Тридцать второй псалом: Потерянное слово (1/2)

На вторник новая, лучшая версия Вики Уокер запланировала сто тысяч дел и пока справлялась с задачами. А не зуди эта Мими за соседней партой, успела бы больше: пообщаться с очаровательным щекастым ангелочком Донни, например, который, как она уже смогла выяснить, был из баснословно богатой и аристократической семейки, состоявшей в дальнем родстве с самим Эрагоном.

Но слить «подружку» пока не получалось. Отсядь она от неё снова, дочь Мамона точно взбеленится. Достаточно того, что ей уже вынесли мозг визгливым «Почему ты отправилась записываться на постановку без меня? Конечно я туда иду!».

Впрочем, в целом, всё шло как надо. И даже вчерашний вечер, рисковавший закончиться хуже, чем она рассчитывала, по итогу завершился непризнанной победой.

Опасное Отродье, как теперь Виктория мысленно называла Люцифера, было в достаточной степени избито девичьими намёками, чтобы не приближаться. А ещё – первокурсница готова спорить, - он сейчас топится в собственной ненависти: «Потерял контроль? Один-ноль в мою пользу!».

Попытка прижать её к полу, а потом к члену, Уокер смущала примерно так, как сырный соус может смутить картошку фри – то есть никак. Она сосала ему много раз. И, случись ещё и этот, ничего бы не поменялось в её счётчике входящих. Но только не для Отродья, нет. Доведи он дело до конца, саморазрушился бы на огромные куски пылающих угрызений совести и оправился бы очень нескоро.

С одной стороны это звучало заманчиво. Потому что полностью закрывало бы все вопросы с демоном и ненужными отношениями. После таких горловых минетов она легко могла бы изображать истерику жертвы каждый раз, стоило лишь завидеть его вблизи.

Орать, рыдать, тыча в него пальцем, и заставлять мужчину выхаркивать свои лёгкие от «ужаса» произошедшего. Пока, наконец, он не смирится, что больше не может к ней подходить.

С другой – было крошечное «но».

Настолько незаметное, что сначала Вики не придала этому значения: ну нравятся её коже его пальцы, и нормально.

Она – женщина.

Она – из плоти и крови.

А он – слишком красивый Бессмертный, который умеет трахать так, что вместо Шепфы ты начинаешь молиться его члену, возводя тот на алтарь идеальности.

Однако к утру, проснувшись от тяжёлого, неприятного сна, который – единственный – позволял зазеркальной половине пробираться в голову и пытаться устроить революционный переворот, - всё поняла и даже усмехнулась тупой иронии: вся, с головы до пяток, с непосредственности до деловитости, Виктория Уокер была влюблена в старшекурсника.

И её нынешняя составляющая – тоже.

Но, в отличии от изгнанной пиратки, достигаторша готова пожертвовать неудобными чувствами, ради манящих величием перспектив.

Тем более, что он к ней и не подходит. Кстати, какого дьявола?..

– Снова пропускаешь ужин? – Мими дёрнула подругу за запястье. – К нему, да? – Лукаво подмигнула, дескать, всё понимаю.

– Тогда, - Вики постаралась послать волну ответного дружелюбия, но вышло хреново, - встретимся позже.

– Стой, Уокер! – В голосе послышалось что-то незнакомое. – Когда мы поговорим? – «А о чём нам с тобой разговаривать, Тёмная?» едва не сорвалось с губ Непризнанной, но она вовремя затормозила. – Я хочу обложиться твоими смертными чипсами, обливаться Глифтом и обсуждать мужиков вдоль и поперёк, в длину и в ширину, в фунтах и в метрах! – Брюнетка вдруг сощурила глаза, будто почувствовала незримую стену, стремительно растущую между ними, - и если ты не составишь мне компанию, я решу, что тебя подменили, крошка.

После чего развернулась и, не дожидаясь никакого ответа, скрылась на лестнице.

