Тридцать пятый псалом: Двести двадцать хитростей (2/2)

– Уверен, этим вечером ты не дашь мне скучать.

***

Канделябры. Именно они задали тон собранию в учительской, расположившейся в самом низу Восточной башни. И всё нарастающий накал страстей вокруг совершенно прозаичных предметов интерьера вот-вот грозился перерасти в первую небесную битву за подсвечники.

– Ну а что ещё?! – Гаркнул Фенцио. – Это ж не Хэллоуин, когда мы делали им и тыквы, и скелетов, и пустые надгробия, где каждый желающий мог накатать эпитафию.

Геральд вспомнил осенний бал трёхлетней давности, декорированный могилами, и был вынужден почесать нос, чтобы скрыть рвущийся смешок: профессор Внушений тогда победил с невероятным отрывом по числу адресованных ему некрологов.

– Свечи на Рождество, - Мисселина закатила взор справа от демона, - что может быть банальнее.

– Критикуете – предлагайте, - парировал Фенцио.

– Я уже предложила. Болотные огоньки. – Она принялась жестикулировать, живописуя концепцию, - украсим в синих и зелёных цветах. Мрачно, нуарно, готично. И никакого разляляистого красного. – «От которого у меня мигрень», - чуть не ляпнула, но вовремя замолкла.

– Где я вам ваши огоньки вы…достану?! – Седовласый преподаватель не желал идти на компромисс.

– Если что, мне всё нравится, - робко подал голос Фома. – Очень по-зимнему выйдет. Не та зима, которая со снежками и санками, но та, что всегда приходит после цветения и сезона плодородия, как маленькая, неизбежная смерть.

– Я не удивлён, что Тёмные в восторге. Но вы, Мисселина?! – Фенцио поискал глазами поддержку со стороны архангелов, но они лишь пожали плечами: дескать, прости, мы – сторона незаинтересованная.

– Лет пятнадцать уже эти канделябры. И тысячи свечей, от которых все потеют. – Блондинка сложила на груди руки в защитном жесте, что не укрылось от взора Геральда. Он хмыкнул – это значило лишь одно, её теперь не переубедить. – Вы – самый сильный Заклинатель среди нас. С каких пор болотные фонарики – проблема?

– Я НЕ ГОВОРИЛ, ЧТО ЭТО ПРОБЛЕМА! – Отец Дино перешёл на крик, не в силах больше терпеть очередные женские закидоны: хвала Шепфе, он – вдовец! – Ваша инициативность – вот проблема!

– Фенцио, прекратите. – Учитель Техники Защиты резко прервал коллегу. – Скандалом вопрос не решить. Проголосуем.

Конечно же он оказался в меньшинстве. Оба демона поддержали предложение Мисселины, а ему оставалось примириться с неизбежным – очередная лишняя работа и опять без удвоенной оплаты.

– Теперь, когда мечи в ножнах, перейдём к главному. – Геральд постучал пером по столешнице, - как вы все помните, завтра до рассвета начинается традиционное соревнование первокурсников. Я лично сложил сегодня в чаши весов Немезиды свитки с их именами.

– А я поджёг, - кивнул педагог по Крылоборству. Присутствовать при торжественном возложении списков минимум вдвоём было обязательным требованием.

Суть состязания, уходившего историей на пять столетий назад, была проста – трое лучших первокурсников из старшего корпуса – ангел, демон и непризнанный, - отправлялись в путь сразу после рождественской ночи. Во избежание любой предвзятости, отбор совершали не директор и даже не преподаватели, а сама статуя справедливости. Развязка наступала тогда, когда сильнейший добирался до Горы Основателей, что раскинулась за древним городом Эдемом, и где по сей день водились змеи-искусители. Гигантские пресмыкающиеся, больше напоминавшие Геральду помесь дракона с ящером.

– Напомню, мы связываем крылья и вешаем ограничивающие амулеты. – Мисселина развернула бумаги перед собой. – Те, кто уже умеют телепортироваться, не смогут этого сделать. – Перед ней простиралась карта Озёрного Края, - среднее время похода – семь дней. Дорога тут, - провела пальцем вплоть до разрушенной столицы, - одна. Не заблудятся. Так и так им идти через Жур и десяток деревень.

