Двадцать девятый псалом: Похищение огня (1/2)

Конечно же это оказался никакой не приём. Минимум – бал со всей сопутствующей атрибутикой. От официантов в ливреях, разносящих напитки и закуски, до пышных нарядов приглашённых. Люцифер и не ожидал меньшего: бабы, продающие себя столь дорого, что их уже можно сажать на трон, не терпят полутонов.

К развлекательным мероприятиям любого уровня сложности он выработал стойкий иммунитет с самого детства – они ему нравились.

Нравилось очарование вечера, нравились знакомства, сулившие будущий потенциал, нравился подхалимаж в его наследный адрес. Но особенно нравилось делать мысленные ставки, для кого это шоу в Чертоге закончится удачной договорённостью с Сатаной, а кто отправится в небытие с лёгкой руки всё того же бати – удостоенный к посещению не по праву рода и должности, а лишь для того, чтобы повелитель Ада разыграл свои карты.

«Поощрять, как и наказывать, надо публично. Чтобы всегда помнили, что ты строг, но справедлив», - говаривал отец.

Приём у Уокер-старшей не был похож на празднества в Нижнем мире. И всё здесь словно пропахло дутыми блестяшками и рыбьими потрохами.

Всё, кроме одной девицы в очередном ужасающем кринолине. Настолько отвратительном и безвкусном, как и само это место, что вдох у Люция застрял где-то между носоглоткой и лёгкими, так и не завершив маршрут.

«Какое кошмарное ублюдство на тебя нацепили… Твоя мать вообще соображает, что ты… бля, ты слишком красивая… ты выглядишь как сучий ангел, Уокер. Ты выглядишь просто потрясающе…», - она топталась возле своей родственницы с явной скукой, пока та вела беседу с разодетым белокрылым толстяком в синей мантии: «Быстро повернула свою башку и посмотрела на меня, Непризнанная», - боги явно ему благоволили, и, как по команде, первокурсница столкнулась с демоном глазами, заливаясь такими улыбкой и румянцем, что этот вечер переставал быть хуёвым.

Он ухмыльнулся и показал жестом, что следит за ней.

Она – прочертила ладонью линию по шее с самым зверским выражением лица.

Он – быстро провёл двумя пальцами по губам, касаясь их кончиком языка и заставляя её смутиться.

Она – послала воздушный поцелуй.

Он… был вынужден раздражённо обернуться на голос:

– Какая очаровательная мизансцена, - елейно пропел Торендо, оказавшийся сбоку. – Не думал, что у вас всё настолько о ф и ц и а л ь н о, - отвратительно растянул тонкий разрез рта и мотнул головой в сторону бального зала и непосредственно Ребекки.

– И дальше не думай. – Люцифер смерил серафима самым недобрым взглядом. – Где моя информация?

– Нужно немного больше времени. – Уверенности в голосе ангела поубавилось, но он всё ещё пытался держать быка за рога. – Думаю, оно у меня есть с учётом новых обстоятельств. – Снова кивок. На этот раз на Викторию.

– Торендо, - радужки демона загорелись красным, а сам он сделал шаг вперёд. Будучи выше служителя Шепфского престола, облачённый в свой современный чёрный костюм, выделяющий его на фоне остальных приглашённых в парче и шелках, погрузил того в инфернальное ощущение надвигающейся тьмы. – Я устанавливаю правила, а ты им следуешь. Иначе интерес к школьной интрижке с участием одной девочки быстро забудется в небесной прессе, когда заговорят другие девочки. Насколько помню, им всем не больше двенадцати…

– Тише, пожалуйста, тише! – Он округлил глаза и взмахнул ладонями в примирительном жесте. – Всё будет, Люцифер. Жди письма. Я всегда возвращаю свои… кхм, долги.

Мотнув головой в отчаянном кивке, серафим поспешил ретироваться, чтобы тут же возникнуть возле уокерских дам.

– Здравствуй, коллега, - мрачно улыбнулась Ребекка своему бывшему наставнику и любовнику. Человек этот в её представлении олицетворял все самые низменные слабости любого из миров, но каким-то удивительным образом умудрялся оставаться на вершине уже долгие столетия.

– Рад приветствовать прекраснейшую хозяйку вечера, - он склонился в поклоне, прохладно касаясь губами женской ладони. – Судя по фирменному цвету глаз очаровательное создание подле тебя – та самая красавица-дочь, - поднял взор на Вики и подмигнул, словно они – давние товарищи, которых связывает десяток тайн, крещённых детей и совместно пережитых приключений. – Виктория, верно? Ваша мама нас обманывала. Вы не просто великолепны. Вы – само совершенство. – Тут же хищно подхватил её руку, без всякого разрешения «осчастливливая» поцелуем.

– Она – та ещё обманщица, - Уокер-младшая буквально выдернула ладонь, с остервенением сверкая своими накрашенными блюдцами то на мать, то на серафима, и демонстративно обтёрла кисть о подол.

Люций, наблюдавший это зрелище в тени колонны, едва не заржал в голос: «Распидорась их всех, Непризнанная. Пусть охуеют от крутых девчонок техасско-джерсийской выделки».

Пока события вечера вяло развивались, он не упускал возможности рассмотреть присутствующих. Народу было не больше двадцати человек, а знакомых – единицы. Кроме бледноволосого хмыря наследник адского трона узнал лишь Гавриила, который косился в ответ с самым недовольным видом. Что логично, помимо Люцифера на балу не было ни одного Тёмного.

– Меня зовут Торендо, и я очень надеюсь, что вы не откажете мне в танце, милое дитя, - по лицу «милого дитя» было видно, что она лучше отрежет себе ноги десертным ножом с ближайшего фуршетного столика, чем отправится в пляс с этим масляным эльфом из Братства Кольца.