Виктория качнула крыльями: сейчас у неё точно нет времени на демоницу. Она должна отпасть сама. Засохнуть и отвалиться, как ненужный рудимент. Как отваливается пуповина по истечении срока у любого новорожденного. Без исключений.

И так оно и будет.

Потому что однажды Мими – дочь Мамона – проснётся и поймёт, что ей уже не особо интересно пытаться выкладывать камешками на песке «Дружеская дружба» с Вики Уокер.

И отправится прожигать вечность, отстав от соседки навсегда.

***

Схватив холщовые штаны, Бонт прикрылся и заалел, как ребёнок:

– Я… не ждал тебя так рано! – Он тряхнул мокрой после ванной комнаты чёлкой, и поспешил скрыться за дверью. – Одну минуту!

– Не торопись, - она скинула плащ, пропитанный снегом, и прошла к книжным полкам. Миниатюра «Голый и смешной» не произвела на первокурсницу никакого впечатления – «впечатлялка» ещё не выросла.

В помещении пахло пылью и деревом. И второй вечер подряд это амбре заставляло Викторию думать, что она не в спальне молодого юноши, а в крохотной квартирке старухи Авы Миллер, которой помогала с покупками одно скаутское лето.

Одинокая бабушка «Божий одуванчик» была уже в той стадии, когда смерть не просто дышит в затылок, а посматривает вместе с тобой все вечерние шоу и угощается бисквитами, лишь из вежливости оттягивая неизбежное.

Сил убираться в собственном жилье и проветривать комнаты у Миллер не оставалось, а список покупок закрывали либо соцработники, либо энтузиасты вроде скаутов.

Однако, с нахрапом дикой амазонки, пожилая женщина продолжала содержать пункт выдачи еды для всех окрестных кошек строго «до двенадцати по полудню и вечером после шести, деточка!», и это словно останавливало её от похода в ту сторону, откуда уже не возвращаются.

А ещё трёх котов Ава поселила непосредственно дома, поэтому к запахам старости примешивались тонкие ноты звериной мочи.

– Ну привет, Вики Уокер, - парень выскочил из душа, пылая неподдельной радостью, какая бывает у друзей до определённого возраста. И, физически, этот возраст у Бонта давно миновал. – Извини за неловкую ситуацию.

– Не парься, - блондинка легко улыбнулась, - я всё равно ничего не успела увидеть, - и желчно добавила в голове: «Так как смотреть там не на что».

У юноши была неплохая, но субтильная фигура, на которой уже появлялись первые следы малоподвижного образа жизни. И никаким совершенством широкого размаха плеч и узкими бёдрами там и не сквозило. Скорее, студент напоминал абсолютно бесхитростный прямоугольник: бёдра, талия, туловище, ход его мыслей – всё одинаково ровное. Слишком скучно.

Выдавался лишь рост. Бонт действительно был высоким. Пожалуй, даже повыше Люцифера. Но ссутуленная спина не оставляла шансов превратить это в достоинство.

– Как твои дела? – Только сейчас «пленник» рассмотрел её новый наряд. И если вчера она была в прекрасном красном, то сегодня пришла к нему в гости как летняя полночь. Чёрное платье с длинными рукавами хоть и выглядело закрытым, было едва ли до середины бёдер и облегало, как вторая кожа. – Что это? – Он неуверенно вытянул ладонь и указал на серебристые цепочки на девичьих плечах.

– Эполеты. – Она покрутилась, заставляя украшения качнуться. – Нравится?

– Очень красиво. Как у воительниц из Истории Империи. – Палец он убрал, а глаза нет. – И ты… Ты тоже очень красивая.

«Помилуй Шепфа, я так-то в курсе», - едва сдержалась, чтобы не закатить глаза от подобной чуши: «Твои подкаты уровня младшего класса утомительны, малец. Давай ближе к делу. И если ты сделаешь всё на отлично, я, быть может, мелькну резинкой чулок «совершенно случайно», когда соберусь уходить».

