Тридцать третий псалом: Галантный кавалер (2/2)

«Снег растаявший – он вода!», - мысленно огрызнулась очевидности, совсем не замечая, что всё больше думает, как пиратка, и всё меньше, как собственная мать.

Внутрь студентка просочилась вовремя. Прихожане уже расходились, и в пресвитерии творился лёгкий хаос. Мать просила благословить младенца, старушка с клюкой любезно подсовывала молодцеватому падре пирог, способный накормить пять тысяч голодных ртов на Кинерете, а крикливая жена грозно поглядывала на супруга с повинным выражением на челе в ожидании пресвятого наставления.

Схватив свечу, Вики отошла в неф и замерла у скульптуры, сделав вид, что занята делом. Символизм оценить не могла, так как тщательно рассматривала скопление людей, выискивая знакомые, ненавистные черты и бордовые крылья. Глупость конечно: спрятать такую пернатую махину даже в толпе – проблема из проблем.

– Сан Николаус, - ладонь Люцифера легла на её руку сзади, да и сам он почти прижался к Непризнанной, заставив вздрогнуть от неожиданности. Всегда внезапный. Всю неделю, как лучший из грехов. Каждый день, как уголовщина. – И какие дары ты попросишь, человеческая дочь? – Едва сдержался, чтобы не захохотать, шепнув ей это в самый краешек уха.

– Дорогой Санта, - голос Вики предательски треснул. Тело тут же вздумало объявить протест и уйти на внеочередную забастовку, красочно иллюстрируя это чуть взмокшими пальцами, – когда в детстве я писала тебе, что хочу собственного подкроватного монстра, - она собралась. Даже не повернула головы в его сторону. Экая молодчина! – Я не то имела в виду! – И воткнула загоревшийся не без помощи демонического огня воск в подсвечник.

– У тебя там ошибка, Уокер. – Он был хрипл. Раздражающе волнителен. Опасен до слипающихся ляжек. – Не Санта, а Сатана.

– Тебе бы следовало корчиться в церковном огне и прыгать по стенам в попытках перевернуть распятия. – Хрюкнула, живо представляя подобное.

– Когда я, развлечения ради, делал подобное в прошлый раз, ваши «посланники Бога» на земле подвергли мать Терезу обряду экзорцизма, - он глумливо дёрнул уголком губ, в глазах появилась ностальгическая мечтательность.

– Ты шутишь? – Виктория не выдержала, повернула лицо и тут же оказалась критически близко от горячих губ.

– Какие уж тут шутки, Непризнанная, когда дело касается Папской Церкви.

Люций произнёс это в приоткрытый рот и понял, что сейчас сдохнет в самом тёмном углу храма. Точно исполняя обещание римских клириков в адрес христиан. И причина скоропостижной смерти на заре молодости даже не в крестах с заунывными хоралами.

А в том, что ему нужно пить Уокер.

Есть Уокер.

Вылизывать Уокер.

Вытрахать из Уокер «не Уокер» и освежить свои инициалы на стенках её влагалища, жарко растягивая членом: «Пока ты не потеряешь себя. И не найдёшь меня».

Пусть уповает хоть на святых, хоть на грешников, но в этом причастии все молитвы будут в его – Люцифера – честь.

– Это всё потому, что ты – не крещённый, - она попыталась отшутиться, привычно выискивая внутри скрепы серафимской родни, что с седьмого декабря 2020-го года от Рождества Христова как-то вывозили происходящее. Но, кажется, окончательно истончились к восемнадцатому числу тех же года и месяца.

Слишком красивый мужчина, одна рука которого лежала на её бедре, а другая – всё ещё придерживала девичью ладонь, задорно оскалился:

– А ты знаешь, что крещение – тоже экзорцистический акт изгнания бесов? – Её губы почти дышат. Чуть подрагивают в паре жалких дюймов, и он готов просадить всё батино состояние, поставив на то, что, дай плебейская мечта слабину, они начнут умолять их зацеловать до Гневного моря слюней, нитями провисающих между двумя жадинами.