– Избавьте нас от подробностей, - брезгливо втянул губы Фенцио, - каждый год одно и тоже. – Опостылевшее, бесконечное колесо событий, в котором менялись только лица, а он, словно замерший вне времени истукан, оставался в Дне Сурка.

– Я, - дамочка вскинула разъярённое лицо и вбила каждое слово похоронным гвоздём в рассудок профессора, - обязана это повторять, согласно регламенту проведения соревнования.

– Наш школьный переводчик у вас? – Геральд снова остановил забурливший котёл, обращаясь к ангелу.

– Да, у меня, - кулаки седовласого педагога напряжённо сжались под столом, бровь повело как от нервного тика.

– Тогда давайте решать, кто пойдёт гарантами безопасности. Двое добровольцев? – Насмешливо прозвучало в помещении.

Желающих обычно не водилось.

– Никто. От чего их спасать? От настоек в «Танцующей ослице», которыми они упьются на третий день? – В диалог вступил Илия. – Зачем вообще за ними приглядывать, да ещё и тайно?

– В Эдеме неспокойно. Мародёры, копатели, беглые каторжники, низшие… - начал перечислять Фома.

– Низшие не полезут к Бессмертным.

– У нас есть регламент, - вновь затянула Мисселина, понимая, что так они и к ночи не закончат. – Согласно нему…

– Я пойду, - воцарилась тишина. Все с удивлением уставились на Фенцио. – Всё равно кому-то придётся идти. Тащить соломинки, надеясь на слепую удачу, считаю нецелесообразным.

– И то верно. – Крякнул тренер. – Присоединюсь.

Геральд чуть не присвистнул – меньше десяти минут на всё, про всё: да у них грёбанный рекорд!

– Тогда перейдём к последней теме собрания – отчислениям, - демон раскрыл свиток с именами тех, кого не спасёт и длинная соломинка. Лицо преподавателя Внушений тут же осветила мечтательная, почти счастливая улыбка…

***

Убедившись, что в коридоре пусто, Вики подскочила к спальне и занесла кулак, чтобы постучать. Это оказалось лишним. Дверь распахнулась, едва девушка замерла у порога.

– Лю… - договорить ей не дали, покрытая татуировками рука мигом втянула первокурсницу внутрь, торс впечатал в косяк, а губы довершили остальное, затыкая рот и дыру где-то несколько глубже. По легендам, именно там располагалась душа.

«…бимый. Заканчивай до конца, Уокер. Одиннадцать минут… Одиннадцать блядских минут и сорок четыре секунды ты тёрлась за пределами комнаты, чтобы, наконец, явиться…».

– Соскучилась, - никаких вопросов. Издевательская, великодушная констатация. Не каяться же ему ей в ногах, что, едва почувствовал уокерскую энергию, ощутил этот запах где-то совсем близко, как пригвоздил стрелку часов глазами, а ноги – к полу у самого выхода.

– Здравствуйте. – Промямлила разгорячённым, блестящим ртом, старательно отгоняя пелену перед глазами, - это программа доставки непризнанных до ваших дверей. Сегодня у нас действует акция. Одолжите один фрак и получите снежок в подарок! – Выдернула ладонь из кармана мантии и с шальными искрами в глазах размазала талый снег по породистой и поразительно удивлённой физиономии.

«Охуетьблятьневстать… Рождество ещё не началось, но уже началось? Я был таким хорошим мальчиком в этом году, что ты – ёбаная ты? Где там молятся в благодарственных молитвах… Я уверовал и готов вознестись!», - Люцифер даже не сразу разобрал, что происходит. Поэтому был вынужден отфыркиваться, сплёвывая снег.

– Сейчас у тебя тоже осадки пойдут, - рыкнул, уже не пытаясь скрыть, что он на минуточку до хуя счастлив, и сдёрнул с девицы мантию. Жест оказался почти джентльменским. – Когда научилась замораживать, двоечница? – Руки обвили талию сзади совершенно возмутительным образом. Иные могли бы сдохнуть от такой нежности. Это просто Непризнанная – стойкая бабёнка, которой всегда везёт выживать.

– Несла его в кармане и сильно много думала, чтобы не растаял, - Виктория пискнула, откидывая голову на большое плечо и чувствуя, как одна ладонь демона двигается вдоль бёдер к краю платья, а другая, наоборот, скользит вверх, легонько сжимая полушарие груди сквозь мохер.

