Тридцать четвёртый псалом: Владыка из владык (2/2)

Рана на лице демона давно затянулась, но красный след от уголка губ до ямки над ключицей оставался на месте.

– Заблудилась. – Вики вспыхнула, понимая, что от мужчины, впечатавшего её в преграду, пахнет пóтом. И это вело лучше любого парфюма, который ей доводилось нюхать. – Ждала, когда всё кончится, чтобы незаметно ускользнуть.

– И как? Кончила…ось? – Дела плохи. Его глаза тлеют багряным, рот слегка изгибается в улыбке. И надо убегать. Да только не убежит она, нет. Приросла к месту и готова прямо тут перекрасить крылья в тёмный собственной кровью, если это поможет и даст ему повод к ней прикоснуться.

– Соскучился по общению с какой-то Непризнанной? – Так себе заход, но тузов в рукаве у Виктории не припасено.

– Ночами не сплю, - брюнет наклонился, обдавая горячим дыханием. - Намерен просить Шепфу послать мне каплю твоего внимания на грядущий праздник.

– Лучше сразу отца, Люцифер, - она тоже владеет этим оружием – достать ножи и резать. – То-то он обрадуется.

– Твой длинный, любопытный нос тебя погубит, - демон почти нежен. А ещё надменен и общается с ней, как с нашкодившей малолеткой.

– Предположу, что сюда тебя привёл т в о й длинный нос, - где только успела нахвататься ответной заносчивости? – У тебя – нос, у меня – нос. О Боже, это судьба!

– Это от того твои ляжки такие влажные, а ты продолжаешь стоять со мной, в темноте, фехтуя словами? – Шёпот у самого уха бьёт хуже биты.

– Я стою́ тут, потому что ты меня… - Вики растеряно скользит взглядом и понимает, его руки давно сложены на груди. И ничто не способно помешать её движению, - …уже не останавливаешь.

– Свободна, - посылает ей очаровательную улыбку.

– С 1776-го года, - бросает вслед, хватая пальто на рыбьем меху, хотя с тем костерищем в душе, в котором школьница сейчас догорает, замёрзнуть всяко не получится. – И подписания Декларации Независимости.

– Уокер, - в спину летит так тихо, что она даже не уверена, что это не собственное, распалённое воображение.

– Что? – И всё же оборачивается.

– Ты забыла, - в руках Люцифера её сумка, которой лучше бы провалиться под землю до самых адских глубин.

– Спасибо, - Виктория вырывает скарб под прицелом глаз, которые он с неё не сводит, резко разворачивается в сторону выхода, а потом вдруг роняет и пальто, и баул, и буквально кидается в мгновенно подставленные руки, чтобы окончательно потерять совесть, голову или что там ещё с ним теряют, когда все оплоты девичьей чести давно сдались без осады?..

«Это провал. Это полный пиздец…», - только и успевает подумать демон, пока её губы рушатся в его собственный рот. Темно, мокро, удивительно хорошо.

До беспамятства сгрести в охапку, пока не начнёт хрустеть своими тонкими косточками в его руках, как будто это не плоть, а бьющееся на осколки зеркало. Как будто её тело не дрожит сейчас, заставляя сжимать себя всё сильнее, а перемалывает магию до состояния, когда колдовское дерьмище можно слизать с уокерских дёсен, проглотить и не подавиться.

И она стонет, и прогибается, и вылизывает его кровоподтёк на лице, и даже пытается что-то ляпнуть, скользя по скуле жарким языком. Да ни черта не выходит. И даже соображать не выходит, размазывая по обнажённому торсу остатки нынешней себя: «Я тебя хочу! Я хочу тебя в себе! Мне это нужно!», - единственная пульсирующая мысль, взведённая, как курок винтовки, готовой размозжить девичью голову.

