Глава 35. Кульминация (1/1)

Лилиан понимала, что в Черной усадьбе творится что-то странное, пугающее и малопонятное. С первого своего появления во владениях бывшего Императора, она понимала, что все здесь не так чисто, как кажется, и что за самым благим общим фасадом скрываются ручные церберы и закопанные в аккуратные клумбочки скелеты (и ей только оставалось надеяться, что скелеты метафорические). Хотя бы взять то, что сам герцог ди Андерсон бесследно пропал, оставив на своем месте подделку-Императора. Но страшно было даже не это?— Император и в молодости создавал впечатление человека, что был готов идти по головам без разбору, посторонний ли то, или семья его любимой сестры,?— а то, что решительно никто не заметил подвоха. Никто не вскричал: ?Подделка!?, и не протрубил тревогу. Одно и словом: был человек?— и теперь его нет, но все восприняли это спокойно. Словно влиятельные герцоги еженедельно бесследно растворяются в воздухе, а на их место приходят всеобще признано мертвые Императоры. Даже сама Лилиан когда-то искренне верила, что герцог после пережитого, стал затворником и решил посвятить всего себя воспитанию единственной дочери?— такая картинка мира устроила всех. И эта иллюзия рассыпалась прахом, оказавшись всего-то удобным прикрытием.Со слугами Его Величества тоже творилось нечто непонятное. Взять хотя бы то, что они чаще всего были безмолвны, и не имели даже тени прошлого. Такие люди из ниоткуда,?— ни одного старше двадцати,?— что были до странного преданы Анастасиусу дэ Эльджео Обелия, но и слова не говорили о том, откуда же сами взялись. Эти люди не имели семей, не имели своего дома, да даже за пределы поместья выходили лишь по поручению господина, и не иначе. Иногда Лили казалось, что у них и жизни своей нет?— лишь слепое служение повелителю. На все вопросы Лилиан о заработной плате и трудовом договоре те лишь удивленно таращились в ответ, словно няня принцессы несла несусветную чепуху. В последствии от Гарриет она узнала, что все слуги дома?— это воспитанники ?Солнечного края??— приюта, который как раз таки содержал экс-Император для неких неведомых целей, и, скорее всего, воспитания ?своих? людей. Та же Гарриет ей и пояснила, что некоторые особенно талантливые выходцы приюта,?— подобранные лично господином,?— работали на своего благодетеля, абсолютно ничего не получая взамен.—?А что, если они в последствие захотят выйти в мир? Почему господин не боится, что покинув место работы, они выдадут его тайну Императору Клоду? —?осторожно поинтересовалась тогда у девушки Лилиан, и та, потемнев лицом, тихо ответила одно:—?Выходцы ?Края? не предадут Императора, Лили. Никогда. —?В ее исполнении это не звучало громким заявлением, или искренней верой в коллег. Нет. То был факт?— простой и абсолютный. Непреложный. Словно иного варианта развития событий в принципе существовать не могло, и то было не ее предположение, а истина в последней инстанции. Отчего-то и Лили в это поверила.Но страннее, чем остальная прислуга, были, разумеется Адам и Гарриет, что были наибольшей загадкой. Они мало напоминали слуг, хотя бы тем, что имели особые привилегии, жили в основном крыле усадьбы, так еще и во всем сопровождали своего господина. Казалось, что и он доверял им безгранично, считая своей личной переданной ?свитой?. Однако, вопросов с каждым днем именно они вызывали все больше и больше.—?Гарриет? —?ткань рукава Гарриет задралась и Лили вдруг обомлела: рука была украшена глубокими гематомами и шрамами от уколов. Действуя на чистом материнском инстинкте, Лили схватила напуганную девушку за сгиб локтя, рассматривая паутинку из созвездий болезненных слив. Гарриет довольно грубо выдернула ладонь из хватки, и виновато поглядев на Лили, перехватила собственное запястье другой рукой, прижимая к себе и словно баюкая. Но Лили не могла оставить это без внимания. Она чувствовала, что с Гарриет тоже творится что-то неладное, от чего она выглядит так испуганно.—?Все хорошо, Лили. Я поранилась на тренировке,?— весь ответ, который можно было характеризовать только как: ?Вранье чистой воды?. Нельзя так пораниться на тренировке. Такие раны получить можно только если кто-то особенно жестокий систематически будет издеваться над тобой, и только. Их периодические ?