– Верно вы смеётесь надо мной, досточтимый сэр, - Девушка С Именем произнесла это так жеманно, что сложенным трубочкой губам могли позавидовать все утки мира. – В Школе есть такие дамы, рядом с которыми я стану казаться рядовой замухрышкой.

– НЕТ! – «Ого, как мы умеем возмущаться!», - от неожиданности Уокер опешила. – Я сказал – таких нет. – Бонт выдал это совершенно иным тоном. Ничего подобного она раньше не слышала: «Влюбился что ли?.. Сколько страсти и напора. Того и гляди прорвёшь плотину и забрызгаешь мою обувку своими «признаниями»…». – Ты – самая красивая девушка, Вики. Ты красива не только снаружи, но и внутри.

«Была», - чуть не ляпнула, вдруг спохватываясь, что голос подала прежняя Непризнанная. Это означало только одно – прямо сейчас нынешней Виктории настолько скучно, что она почти засыпает, позволяя пиратке вскидывать лохматую голову: «Какая я красивая внутри, хорошо знает Опасное Отродье. Можно сказать, у него была целая научная экспедиция с полным погружением в мой внутренний мир, исследованный всеми его конечностями. А ты, парень, жалок и смешон. Потому что понятия не имеешь, что делать с половозрелой молодой женщиной, от которой пахнет куда лучше, чем пишут в твоих книжонках про «фиалки нежный лепесток».

– Спасибо, - наконец совладала с собой и чуть приподняла уголки губ. – А я тебе подарок принесла. – Студентка покопалась в сумке и выудила деревянную статуэтку. – Конечно не король молниеносного рапида, но для дебюта вполне сойдёт.

– Мне? – Кажется, дрогнул не только голос, но и рука, которой он взял фигурку. – Вот это да! – Взглянул на неё тем собачье-преданным взором, что даже нынешней лже-Уокер стало неловко. – Не помню, чтобы получал подарки от кого-то кроме учителей и директора.

– Я рада быть первой, - обречённо выдохнула Вики. А знай она, что в мыслях Бонта в этот момент проносилось «Ты будешь единственной», ещё подумала бы, стоит ли произносить.

– Это наполовину ангел и наполовину демон, - школьник рассмотрел презент и поставил его в самый центр шахматного стола. – Или ты подарила мне себя? – Повернулся к ней, осенённый, как ему показалось, настоящей забавностью, - ведь непризнанные, как весы, качаются из стороны в сторону, пока одна из них окончательно не перевесит.

– Какой ты остроумный, - «Нет!», - Виктория вытащила на стол несколько свитков. – Думаю, помочь мне с заданием Феник…профессора Фенцио такому блистательному молодому человеку не составит труда. – Кокетливо подмигнула и вдруг совершенно трогательно выставила вперёд мизинчик. – Дружим, Джеймс Бонт?

Его не требовалось манить дважды.

За возможность прикоснуться к коже Девушки С Именем минувшей ночью он был готов отдать всю свою библиотеку, все свои шахматы и даже убрать длину волос.

Практически не спал, раз за разом вырисовывая окружности груди того корсета, в котором Вики Уокер приходила вчера, и представлял, как она расшнуровывает тесный аксессуар, стоя прямо перед ним.

Так усердно живописал себе, что её соски окажутся в его рту, что не заметил, как картинка сменилась темнотой, в которой холёный хлыщ прогибает солнечную девочку, сидя в кресле.

И именно его губы терзают все её выпуклости.

Его натренированное тело вбивается в женское.

А Бонт – летит за борт: всего лишь подглядывающий недоросль, которому суждено тонуть в своей вспотевшей ладони.

– Дружим! – Интенсивно потряс и рухнул за парту, разгребая домашнюю работу первокурсницы и с любовью поглаживая страницы пергамента. – О, ну тут совсем л е г к о т н я! – Юноша припомнил слово, которым она порадовала его вчера. – Мы проходили это ещё несколько лет назад. Смотри… - он повернулся, но первокурсницы рядом не было.

– Не возражаешь, - она махнула ему, усевшись на кровать. В наманикюренных руках – один из журналов, в глазах – скука столетнего, - если я почитаю?