Но тут, подтверждая своё звание Стервейшего Преосвященства, вмешалась Уокер-старшая:

– Не откажет. – Так взглянула на дочь, что не оставила никакого выбора. – Уже завтра её ж д у т занятия в Школе, поэтому пиратка точно не станет терять времени на пустые разговоры. Верно, милая?

– Угу, - Вики всё поняла правильно. Но, уж коли танцы с мамашиными коллегами неизбежны, она приложит максимум усилий создать о себе настолько гадкое впечатление, чтобы каждая первая партия автоматически становилась последней.

– Вам идёт ваш наряд, - повёл под медленную музыку серафим. Вальсировал он неплохо, но без души.

– Вам не идёт ваша причёска, - девушка двигалась на автомате, выискивая глазами Люцифера, и даже не взглянула на своего партнёра.

– Острые зубки – определённо семейное. – Торендо склонился ближе, - не пяльтесь так открыто по сторонам, очаровательное создание, он по-прежнему здесь. Наверняка прикидывает, с каким удовольствием открутит мне голову за этот танец.

– В этом я готова ему помочь, - Вики сжала челюсти.

– Ваша матушка славится своими неожиданными поступками. – Он проигнорировал явную агрессию. – Однажды она арестовала архидемона прямо во время Трибунала. Обвинение ему зачитали в закрытом режиме и тут же отправили в тюрьму, не дав спуститься в Преисподнюю и попрощаться с семьёй. Такого ранее не позволяла себе ни одна сторона, - в голосе мужчины появилась восторженная мечтательность, - а серафиму Уокер всё сошло с рук. Хотя от Сатаны и ждали ответных действий, не сулящих ничего благостного нашему худому миру.

– Вы в неё влюблены? – Бросила это так прямолинейно, что у Торендо от удивления взметнулись брови.

– Как в образ. – Прожевал он одними губами, раздумывая о чём-то своём. – Я ей восхищаюсь. Она может позволить себе многое – убирать лишние фигуры с поля или приглашать адских Принцев на свои приёмы. – А затем вдруг добавил, - и вы только что тоже заработали свои первые баллы моего уважения. Столько лихости и жизни. Что за магия непокорности наложена на весь ваш женский род?

– Танец закончился, серафим. – Она освободилась от его рук и сделала шаг назад. – Мы зовём это проклятьем бабушки Вив. По легенде, как у вас тут любят говорить, она отравила соседку-соперницу, мешавшую ей строить своё женское счастье, клубничным джемом.

– Я отлично понимаю намёки и равнодушен к сладкому, - засмеялся Торендо. – А вы быстро усваиваете правила игры, очаровательное создание. Поэтому, имейте в виду, в моём лице вы всегда сможете найти верного соратника. Слишком много вещей в этом мире безнадёжно устарели, нам нужны новаторы – там, на верху.

– А я слышала, что к сладкому вы питаете особую страсть, - она послала самый ласковый оскал в адрес собеседника и быстро улизнула в сторону, не дожидаясь ответа.

Жаль, что слышать мысли Виктория не могла, иначе точно не упустила бы «Маленькая непризнанная сука…», пронёсшееся в голове серафима.

Стол с закусками ломился от разнообразия, но единственное, чего хотела студентка – это пить. Душнила, с которым её заставили танцевать, вызвал неприятное чувство сухости.

Впрочем, наполнить стакан воды из графина она не успела.

Едва оказавшись около яств, была втянута рукой за колону и тут же столкнулась с Люцифером.

– И что тебе говорил этот еблан? – Он выглядел… рассерженным?

– Пустая болтовня. – Первокурсница чуть губу не прикусила, думая исключительно категориями «Ты слишком красивый, ты слишком слишком…», не в силах не рассматривать демона с затаённым восторгом. – Смутно похоже на собеседование в большую корпорацию, где сначала тебе надо переплыть озеро, полное крокодилов, потом подружиться со всеми ядовитыми пауками в одной бочке, а, если выживешь, то вот он – письменный тест и проверка службой безопасности.

– Второго серафима Уокер никто не допустит, - мужчина вызверился и осмотрел её с головы до пяток, замечая, что амулет переехал с шеи на пояс. – Но, тем не менее, твоя мамаша не мыслит иными категориями и знакомит тебя со всем белокрылым чинушьём.

– Ты злишься? – Она вскинула руку и коснулась пуговицы пиджака, заставляя его вздрогнуть. Люцифер дал себе обещание на этот вечер касаться Непризнанной по минимуму, но обещания не желать смерти всем, кто такого обещания не давал, не было.

– Я пытаюсь понять, что в её голове. Картинка не складывается. Слишком много неизвестных.

– Зато на мне с десяток подъюбников, - Вики почти мурлыкнула это, заставляя его обратить внимание на своё платье, - и под ними вполне могут вызревать манго с ананасами.

– Священную козу тоже наряжают перед закланием, Уокер! – Осклабился он в ответ.

– Спасибо, я поняла, что я хорошо выгляжу.

«Ты выглядишь… как рассвет. Как последний, ёбанный, лучший в мире рассвет. А теперь помолись за меня и поставь за упокой свечку, потому что мне надо вскрыть вены от мысли, что я такое думаю…».

Внезапно в помещении что-то неуловимо изменилось. Музыка стихла, заставляя редкие парочки искать утешения в закусках, а присутствующие престолы и серафимы засуетились.

– Эрагон, какая честь! – Разлился голос Ребекки. – Я и не питала надежды, что ты отреагируешь на моё приглашение.