«Я сейчас остановлюсь. Справлюсь. Смогу. Ты хéра нихера не получишь, присосавшаяся гадина…», - едва преисполняется в своём познании, как с точностью следует намеченному пути – вбивает в доски бочек под глухой вскрик и задирает подол узкого платья: «…как-нибудь в другой раз».

***

Уокер потёрла ногу с нескрываемым презрением – и как только та вздумала подводить свою хозяйку даже не в полёте, а на какой-то банальной наледи?

Раздевалка пустела. Мими прошла на выход, едва удостоив её взгляда, а сама Вики демонстративно отвернулась в ответ.

После ночного свидания с зельем Веритас Непризнанная наговорила демонице такого, что на прощение не хватит и трёх вечностей. В ход шли формулировки «зазнавшаяся богачка», «вечно лезешь не в свои дела» и «бездарная актриса второго плана». От того удивительнее, что, несмотря на всё брошенное в сердцах, соседка по комнате восстановила портрет, вернув тому прежний вид.

Ощупав ступню поняла, переломом и не пахнет. Значит регенерация пройдёт быстро, надо просто посидеть, не нагружая конечность.

Когда за последней первокурсницей захлопнулись двери, Виктория выдохнула и сменила ставшее уже привычным брезгливое выражение лица на слегка потерянное.

Всё шло совсем не так, как она себе представляла.

И уж точно не по плану её матери.

Вместо статуса талантливой ученицы вдруг превратилась в отщепенца, которого все избегают. Вместо девушки, с которой мечтают сорвать трусы, в девушку, которую оставляют на самом старте прелюдии со словами «Дорогу знаешь, выход найдёшь». А ей только и хватает сил, чтобы осерчало кинуть в татуированные плечи «Дорогу знаю – секс люблю! И без тебя проводят!», подмечая, как Люцифер замирает на долю секунды, но тут же уходит дальше.

– Я и Бонт – теперь идеальная пара, - она горько усмехнулась этакой оплеухе мироздания. В своей новой версии «Вики Уокер 2.0» позволяла себе мысленно чехвостить запертого недотёпу на все лады и не заметила, как превратилась в такую же нежеланную гостью на чужих именинах.

Но раскисать не было времени. Она обещала навестить пленника башни нынешним вечером, памятуя, что завтра – сочельник, бал, спектакль и прочие неприятности, где предстоит блистать и, наконец, свидеться с «любимой» матушкой.

И в регламент долгожданной встречи Виктория уже включила такие фирменные номера, как плевок с дальнего расстояния и миниатюру из средних пальцев на любое заявление родственницы.

Стараясь не наступать на больную ногу, стянула спортивное трико и прохромала в душевую комнату. Включила кран на полную и с удовольствием встала под крутой кипяток – словно только так можно было отмыться от налипших неудач.

Под шум воды даже не услышала, как дверь раздевалки распахнулась, а по помещению разнёсся голос Люция:

– Кто бы тут не находился, вы мне не интересны, - не всматриваясь в ряды лавок и шкафчиков, он зашёл внутрь и принялся скрупулёзно чиркать что-то в расписании у самого входа. И вдруг дёрнулся. – Уокер? – Второй раз за сутки её энергия буквально преследует его. Слишком даже для самого упоротого аскета. Которым он не был.

Обведя комнату взглядом и не обнаружив ни одной живой души, демон хмыкнул с разочарованным видом – ясно как день, у них только закончилась пара, и в стенах помещения ещё «витает твой злобный дух, Непризнанная».

Однако в ту же секунду из-за дверей ванной раздалось пение, выбивая из-под ног почву, а из груди – воздух.

– Сколько миль до Вавилона?

Триста лет туда идти!

Ты пойдёшь одна из дома?

Друзей встречу по пути!

Если ноги легки и шагать по-бойчей,

И туда, и обратно дойду при свече! У-у! – Он не сдержал улыбки, вслушиваясь в слова.