– Конечно нет! – Пленник башни сморгнул, пытаясь удостовериться, что это не сон. Ничего не изменилось. Девушка С Именем абсолютно реально подложила подушку и, закинув затянутые в сапоги ноги на спартанское одеяло, устроилась поудобнее. – Я всё сделаю. Мы же друзья!

Так они и дружили.

Уже сорок восемь часов минимум.

Бонт, второй день безропотно выполняющий чужие задания.

И Вики Уокер, почитывающая «Вестник Преисподней» то в его кресле, то на его кровати.

И всё это вот-вот должно было заставить ангела Фенцио совершить неприятное открытие – дочь потаскухи вдруг взялась за ум, и зимнее отчисление ей не грозит.

***

Геральд уставился на студентку, идущую по тропинке вдоль озера. Словно почувствовав взгляд, Уокер вскинула голову и замерла от неожиданности – учитель стоял ровно там, где вчера она лишила свою заснувшую половину последней надежды на освобождение.

Взбешённая даже не столько показательно-отчаянной выходкой Люцифера в поезде, сколько тем, что ей нечего было противопоставить его мускулам, Вики хрустела костяшками пальцев и злобно фыркала, двигаясь по хрустящему насту с той скоростью, с какой от охотника убегает внезапно выпущенная из-под прицела лиса.

В руках сжимала шкатулку и кляла на чём свет неспособность совладать с собственным даром. Будь она и раньше умнее, хитрее, амбициознее – умела бы что-то поболе, чем транслировать энергию лишь когда он трахает её со скоростью сияющего Бугатти. Противостоять чужой силе, к примеру.

Ощущала, как сладко в темноте её кровеносной системы растекается ненависть к Отродью, и лишь на самой периферии сознания разрешала себе понимать – всё это никак не связано с его идиотским желанием подчинить: её и ситуацию. Потому что ещё больше, чем демона, вчерашним вечером блондинка ненавидела себя.

За то, что не могла сопротивляться.

И, что хуже, в самых скрытых уголках души даже не хотела.

За то, что втайне даже желала отсасывать ему на своих коленках.

И с надеждой брать так глубоко в глотку, чтобы он непременно оттрахал её после до конченных, порхающих перед глазами липких звёзд – распускающихся пунцовым светом специально для Виктории.

За то, что даже сейчас, даже такая, даже не целостная, она всё равно утекает от его губ.

И протекает от касаний.

Решение пришло само – простое, очевидное, яростное.

Первокурсница избавится от куска презренного серебра, совершившего свою оборотную магию, и отрежет себе любые пути назад. Ибо даже в этом измерении не появилось ещё таких зеркал, которые нельзя разбить. И, случись подобное, всё вернётся на круги своя, Вики Уокер снова склеится в единую личность и станет пускать такую манящую возможностями, почти вечную жизнь под откос.

Лишь одно злило девушку, спешившую к озеру. Утопить шкатулку значило больше не иметь козырей против мамаши. А последнюю даже нынешняя Виктория презирала за совершённый поступок.

Забавно, как ни крути, серафим Ребекка определённо на это не рассчитывала. Создавая из наследницы нечто, максимально похожее на себя, не учла главного – двум змеям в одном гадюшнике не место. Дочь, ставшая чуть ли не копией Уокер-старшей, приобрела такое же неистовое стремление быть никем не управляемой. И именно зависимость от другого человека теперь пугала студентку сильнее любого отчисления, больше любой безвестности, хуже самого небытия.

Замерев на берегу, она внимательно осмотрелась. Здесь, в тени припорошенных снегом, засохших с осени камышей, Непризнанную было не видно ни из Школы, ни из теплицы, ни из Восточной башни. Болотные фонарики, фосфоресцирующие под толщей льда, словно мёртвые глаза немых зрителей, не давали ни тепла, ни света.

И тогда, будто боясь передумать, Виктория размахнулась и бросила шкатулку подальше от полыньи, стянутой ледяной коркой, туда, где вода ещё не успела укрыться зимой.