– Был не готов отказать себе в удовольствии, - зашедший в зал мужчина показался Виктории невероятно молодым. Чёрт подери, да он едва выглядел старше неё или Люция! – Когда в программе заявлены сыновья Ада у самого серафима Уокер, я не могу пропустить…

– …этот блядский цирк, - мрачно ухмыльнулся демон, всё ещё удерживающий Вики за колонной. – А твоя мамка не лишена изящества в своём мстительном реваншизме. Я не оставил ей выбора с Небесным Войском, и она заставила меня оказаться на приёме. Мой шантаж вынудил её писать письма в Цитадель, и она выставила меня главным диковинным уродцем, на которого и слетелись пернатые задницы. – Он словил себя на мысли, что готов зааплодировать.

– «Анальный недосмотр» ходит и выигрывает?! – У Вики недобро вспыхнули глаза.

– Нет, - он страшно хотел её поцеловать. Смазать эту пыльную помаду с тугих, манящих губ и хотя бы на пару секунд почувствовать, как его язык долбит темноту девичьего рта. Но вместо этого лишь слегка сжал локоть. – Не привлекай лишнего внимания. Иди туда. Побудь сегодня хорошей девочкой, Уокер. – И, повинуясь порыву, обольстительно поправил её прядь волос, - для меня.

«Когда плохая девочка ведёт себя хорошо – это радует. Когда хорошая девочка ведёт себя плохо – это бесценно!», - пронеслось в голове Виктории, и она задала пружинистый темп в сторону матери и самого главного, как гласили все школьные учебники, серафима во всём этом гадюшнике.

***

Люцифер распахнул дверь в глубине коридора – это оказалось пустующей кухней. Отличной, тёмной, лишённой слуг и готовки кухней. Видимо, не основной в здании, раз здесь было холодно и тихо.

Толкнул девчонку внутрь и закрыл вход. Непризнанная хохотала, как умалишённая, и затыкаться, по видимому, не собиралась.

– Я почти хочу видеть лицо своей родительницы, - она захлебнулась смехом и перешла на звуковую волну, от которой у него всегда закладывало уши.

– Замолчи-и-и, Непризнанная! – Закрыл её рот ладонью, но она всё равно продолжила смеяться, плюясь ему прямо в руку. От этого плебейства давить собственную улыбку выходило с трудом, - они видели, как ты умотала?

– Какой там! – Гиена по-прежнему бушевала. – Все были заняты напитками, обращёнными в кровь. И тарталетками со вчерашней икрой, обернувшейся саранчой. Что там дальше по плану? Убийства первенцев? – Внезапно перестала ржать и сказала со всей серьёзностью. – Они все поймут, чьих это рук дело. – Люций лишь кивнул. – И что тогда будет?

– Сатане поступит жалоба. – Он прикрыл глаза, на неё было невозможно смотреть с чистыми помыслами: «Этопиздецуокер… И как я мог когда-то убеждать себя, что ты – не в моём вкусе? Потому что ты настолько в моём… настолько моё… что мне только из тебя сплошное меню и подавай. Первое, второе, третье, десерт и компот на сдачу. И я заранее готов рисковать всеми своими рёбрами…». – Но, скорее всего, спишут на несносный характер подонка из Нижнего мира и зарекутся приглашать демонов. Твоя мать – не дура, она не будет подставлять тебя, подставляя меня.

– Почему ты так взъелся? – Ей вдруг стало жарко под его взглядом. – Эрагон на редкость любезный мужик. – И Вики неловко расправила невидимые складки на платье. – Это просто знакомства.

– Открывать рот будешь, когда я расстегну ширинку, - «любезному мужику» сейчас поди икается, пока он вспоминает его имя в одном предложении с самой высокой колокольней, откуда стоит отправить Светлого в свой последний полёт вниз башкой, предварительно вырвав крылья.

– Заднице слова не давали, Люцифер!

– Идиоткам – тоже. – Брюнет сделал несколько шагов навстречу, заставляя Уокер упереться в стенку. – Это не знакомства. Это смотрины.

– Какие смотрины? – Она попыталась вывернуться, но он буквально пришпилил её к холодному камню собственным телом.

– Я бы тоже хотел это знать. – На небе за большим кухонным окном по-блядски сияли звёзды и в её огромных зенках они тоже мерцали с непозволительной роскошью. – И, чуть сильнее, просто убить их в бальном зале.

– Нельзя убивать всех, кто тебя бесит. – Вики почти проблеяла это, придавленная горячим торсом.

– Почему? Раньше это отлично работало. – Закатил глаза, но понял, что смотреть на неё ему нравится гораздо больше.

– Они – серафимы.

– Я напишу им прекрасную эпитафию, Уокер.

– Не самое подходящее время. – Наконец, не выдержав, она выставила вперёд руки, силясь отодвинуть от себя этот огонь-пожар, почему-то заключенный в оболочку слишком красивого демона в слишком дорогом костюме.

– Порой мне кажется, - адский наследник вдруг легко обвил её рукой и, оторвав от стены, подсадил на соседствующую столешницу, - что у нас с тобой никогда не будет подходящего времени. Так что я не намерен терять ни секунды, - и с этими словами он взял её за бёдра в пышных кринолинах и придвинул навстречу, заставляя чуть прикрыть ресницы от теплоты ладоней. Склонился над тонкой шеей и прочертил по ней едва ощутимую дорожку кончиком носа, чувствуя, что Непризнанная пахнет каким-то тяжёлым парфюмом: «Что, у мамки взяла подушиться, маленькая девочка? Платье её нацепила. Туфли. В лиф, правда, вату запихивать не пришлось… Свои титьки выросли…». – Тебе не идёт этот запах.