«Неуважаемая мама, как тебе объяснить?..», - зазудело на задворках сознания: «Я пыталась. У новой меня не вышло. Старой меня тоже нет. Осталось только что-то на сломанном, но его пальцы определённо умеют это склеивать… И он, совершенно точно, стоит того!».

– Зачем тебе фрак, Уокер? – Голос раздался у самого уха, расстрельной очередью долетая до низа живота. – Не могла придумать предлог получше? – Перед внутренним взором Люция распускались огромные, багряные соцветия. Правая кисть дошла до кромки наряда и прожорливой акулой вползала под подол: «Я тебя сейчас на себя намажу, и ебал я этот бал».

– Не всё в этом мире крутится вокруг тебя, - блондинка наступает на горло собственному желанию остаться тут, с ним, на ближайшие шестьсот шестьдесят шесть вечностей, чтобы никогда уже не иметь возможности свести ноги, и пытается выгрести из объятий. Но у исчадия Ада такие руки, что проще уйти от обратного течения у берегов Калифорнии, чем из их крепкого захвата.

– Вокруг всего меня – необязательно, Непризнанная. – Мужские пальцы втравливают узор своих отпечатков во внутреннюю сторону бёдер и двигаются выше. Треугольник белья бесстыдно влажен – с прекрасностью этого факта невозможно спорить. Чуть треснутыми от мороза губами чертит дорожку по шее к ключице и всасывает кожу, помечая самую пульсирующую точку не флагштоком, но зубами. Указательным и средним отодвигает трусы и тут же вскрывает свою пресвятую шлюху, разводя половые губы и скользя между складок. – Достаточно крутиться вокруг моих вполне конкретных органов.

Уокер ведёт до слабости. До сладости прогревает кровью, бегущей по венам с космическими перегрузками. В голове – всё звериное многоголосье: воют гиены, скалятся шакалы, рычат тигры, трубят на водопое слоны. За спиной – инфернальное совершенство, кажется, сотканное из огня, стали и насмешливой грубости.

Задницей чувствует, так просто он её не отпустит.

Ей же недвусмысленно осознаёт, почему.

Прижатая, вмазанная в него, вспоротая им от клитора до влагалища, вокруг которых двигается пара пальцев, ощущает до мурашек, как он трётся щетиной о плечо, всё ниже стягивая вырез платья подбородком.

– Ты, верно, про своё нежное сердце? – Хихикая, первокурсница не удерживается и не сдерживается – прогибается в сторону Люцифера, сама задавая вектор ладони между ног. Впечатывается в его пах и получает по рёбрам глухим, вырванным сквозь зубы стоном.

– Никуда не пущу, - рычит – тяжело, хрипло, без шансов сбежать и избежать, - я тебя не приглашал. Сама явилась, сама и напросилась. – Второй рукой сминает мягкую ткань наряда, освобождая сосок, и до утробных, кошачьих всхлипов её трахеи, насилует грудь без согласования требовательно. – Соси извинения.

– Может быть проси?.. – На надрыве и от чего-то шёпотом. Продолжает подмахивать своими бёдрами, не замедлившись ни на секунду. Пальцы его предательски в себе уверены – расположились ровно так, чтобы задевать всё, что нужно, доводя до отчаянного желания молить оттрахать, но не доводя до оргазма.

– Никакой ошибки, Непризнанная, - Люций хмыкает, но напряжение уже не спрятать. Он адски близок к разрядке, и если эта шикарная жопа с тощими ляжками продолжит свои потирушки, джинсы придётся сжечь, а саму Уокер закопать. А дальше только целибат и путь к Шепфе длиной в бесконечность. – Расстегни мой ремень.

– У нас нет времени, - резюмирует, а сама уже расправляется с бляшкой пояса. С молнией. С резинкой трусов. Со всеми причинами, что мгновение назад вынуждали мужчину думать, где разыскать лопату. И обжигает ладонью, проходясь по налитой кровью плоти. Заводя вторую руку за спину, помогает себе, приспуская одежду, и двигается по члену, заставляя его рвано выдыхать ей в шею и волосы.