«Твои музыкальные вкусы очень специфичны. Это детская песенка, да?..», - безошибочно распознал что-то из христианской Библии, адаптированной для маленьких американских девочек: «Значит моешься?.. Соскабливаешь со своей кожи остатки того, кем ты была, чтобы уже наверняка завершить ебучую трансформацию?.. Или вырываешь осколки, выходящие сквозь поры, чтобы вернуться?..».

Люцифер больше не собирался пересекаться с ней до завтра.

Это было бы правильно.

А то, что ноги уже двигались по направлению к двери душевой, вовсе не считается.

Приоткрыл незапертую створку и даже не искал глазами. Потому что вот она, у противоположной стены, голая, охуевшая, охуенная, - стоит к нему спиной, прижав ладони к кафелю. И это оказалось слишком. Да, Шепфа подери, он был не готов: «В дýше и обнажённая, ну кто бы мог подумать?!», - ехидно осведомились внутри.

Живая, нагая, тугая… сдохнуть можно.

Сдохнуть как нужно.

Лавиной посыпались воспоминания. Хэллоуин, танец, поезд. Ровно в эту раздевалку пьяные они пришли заключать Клятву Крови. Ровно здесь он долбил её языком, до тягучего, сладкого всхлипывания жарил пальцами. И ровно на этом полу она распахивала свой рот, отсасывая ему с тупым, восхитительным бесстрашием.

А ещё это всё надо взять и оставить за дверью.

Он не герой.

И, тем более, не святой.

Но после неё в его постели никого не было, зато руки грозились обрасти мозолями.

Почти справившись с поставленной задачей, Люций опустил ресницы и собирался отвернуться, но мерзкий мальчишеский голос в голове жалобно прогундел: «Ещё один раз! Взглянем всего один раз и свалим!».

А он возьми и послушайся.

Непризнанная стояла к нему лицом, по которому стекали струи воды, и выглядела лучше всего, что может быть во Вселенной. С огромными и странно отчаянными зенками пялилась, чуть приоткрыв рот, и смешно поджимала ногу, напоминая пойманную в силки птицу.

Критически невыносимое дежавю.

Снова.

Вот только сейчас она не шепчет «Иди сюда».

И он просто чёртов молодец, он сумел.

Развернулся.

Хлопнул створкой.

Ушёл.

Где-то в альтернативной реальности.

Чтобы в этой уже через секунду оказаться в её объятиях, потому что был один грёбанный звук – девичье, тихое, чокнутое «Больше не могу», - после которого в этом помещении не мог уже никто – ни он, ни она, кинувшаяся навстречу.

Люцифер сообразил – он снова куда-то проваливается: то ли с высоченного уокерского купола, который она отстроила специально, чтобы столкнуть его в геенну огненную, то ли в манящий мрак её рта, куда он пропихивает язык, заставляя стонать и сосать.

– Больше не могу, - Виктория втравливает слова ядом и льнёт, пропитывая рубашку водой. – Я. Больше. Не могу.

У демона в запасе куча метких копий, от простого «А я могу, так что пошла на хрен» до изысканного «Отвянь, суходрочка». Но реальность вносит коррективы, потому что сам он, скорее, начнёт жрать стекло, чем позволит этому прекратиться: «Сегодня… завтра… да какая теперь разница, когда ты висишь на моей шее и пизди́шь всё то, что пизди́шь… Я уже в тебе кончился. Осталось лишь кончить…».

Быстрые, импульсивные, хаотичные движения. Её пальцы истязают его пуговицы.

Мужские ладони стаскивают брюки. Бельё и обувь летят к какому-то Лешему. А тело прошибает током, когда он подхватывает её на руки и заставляет обвить ногами торс.

«Предварительные ласки оставим святошам», - прижимает к влажной стене и, едва прочертив членом по половым губам, вставляет, вдавливает, распирает до тесноты.

