёт себе отчёта, сколько же прошло времени, но дошагать до конца необходимо.
Ноги у неё босые и давно истыканы соломой. Но не болят, и мозоли не натёрты, значит можно двигаться дальше.
Иногда, сквозь толщу колыхания снопов, она слышит голоса. Некоторые даже узнаваемы, но трогают мало. Есть цель, что должна быть достигнута; остальное – вторично. Гораздо хуже, когда Уокер присаживается отдохнуть, хотя усталости не чувствует и делает это по привычке скорее, чем по необходимости.
Тогда-то и всплывают лица.
Среди них – много красивых, это классно.
И есть самое красивое и, отчего-то, отчаянное.
Это Викторию не радует.
Вот и сейчас, уходя всё дальше, она снова цепляется за чужие глаза. Радужки красные. Не покрасневшие, как иногда говорят про вымотанных людей, а рубинами сияющие. Но сверху вновь льются голоса, заставляя отвлекаться.
Один из них точно отца. Его она любит. У него приятный, мягкий баритон, когда он не плачет. Другой, кажется, принадлежит её дяде Джо. Тембр похож на отцовский, но сильный техасский выговор наталкивает на мысли о цветущих абрикосах. Ещё один – женский – глубокий. Уокер решила бы, что это мать, но в тоне звучит скрипучее, старческое дребезжание. Бабушка Вив, вот это кто. И сонм девчачьих трелей – двоюродные сёстры, точно!
«Наверное это хорошо, что они – все вместе и собрались», - проносится в голове.
Удивительное дело, но ровно тоже самое сейчас думает Пол Уокер, когда доктор Хант отключает аппарат подачи кислорода и огромную машину, заставляющую сердце биться: «Наверное это хорошо, что они – все вместе и собрались, чтобы её проводить».
– Дата смерти – второе апреля 2021-го года. Время смерти – четырнадцать часов сорок одна минута, - вынужденно озвучивает врач.
Этих слов Вики уже не слышит. Замирает, внезапно понимая, что дошла до конца.
– Или начала? – Она смешно вытягивает босую ногу и трогает мягкую темноту перед собой.
Оглянувшись, видит, как ветер развевает колосья, заигрывает с ними, закручивает в фантастические спирали; как алеет последнее зарево, намекая, что вот-вот наступит ночь и ни зги не рассмотришь; как где-то сбоку ленятся, собираются жирные, тучные грозы, рискующие замочить всю округу, и посылает пейзажу самую очаровательную из улыбок.
А потом бесстрашно делает шаг вперёд.
***
Сначала было слово. И слово это было нецензурное.
Виктория открыла глаза. Над ней простиралось бескрайнее небо непривычной, противоестественной голубизны, на котором, словно нарисованные, висели белоснежные перья облаков.