«Уокеруокеруокер… Ты никогда не узнаешь, как адскиблядски я скучал по тебе. Вот по такой. Вот по этой… Дурная, стекольная, мамкина истеричка. Вламывающаяся в мою комнату и голову, лезущая ко мне в брюки и внутрь. Ты – маленький, хуев боец. Вавилонская блудница верхом на драконе, въезжающая в Царство Небесное, чтобы разрушить всё, в чём тут раньше и сомневаться не смели. Колдовство? Зеркала? Ебать ты их хотела… У тебя Весёлый Роджер на мачте, пленные на вёслах, горящие крепостные стены за спиной, и нет того, с чем ты не справишься, козья башка… Я в тебя верю, Непризнанная. Я в тебя верую…».

Рассудок затапливает желанием обладать: сродни инстинкту, когда чувствуешь под рукой, как всё промеж упругих бёдер пышет тугим, влажным жаром, и знаешь, что эти протекающие на пальцы фанфары звучат тебе во славу.

Но реальность вносит корректировки, потому что Люцифер здраво отдаёт себе отчёт – трахнуть её не успеет. Бесстыдно, по-пацански, спустит в девичью ладонь буквально через какие-то пару-тройку движений и, наверное, прокусит белизну предплечья до крови, чтобы не застонать слишком громко и слишком откровенно от накатывающего финала.

«А не хуй было сюда ходить и крутить своей задницей, задница… Ведёшь себя так, словно принцессу расколдовали, и вчерашнюю раздевалку следует официально признать чудотворной, водить туда страждущих… в особо сложных случаях прикладывать к их лбам мой целительный хер… блять, м и л а я, быстрее…».

У Вики ватные ноги. И не держи он её, всаживая, вдавливая пальцы в промежность и сминая полнокровную грудь, рухнула бы на пол, чтобы уже не воскреснуть. Лежать, протекать до центра земли и ждать, когда дьявол заберёт её смертную душу особо экстравагантным способом. Однако сложная конструкция их тел со своей собственной механикой остаётся в вертикальном положении, а её ладони дрочат ему член, заставляя думать, что ничего прекраснее своими руками студентка ещё не делала.

Совсем не похоже на кукурузное тесто, что, ребёнком, она месила в Алабаме с бабушкой Вив, выдавая первые кулинарные «шедевры», на которых тернистый путь к карьере мишленовского повара и завершился.

И, уж точно, совсем не походит на дипломные чертежи, отнявшие у неё пятьдесят четыре часа без сна на энергетиках ровно перед защитой.

Сейчас в руках Уокер всё такое большое, важное, твёрдое, бесконечно значительное… Что своими побелевшими костяшками она может с точностью определить число его выпирающих на стволе вен и сказать, в какие сумасшедшие узоры они складываются.

– Пожа-алуйста… - голос у девчонки, словно она залпом выпила кварту Глифта и теперь не может собирать буквы в слова. А ведь пришла за фраком. И даже вооружённая до зубов. И до снежков. Только куда там: сопротивление невозможно. Как ни старайся, между ними не воздух, а электростанция Пало Верде, вырабатывающая тридцать одну тысячу ватт. Сплошные физика и химия, запускающие непредсказуемые процессы. – Не дразни, просто засунь их в меня! – Запрокидывает голову, вновь упираясь в плечо. Тёплый, обжигающий. Провалиться бы в него целиком, да не даёт даже глаз прикрыть, ответно затягивая в глубину алых радужек.

Люций окружает, обходит, забивает гол. Всасывает её губы, разрывает темноту бормочущего рта языком, впитывает каждую эмоцию, следит за малейшей реакцией и сам себя мысленно заклинает протянуть ещё хотя бы с минуту.

Оба своих пальца скользящим, насквозь мокрым движением вставляет внутрь, растягивая пульсирующее влагалище. Основанием ладони накрывает клитор. И чувствует – как всегда – с ней и в ней, - что меняет реальность. Точной жестикуляцией, будто дирижёр перед оркестром, выкручивает напряжение на максимум: трёт, гладит, давит, кружит, вгоняет – в тело и в краску, проступающую на уокерских щеках.

Её бы сейчас на комод – разложить по всем законам жанра и отполировать поверхность сочащейся, волшебной, непризнанной пиздёнкой до блеска. Водить головкой члена по хлюпающей дырке, но не вводить. Заставлять умирать, умолять, подаваться вперёд, в надежде быть заполненной до самой матки. Намеренно медлить, засовывая в её рот пальцы; вышибать кислород, отпечатываясь на соскáх зубами; шлёпать ладонью по половым губам, наблюдая, как судорожно её тело его хочет, выбрасывая очередную порцию смазки; а когда начнёт, не соображая, почти рыдать в своих просьбах, сияя огромными, серыми зенками, по-королевски облагодетельствовать.

