Тридцать второй псалом: Потерянное слово (2/2)

И чутьё не подвело.

Искал он одно, а обнаружил совсем другое. Однако находке совсем не обрадовался и даже присвистнул с тревожным лицом, рассматривая нечто совершенно чуждое для Озёрного края.

***

Сегодня Школа Ангелов и Демонов сошла с ума. Как сходит с ума каждый год, точно под Рождество. Оркестр из Цитадели разрывал аккордами главный зал, вдоль стен которого завязывались самые неожиданные знакомства, выстреливали многозначительные взгляды, слетали с губ неожиданные намёки.

Третьекурсница Мисселина кружилась в танце с однокашником Йором, а вокруг них мерцали застенчивым жёлтым светом десятки наполированных канделябров.

«Алкестида», в которой она исполнила роль самой Алкесты, уже отгремела на местной сцене, и нетрезвость съехавшихся посмотреть на студентов взрослых теперь не уступала градусу молодого поколения.

– Сударыня, - Йор отвесил девушке шутовской поклон, - изволите ли утолить жажду напитком богов? Или продолжим танцевать?

– Сударь, - блондинка легко подхватила клоунаду, - боюсь, вы уже использовали свой ангажемент, - она сделала книксен, - и теперь меня ждут другие цветы этого заповедника.

Впрочем, с личной оранжереей девушке удаётся встретиться во дворе лишь ближе к рассвету.

К тому времени она уже успела сменить платье на обычную одежду, а вот Геральд всё ещё щеголял в праздничном костюме.

Сидел прямо на каменном кабанчике у ограды и курил, закутавшись в пальто, хотя – Мисселина знала, – ему совершенно не холодно.

Рождённый в самом сердце Ада – средний сын в крепко стоящем на ногах семействе из провинции Криста, - он, как и все Тёмные, легко подчинял себе огонь, тепло, а теперь и помыслы одной девушки.

– Думал, не придёшь. – Легко потушил окурок между пальцев.

– Хочу сказать, что между нами ничего не может быть, - Мисселина потопталась с ноги на ногу, пытаясь скрыть неловкость. В конце концов она сама прыгнула к нему в постель, едва между ними промелькнуло нечто размером не с искру, но с пылающую Александрийскую библиотеку.

– И всё? – Демон глумливо свёл густые брови. – Тогда, как обычно, буду ждать тебя в среду и в субботу, не закрывая дверь.

Да, прыгала в койку студентка с завидной регулярностью.

И у них даже наметилось расписание, Скифа и Церцея!

– Что нас ждёт? Наказание? Изгнание? – Помотала головой, отгоняя непрошеные мысли. – Сплошной беспорядок! Или предлагаешь скитаться на рубеже миров, как все те смешанные семьи, про которых всегда ходила кучка слухов?

– Слушай, ангелок, - он соизволил слезть. И, наконец, оказался рядом. Не слишком высокий, но отлично сложенный абсолютно во всех местах, посмотрел так, что ей уже захотелось в комнату. Отнюдь не в свою. – Я – не самый красивый. Не самый богатый. И никогда не стану важной персоной. Но я – умный и хитрый. А ещё, - коснулся её лица горячей ладонью, от которой пахло табаком и чернилами, - чертовски влюблённый. Будешь со мной – и я всех переиграю.

– И что мы сделаем? Может, - она горестно улыбнулась, - останемся в этой Школе навсегда?

– Отличный вариант. Тоже о нём думал. – Легкомысленно повёл плечом.

– Карьера, Геральд. Любая огласка, и репутации крышка…

– Репутация-шрепутация… Мы же не одни такие на всю Империю. И, однажды, наши отношения перестанут быть вне закона, Мисселина. – Резво дёрнул девчонку, впечатав в себя.

– Обещаешь? – Она выдохнула ему в воротник и вскинула яркие, голубые глаза, от которых у него под лопатками давно поселились мурашки. И съезжать явно не думали.

– Даю слово.

Виктория покружилась в золотом платье. Обилие кринолина и рюшек наверняка могло порадовать серафимскую яжмать. Но только не её.

– Оставь служить богине чистоты.

Плат девственницы жалок и невзрачен!

Я чувством с бала оконьячен…

Разденься поскорей и ты! – Ади рухнул на одно колено, не переставая паясничать.

– Извини, милый, - Мисселина хлопнула рыжего беретом по голове, - но для Ромео у тебя слишком жизнерадостное чело, - «…и чересчур много веснушек!».

– Вы ущемляете права весёлых людей, профессор! – С чувством возмутился демон. – Я буду жаловаться в Отдел учёта счастливых, поцелованных Шепфой Бессмертных!