Влажность повышена, но Непризнанная всё равно гулко, рвано стонет от боли, словно он тут девственности её лишает, самовосстановившейся силой одних молитв в адрес Цитадели: «Дева Мария, бля. Пресвятая Богородица! Не забудь им черкануть о Чуде Господнем, чтобы выслали конгрегата для доследования. Повторим для него на бис!».

– Я тебя ненавижу, Уокер, - распинает на плитке, прижимается к её лбу своим и действительно ненавидит. Он ненавидит её за вырванный крик. Ненавидит за все капли смазки на своём возбуждённом стволе. Ненавидит за эти закатывающиеся глаза. За распахнутый рот. За каждый свой сантиметр в ней. А за то, что он тоже больше не может, ненавидит в десятикратном размере. – Такненавижутебя… - Долбит и долбится, скользит языком по приподнятому подбородку, утыкается в плечо и до крови прокусывает в районе ключицы, чтобы взвизгнула своим новым, пронзительным тембром.

Но даже эта недобитая подделка не устаёт поражать.

Потому что вместо кинжала в спину или очередной порции дичи, что ныне льётся из неё, как из прохудившегося ведра, губы кривятся в гримасе отчаяния, а потом она начинает говорить – так же быстро, как он заставляет её двигаться вверх-вниз, меся крыльями кафель:

– Ядумалачтосмогу, - её влагалище сдавливает, и демон это чувствует – каждую тугую стенку, каждую судорогу нервных окончаний, - но не получается, Люцифер… - одними губами, осипшим от криков голосом, - ничего у меня не получается, понимаешь?! – Почти воет, хрипло и надсадно, готовая расплакаться. – И даже такая… даже вот такая я хочу быть с тобой! Даже этой карьеристке, которой не нужно никакой личной жизни сейчас, ты всё равно нужен! Я просто не могу! – Раскрывает глаза и прикипает к его собственным, - не могу без тебя. Ведь это всё равно я. Другая часть меня – всё равно моя! Это всегда было во мне, это не чужое. И я… о Господи Боже… я люблю тебя, даже если ты меня – уже нет! – Не поцелуи, а укусы. Не секс, а осатанелая ёбля. Не Уокер, но Уокер.

«Тыпросто…», - у него не хватает мыслей. Каждое ощущение – в ней. Язык, член, пальцы, оставляющие отметины. И хочется разбить голову. Сначала Непризнанной, а затем и себе, лишь бы не испытывать такого ужасного, мерзкого, до блядских, синеющих засосов восторга. Потому что всё, что он может ей сказать, это «Забираю тебя любую – хоть подделкой, хоть плаксой, хоть лживой стервой».

Её имеют.

Её обездвиживают, вбивая в стенку резкими толчками.

Её удерживают под ноги прямо навесу и неумолимо сладко растягивают – напористо, грубо, сочно.

На той грани девичьей истерики, когда Вики уже не соображает, что происходит.

Чувствует каждый дюйм, исполосованный венами, который принимает в себя, и с детализацией похотливой собственницы рисует вид этой картины от пола: такая розовая, такая предельно насаженная, такая липкая девчонка, чью дырку прожаривают в спортивной душевой членом, размеры которого можно поделить между тремя мужиками, и никто не уйдёт обиженным.

Губы на её шее – клеймят хозяйскими поцелуями и устремляются дальше. Доходят до мочки уха и вгрызаются заметной отметиной, заставляя моляще выть то ли от боли, то ли от удовольствия.

«Ты, блин, хлюпаешь… Хлюпаешь, как последняя блядь. Хлюпаешь, как богиня. Как самая охуенная музыка. Ты, как сирена в океане своей смазки, – поёшь мне, чтобы я забыл вообще нахуй всё кроме твоей великолепной пизды, Уокер. Как святая шалава. Как конченная сука… Нравится? Нравится, Непризнанная?!».

– Нравится быть моей шлюхой? – Прикладывает башкой о плитку, оттягивая вторую мочку хищным движением рта.