– Это в той части… ох… - Виктория оказалась не готова к тому, что он проведёт кончиком носа по её щеке. – В той части, где младенца… в купель… окуна…

– Топят. – Старшекурсник отстранился и даже сделал шаг назад. Во-первых, с тем стояком, который уже пытался сражаться с молнией брюк, контролировать себя становилось всё труднее. Во-вторых, искушение без всяких инкубских штучек работало так и только так. В любом из миров. С любой уокерской частью личности. – Младенца топят в купели.

– Спасибо, - девчонка огрызнулась. И он хмыкнул: «Снова не твой, вот ты и бесишься?». – Это было очень поучительно. Расскажу всем подружкам, что ты – полезный ментор. Буду рекомендовать в соцсетях. – Она посмотрела в сторону алтаря – вместо горстки недавней публики там внезапно опустело: «Дьявол! Теперь ещё искать этого проповедника!».

– С треском своих трусов проваливаешь задание, Непризнанная? – Люций облокотился на колонну и смотрел куда-то в сторону витражей.

– А ты уже сделал всё, чтобы я его провалила? – Она прошла сквозь ряд скамеек, и теперь стояла в проходе. – Месть за изменчивость женской натуры? Уже греешь котёл для моей разлюбезной матушки?

– И точу вилы. – Улыбнулся легко и просто, что послужило бы настоящей Вики сигналом задуматься о причинах такого великодушия. Однако лже-Уокер старалась не глядеть в сторону имперского аристократа, а потому упустила эмоции.

– Сходи в помещение за апсидой. Думаю, где-то там святоша и лечит свои любовные раны кровью Христовой.

– Что за любезности? – Она недоумённо захлопала ресницами, снова становясь надменной дурочкой.

«Знаешь, что самое стрёмное, Мисс-Жабий-Присунуть-Тебе-В-Рот? Я, блять, начинаю привыкать к этому тупому выражению на твоём мещанском лице… Бывали у нас времена, когда ту, другую физиономию, я считал слабоумной. Так вот… Готов забрать свои слова обратно. И признать за прежней Уокер право на письменность и самостоятельный выбор одежды – раз в десятилетие, не чаще».

– Удивительно глупая Непризнанная. – Люцифер обошёл церковные сидения и теперь тоже находился в проходе. – Я не могу мешать тебе хотя бы попробовать справиться с задачей.

– Противоречит твоему кодексу чести? – Она осклабилась. – Хотя погоди-ка… ты и кодекс чести в одном предложении? На моём земном ноутбуке такое даже Word подчеркнул бы, сочтя ошибкой правописания.

«Так увлечена сражением, что не видишь поражения. Пой, ласточка, пой. В этом бою ты не мне, ты себе проигрываешь, пресвятая пизда Уокер. Пока ломаешься тут, ломаешь то самое зеркало – только не на дне глубоких вод, а где-то глубоко внутри своей разделённой личности. Потому что если свитки врут, Непризнанная… Потому что если это так не работает… Единственный вариант – не вариант. Ведь он предписывает тебя грохнуть…».

– Я буду ждать на площади, - демон с самым спокойным видом направился к выходу.

– Эй! А ты? Ты и твои палки в мои колёса успеваемости?

– Тебе надо больше думать об аттестации, двоечница, - даже не обернулся, с ленцой бросая через плечо, - и меньше – о моих палках.

***

У Дино всё было хорошо.

Это удивительное открытие он совершил, вернувшись с менторского задания одним из первых. В пару ему поставили демоницу Монику, которая так отчаянно боролась, силясь внушить канадцу переехать в новую страну под занавес лет, что ангел не стал противиться напору мулатки и сделал вид, что умывает руки.

Хотя, честности ради, даже не закатывал рукава.

И вот, направляясь сейчас по коридорам в свою спальню, сын школьного учителя вдруг остановился и словил себя на ужасно приятной мысли – у него всё хорошо.

Даже не так.

У него всё просто потрясающе.