«Только нихуя ты не начнёшь, Уокер. И сама возьмёшь, что захочешь. Встанешь, вставишь, сядешь как на трон, потому что вон оно – и твоё Царство, и твоё рабство, и вся цель твоего существования. Это я. Я, поняла, идиотка?! На носу заруби. На жопе татуировку набей. Дозой в вену введи. Я – твой смысл бытия. Усекла?», - мужчина рвёт поцелуй с мокрым, тягучим звуком, потому что в мозгу тоже что-то рвётся от её ладони, заставляя утыкаться в нежную шею и на одном интимном выдохе кончать в любезно подставленную руку.

Впрочем, отдышаться сейчас, упиваясь бархатом кожи, непозволительная роскошь. Игра не закончена, свисток не прозвучал. Пальцы долбят – глубоко, горячо, плотно. Языком он разводит живопись на её лице, чтобы тут же подуть на влажные следы, заставляя судорожно сжиматься от перепада температур. Громкость грудных, рваных стонов девица уже не контролирует, до смятения сладко всхлипывает ему в подбородок и слизывает с точёных скул солёный пот.

– Не то лижешь, Непризнанная, - усмехается, чёртов плут. Обольстительный засранец. Плохой-плохой Люцифер. – Оближи свою руку. – Наращивает темп ладони, прижимая к себе ещё плотнее, и с любовью трюкача, научившего диковинную зверюшку новой команде, смотрит, как она подносит пальцы к губам, как слизывает всё до капли, как обсасывает каждую фалангу, ненасытная обжора, и увязает в липкости спермы до роскошных причмокиваний.

«Зря я это… Риск уйти на второй круг становится неоправданно высоким. Забьём на всё и забьём тебя по уши. Со всех сторон, Уокер. Во все твои дырки. А потом будем пиздéть до усрачки. Ты. Будешь. Пиздéть. Не умолкать. Лей мне в уши любую хуйню уже, я, оказывается, смертельно истосковался по твоей заповедной болтовне…».

Виктория чувствует себя выпотрошено, загнанно, великолепно. Раскрывается, цветёт под его рукой, проливается обещанными ранее осадками и лихорадочно улетает в оргазм прямо с головой, не разбирая ни капельки, где её целуют, а где доводят до исступления. Падает, лопаясь ощущением наполненности, не способная противостоять многочисленным укусам и касаниям, готовая стечь по натренированному телу вниз, но не для того Принцу Ада были даны такие раскаченные мускулы, чтобы позволить Вики свалиться.

– Ощущения, будто мне снова лет семнадцать, - смотреть на него, наверняка идеального, когда сама она взбила волосы о мужской джемпер до состояния одного большого колтуна, от чего-то боязно. – Ну теперь-то фрак – мой?

– Не испорть, испорченная Уокер, - насмешливо, ласково, благодарно Люций проводит носом по её виску, а потом целует. Ужасно жадно, ужасно хорошо. Так глубоко, такую изумительно пахнущую им, что у обоих ощущения уже не просто до гланд, а до полного вскрытия. Застёгивает одной рукой собственную ширинку, одёргивает девичий наряд, подтягивает горловину, пряча наготу ужасных, лучших титек, и млеет от её рук, взлетевших вверх и зарывшихся в тёмную шевелюру. – Постоять сможешь?

– Если только за себя. – Первокурсница неохотно отлипает от родных, литых мышц. – Гони фрак. Обещаю, я обрету способность ходить в ближайшие пару минут. Обрели же женщины Земли свои брови к 2020-му, потеряв их на заре двадцать первого века.

– Что? – Люцифер почти переместился к шкафу, но недоумённо обернулся на девицу, которая вдруг выпучила глаза и дико захохотала.

– Я… - чуть не подавилась смехом – растрёпанная, слюнявая, - самое чудесное, долбанное сокровище, - Я только увидела твой свитер. И это серьёзная заявка на победу!

– Ещё поспорь, - опустив глаза вниз и расправив надпись «Помощник Санты» на одежде, старшекурсник нахально улыбнулся, - что я не приношу людям радость.