– Мне не идёт этот город, - Вики подаётся, потому что всё равно уже всё пошло по одному месту, и Ребекка либо сдержит слово и снимет с неё утром «поводок», либо пропадать, так с песнями и с сексом на кухне. – В нём всё стонет гулом фатальности. Словно, что бы мы не делали, как бы далеко не убегали, оно всё равно нас найдёт, - прикрывает глаза и ощущает его дыхание.

– На хуй судьбоносность, Непризнанная. – Целует. Раз, другой, третий. Россыпью по лицу. Языком – точно в приоткрытый рот. В уголки губ. Нос, скулы, подбородок. – С самого начала было понятно, что у нас тут не сказка многочисленных книг. И ты – не леди. И я – не благородный рыцарь. – Зарывается в причёску пальцами, непривычно ласково запрокидывая её голову, чтобы не оставить ни одного сантиметра кожи без своего внимания. – Пойдёшь со мной? Прямо сейчас, Уокер. Сию секунду. Подумай, как ты этого хочешь. Представь, что всё, что тебя не пускает, болтается на твоём поясе. – Скользит по ней губами, гладит ладонями под копной волос. Затапливает в чокнутой, бесконечной ласке, с которой она раньше и не сталкивалась. – Закрой глаза, придумай магии, заключенной в амулете, цвет. Какой он?

– Я не могу, я пыталась, уже много раз делала, - он критически нежен, и она чувствует себя пьяной и расслабленной, в такой странной безопасности, как тогда, в Чертоге, когда демон вытащил её из кольца нападающих, что это уже похоже на сновидение, - делала всё так, как ты говорил. Пыталась увидеть цвет, но ни разу ниче… Оранжевый! – Викторию поражает громом осознания. И даже не приходится врать. Под закрытыми веками студентка отчётливо различает, что внутри амулет сияет, словно подгнивший апельсин. Ошибка исключена. – Оранжевый, Люций! Он – оранжевый! Клянусь!

– Тс-с, - он снова целует её. Лоб, глаза, кончики обнажённых под причёской ушей. – Гони сюда свою рыжую приблуду, прекрасная девочка, делись своими игрушками… - шепчет и целует. Фантастически трепетно, и сейчас это даже не аллегория. Потому что крылья у Вики по-настоящему дрожат, а сама она впервые так остро их чувствует. Отвечает на поцелуй и не понимает странных ощущений в теле: сначала горячих, будто что-то неприятно припекает, а потом – таких, которые бывают, когда тебя держали под водой, а затем резко вытащили, позволяя вдохнуть. – Быстро сняла! – Демон мгновенно отрывается от неё, делая пару шагов в сторону, и прижимает кулак к груди. На Уокер он не смотрит, опустив взгляд в пол и полностью концентрируясь на своих начищенных, вычурных башмаках.

В повторении Виктория не нуждается. Нащупав застёжку цепочки на боку, она на ощупь старается расстегнуть язычок, а когда вспотевший палец соскальзывает во второй раз, просто рвёт её и не верит, что мерзкая безделица летит на пол.

– Теперь нужен зуб василиска, да? Или меч Гриффиндора? – Истерически улыбается и начинает издавать нервные смешки, радуясь маленькой свободе, как дикое животное. – Я думала, мы пришли трахаться. А ты оказался даже бóльшим первоклассным засранцем.

– Зачёт, Непризнанная, - только сейчас Вики видит, что Люцифер распрямляется во весь свой рост и с шумом выдыхает. Амулет с деспотичным звоном вздрагивает на паркетной доске и перестаёт крутиться. – А ещё, если я надену его на тебя повторно, ты никуда не сможешь деться, но уже от первоклассного засранца.

– Ума не приложу, зачем высшему демону рядом «слабая девица, по случайности получившая крылья и от того, думающая, что она – особенная»! – Легко, хорошо, чудесно.

Молодой человек ухмыляется:

– Какая ты злопамятная. Когда я это произносил? – Пока говорил, успел распахнуть окно и посмотреть, как удобнее спускаться.

– На аттестации у Мисселины, замещаемой Фенцио. Чехвостил меня вполголоса на все лады перед собственной свитой, думая, что я не услышу?

«Всё-таки ты – туповата, Уокер. И это хорошо… Чехвостил тебя на все лады, думая… буквально настаивая, чтобы ты меня услышала».

– Хватит трепаться. – Брюнет перемахивает через подоконник, оказываясь снаружи на уступе. – Есть тут одна гостиница, которую никто в жизни не сыщет. Там меня ждёт номер, в котором можно потеряться на ночь. Или на миллион лет.

– Люцифер, - она спрыгивает со столешницы и вдруг хватает его за запястье, прижатое к раме. – Спасибо.

В теплоте её голоса можно переплавить все доспехи Адского Легиона: «Я – как твой чёртов пёс, Непризнанная. Как занюханный бáку из подворотни, которого приманили куском отборного мяса, а он уже и рад обожать новых хозяев. Как голодный волк в холодную зиму, которому дали постоять у сытого курятника. Это ведь, сто пудово, такое обычное, самое простецкое, самое до пизды человеческое «спасибо», в котором я слышу то, от чего готов геройствовать дальше. Ты – мой личный Рай, мой ёбанный Эдем, который я не позволю разрушать и отнимать. Лучше пусть Небеса рухнут на вашу хуесосную Землю, чем ты куда-то денешься…».

– Говно – вопрос! – Мысли с трудом, но удаётся упорядочить. – Нужно будет выебать за стенкой у мамаши и спасти из плена, обращайся. – Хмыкает, в попытках вернуть лицо, но катастрофически проваливается по этой дисциплине. – Лететь здесь не получится. Я спущусь, и ты спрыгнешь. Не трусь, поймаю. Твои юбки лучше любого парашюта.