В голосе усмешка. Но даже ей ни черта не скрыть, что Люцифер сейчас балансирует на перекладине, распростёртой над бесконечным котлом, полным идиотского счастья, – он её ебёт.

Снова.

Всегда.

Навсегда.

Его член опять в этом судьбоносном, насквозь мокром, сияющем монстре, который плотно удерживает и совершенно неохотно выпускает.

– Слишком да… дадада… - причитает, стонет, жадно чавкает между ног, заставляя нелепо думать, что непризнанное чудовище просто сжирает его плоть, а сам он даже смеет ловить от этого предсмертный, извращённый кайф.

Двигаться в ней — отдельная категория чудес: запредельное чувство, после которого и подыхать не страшно.

– Повернись. – Так быстро опускает на пол, оставляя после себя пустоту, что Виктория готова хныкать и молить о продолжении. Но вместо этого Люций просто перекручивает её к стене и заставляет прогнуться, тут же входя без лишних слов. Славно раскрытая. Удивительно хорошо разъёбаная сейчас им и для него. Упругая, струящаяся по яйцам полупрозрачными дорожками, бесстыжая до расфокусировки зрения. – А теперь, - резко вдвигает бёдра и заставляет заметаться и утробно всхлипывать от площади проникновения, - повтори ещё раз.

– Люблю! Люблюлюблюлюблю! Люблю тебя, - она выгибается ещё больше и запрокидывает голову, так чётко – как в объективе – видя его нависающее над ней лицо. Прекрасное, осоловелое, лишённое сейчас любой защиты. И можно так бессердечно размазать этого удивительного мужчину раз и навсегда… Но даже раздробленная Вики Уокер нуждается в демоне больше, чем хотелось бы. Вдавливает ногти в свои ладони, но уже не может отрицать этот факт.

– Ты вся блестишь, - почему-то говорит Люцифер, неожиданно медленно отклоняясь от неё и рассматривая всю ту влагу, которая сочится из Непризнанной. На своём члене, на её расставленных ногах и на пунцовых складках – бесстыдно натянутых, распахивающихся, двигающихся при каждом его толчке. – Я люблю, когда ты течёшь. – Рукой он скользит по рёбрам, прижимая серое крыло, добирается до правой груди и резко входит обратно, задавая бешеный ритм. Амплитуду пошлого, потного сумасшествия. Что-то уже даже не демоническое, а совершенно ископаемое – настолько древнее, шлёпающее телами, идеальное, что увидь их кто, наверняка примут за единого диковинного зверя.

– На колени, - он её бросил. Вышел и отошёл ужасно далеко. И ей не хватит даже пары шагов, чтобы снова оказаться до предела натянутой.

– Что? – Уокер вспыхивает и разворачивается, прислоняясь к плитке и боясь, что теперь это уже не антракт, а занавес, после которого королевский наследник просто оставит её, – погибающую от тупой, неуместной любви, с горящим, зудящим передком.

– На колени. – Смотрит на девчонку и не представляет, как его продолжает хватать на красочное шоу. Он готов спустить ей всё до капли даже на случайно выставленный локоть, но до сих пор держится.

А Непризнанная, словно на зло, тянет. Кусает свои распухшие губы и что-то там решает: «Озарило уравнением времён экзамена по алгебре, потаскушка? Хули тут думать, когда надо вставать. И вставлять…».

– Твоя взяла, - ей не уйти. Она не сможет. Не может. Она должна откинуться под ним, разрушившись до основания, иначе случится что-то ужасно страшное. Вселенные там схлопнутся или война какая, а то и хуже – и Вики Уокер будет вынуждена дрочить в одиночестве в школьной душевой.

Сползает по кафельному узору бесконечно медленно, заставляя демона прикрывать ресницы, лишь бы не видеть, до чего же охуенна женщина перед ним: «Ты стóишь этого, Непризнанная… Ты стóишь всего. Ты совершенно точно стóишь всего мира… всех миров… Ты, блять, стóишь даже большего!».