– Не забудь им сообщить, что у тебя долги не только у меня, но и у Фенцио. – Учительница многозначительно возвела глаза к потолку. – Он на твои огневолосые страдания не купится.

Вечер среды завершался первой предрождественской репетицией, где Непризнанная уже отхватила себе главную роль и полагала, что Мими теперь точно воткнёт ей нож в спину, пока та спит.

– А кто будет Ромео? – Из-за кулисы вышел Сэмюель. Старинный английский костюм, пышные бархатные штаны и хрупкость облика сделали из юноши человека нужной эпохи.

– Я бы хотела отдать роль Дино. – Женщина посмотрела на двери – старшекурсники, шантажистски вовлечённые ей в тенёта самодеятельности, опаздывали. – Не захочет – попрошу Астра, он прогулял весь второй семестр по моему предмету, пусть теперь выкручивается.

– Сэми, признавайся. – Ади уселся у основания огромного стула, на который уже успела взобраться Уокер и теперь раскачивала ногами, утыкаясь в свой текст. – Тебе близка идея совместного раздражения родичей, как основа отношений?

– У Вики спроси. – Брюнет хохотнул, пробегаясь глазами по словам Рассказчика: «Две равно уважаемых семьи, в Вероне, где встречают нас события…».

– Так я у неё и спросил! – Ади показал язык. – Или вы думаете, я намерено тут так громко чеканю? – Но разговору троицы было суждено прерваться: в актовый зал потекли другие студенты.

Последним, весь в чёрном, как живая иллюстрация Нижнего мира к категории «Напряжённый, прекрасный, небезопасный», в помещение вошёл Люцифер.

«Блять», - слов не нашлось даже в голове. А, будь он младше, замер бы с открытым ртом: «Повредил челюсть, повредился умом, сломал оба глаза… Пришло сиять для всех, ебучее солнышко?».

В ночь с понедельника на вторник Принц Ада провёл в замешательстве.

Быть может даже в болезненном помешательстве.

Ненавидя себя, её, всё, что случилось, и, особенно, то, что не случилось, он лежал, пялился на балдахин кровати и почти уверовал, что готов провести в этом положении ещё пару тысяч лет. Иных вариантов просто не было.

И, впервые, Люций вынужден был признать – он просто не знает, что делать.

Выбить двери и потребовать объяснений? Или попробовать раздобыть зелье правды и сразу накачать, нарушая с десяток законов? Да он теперь к ней на пушечный выстрел не подойдёт, пока не освежует свои руки, посмевшие хватать священную Уокер: «Ты меня отшиваешь, а я причисляю тебя к святым. Это даже не дно. И не то, что под ним. Это глубже».

Впрочем, уже к утру среды взыграла гордость. И успешный купец Люцифер выторговал у того, которого сам окрестил слюнтяем, право на подарок – то ли прощальный, то ли повинный, то ли заставляющий влюбиться заново. Ответить на этот вопрос было некому.

– Идущие на смерть, приветствую вас! – Не удержалась Мисселина, разглядывая физиономии старшего курса. – Пожалуйста, впредь без опозданий.

– Что там с ролями? – Голова Мими показалась рядом с Ости.

– Пока вас не было, мы, кажется, - учительница мотнула в сторону сцены, - определились с Тибальтом, Рассказчиком и Джульеттой Уокер. Кто хочет сыграть второго главного героя? Ромео есть?

И прежде, чем Люцифер успел обдумать всю позорность следующих трёх секунд, ноги сами сделали шаг вперёд:

– Есть.

***

Это было самое странное утро самого странного четверга – потому что под аккомпанемент из уничижающего взгляда Фенцио в комнату девушек пролеветировал диван.

Отличный.

Дорогой.

Жёлтый.

– Фто это? – Полуголая Мими выглянула из ванной, совершенно не стесняясь преподавателя за порогом. В губах зажата зубная щётка. В глазах – бесы пляшут фокстрот.

– Диван, - мрачно диагностировала Виктория.

– Фижу, фто фифан! – Добежала до умывальника и прополоскала рот, пока учитель ядовито выдавливал из себя «Я вам не служба доставки, идиотки! Заказываете мебель – сами получаете. Первый и последний раз!» и, швырнув Уокер запечатанный конверт, хлопнул дверью. – Я хотела узнать, как это понимать.

– Понять диван – не тривиальная задача даже для Аристотеля, - Вики уже увлеклась посланием. На нём виднелось тиснение какого-то мебельного производства, однако сургуч на обратной стороне не имел к фабрике ни малейшего отношения.