болезни?, и раны, что так же периодически мелькали на их телах, не могли оставить добросердечную Лили равнодушной. Что происходит с этими детьми? И почему сами они воспринимают болезненные увечья как что-то недостойное внимания?Лилиан жила при дворе, жила и в Рубиновом дворце, и видела всякое. Она успела увидеть меркантильных и жадных до власти, видела и практически собачью верность слуг своим господам, но что-то подобное?— впервые. Гарриет и словом не выказывала свою боль, или свое неудовольствие. Словно совсем не имела чувств или понятие того, как же нужно себя вести в подобных ситуациях. Она бинтовала руки, натягивая глухую форму, и уверенной походкой летела приглядывать за своей госпожой?— никаких жалоб, слез, и прочего. Странно, но отсутствие таких простых человеческих эмоций Лили больше всего и пугало?— Гарриет напоминала заведенную куклу, что существовала в жестокой системе своего господина, и не боялась ради него раз за разом подвергаться страданиям. Она выцветала в свои восемнадцать настолько, что даже Лилиан чувствовала дыхание смерти за ее спиной?— это было совершенно ненормально для восемнадцатилетних девочек, у которых вся жизнь впереди.Даже сама же Лилиан выцвела намного позднее Гарриет. Тогда, когда прижала к груди единственное дитя леди Дианы?— принцессу Атанасию. Крохотную и беззащитную, что нуждалась в заботе и материнском тепле. Что нуждалась в защите от жестокого чудовища, что желал проломить ей череп руками, на которых засохла кровь многих наложниц. В тот ужасный час Лили помертвела на несколько столетий: едва дыша, роняла слезы страха, закрывая дрожащими руками сверток с младенцем. Ее худший ночной кошмар: пронзительный детский крик, бордовые разводы на каменной кладке, и тяжелые шаги Императора, что приближался все ближе, ближе… ????То, что поддерживало Лили в жизни, не давая пасть жертвой системы?— это история Дианы, и жизнь ее принцессы. До встречи с ней,?— феей из золотого света и жаркой лесной пляски дриад,?— ее жизнь была пуста и не имела смысла. Она была аристократкой до мозга костей, бесцельно прожигая реальность, и существуя в социуме просто потому что так принято. Так ведь делали многие леди до нее. Это?— судьба леди. У нее не было смысла жить, но и не было особенного желания умереть?— она ощущала себя так, словно случайно напялила чужую шкуру из человеческой плоти и пышной цветастой груды платьев. Все время повторяя заученные фразы, заученные реверансы, леди Йорк не видела жизни как таковой, а сама оставалась слишком слаба, чтобы хоть раз протянуть руку на встречу свободе?— тупой, словно выученный, страх лишиться всего уже имеющегося был сильнее. Диана же явилась видением давно забытой мечты вольной жизни?— явилась в жизнь Лили и поселилась в ее душе, пленив одурманенное восхищением сознание невольницы судьбы. До чего забавно: аристократка Йорк была ничтожно невольной, по сравнению с наложницей Дианой. Чем не ирония жизни? Диана, в отличие от Лилиан, была абсолютно свободной, и летела по жизни легкокрылой бабочкой, заставляя зачарованно провожать себя сотням глаз. Лили не была исключением. Она была абсолютно и слепо очарована душой этой прекрасной женщины, не знающей рамок и цепей системы мира?— ведь она всегда была выше этого. Настолько выше, что не достать.Лили, впервые увидев ее в мерцающем золотом зале, вдруг,?— словно проснувшись от затяжного бессмысленного сна,?— поняла, что на свете есть что-то куда прекраснее всех бриллиантов, всех драгоценных металлов, звонких монет и изысканных блюд. Что есть что-то важнее кодекса леди, этикета и банкетов ?высших? лиц. Со взмахом крыльев-палантинов Диана воспаряла над грязной действительностью недостяжимым Серафимом, оставляя в памяти золотые вспышки?— солнечный свет локонов ускользал так же, как и ее тонкая фигурка, среди других,?— самых посредственных и невообразимо-серых на свете. Все на ее фоне выцветали, теряли форму, и расплывались одной массой, оставляя реальной только это небесное создание, что по ошибке осела в клетке с золотыми прутьями.Лили помнила те дни, наполненные жидким солнечным светом и безграничным счастьем?— дни, когда она сама изменилась навсегда. Когда она обрела себя истинную в тени Дианы. Когда Диана помогла ей понять, чего стоит жизнь, и почему же она прекрасна. Цветы пылали в лучах кровавого заката, а высокая трава скрывала их от мрачного Рубинового дворца. Лили ловила ладонями белый пух соцветий одуванчиков и редкого хлопка, а Диана танцевала?