– Добрый вечер, - кивнул Геральд, стоявший ровно там, где вчера она распрощалась с прошлой жизнью. – Не поздновато ли для прогулок?

– Здравствуйте, - девушка поравнялась с ним ровно настолько, чтобы это выглядело вежливым, но недостаточно, чтобы профессор мог уцепить недавние воспоминания о посещении малахольного Бонта. – Комендантский час, кажется, отменили.

– Зато ужин никто не отменял, - он бросил взгляд на часы, - и через десять минут ты рискуешь опоздать, Уокер.

– А чем вы заняты? – Вики вдруг сообразила, что снег под ногами мужчины раскидан в разные стороны. Тут же взыграло любопытство.

– Делаю снежного ангела, - хмыкнул Геральд. – Много будешь знать, скоро состаришься.

– Ну и ладно, - она пожала плечами и потопала к основному зданию, совсем по-матерински рассуждая, что ей непонятна любовь Бессмертных к людским пословицам.

Преподаватель выждал, пока силуэт студентки скроется в темноте двора, и снова принялся ковырять наледь носком ботинка. Воспользоваться чарами в его случае было бы проще, но заметнее.

За минувшие выходные Геральд спал не больше пары часов и полагал, что эта неделя тоже не сулит ему здорового отдыха.

Во-первых, он поднял личные дела всех участников их маленького ночного рандеву, заодно добавляя туда папку второго архангела из башни – Рафаила. Во-вторых, сформировал в кабинете доску зацепок прямо поверх оригинала Караваджо. А, в-третьих, выслушал примерно с десяток шуточек Мисселины, клявшейся подарить курительную трубку ему на Рождество.

Если отбросить мысль, что бессмертный злоумышленник, чуть не прикончивший девчонку Палмер, проникал на территорию извне в обход всех охранных заклинаний, то в голове крутилось две теории.

Первая – тупиковая: виновник – один из студентов, а значит отыскать его будет практически невозможно, слишком много великовозрастных лбов живёт в старшем кампусе.

Вторая: преступник обитает внутри академии, не будучи её учеником. И тут уже было, где развернуться.

Младший корпус с пятью педагогами, что учат детишек, отмёл сразу. И образовательный блок, и общежитие находились на соседнем парящем острове, а значит попасть к ним, не потревожив защитные чары, было не самой простой задачей.

Сама академия поддерживается чарами, отсутствие постоянного, а не приходящего обслуживающего персонала отныне плюс.

Значит оставались лишь свои: Фенцио, Фома и два архангела.

В личном деле воина Илии Геральд не обнаружил ничего интересного. Родился хоть и на задворках Империи, но по местным меркам недавно, выучился в Школе лет за сто до самого демона, дослужился до нижнего чина в Цитадели и получил назначение. Ни жены, ни детей, ни порочащих связей, в которых наверняка был, но не замечен.

Его чернокожий коллега Рафаил выглядел куда предпочтительнее на вакантное место злодея. Так, например, архангел оказался из первородных. Созданный непосредственно Шепфой, в былые времена мужчина занимал должность престола, но был разжалован. За что именно, бюрократический формуляр в руках профессора Техники Защиты любезно не сообщал.

Помимо прочего, в документе значилось, что во время Многолетней войны Рафаил потерял семью – жену и дочь. Что наталкивало на совсем уж дрянные мысли об очень тёмной магии, с помощью которой убитый горем человек мог пробовать вернуть утраченное.

«Воскресить мёртвых невозможно. Даже Кубок Крови, хранящийся в Чертоге, восстанавливал лишь плоть, но не дух», - вспомнилось ему из Некрономикона, что иллюстративно живописал зомби, однажды поднятых Сатаной.