За неделю, что прошла с посещения Чертога, они с Мими успели помириться, потом ещё раз поругаться, потом снова помириться, и в большинстве этих ситуаций Дино даже не догадывался, что они то в конфликте, то вновь заключили дружественное соглашение, поднимая белые флаги путём трений, телодвижений и прочих совершенно неоднозначных –ий.

Это только вчера абсолютно голая Дюймовочка производства Ада ему объяснила, что они, оказывается, уже несколько раз были в ссорах. Фыркнув что-то в духе: «Иногда просто ужасно расти женщиной. Зефир небесный! Я тут днями и ночами веду войну! Выигрываю, проигрываю, а мужик мой даже и не в курсе, что мы воюем!».

После чего стукнула маленьким кулачком ему в грудь, но не от обиды, а от того глупого выражения, что застыло на «твоём невинном лице, Динозавр».

Объяснять ей, что это никак не связано со вселенскими проблемами женщин трёх миров, он не стал. Всё ещё перекатывая в голове «а мужик мой», получал совершенно незаконное удовольствие и думал, что надо чаще звать её репетировать роли в своей спальне. Хотя бы потому, что именно тут леди Монтекки предпочитала ходить обнажённой, как в самой авангардной постановке.

– …уверен? – С лестницы разнёсся голос Геральда.

– Своими глазами видел приказ в Дилигенте. – Собеседником оказался Фома.

– А ты не спросил у кого из наших, по какому поводу меня хотят наградить? – Вообще-то Дино не собирался подслушивать, но ему требовалось подняться этажом выше, а столкновение с тренером по Крылоборству было чревато просьбами позаниматься с младшими.

Раньше он никогда не отказывал. Но, с другой стороны, раньше и на несуществующем гербе его фамилии на камне восседала и рыдала гиена. А теперь порхала дьяволица Мими.

Совершенно бесстыжая. Совершенно раздетая. Совершенно исцеляющая.

Ну и пусть всё идёт шиворот-навыворот.

И неизвестно, чем это закончится.

Но пока у сына Фенцио всё было хорошо.

Поэтому он решил воспользоваться другой лестницей.

***

– Монсеньор, могу я исповедаться? – В просвете кабинки был виден край сутаны, и Вики просунула голову во вторую часть конструкции, озвучивая вопрос.

Добрые полчаса студентка потратила на поиски не-святого падре в подсобных помещениях, пока не добралась до церковной кухни, откуда её погнали, подсказав, что отец Октавио должен быть в исповедальне.

В ответ раздалось деликатное покашливание.

Что ж, так будет даже проще: блондинка похлопала себя по карману – кулон оказался на месте. Едва прыгнув в водоворот и ознакомившись с заданием, дочь своей матери поняла – Опасное Отродье не позволит ей выиграть.

Значит нужно иметь запасной план.

А лучше два.

Или даже двадцать.

Но времени хватило лишь на единственный манёвр – зато какой!

Сначала Виктория бросилась к телефонному справочнику. Целые «Жёлтые страницы» обнаружились в третьем по счёту таксофоне, и найти в них священника Октавио из Собора Санта Марии де Майор не составило труда. Другое дело – толпы Хасинт, будто на зло густо населившие Ронду.

«Рассудим здраво», - подумала первокурсница: «С высокой вероятностью падре познакомился с ней на службе. Значит Хасинта посещает его приход. С одной стороны это самый центр, куда приятно прогуляться даже из спального района города. С другой – южане в той степени ленивы, что точно не станут ходить в церковь через десяток кварталов. Значит жить она должна где-то поблизости».

Таким образом число тёзок удалось сократить всего до пяти. А короткий обзвон милых дам выявил, что первой хорошо за семьдесят, вторая давно живёт у дочери в Жироне, а уже на третьей Уокер наткнулась на нужную персону.

Страшно довольная собой, нагромоздила собеседнице отборной чуши прямо по телефону и напросилась в гости. А дальше, с виртуозностью бессмертного фокусника, применяла как внушения имени старины Феника, так и внушения имени искреннего женского трёпа за бутылочкой Риохи с незнакомкой, которой хочется довериться.

Второе, определённо, подействовало.

И грешная зазноба со смоляными бровями и такими же чёрными кудрями отдала новоиспечённой подруге украшение, подаренное святым поклонником.