– Я и трусить?! – Девица делает зверскую моську. – Ты спутал меня с одной из своих девчонок.

– Промахнёшься, Уокер, помни – кости срастаются. – Мужчина специально подначивает. – Но жопа будет заживать долго. Тазобедренный сустав – дрянь.

– Слышу голос не отрока, но умудрённого розгами и переломами мужа. – Фыркает в ответ.

– Поэтому делай так, как я скажу. Ты, помнится, клялась, что доверяешь, и что со мной – хоть на Царство, хоть на рабство…

– Тебе показалось. Там было про блядство и пьянство, – она выдаёт это глумливо, манерно, передразнивая его самого, а затем вдруг оказывается рядом, стискивает лицо парня ладошками, притягивает к себе и произносит Как-Же-Это-Охеренно-Шёпотом, - не пытайся от меня скрыться. Я – хуже судьбы. Я – как итальянская мафия. И от меня ещё никто не уходил.

– Ты – фантастическая дур… - закончить не выходит, потому что эта буйная целует его в такой короткий, но крепкий засос, что теперь у него нет ни единой причины во всех трёх мирах не совершать подвиги.

***

Покоям Ребекки могли позавидовать даже короли. Каждый элемент мебели, каждая деталь интерьера не просто говорила, а, буквально, вопила «Посмотрите на нас, мы – само совершенство! За нами велась охота на лучших фабриках и аукционах Империи, но повезло именно серафиму Уокер!».

Сначала женщина полюбила роскошь с тем особым цыганским шиком, с каким вчерашняя голодранка бросается украшать себя и своё жилище, вдруг дорвавшись до больших возможностей. Но с годами пришёл вкус – вычурный, помпезный, но впечатляющий, не лишённый идеальной завершённости, вызывающий восхищение и радующий глаз.

Пользуясь тем, что удобства прошлой жизни ещё были свежи в её памяти, Ребекка нередко заказывала вещи ручной работы, требуя добавить в них абсолютно земные элементы. Так, например, в её огромной гардеробной комнате появились выдвижные вешалки, про которые в Цитадели слыхом ни слыхивали, а изящный резной столик, предназначенный для корреспонденции, мог регулироваться по высоте.

Закинув ноги в лакированных ботинках именно на него, в кресле, играючи, развалился абсолютно чужеродный элемент помещения. Вальяжный, потягивающий Глифт и не сводящий взгляда с фигурки, заходящей внутрь.

– Славная корона. – Женщина вздрогнула и уставилась на собеседника: направляясь в покои слишком взбешённой детскими выходками на балу, чтобы учуять знакомую энергию, она оказалась не готова к нежданному визиту.

– В этом доме определённо проблемы с безопасностью, раз уже второй демон вламывается ко мне без предупреждения. – Ей потребовались жалкие секунды, чтобы собраться. – Какого чёрта, адмирон?

– Просто соскучился. – Он обезоруживающе вскинул руки и приветливо ухмыльнулся. – Прослышал, что у тебя приём, и решил, что ты будешь рада видеть старого студенческого друга.

– Ты мне не друг. – Не глядя в его сторону, Ребекка прошла к трюмо и сняла с головы тяжёлое, многоконечное украшение, весь вечер давившее на макушку похлеще тернового венца.

– Твоё лицо говорит «Ты – мерзавец!». Твои колени говорят «Ты – мерзавец, но мне это нравится!». – Винчесто был не трезв. Она поняла это и по его словам, и по блестящим в полумраке глазам. – Так кто я тебе?

– Ну давай прикинем, - плавно и хищно повернулась на каблуках, прислоняясь ягодицами к столешнице – самая небезопасная женщина во всех трёх измерениях, - любовников из нас не вышло. Союзником ты стать не пожелал. Враг из тебя так себе. Не мешаешься, и ладно. – Загибала тонкие пальцы с острыми ногтями и зачитывала приговор самым будничным тоном. – Получается, ты – никто, адмирон.

– Четырнадцать лет ждала, чтобы вернуть должок, Ребекка? – Он улыбнулся правой половиной лица и провёл ладонью по затылку, убирая все последствия выпитого.

– Знаешь, ждала. – Блондинка заговорила до тошноты смиренно. – Правда, ждала. Первый год – до истерик, до спазмов в животе, до постыдного бабского реваншизма «Пусть знает, что он потерял!». Второй – с тихой надеждой увидеть. Без рапир и боёв. Просто посмотреть, каким ты стал. Уже никому ничего не доказывая. А на третий год однажды проснулась и поняла – больше не болит. Всё перемололось, перегорело и отмерло. Отпало, как старая змеиная кожа.

– Мне нравится этот монолог. – Ни на мгновение не почувствовал укола совести. – В нём такая величественная, но одинокая королева повествует миру о своей нелёгкой судьбе, потому что когда-то её сердце беспощадно разбили. Джульетту ты играла гораздо хуже.

– Зачем ты явился? – Она фыркнула и, наконец, взъерошила своё, до этого уложенное в причёску каре. – Я устала. Ты утомителен. Помощь с корсетом не потребуется.

Винчесто встал и замер напротив, закатывая манжеты рубашки. И от этого простого движения Уокер-старшая укоризненно прикрыла глаза: ей всегда слишком нравились его руки. Красивый, как лесной пожар, с головы до пяток, мужчина быстро заставил привыкнуть к своей идеальности. Но крепкие, раскаченные мускулы и смуглые ладони, покрытые паутиной выступающих вен, что сухожилиями уходили выше, со школьной скамьи действовали на Бекку похлеще дофамина.

И он знал об этом.

И она знала, что он знал об этом.

И всё это – лишь часть их личной игры, где нет победителей: сплошные трупы.