Третьим объектом стал Фома – подозрительный во всех смыслах. Тренером Крылоборства соратник по фракции сделался по чистой случайности. Никогда не получавший образования в академии, проведшей большую часть своей вечности в нижней столице, демон умудрился спасти самого серафима Кроули в его последний полёт. Именно тогда у прибывшего на какое-то адское мероприятие старика, проклятого болезнью, отказали крылья, а ушлый тип возьми и заметь это.

А, не окажись Фома действительно виртуозом полётов, был бы у них сейчас начальник получше, да порасторопнее.

Наконец добрался и до Фенцио. Подозревать его удавалось с большим трудом. Некогда бывшая звезда Цитадели, которой предрекали славу, что не померкнет в веках, казался Геральду развёрнутым свитком, на котором огромным буквами мерцало «Я просто молча ненавижу эту жизнь за то, что она меня поломала» и больше ни слова.

Однако, изучив папку отца Дино, демон открыл для себя неожиданный, явно утаиваемый факт – покойные родители профессора оказались совсем простыми ребятами.

Медичку Альбу исключил после разговора с глазу на глаз. В лазарете в ночь нападения было целых два хворых студента, над которыми она и кудахтала, пока не принесли Лору.

По понятным причинам убрал из списка подозреваемых Мисселину. Нет, эта женщина безусловно тот ещё монстр, но только если дело касается неупорядоченного бардака.

Вот напади кто на директора, что не спешил выделять средства на крышу старого корпуса, он бы не сомневался – преступление рук его женщины. А так, простите-извините, улик нет.

Обмусоливал имевшиеся факты, пока вчера в голову не закралась идея.

Сомнительная, но лучше, чем ничего.

Геральд как раз прокручивал разницу в показаниях медицинской сестры и ангела Фенцио, где фигурировали то свежие порезы, то старые ожоги, и вдруг сложил картинку: «Что, если никаких ожогов никогда не было, и всегда были лишь раны, которые пытались скрыть огнём?..».

В этом случае выходило, что девица Палмер – не просто невинный агнец, а полноценный, сознательный, жертвенный баран, ни единожды участвовавший в обряде.

Впрочем, разговор с будто ещё более ослабевшей Лорой не принёс результатов. Память её, как и прежде, была девственно чиста, а сам Геральд не ощущал на студентке никакого постороннего вмешательства – ни блокировки, ни амулетов, никакой чертовщины.

Тогда профессор решил теоретизировать: «Просто предположим, что резали девчонку не раз. Значит и само преступление стартовало до заморозков. Проворачивать такое в Школе – опасно; студенты, как мухи, жужжат, летают, липнут то к дерьму, то к варенью. Опять же, сильный магический объект в сочетании с кровавым аттракционом в стенах древнего замка не прошёл бы мимо охранных чар», - демоническое рассуждение текло всё быстрее: «Теплицы, стадион, голубятня и патио – проходной двор. Близ башни – можно попасть в поле зрения воинов, а то и мальчугана из мезонина. Поезд за Апостольскими холмами?.. Вот там, наверняка, нарушение на нарушении и нарушением погоняет, но в сидения вагона разве что кровь былых девственниц въелась, распрощавшихся с этим сомнительным достоинством после доброй порции Глифта», - оставалось два варианта: «Сад Адама и Евы – возможно, но сложно. В лабиринт не уйти, а у беседки запросто можно наткнуться на какие-нибудь парочки. И тогда мы имеем только озеро…».

Несмотря на размеры водоёма, переходящего в реку далеко за пределами их острова, у берега было не так много укромных мест. Та часть, что была утыкана лавочками с парой лодок на крохотном причале, хорошо освещённая, просматривалась с Восточной башни. А значит оставалась лишь юго-западная оконечность озера, по счастью утопавшая в таком количестве речной ивы, камыша и жимолости, что Геральд едва смог найти укромный пятачок.

Идеальное место преступления.

На нём и ворошил сугробы, уже успев поскользнуться и поваляться в снегу ещё до столкновения с уокерской дочкой, сам не понимая, что хочет найти.

В идеале, конечно, кровь. Благо, бессмертная, она была способна долго сохранять свою энергию, пролитая на землю.