«Когда высокое духовенство оказалось не самым высокодуховным…», - пронеслось в голове Виктории. Она плюхнулась на скамейку в исповедальне, прикрывая створку двери: «С чего бы начать…».

– Падре, я согрешила. – Ляпнула и чуть не прыснула от смеха, потому что грешила старая версия Вики Уокер не покладая рук, но кладя ноги. В основном, конечно, на плечи. – Начала отношения без благословения семьи, - оказалось, это трудно: говорить подобное и стараться не гоготать. Ведь, будь она по-настоящему откровенна, история звучала бы как «Моя мать – верховный серафим в другом измерении. Там такая же планета, только больше и вне времени, как и предполагал Эйнштейн со своими спиралями и воронками. Живёт куча якобы Бессмертных с крыльями, и все на короткой ноге с Богом, называемом Шепфой, которого, вероятно, даже не существует. Сама я умерла в августе, но, как видите, прекрасно сохранилась. Маленький нюанс: отношения без родительского благословения – с сыном Сатаны. Да-да, мы тут полтора месяца трахались с самим дьяволом, вы не ослышались. Не подскажете, сколько Аве Марий мне надо прочитать, чтобы искупить сей грех, и удастся ли закончить коленопреклонение к следующему тысячелетию?». Вслух, конечно, пропела другое, - и ни чем хорошим это не закончилось. – Пожалуй ей следовало выдумать любовную историю от начала и до конца, но Виктория не была готова к исповеди. Поэтому импровизировала по известным мотивам. В конце концов её задача – провести параллель между их со священником злоключениями. А уж если не выйдет, в ход пойдёт план B. – Я влюбилась в мужчину, в которого не должна была влюбляться. И даже хуже: общество не допускает, чтобы мы были вместе. – Пока получалось складно. «И честно», - присовокупил неприятный внутренний голос. – Узнав об этом, моя мать не одобрила наш союз. И в чём-то я её… - девушка поймала себя на горькой иронии: смеяться уже не хотелось, - …понимаю. Потому что он – сложный. И мрачный. И запретный. – Союз или сам Люцифер – она не отдавала себе отчёта. – Тогда моя родительница решила нас… рассорить. И у неё это даже получилось. По крайней мере я так думала некоторое время, но… - а что, собственно, «но»? Что изменилось? Зеркало цело, а Вики – нет. Разве не должна она теперь обходить Опасное Отродье стороной, как и собиралась? – Но когда я смотрю на него, когда слышу его голос, когда чувствую его касания, у меня предохранители перестают работать, святой отец. – С удивительной чёткостью нарисовала себе скулы Люция в темноте исповедальни и чуть не порезалась о собственное воображение. – Потому что если любовь – это грех вне закона, то почему все сразу хотят казнить любовников? Быть может проблема в законах?! – От задания остались только рожки да ножки. От Уокер – и того меньше. – Или как ещё понимать чувство, что когда я его вижу, всё, о чём могу думать, это то, что он стоит любого моего преступления?

За деревянной перегородкой раздался шорох одеяния. Духовник склонился к крохотному окошку с плотной чередой реек, и Виктория скопировала движение, сама не понимая, чего ожидает – успешного завершения аттестации или совета случайного человека.

– И со мной хоть на рабство, хоть на Царство, Непризнанная? – В просветах вспыхнули две алые радужки, заставляя девчонку с грохотом впечататься в противоположную стену и дико взвизгнуть.

«Ладно-ладно, уймись! Признаю́, я перегнул с эффектным выходом. У вас такое наверняка в фильмах ужасов показывают. А ты как раз ведёшь себя, как та самая блондинка, которая всегда погибает в первых пяти минутах экранного времени, потому что слишком громко орёт».

Вики даже не стала предпринимать попыток сохранить лицо. Сразу бросилась к створке выхода, но Люций был быстрее.