– Я кое-что нашёл, непризнанная. – Вскинул, наконец, свои почти чёрные глаза и невольно заставил втянуть воздух громче обычного. Обращение прозвучало приветом из далёкого «вчера», где она ещё не была серафимом, а была просто молодой женщиной с убитым прошлым, неясным будущим и полным отсутствием настоящего, которую в новом мире обходили стороной почти все, а он – надо же! – вдруг обратил внимание.

– Честь? – Она отвернулась к зеркалу и потянулась к застёжке колье. – Оставь себе, вдруг ваша семейка сможет продать её подороже.

– Твою или мою? – Улыбнулся, обнажая зубы, которым могли позавидовать в Голливуде. – Впрочем, и то, и другое – слишком невероятные находки даже для магического измерения. – Едва произнёс это, как тут же оказался за женской спиной. – Убери руки, я сам.

– Меня с самого начала завораживало, как ты двигаешься. – Сейчас Ребекка специально не смотрит в отражение, потому что, иначе, будет видеть его, а главное – ту, кем она теперь является. И тогда позволить себе минуту слабости уже недопустимо. – Бесшумно, молниеносно, опасно. Как настоящий Тёмный. Как самый кровожадный зверь в саванне.

Колье он убирает на раз-два. Но ладонь никуда не исчезает. Демон скользит пальцами по длинной шее и чувствует себя распоследним извращенцем, потому что восхищается он ей сейчас едва ли не так же сильно, как и жаждет прибить: «Почти не стареешь, Уокер. Но пахнешь совсем иначе. Не осталось ни сирени, ни дешёвого крема для лица, ни стойкого аромата отчаяния. Только железо, пепел и душные, сладкие духи, неспособные скрыть твоё гниение».

– Зачем ты отрезала волосы? – Что ж, он хотя бы попробовал находиться от неё на расстоянии. А что не вышло, раз его тело уже прижало её к кромке стола, второй вопрос. – Их всегда было так много на всех моих простынях и в картинках воспоминаний.

– Проходила свой личный обряд крещения, - глаза у серафима закрыты, и в зеркале она выглядит совсем беззащитной и юной, каковой и показалась ему когда-то на той, самой первой репетиции. В гримёрке, конечно, морок развеялся, а непризнанная продемонстрировала хищные и распутные зубы далеко не котёнка. И это впечатлило ещё больше. – Очищала голову от всего лишнего…ох!

Его ладонь вползла в загривок и с силой сжала остатки былой роскоши:

– Всё, что я скажу, должно остаться строго между нами, - Винчесто почти вывернул ей шею, делая так, чтобы женское ушко оказалось у его губ. – Сатана собирает все четыре артефакта Апокалипсиса. Конечной цели я не знаю, а знал бы – не сказал. – Он не удержался и прикусил её мочку, заставляя издать повторный, глухой стон. – Я подумал, что если где и может мелькать информация о судьбе Огненного Меча, то только в Верхнем мире. В Нижний Меч никогда не спускался. – Внезапно мужские мысли стал нарушать чарующий круговорот Ребекк Уокер, явившихся сжигать его на костре своих бёдер. – В библиотеку Цитадели демону не попасть, но очарованные школьные библиотекарши иногда способны поделиться поистине неожиданными вещами. Ты знала, что самая полная подшивка «Писания» хранится в Академии? – Серафим едва кивнула. Слишком увлечённая теплом его тела, она не желала производить ни одного лишнего движения, хоть и жадно улавливала каждое, наносимое ранящим шёпотом слово. – Газету стали печатать почти сразу по окончании войны, непризнанная. И хотя о дальнейшей судьбе Меча там нет, что логично, ни строчки, я нашёл кое-что занятное: оружие было выковано в кузнице Эдема. В последний раз в бою его видели там же. А единственный способ разрушить Меч – расплавить в той же печи, где он и был создан Шепфой.

Женщина широко распахнула глаза и развернулась к своему собеседнику:

– Ты полагаешь, раз Гавриилова железка ни разу не всплыла за…

– …двадцать три тысячи лет, то она уничтожена.

– Меч не может быть уничтожен. – Пробормотала, заворожённо рассматривая верхнюю пуговицу мужской рубашки: она была расстёгнута, и в проёме виднелась его гладкая кожа.

– Именно. – Винчесто перехватил взгляд и беззвучно хмыкнул. Вот это его первокурсница – уже строящая масштабные планы по государственным переворотам и плывущая от их близости. – А значит инсендиум, из которого его ковали, может быть в разрушенной столице. Заваленный камнями бывших стен… и, дьявол раздери, Уокер, но заваленной сейчас будешь ты, а после продолжим!

У неё нет желания сопротивляться.

У него нет шанса избежать её топей.

И у них нет никакого будущего.

Такие истории всегда заканчиваются тухло и тупо. Обречённой неизбежностью, отсечённой головой и отчаянным сексом.

«Начнём с конца, непризнанная», - и демон бережно несёт её на кровать, пока Ребекка шепчет, как чудовищно его ненавидит, сметая с мужской рубашки пуговицу за пуговицей.

Почти любовники.

Почти враги.

Почти никто.

***

Очередной прогон спектакля навевал на Уокер тоску: в её идеальной вселенной отпускать их с репетиции вместе с Винчесто следовало сразу после того, как они продемонстрировали всё, что выучили.

А они выучили.

Всю ночь впихивали друг другу в рты Шекспира на дощатых полах теплицы, согреваясь Глифтом и одеялом, которое она стащила из спальни.

Но новая учительница, будучи не сильно старше Уокер, проявляла завидный перфекционизм и к рождественскому спектаклю относилась также, как профессор Симон – к экзамену по Внушениям.