– Ползи. – Люцифер садится на одну из ступенек, ведущих к выходу, и по-барски снисходительно разводит ноги. Мол, приглашаю к трапезе.

И она ползёт – на четвереньках, по-собачьи, по-сучьи. Оказывается прямо перед ним, смотря волшебными, ебливыми, затянутыми похотью зенками снизу вверх. Позволяя взять её за лицо и, засунув в рот большой палец, раскрыть его.

– Соси.

Покорная, прекрасная, повинующаяся. Затягивает, сосёт, двигается по стволу своими разомлевшими губёхами, причмокивает, истекает лужицей слюны прямо на пол и вычерчивает языком их единственно возможный финал – где девчонка радостно задыхается, залитая его спермой.

– Лижи, Уокер, - одной рукой он сжимает её волосы, до боли накручивая на кулак, другой – забирает член изо рта. Как в тумане водит головкой по хорошенькому личику и гостеприимно предлагает вылизывать ему яйца, уверенный, что отказа не последует. Даже под ёбаной магией её ёбаной мамаши Непризнанная – идейная ударница труда, а не стеснённая обстоятельствами монашка.

Откидывается на ступеньки, заворожённо наблюдая, как студентка разводит сырость в святая святых, и довольно подмечает, до чего же порочно она прогибается в пояснице, и как призывно её жопа мельтешит, поднятая кверху.

– Убери язык и повернись задницей, - в хриплом голосе все земные пороки. И зачать с десяток антихристов можно от одного его тона.

Сначала Вики полагает, что больше не будет слушаться. Уж слишком Люций хочет вогнать её в неудобное положение. В неудобное положение человека, который сам готов раздвигать булки, лишь бы между ними полировали до нездорового блеска.

Но в душé вдруг поднимает голову что-то косматое, припечатывая типично техасским «Пропала бурёнка – пропала и верёвка», и она, конечно, поворачивается.

Так трогательно вжимается макушкой в собственные локти, что он бы поаплодировал, но у него руки заняты. Как раз скользят по девичьим ляжкам, размазывают бисер пота на копчике, добираются до ягодиц и оказываются у влагалища.

– Будешь делать лишь то, что я скажу. – Входит сначала большим пальцем, но почти сразу убирает его, заменяя на указательный и средний, а большой устремляя чуть выше.

– Дьявол… - Вики сипит на выдохе, пытаясь расслабиться.

– Обращение верное, но я не разрешал открывать рта. – Две её божественные дырки заполнены, но мужчину не покидает ощущение, что это Уокер его имеет, оккупировав голову, а не наоборот.

Мучительно медленно, с оттяжкой, сводит пальцы внутри, заставляя давить стоны. И всё ускоряет движение туда-обратно.

Теперь тишину душевой нарушает только мерный стук капель из не до конца закрытого крана, да её стеснённое дыхание. Но в демонические планы входит добавить ударные в виде очередного хлюпанья.

– Как меня зовут? – Пока правая орудует между ног, старшекурсник берёт девицу за волосы, не слишком заботясь, победит ли этот жест на конкурсе ласковой ласки или станет агрессивным аутсайдером.

– Ч-что? – Натянута. И шепчет тоже натянуто. – Люцифер…

– Как зовут тебя? – Если он ей не вставит, на полу ванной комнаты погибнут миллионы потенциальных наследников. Инфа – сотка.

– Вики, - не сдержавшись, стонет, за что тут же получает болезненный, мощный толчок, раздирающий стенки в глубине тела, - Вики Уокер!

– Уверена? – Дьявольский сын дьявольски нежно приподнимает за подбородок, заставляя смотреть прямо в глаза. – Может Сальма Паттерсон? Или Эшли Бейкер?

– Меня зовут Виктория Уокер! – Рычит, выгибая спину, как ощетинившаяся кошка, и пытается в буквальном смысле соскочить с его правил игры. Впрочем, бесполезно. Люций не даёт сдвинуться с места, хватая за шею и ещё больше насаживая промежностью на свою ладонь.