– Принеси людям фрак, демон-искуситель. Знания и свободу выбора, заметь, не прошу, - Вики вновь накинула мантию, понимая, что способна делать свои первые шаги.

– Правильно, Непризнанная, - он вернулся с костюмом, - много будешь знать, - приподнял за подбородок и несильно сжал щёки, вписывая в память эту картинку с лицом, от которого, простите-свалите, одуреть можно, - быстро состаришься.

– Ну-у, - взяла фрак и схватилась за ручку двери, - до скорого что ли.

Вынужденно убирая ладонь с её скул, Люций молча кивает и позволяет выйти, прожигая взглядом вслед.

Виктории сейчас и оборачиваться не надо: без того чувствует в районе лопаток, как он сканирует лучше любого рентгена. Но она всё равно крутится, замирая в коридоре с выражением лица «Хочу смотреть на тебя, пока горы не обратятся в пыль. Или пока Френсис Форд Коппола не снимет хотя бы ещё один шедевр…».

И время послушно, уже привычно замирает.

Всё для этих двоих.

Всё, чтобы неизбежно пялиться: до его изгиба брови, до её полуулыбки, до намёков, понятных без слов.

Всё.

***

К вечеру повалил снег. А за ним – и приглашённые гости. Ребекка Уокер прибыла в Школу одной из первых. И сделала это, как и полагается чиновнику её уровня, с помпой.

Прилетела в новой, щедро украшенной драгоценными камнями, колеснице, запряжённой драконом в серебряной сбруе. Чтобы тут же отправиться в сопровождении личного гарды Матвея в зал – на людей посмотреть и себя показать.

А показать было что. Сложную причёску с накладными косами дополняла корона из чистого железа, намекая на несгибаемый характер своей владелицы. А тёмное платье такого же металлического оттенка с узким, но глубоким вырезом декольте, – на гибкость его носительницы в вопросах иного толка.

На Рождественском балу она не была со времён своего студенчества. Однако отлично помнила, из всех ежегодных мероприятий это – самое пышное и многочисленное. А значит своего рода вызов, а то и целая проверка для посетителей, ранее смевших бросать в спину Ребекки «какая-то непризнанная».

Какая-то непризнанная, взлетевшая выше крыши.

Какая-то непризнанная, и уже серафим.

Какая-то непризнанная, и единственная в двух мирах женщина, наделённая крохой власти.

Матвея отпустила быстро, предложив отойти к фуршету, а сама принялась рассматривать помещение с тем видом, с каким на уроках биологии обычно препарируют жаб.

Привычные по любым поводам красные пятна ковровых дорожек исчезли. Вместо золота канделябров замаячили мёртвым светом болотные огни, подсвечивая стены синим и зелёным. Подножия статуй оказались увиты мхом, на которых мерцал не таящий под действием магии снег. А круглые буфетные столики вдоль стен были накрыты белыми скатертями, словно это саваны, а сама она – на поминках.

Из всей привычной атрибутики осталась разве что омела, мелькавшая над головами то тут, то там.

– Убейте декоратора, - выдавила сквозь зубы и тут же отвлеклась на громкий, шумный голос.

– Ну наконец-то! – Поодаль Иерихонской трубой рокотала бесконечно рыжая и бесконечно толстая демоница, отлично знакомая Уокер-старшей. Матильда. Нет, даже не так, непотопляемая Матильда из Чертога. Официально числившаяся в казначействе Ада, по факту вдова не сказать что бы пахала как проклятая, владея некоторыми копями и рудниками Нижнего мира. Вела праздное бытие и воспитывала единственного сына. Кажется, Ади. Ровесник Виктории или около того. – Отличное убранство! А то у меня от бесконечно улыбающихся рож Святого Николауса кусок в рот не лезет.

– На твоём месте я бы давно зашила этот рот, - пробормотала себе под нос Бекка, но, встретившись с Тёмной глазами, натянуто улыбнулась, посылая кивок на её приветствие.

– Ребекка Уокер! – Скрыться серафим не успела. Матильда крикнула это через весь зал, выставив вперёд пухлую руку со множеством колец и обличающе-шутливо указывая пальцем, - стоять!

В два счёта оказалась рядом, надвигаясь на блондинку монументальным бюстом, словно теплоход.

– Здравствуй, Матильда, - в ответ бывшая непризнанная постаралась выразить всю радость встречи. Впрочем, благодушия на лице заключённых, конвоируемых на виселицу, и то бывало по-более.