– Уважаемые актёры, - чирикала Мисселина, - займите зрительские места. Тибальт и Меркуцио, на позиции.

– Ставлю пять ливров, Аластор опять запорет сцену! – Услышала она за спиной. Демоница, исполнявшая роль одной из матерей, шепнула подруге – достаточно громко, чтобы несколько рядов новоиспечённых театралов поддержали сказанное одобрительным гулом. - Падает, сражённый мечом, не как веронский муж, а как мешок с дерьмом. Что, впрочем, больше походит на истину. – И сокурсницы, не особо таясь, захихикали.

– Тебе следовало бы показать Меркуцио, как надо падать на лопатки, непризнанная. – Слева разлился баритон, и на соседнее кресло тут же приземлились все шесть футов «Ромео». – Потому что у тебя настоящий талант, «павшая».

– Думаешь, это мой путь? – Она чуть закатила взор, не глядя в его сторону. И демон прищёлкнул языком, ловя какое-то особое удовольствие от этой показной холодности. Примороженная, с мёртвыми, как речная рыба глазами и равнодушная в обычной жизни, словно на контрасте, Ребекка была сумасшедше горячей в постели. В его постели.

– Сто процентов. – Винчесто захотелось вспенить юбки её наряда и хорошенько полапать там всё своими пальцами, чтобы уже сбить спесь с надменного лица. – И если в конце года тебя не выберут демоны, я сам выберу тебя во фракцию Павших. Предварительно её основав.

– Если процесс Инициации не будет похож на сегодняшнюю ночь, - Уокер произносила это так, словно они тут про школьное расписание треплются, а не про всю ту дичь, вытворяемую на досуге, - то даже не зови меня.

– Трусливая, презренная покорность! – На сцене буйствовал Тибальт. – Я кровью должен смыть её позор! – Студент попытался выхватить шпагу на поясе, но пальцы запутались в полах камзола. Публика неминуемо разразилась гоготом.

– Непризнанная, давай свалим. – Сосед по ряду встал и дёрнул Ребекку за руку.

– У нас же… - блондинка обвела взглядом актовый зал – на них начинали с интересом поглядывать.

– А это не предложение. – И он сильнее потянул её, вынуждая отрываться от места и поспевать за ним на выход.

– Вы куда? – У дверей замаячил какой-то старшекурсник из числа Тёмных.

– Репетировать, - оскалился Винчесто, ловя однозначную ухмылку понимания. Уокер от этих первобытно-общинных игрищ лишь хмыкнула – в любом измерении популярным мальчикам надо меряться количеством перетраханных девочек.

Минутой спустя демон втолкнул её в пустующий класс.

– Человекознание? – Она не смогла скрыть улыбки. – Символично, ничего не скажешь.

– Я решил вплотную изучить эту науку, - мужчина запирает дверь и почти мгновенно скидывает с себя театральный пиджак, притягивая партнёршу за подбородок. – Буду на практике стараться найти ваше с нами «по образу и подобию».

– И какие данные уже внесены в дневник наблюдений, учитель? – Уокер не нужны никакие предварительные ласки. Под платьем прорваны плотины, горят панталоны и зудит даже хуже, чем в старшей алабамской школе. Господи, а ведь она ещё считала себя опытной рожавшей женщиной, повидавшей достаточное количество мужских достоинств в дозамужнюю пору! Теперь называть часть своей смертной жизни половой, можно было лишь имея ввиду низкое качество этой самой жизни – на уровне пола.

– Например, что у тебя глаза, как у Девы Марии. – Пока пальцы Винчесто гладят лицо, вторая рука дёргает шнурки на платье. Со скоростью истинного профессионала он способен снимать с блондинки корсеты, пока горит спичка.

– Она плохо кончила.

– На этом сходство завершается, Уокер. – Наряд падает к ногам, и теперь на ней только трусы-антисекс из некачественного хлопка. – Кончишь ты божественно хорошо.

Адмирон затягивается сигаретой и протягивает ей, позволяя сделать спасительный вдох прямо из его пальцев:

– У нас могло что-нибудь получиться?

– Нет, - отчётливо понимает Ребекка и льнёт к мужчине. Ей слишком хорошо для масок и слишком плохо для любви, поставленной на повтор. – Выбери меня ваша фракция, я бы не стала ни верной женой, ни благодетельной матерью. – Лежит и мучается от того, что она лишена этой способности – наслаждаться счастьем. Словно успела за двадцать семь лет на земле уверовать, что счастье – для простаков, а значит не для неё. И от того чувствует себя какой-то недо-женщиной: с ней в постели единственный человек, с которым она хотела бы быть больше, чем никто, но быть с кем-то для Уокер – эшафот похуже виселицы. Шлюхи не плачут, королевы не любят, и Создатель просто не слепил для бывшей медсестры и нынешнего серафима никакой второй половинки. Нет для неё судьбы, нет места. А значит она напишет свою историю сама.

– Ты бы мне не изменяла, непризнанная. – Винчесто рывком приподнимает её к своему лицу и пугающе ласково гладит по коротким волосам. – Просто нацепила бы на себя другие шмотки, другую роль, другой грим. И отыграла бы на отлично.

– В яблочко. – Целует его мягко-мягко, прижимается к подбородку и старается отпечатать этот момент в памяти, чтобы в иные вечера греть об него свои ледяные копи. – А потом бы пряталась под одеяло и выла там без слёз, потому что меня мутит от прокисшего супа бытовухи, что варится в очаге.