– Так какого хуя, Непризнанная, - откровенно, похабно, жёстко вынимает душу двойным проникновением, окончательно лишая рассудка, - ты продолжаешь вести себя, как какая-то незнакомая сопля?

– Знаешь что… - она вдруг вспыхивает. Но без капли смущения. Сплошная, концентрированная, до тоски знакомая ярость: «Расхуярь саму себя, непобедимая пиратка». И так и не заканчивает предложения. Изловчается и впивается отравленными клыками в его руку на горле – в самом мягком, в самом чувствительном местечке.

Свинчивается с ладони, разворачивается, перекидывает ногу, оказываясь сверху, и давит на мужскую грудь. Уокер, конечно, ничего не весит, но он позволяет ей вжать свои крылья в ступеньки, еле скрывая дебильное ликование.

– Непослушная дура со скверным характером, - помогает вставить член, замирая, предвкушая, мечтая вселиться в эту божественную химеру до конца времён.

– Хочешь послушную? – Двигается сама и на его руках, до остервенения пялясь в глаза напротив, - Ищи себе аристократку! Чтоб себя теряла и пискнуть не могла! – Вики уже не понимает, говорит она или кричит. Не парится о громкости стонов. Плюёт и размазывает, что в любой момент кто-то из забывчивых школяров может завалиться в раздевалку и открыть себе новый, дивный мир их сплетённых тел.

Люцифер не отвечает. Лишь подтягивается на плитке, садясь сам, и теперь они лицом к лицу на расстоянии, которое и расстоянием не назовёшь.

«Поцелуи, может, не сработали, но и ты – не Спящая Красавица, Уокер. Зато в волшебной палке-ебалке я не ошибся», - перехватывает инициативу, начиная вести, как в танце, и теперь она скачет в том темпе, который задают его ладони.

Оказавшись запредельно близко от мужских губ, Виктория от чего-то принимается считать каждую каплю пота на лбу и скулах, но он не разрешает ей отводить взгляда от своих зрачков, зарываясь рукой в холку и мастерски что-то там сдавливая.

И тогда она тоже перемещает ладонь прямо в тёмные волосы, копируя жест, заставляя своего тёмного царевича обречённо, удовлетворённо жмуриться, словно на горизонте забрезжил по-летнему яркий восход.

Движения всё быстрее, Непризнанная всё тягучее, ощущение её дырки на члене всё плотнее, а шлепки и парные стоны всё чаще отражаются от кафеля, многократно усиленные эхом.

Она кончает первой. Изгибается до истерики и утыкается в шею с сухими, животными всхлипами. А пока Люцифер дотряхивает и дотрахивает смертную девицу до неизбежного де-факто, скулит ему миллионы сверкающих всеми созвездиями «Люблю!» точно в расцвеченные татуировки.

И он, вероятно, готов умереть за одно это. Но обессилевшая школьница, благородно украшенная внутри его спермой, вдруг добавляет «Это ведь был обряд экзорцизма, да? Ты узнал имя демона, изгнал демона и распял демона на кресте…».

Поэтому, всем смертям назло, Принц Ада предпочитает ржать, прижимая девчонку как можно ближе.

***

Сначала Вики лежала. Потом сидела. А потом смотрела, как он моется в стоящей отдельно от душевых купели, находя всю сцену символичнее многих притч.

Способность ходить к первокурснице до сих пор не вернулась, зато разум начинал проясняться, и в нём вдруг оказалось слишком мало деловой Уокер последних двух недель, которую буквально выселяли.

– Будешь и дальше валяться на полу? – Люцифер навис, замерев на расстоянии шага: «Голый. Красивый. Подлец».

– Веду насыщенную половую жизнь, - она обнажила зубы, вынуждая его улыбаться. Выше всяких демонических «но».