Демоница зло сверкнула глазами на соседку – наступал четвёртый день, когда белобрысая выбешивала её каждую минуту общения, которых становились всё меньше. И в глубине души дочь Мамона начинала испытывать испуг, какой бывает, когда разочаровываешься человеком, что ещё недавно был возведён на пьедестал, тобой же и отстроенный.

Непризнанная проигнорировала взгляд. Сосредоточенная на конверте, она сломала печать и вскрыла его: внутри не оказалось ничего кроме рельефного листа пергамента. Грифельные линии на нём складывались в собственный портрет.

– Красиво. Красивая, - брюнетка возникла из-за плеча. – Догадываюсь, кто автор.

– Я на пары, - Уокер поджала губы. Невыносимо по-уродски. Невыносимая. Кинула живописное послание на новенький диван. Подхватила сумку и, давно собранная в отличии от этой вечной копуши, выпорхнула из комнаты.

Потому что хотела не опаздывать.

Потому что намеревалась локомотивом переть к новым высотам.

Потому что до конца своих дней планировала теперь делать вид, что приписки «Держу своё слово» на рисунке не было.

***

Сворачивать было бессмысленно. Оба слишком поздно подняли глаза, неизбежно сталкиваясь в коридоре Школы. В пустом, слабо освещённом, вот-вот грозящем окунуться в ночь, где за спиной, мелькнув, но увидев их, тут же поспешили убраться.

– Отойди! – Вики с прищуром рассматривала мужчину, который преградил ей путь. Неизбежный, чертовски опасный и привлекательный. Настолько, что даже её разделённое самообладание начинает дрожать и даёт течь.

– Обходи, - радужки сверкнули алым, край губы дёрнулся, и она поняла – всё это напоминает ей их вторую встречу. В его взоре отчуждение, презрение и что-то ещё, что девчонка со своими нынешними установками просто не в силах считать. – Помнится, твои ноги отлично гнутся, Непризнанная. Так упёздывай на них куда подальше.

– С радостью, - она тряхнула волосами, намекая себе собраться, и начала огибать его слева.

Конечно Люций планировал её пропустить.

Полностью игнорировать.

Даже не замечать.

Просто не сегодня.

Как-нибудь в следующий раз – быть может.

– Бу! – Он хищно дёрнулся, заставляя вжаться в стену, и, довольный произведённым эффектом, ухмыльнулся, - вот мы и вернулись к тому, с чего начали.

– О чём ты? – Вики сглотнула. Не столько напуганная, сколько пребывающая в гадливом смятении. В её презентабельной картинке нового мира она должна была просто уйти. Но настоящее вносило коррективы, и блондинка чувствовала себя слабой, растекающейся, не способной прервать это рандеву. А ведь её даже не удерживали.

– С первого нашего столкновения считал, что тебя надо щемить, потому что ничего другого ты не достойна. – Демон распрямился с показным равнодушием, которое стоило ему миллионов вопящих её имя нервных клеток.

«Спаси меня, Непризнанная! Потому что я схожу с ума. Я падаю. Я так блядски быстро падаю на дно твоей черноты, что скоро во мне не останется ничего кроме ненависти… А я не хочу! Я так больше не хочу. Я не хочу больше быть просто «сыном Сатаны», Уокер. И это ты во всём виновата… Сделай со мной что-нибудь. Скажи, что всё это какой-то розыгрыш. Ебанная шутка, правда?! Тупая земная проверка типа тех, когда девчонки говорят, что у них задержка. Засмейся, разобижайся, врежь мне, врежься в меня! Сообщи, что я её не прошёл. Размажь свою помаду по моему лицу. Покрошись в моих руках, заставь меня вбивать в тебя все свои извинения… Я не хочу иначе! Я не хочу снова ничего не иметь, слышишь? У меня же была ты! И этого было так много… такдохуямного… что ты не имеешь права себя у меня забирать. Ты, сука, просто не имеешь такого права! Потому что это не может значить ничего кроме «я тебя не заслуживаю»… Бля, Непризнанная… бля… Я так жалок. Я согласен на всё. Уже на любую тебя, потому что не знаю, что делать! Лишь бы ты была нежной… как прежде…».

– Спасибо за диван. – Некстати выдохнула лже-Виктория, прикрыв глаза. Огромный влажный ком напряжения между ними. И всё некстати. Стоят они тоже слишком близко. А ещё она чувствует себя героиней стрёмной, дешёвой драмы, где все персонажи заранее известны, итог предрешён, и даже в минуты счастья влюблённые сами выстраивают себе сложности, отсекая возможность просто весело и задорно вылизывать друг другу дёсны. Потому что зачем ей достижения, академические вершины и блистательное будущее, если в них нет места адскому сынку?.. Тому, что смотрит в неё так глубоко, что у девушки под ногами вдруг резко рушится весь фундамент былых намерений. – И за рисунок.