– Я тебя люблю, Ребекка. – Адмирон произносит это абсолютно спокойно. Как само собой разумеющееся. – Студентом я был в тебя влюблён. Сейчас я тебя люблю. И чем недоступнее ты, тем больше я хочу быть с тобой. – Он улыбнулся с каким-то злобным весельем. – Ты как-то рассказывала, почему вышла замуж и что чувствовала в браке. Тогда я думал, что тебе просто попался неподходящий мужик, не вызывающий ничего, кроме рвоты. Теперь знаю – подходящего не существует. Перебери ты хоть всех нас, не найдёшь. – Скользит рукой по тонкой спине, по массивным крыльям и сжимает пышное полушарие бёдер. – И мне просто повезло с чуть более успешным членом, пришедшимся по вкусу серафиму Уокер. Не созданной ни для любви, ни для семьи, ни для покоя.

– И я тебя люблю, Винчесто. – Она не знает, чего хочет больше – расплакаться, как девчонка, или потрахаться, как потаскуха. – Того тебя, который меня сначала вовремя не отверг, дав встать на ноги, а потом так же вовремя послал к Лешему, позволяя стать тем, кем я стала. Знаешь, ответь ты тогда, что я тоже многое для тебя значу, что ты тоже испытываешь ко мне чувства, ничего бы из меня не получилось. – Блондинка вжимается носом в его шею и старается надышаться. – И был бы у меня «Пол Уокер – дубль два».

– Я выпустился, ты оставалась. У меня были планы на будущее, у тебя не было планов даже на уикенд. – Слегка толкает её голову своей и переворачивается, оказываясь сверху и подминая Ребекку под себя. – Целых полгода я писал тебе руководства к земным заданиям, чтобы, по итогу, ты попала к Тёмным, ты не воспользовалась ни одним из них. – Ладони исчезают с бёдер и оказываются на заветном лице сердечком. – Прийти после Инициации в том поганом платье, в которое ты уже и дочь успела обрядить, и ляпнуть, что мы сможем оставаться любовниками, даже если нам придётся строить карьеры династическими браками, было так себе идеей.

– Мне больно. – Она пискнула от его пальцев, всё глубже давящих на кости черепа.

– Мне тоже больно, непризнанная. Я впервые влюбился, а меня отмели ради более перспективной даже не партии… стороны, водя за нос почти год и всячески намекая, что уже скоро наши перепихоны приобретут законное основание. – Понял, что хочет её снова, и не стал отказывать себе в этом обоюдном наказании, грубо раздвигая ноги и до закатывающихся уокерских глаз вставляя себя в неё. – Ни одной женщины в моей постели, пока мы сношались по всем школьным углам. И что в результате?

– И в результате ты сказал мне, что я – никто! – Она обхватывает его шею, она вцепляется в его волосы, она хочет, чтобы ночь не заканчивалась.

– Прекрасная трагедия! – Оскалился и до всхлипа прикусил её левый сосок. – Жаль, придуманная тобой от первой до последней строчки акта. Я сказал тебе, что ты – лживая тварь, - замирает в ней, с дурацким отчаянием понимая, что лживая тварь – самая шикарная баба из всех, кого он видел, трогал и трахал, - потом, что ты меня использовала, как лестницу вверх. И лишь после, что «ты – никто для меня». – Касается потемневших губ и тут же впивается языком, заранее затыкая собой любой её потенциальный дебют. – Согласись, в полной версии пьесы трагизма поубавилось. Я всё ещё не герой и жалею о сказанном, но и ты – не обесчещенная невеста, брошенная у алтаря надежд, пресвятая сука.

– Так легче… - он почти не слышит, что она там шепчет, пока двигается в такой тугой, такой своей Уокер, будто между ними не лежат рухнувшие обещания, другие мужчины и женщины и гектары непризнанных территорий. – Так легче, Винчесто. Так легче думать, что я права.

– Всегда, непризнанная. – У него в крови повышенная серафимость: бороться с кризом бесполезно и даже опасно. – Всегда права. Ты всегда права, любимая. – Хватает её запястья и вскидывает вверх, хаотично впечатываясь в Ребекку, которая глухо, тихо стонет, словно кричать о своей любви для неё – непозволительное мещанство. – Поэтому я давно возвёл тебя на пьедестал. А кого-нибудь другого поведу под венец…

– Делай что хочешь, любовь моя, - женщина отрывисто говорит ему в рот и выгибается в оргазме, предоставляя возможность тут же кончить следом. – Неважно, чьё клеймо будет на твоём пальце, мы всё равно встретимся… - дышит до ужаса тяжело, до судорог прекрасно, - и всё повторится.

«И тут ты тоже права, непризнанная», - обнимает её, пропуская руки под спиной, и сжимает так, что убить серафима Уокер сейчас легче лёгкого: просто сдвигать локти до предела, пока её рёбра не начнут хрустеть и не разорвут сердце – лишь орган из мышечной ткани в её конкретном случае.

– Да, - адмирон рассеяно скользит по лицу любовницы разгорячёнными губами, - у нас бы ничего не получилось.

***

Утро выдалось невыносимым. Потому что она до сих пор дрыхла без задних ног, а он уже хотел её до самых порочных картинок перед глазами, от которых в голове больше не оставалось места.

«Это форменный пиздец, Уокер! Просыпайся и сделай со мной что-нибудь настолько грязноеблядскоепрекрасное, чтобы как-то компенсировать ночь, которую мы с тобой на хуев сон потратили. А не протрахали, стирая казённое бельё в пыль. Хватит терять время, когда тут человеку плохо! Ёбанная, голая Мадонна, открывай глаза… открывай рот… раздвигай ноги… твоё тело – храм, и кто ты такая, чтобы не пускать туда страждущего?!..», - Люцифер сдвинулся, прижимаясь как можно ближе к девушке, что спала себе на боку и знать не знала, какие волнения происходят в их рядах.