– Как истинный джентльмен, не могу не грехопасть рядом с дамой, - сполз по стене, оставляя несколько перьев на кафеле, и оказался по соседству.

– До чего галантен. Так и не скажешь, что в башке сплошные «лижи» и «соси», - показательно фыркнула с былым очарованием. И ни грамма жеманства.

– Одно другому не мешает. Могу делать несколько дел одновременно, - очень плохой парень очень демонстративно выставил вперёд руку и свёл три пальца, заставляя её щёки заалеть.

– Аве, Люцифер, - Виктория тряхнула влажными волосами, а потом дёрнулась и припала к нему. Да что там, почти прибилась, как плот после всех штормов, к берегу.

Сколько просидели в тишине, сказать не смогла бы. Однако время посещения башни прошло, время ужина вышло, но зато ей достался десерт.

Повернула голову и уставилась в выточенный профиль. Глаза он прикрыл и вполне мог сойти за спящего, если бы не пальцы, властно сжавшие её запястье – не допускающие побега, даже лишнего движения.

Невероятно долго смотрела на каплю, зависшую на вискé, что, буквально, загипнотизировала ту на падение. А когда капля дёрнулась и заскользила вниз, Вики заскользила языком вверх – смахивая, слизывая, обожая эту крошечную точку.

– Что это? – Студентка опустила глаза ниже, впервые обратив внимание на синяк.

– Голиаф. – Он недовольно поморщился, когда её пальцы нажали на больное место.

– У тебя ребро сломано, ветхозаветный Давид. – Поняла это, едва коснувшись.

– С рёбрами такое случается, - в чуть охрипшем тоне ни капли сожаления.

– В лазарете его срастят быстрее, чем ждать регенерации.

– Ф лафарете его фрафтят быстрее, блаблабла, - передразнил, пожимая плечами. Спокойно, уверенно, беззлобно. – Моя регенерация в десятки раз выше любых зелий. Бонусный левел, доступный наследнику Чертога.

Вот тогда Уокер подумала-подумала и решила: если сделает сейчас то, что хочет сделать, он сочтёт её нездоровой, а если не сделает, сама себя не простит до конца дней.

Сползла вдруг, оказываясь подмышкой и поднимая его руку, и поцеловала прямо в ребро:

– У сороки боли, - чмокнула в другую часть травмированной окружности, - у вороны боли, - и в третью, - а у Люцифера не боли.

Ему понадобилось очень много секунд, чтобы переварить услышанное.

Давно сев ровно на плиточном полу, первокурсница шевелила губами, но Люций ни черта не понимал:

– Что. Это. Такое. Непризнанная.

– Что «что такое»? – Какая же она тупая. Какая поехавшая. Какая насквозь Уокер.

– Что ты сейчас сделала? – Демон смотрел, не мигая.

– Спросила, что за странный взгляд.

– Другое.

– А-а, ты про присказку. – Девица повернулась и вжалась в кафель крыльями, вновь облокачиваясь на его большое плечо. – Мне папа так всегда говорил, когда я болела.

Наследный принц впервые не нашёл, чем парировать. «Мне так п а п а никогда не говорил» прозвучит слишком жалко. Даже больше: боль поощрялась, боль закаляла, боль учила усердию и прилежанию и… боли просто не было.

С мальчишеской потрясённостью вдруг понял, что в его самых разных воспоминаниях просто не существует такого опыта – знать не знает, как взаимодействовать с простолюдинками, которых хвалили, гладя по голове, а лечили не только микстурами, но и нежностью.

– Дай свою ногу, - внезапно решился: терять уже нечего. Кроме неё.

Настала пора Вики удивлённо вскинуть бровь. Ногу, впрочем, тоже.

И прежде, чем за окном хлопьями повалил предрождественский снег…

Прежде, чем в трубах спортивной раздевалки протяжно завыл ветер…

В полной тишине Люцифер молча трижды поцеловал место вывиха.