– Цыц! – Оказался с ней в одной половине исповедальни, окончательно заполняя и без того крошечное пространство, и придавил распашную дверцу собственным весом. – Впечатляющая сцена, Уокер. Жаль только, отцу Октавио пришлось отбыть к местному епископу. Речь, как ты догадываешься, пойдёт о повышении нашего несостоявшегося героя-любовника.

– Отойди! – Едва произнесла, тут же осознала – она повторяется.

– Обходи. – Брюнет навис над первокурсницей с самой плотоядной физиономией. Грёбанный Большой и Страшный Демон, вдруг решивший, что его миссия на Земле – сеять пороки. И лучше прямо в доме Божьем.

– Я всего лишь говорила то, что откликнется священнику. – Это просто смешно. Между ними не больше ладони, а крылья, невидимые людям, полностью преградили ход.

Он хитрó склонил голову, и теперь его губы оказались значительно ближе:

– Исповедовалась падре, а вызвала дьявола. – Ухмыляющийся шёпот разлился в самом низу живота, заставляя стыдиться провала. – Не стоило заигрывать с тёмными силами.

– Выпусти меня, - почти требовала, хотя Люцифер никак её не держал.

– Прочитай молитву. Вдруг поможет.

– Отче наш… - да что за чёрт?! – Я не буду плясать под твою дудку!

«Конечно не будешь плясать. Ты её сосать будешь, долбанная кретинка. Дудку. Саксофон. Трубу. И весь мой духовой оркестр!».

– До сих пор хочешь сбежать от себя? – Он вдруг произнёс это совершенно иным тоном. Без капли наигранности. Без театральности представления. Без единой доли усмешки. Только семь простых слов, и абсолютная тишина в пустом помещении костёла в качестве аккомпанемента.

– Я хочу… - Вики поднимает глаза и перестаёт здраво функционировать. Ещё секунду назад была деловьём, а теперь прилипла взглядом к невыносимо красивому бесовству, до костей прожигающему ответным взором, и снова остановила время, - …тебя. – Понятия не имеет, как вообще могла такое озвучить, но абсолютно уверена, сказанное – истина.

Это было несколько больше, чем он ожидал.

В несколько дохулиардов раз больше, если быть совсем точным.

Потому что Люций мог поклясться: он слышит, как зеркальные осколки осыпаются на непризнанный пол. И сама она «осыпается» на скамейку и разводит свои почти пресвятые в рамках устроенного маскарада ноги, подтягивая кожу юбки к поясу.

– Ну и кто из нас богохульник, Уокер? – Чудесный. Неизбежный. Насмешливый. А ещё потрясённый. И взведённый до предела.

«Одёрни эту паршивую одежду, Непризнанная… Просто одёрни и скажи, что нам пора! Охуенная напоминалочка – я из плоти и крови. И эта кровь уже давно прилила к той самой плоти… И ты пахнешь! Ты слишком восхитительно пахнешь самым блядским желанием. Как надо. Как дóлжно. Как раньше…».

Его терпение кончилось, когда она вскинула зенки, убийственно замерцавшие в сумраке каморки, и, кажется, шумно выдохнула.

И поэтому всё, на что имелись силы – это опуститься перед ней на колени.

Рухнуть на эти ебанные доски с У-Меня-Был-План-И-Я-Его-Придерживался-Пока-Ты-Не-Потекла-Вершины и до сладких судорог в собственных конечностях не сжать девичьи булки, притягивая к себе.

Непризнанная что-то бормотала, но он не различал ни звука. Две тысячи лет – не двести тысяч лет, чтобы упускать щедрость покорно раздвигающихся бёдер и изящество оказавшейся на краю скамьи задницы.

Скорости, с которой трусы оказались стянуты вниз, а щиколотки вскинуты вверх, могли позавидовать крылолётчики Адского Легиона. А движению его языка – сам Эдемский змей.

Туго, жарко, влажно и снова для него.

Распахнуть её складки собственными губами.

Провести дорожку от сочащейся во славу всей Преисподней узкой дырки до наверняка пунцового клитора.

И ввинчиваться с остервенением, кусая, засасывая, трахая её языком.