– Ну до чего ж ты тощая! – Всплеснула руками огневолосая «бригантина», сгребая в охапку знакомую, застывшую каменным изваянием. – Что вы там жрёте? Манну небесную? – Сама пошутила, сама расхохоталась, обнажая крупные, желтоватые на фоне красной помады зубы.

– Ничего не пристаёт, - невежливо выбравшись из объятий, Уокер постаралась отбиться, - сгорает в богоугодных делах.

– Замуж тебя надо отдать, Ребекка, - затыкаться толстуха и не думала. Кудахча, впихнула в руки собеседнице тарелку, с горкой нагруженную тарталетками, и продолжила нестись ультразвуковым потоком. – Слышала новости нашей адской кухни? Семейку Зепара распяли на кресте долгов. Полагаю, твой портрет теперь висит на двери их нужника вместо мишени.

– Прискорбно, - прочеканили в ответ. Чтобы улизнуть от неиссякаемого источника шума, серафим шарила взглядом по всем углам, но ни одной знакомой рожи, будто по закону мирового свинства, не находилось. Да и сам зал ещё лишь просыпался от спячки, медленно заполняемый первыми нарядными студентами и их родителями.

– Кого ты там высматриваешь? – Рыжая дама покрутила головой, - знаю, что у тебя тут дочь. Плюша писал мне в одном из писем. Говорил, она – красотка, но я не удивилась, - панибратски хлопнула святую не-святую по плечу, - видела ж её мамашу.

– Плюша?

– Сын. Ади. – Во взоре зажглась неприкрытая гордость. – Главная заноза моего сердца и потешник ещё тот. – Матильда вдруг вцепилась Ребекке под руку и потащила к одному из столов. – С года два назад заявляет мне на каникулах «Маманя, ты знаешь, я – бисексуал». А я ему «В смысле?». «В смысле, могу и с девочками, и с мальчиками». И стоит, хлопает глазками, сама невинность! – Уокер попыталась выдернуть локоть, но всё не имело смысла. Демоница пёрла сквозь любые человеческие преграды, волоча её следом. – «Тогда, говорю, какого хрена лысого, как голова беса, у тебя в твои годы и ни девочки, и ни мальчика, и никого не приглашаешь к нам в гости, когда погреба полные, а мне уже Глифт пить не с кем, всех слуг споила?!», - и она снова разлилась гоготом, напоминающим какофонию бешеной вороньей стаи.

– Какая ты сознательная родительница, - из плена руки ангел всё-таки выбралась. И для проформы тоже хихикнула, хотя не находила в этой нелепой истории ничего смешного: «Не уследила за сыном, теперь остаётся только шутки шутить». – Матильда, прости, мне надо найти своего гарду. - Та согласно махнула рукой. В рот непутёвая по меркам Уокер-старшей мать только что отправила эклер размером с перепёлку, поэтому говорить не могла, зато активно жестикулировала – мол, возвращайся.

«Да ни за что!», - мысленно кляня на чём свет старую знакомую, с которой однажды, на протяжении нескольких месяцев, Ребекке пришлось вести финансовые дела столицы ещё будучи на престольской должности, она вылетела из главного зала, чтобы избавиться от назойливого, тлетворного звона в ушах, всегда оседающих эхом после бесед с особами, подобными Матильде. Ведь никогда не умела противостоять этому природному натиску глумливой простоты и вульгарной яркости – ни при жизни, ни при жизни после смерти.

За пределами дверей, наконец, перевела дух и прикинула, что раньше, чем через час, бал не начнут, а значит и нечего там пока делать. На глаза кстати попалось окно, и Уокер посчитала правильным выйти во двор.

Впрочем, далеко не смылась. Спустившись всего на один пролёт ниже, способная на ощупь и с завязанными глазами идти по этой анфиладе школьных кишок, переплетающихся в коридоры, серафим свернула за угол и тут же упёрлась взглядом в нежелательного субъекта номер один в её личном хит-параде.

Одетый с иголочки в идеальный чёрный смокинг, Люцифер по достоинству оценил изящность иронии, лучезарно улыбнулся и распахнул первую попавшуюся дверь в пустой класс, приглашая на рандеву движением руки.

Именно в этот момент своего бытия Ребекка Уокер осознала – ей впервые некомфортно.