– Пожалуйста. – Его лицо и его ладонь дёрнулись, а пальцы замерли в паре сантиметров от щеки первокурсницы, тут же распахнувшей серые зенки.

Люцифер сделал крохотное движение большим пальцем, словно погладил девичий подбородок, и Виктория могла поклясться, что почувствовала касание.

Вернее, так хотела снова трепетать от его рук, что придумала, что уже ощущает.

Поэтому почти не осуждала себя за случившееся далее.

Почти не парилась.

Почти не верила.

Что снова делает то, что делает.

Крохотный шаг навстречу, и вот уже лицо Вики прижато к его ладони, которая, кажется, сейчас прожжёт её до костей, хотя секунду назад была абсолютно ледяной.

И они до тошноты долго смотрят друг другу в глаза.

И его пальцы обводят её ухо, очерчивают скулы, добираются до губ и скользят по ним ласковым движением.

И больше ничего нет.

Всего лишь он.

Всего лишь она.

Всего лишь остановили время.

Обоюдно украли возможность дышать. Два отчаянных вора, которым не хватает всего одного потерянного слова, чтобы наступило их персональное Всё.

– Люцифер, я… - она тянется к нему, как к чёртовому солнцу.

– Ты когда-нибудь замолчи-ишь… - это не вопрос. Вопросов у него нет. И терпения тоже. Он – не железный. Он даже не деревянный. И если уж это ложь, пусть помаячит правдой ещё несколько мгновений.

Губы к губам. Он не целует, скользит по ним, заставляя распахивать рот, пытаться проникнуть языком, не давая ощутить желанную темноту. Едва прикусывает, почти бережно опутывает собой. И критически громко чувствует, как под тонким свитером вибрирует её сердце.

Виктория готова молиться. Но не за здравие своего рассудка, а за упокой.

Когда обвивает его шею своими ладонями, ещё отдаёт отчёт в происходящем. А когда бросается с былой, прежней отвагой в эту инфернальную пучину, мгновенно понимает – вся она кончилась. Была новая Уокер, строящая небоскрёб своей холодности до облаков, да вся вышла. Превратилась в засосы, в скользящие движения сплетающихся языков, в тихие, рваные стоны друг другу во внутренности, в хрустящие осколки невысказанных клятв.

Знает точно, распахни она сейчас окно, обнаружит, что там давно всё исчезло. Рухнуло в его ладони и расщепилось на микрочастицы вместе с её пылающим телом и раскисшей, как забытые в кастрюле митболлы, головой.

И всё это так смешно.

Так до смерти забавно.

Потому что мысли Люция мало чем отличаются от Непризнанной. Он тоже полагает, что за пределами коридора давно господствуют мрак и космос, будто это то единственное, чего он по-настоящему достоин. Но пустота не ласковая. В ней режущая до крови пыль. В ней вспыхивают огромные, снежные звёзды. Стонут, горят могильным, серебристым светом, дышат ему в рот дрянными, волшебными губами, что-то бормочут, слизывают чёрные дыры алеющим языком и крепко вжимаются ногтями в татуировки на шее, пока сам он превращает девицу в лучший, непризнанный сэндвич: стена – с одной стороны, его тело – с другой, и все Круги Ада, что расходятся между ними.

– …к тебе.

– Что? – И снова этот ошалелый, багровый взгляд.

– Я сказала, что хочу к тебе, - слишком правильно, чтобы прекращать. Слишком неправильно, чтобы рассуждать о правильности. И Вики… почти старая-добрая Вики решает, что не станет делать ни того, ни другого.

Это всё.

Абсолютно всё, что ему сейчас нужно.

Поэтому этого не случится.

«Я бы запер тебя. Я бы драл тебя. Я бы сожрал тебя от макушки до пяток. Выебал из тебя всё – от признаний до приказов, от течки до оргазмов, от любви до ненависти. Я тебя, блять, всегда тащить буду, если упадёшь. Уже говорил и от слов не отказываюсь. Я тебя вынесу, вывезу, вытерплю. Но я никогда не стану тебя удерживать. Когда ты со мной, но не со мной. Когда ты хочешь уйти, но не можешь ступить и шагу…», - решение вмиг оказалось принято.

– До тебя ближе, Уокер, - Люцифер прощальным движением выжигает подпись на её губах. А затем, вдруг, перекидывает через плечо, заставляя терять обувь и не давая опомниться. – Не брыкайся. Завязывай вопить как банши.

И, не обращая внимания на крики, что в их спальне сейчас Мими, старшекурсник двинулся к нужному повороту.