Уровень любви к религиозным объектам уже превышает все разумные пределы. И ворвись кто в их странное место для жарева, Люцифер согласен уверовать в нерушимые догматы христианской конфессии, если они включают в себя мироточащую ему точно в рот Уокер, что вцепилась в темноволосый затылок бульдожьей хваткой.

«Как мы докатились до этого пиздеца?.. Перешли от постели к исповедальне. От любви к ненависти. От искренней Шлюхи к лже-пророчествующей Деве, что врёт и себе, и окружающим…», - но думать не слишком получается. Каждая вена на его теле пульсирует. Каждый сантиметр кожи хочет оказаться внутри её истекающего соками, пахнущего безумием лона.

Но единственное, на что он может рассчитывать – это что его яйца не лопнут прямо здесь, прямо сейчас.

В определённой степени Вики даже не верит, что делает это – с ним, опять, как по заказу. Подаётся навстречу, прогибается, ещё больше вжимается мокрой промежностью в мужские губы и насаживается на определённо достающий до спящей половины личности язык.

Стонет, затыкает себе рот свободной ладонью, грехопадает в самом буквальном смысле слова – долго, отчётливо, неукоснительно.

Больно до вжатых в дерево крыльев.

Сладко до щемящей жути.

– Пожалуйста, не пре-екращай… - шепчет это и что-то ещё. Вызывая в районе мужского позвоночника не то блаженное счастье, не то нехуёвый Армагеддон.

Твёрдый, горячий, длинный – его язык уже не покидает внутренних стенок Уокер. Пересчитывает каждое выступающее рёбрышко. Верхним рядом идеальных зубов намеренно цепляет клитор. Пальцами вжимается в задницу: он ведь способен разломать, разорвать надвое в одно движение, но вместо этого до интимности нежно ласкает её промеж ягодиц.

Натягивая.

Задевая.

Отпечатываясь.

Ещё шире эти тощие ноги, чтобы Непризнанная не только ощутимо всхлипывала, но и жадно хлюпала при каждом толчке головы, с каждым скользящим движением губ, от каждого, даже самого крохотного соприкосновения.

И она – безропотная, невыносимо нужная, созданная персонально для него.

Под него.

Под ним.

Растекающаяся во рту смазкой, расходящаяся по артериям необходимостью.

Вздёрнуть бы её. Поставить на ноги эту лучшую на свете дрянь, заставить блуждать в своём рту языком, слизывая саму себя прямиком с дёсен. Приподнимая под ляжки, под жалобное, сосущее мычание.

По-пацански нетерпеливо тыкаться в темноте, пока распухшая головка не угодит точно в цель и долбить – сочно, липко, хмельно, наплевательски, - прикусывать её шею, останавливать кровоток, заставлять рвать дыхание, рваться на издыхании, растягиваться – хоть святой, хоть падшей, какой угодно уже, но такой до абсурдности значимой в его жизни, что Люцифер всё ещё готов мученически превозмогать насилие над собственным хером, стиснутым тканью брюк, лишь бы осколки колдовства проливались на терзающие губы.

«И это фаталити, Уокер… Это полный крах. Потому что, спланировав влюбить тебя, вдолбить себя в тебя по второму кругу, я снова льстивой псиной лежу и лижу между твоих ног. По-волчьи вою, вынюхивая твой запах в ноль. Согласный пить любые стекло и серебро, только бы они растрескались, раскололись и расплескались со всей той влагой, в которой ты меня крушишь…».

А когда она кончает, сжимается судорогами, гортанно ловит воздух запрокинутой башкой – снова лохматая, взмыленная, взъерошенная до лихорадочной узнаваемости, - всё, на что его хватает, это положить свою голову ей на живот и мысленно помолиться мифическим древним демонам, чтобы Непризнанная не встала и не отряхнулась со словами «В следующий раз встретимся в последний вторник мая. В моём ежедневнике, который я завела вместо дневничка с розовым пони, как раз отыскалось окошко для анального досмотра. Ровно после Инициации на Светлой стороне, но до назначения на престольскую должность».

Но Уокер не встаёт. Даже не двигается. Ничего не произносит.

Лишь вскидывает руки, на малодушную секунду замирая ладонями в районе его шевелюры, а потом запускает их в густые пряди. Пальцами скользит по мочке острого уха. Расчерчивает скулу, о которую недавно собиралась порезаться.

И гладит, гладит, гладит…

***

– С чего ты считаешь, что ты успешно справилась? – Отец Дино сдвинул кустистые брови и посмотрел на студентку перед собой. Рядом, заложив руки в карманы, небрежно возвышался сатанинский отпрыск. И, надо сказать, видок у обоих был довольно помятый: «Дрались вы там что ли за душу проповедника, ироды малолетние?!..».

– Ещё до посещения собора я наведалась в гости к его возлюбленной, расположила её к себе, узнала, что у них есть тайный знак – особое послание в виде кулона, брошенного в ящик для пожертвований, - по кровеносной системе медленно, но верно разливалось чувство превосходства, - который обязует отца Октавио прийти к даме сердца, чтобы вернуть украшение.

– И что с того? – Педагог опустил глаза на работу, что как раз проверял, когда явилась ненавистная парочка, и размашисто нарисовал неуд. В принципе, эссе тянуло на чуть большее число баллов, но никакой Геральд не станет придираться к несущественной разнице между определениями «дебил» и «полный дебил».

– Этот кулон был у меня. Когда в костёле не оказалось духовника, я… - первокурсница вздрогнула, не видя, но чувствуя, как вальяжное соседство слева расплывается в еле заметной ухмылке: «…снова сделала это, не уважаемый профессор Фенцио, потрахалась с Опасным Отродьем. Если быть совсем точной, с языком Опасного Отродья. А потом мы никак не меньше часа просто полулежали и молчали, пока каждая прядь его волос не оказалась пропущена сквозь фаланги моих пальцев. И знаете что особенно примечательно?! Кажется на земле стали встраивать звёзды в потолки исповедален. По крайней мере они точно сияли там для одной достигаторши…», - …кинула цацку в латунную копилку. И считаю, что встреча с Хасинтой приведёт к тому, что мужчина окажется в её постели.

Преподаватель поджал губы и вытянул их в идеально ровную линию, словно и нет там никаких губ, а лишь прорезь для почты, сделанная канцелярским ножом:

– Неплохо… - вынужденно процедил, не скрывая разочарования.

– Плохо.

– Что? – И Фенцио, и Виктория выдали это разом, устремляя взгляд на заговорившего Люцифера.

– Плохо, потому что Непризнанная может лишь придумать концепцию, но никак не контролировать каждый этап её исполнения. – Он вытащил ладонь из кармана и подкинул в воздух нечто, блеснувшее в свете факелов – кулон! – Кинуть – кинула, проследить, что я не вынул – не смогла. – Демон бросил цепочку на учительский стол и резюмировал, - считаю, что Уокер не справилась с заданием, потому что держать в голове всего пару пунктов простенького плана – базовый навык. И за полгода такому пора бы и научиться.

– Верно-верно, - седовласый профессор закивал головой, будто китайский болванчик. Отчисление, к его личному прискорбию, змеиному чаду не грозило. Но на пересдаче в январе ей придётся попахать – уж он-то постарается!

Едва оба студента покинули аудиторию, демон развернулся и зашагал прочь.

– Сын Сатаны! – Взбешённая, раскалённая до бела, Вики была готова метать ему в спину копья, но в арсенале имелись только звонкие словечки. – Всё было ошибкой!

Он легко, пружинисто развернулся, почти не замедляя походки, и подмигнул ей с самым невинным видом:

– Пойду поплáчу, что никто не готов на преступления во имя меня, Непризнанная. – И, демонстративно облизнув губы, тут же отвернулся, скрываясь за поворотом.

«Выкипай. Чтобы ебанный дым из ушей. Чтобы злость из всех твоих сокровенных щелей, визгливая дура. Чтобы эмоции через край. Ибо у нас тут развязка боевых действий: либо я разбиваю твои зеркальные темницы, либо ты разбиваешь мне сердце… И тогда уж точно придётся признать, что оно у меня где-то есть».