— так же свободно и легко, как и жила. Танец?— гимн вечной юности и свободы, словно дню и самой жизни нет конца и края, словно лето будет вечным, а их мгновение неизменным. Такой она и осталась в памяти Лили, ведь неосознанно выжгла свой образ под ее закрытыми веками: воздушные одежды, розовые пяточки, золотые подвески, и свет, свет, свет…Диана была мягкой, словно большая кошка, и умирала так же мягко, со слабой улыбкой на искусанных в кровь губах?— тихо, обреченно, но невероятно красиво. Ослепительный миг, мимолетная жизнь, падение и полет?— занавес опускается. Словно утренняя звезда, жизнь которой вспыхивает ярким светом в момент падения, сгорела и Диана. Даже увядала красиво: слабо бледнея на глазах, тонкими ладонями оглаживая округлый живот, и напевая мягкую колыбельную: ?Закрывай глаза, любовь моя… любимая моя, родная… моя принцесса… мой маленький ангел…?.?Мама любит тебя??—?шептала она, когда отошли воды, и она пала в бреде невообразимо долгих схваток: крик, боль, кровь, мокрые полотенца…?Папа любит тебя??— бормотала она, проливая драгоценные слезы, и цепляясь за простыни побелевшими ладонями. Осунувшаяся, измученная, она продолжала улыбаться этой системе из сплошной и невыносимой боли на зло.?Атанасия??— слабым отголоском смолк ее голос из чистого хрусталя, и она затихла?— час ее падения настал. Осталась кровь на простынях, и окровавленный младенец в крахмально-белых пленках.—?Любит? —?Атанасия бледным изваянием приросла к полу, посреди своей же комнаты, едва закончила читать. Словно на сцене, перед финальным актом неизвестной трагедии, они с Лили стояли друг напротив друга, а между ними развергся рагнарек, и глубина тартара. Книга Лили выскользнула из ее ладошек, и пала к ногам так же, как пало сердце Лили, когда Диана испустила последний вздох. Корешок помялся, и книга, самостоятельно развернувшись в момент полета, открыла то самое место, исписанное аккуратным почерком няни:?… На самом деле это невероятно страшно?— знать, что в миг рождения моей Атанасии, мне придется уйти во тьму. До того как я встретила его, то думала, что лучший способ выбраться из системы бесконечных страданий?— это сделать вид, будто никакой системы и вовсе нет. Я танцевала даже в момент, когда хотелось кричать от боли, даже когда поняла, что страданий не избежать?— такова жизнь в системе. Оградив себя от боли, и позабыв о собственной судьбе?— я осталась пустой оболочкой из чистой свободы. Но была ли то жизнь? Нет, всего-навсего существование. Мы были похожи?— когда-то он сломался так же, как и я, превратившись в непостижимое холодное и недоступное существо. Когда мы встретили друг друга, то осознали, что сможем научиться жить по настоящему?— мы по крупицам разбирали заветную формулу и были до глубины души счастливы?— мы были живы и были вечны.Жаль, что наша вечность не продлилась долго. Мне приходится признать?— он заслужил ту, что не разбила бы его сердце таким паршивым образом. И моя дочь заслужила мать куда более сильную, что сумела бы преодолеть порог смерти, вопреки правилам системы. Но даже если падения не избежать, мое продолжение?— плод нашей вечной любви,?— станет ему причиной жить. Я верю, что не была исключительно материальна. Что не была всего-навсего марионеткой, образом в трагедии моего единственного дитя. Потому что даже если искуственно собрать меня по частям: мой образ, мой любимый чай, и мои любимые танцы,?— я все равно не получусь. Есть ведь что-то еще?— наделенное смыслом. То, что выше системы падения. Я продолжу жить в вольном ветре, что будет играть с волосами моей дочери, продолжу жить в его воспоминаниях,?— даже отчаянных и болезненных,?— и поэтому навсегда останусь вечной, свободной от падения. Мы с Клодом были вечные, и останемся вечными?— пока бессмертна наша дочь. Я молюсь за них, и верю, что однажды они найдут утешение друг в друге. И что примут мое эгоистичное желание…?Атанасия крупно затряслась, и вдруг подняв практически обезумевший взгляд, надрывно просипела:—?Что такое ее ?вечность?, если она мертва? Если она лежит в земле, и поедается червями? Чего стоит ее любовь, если я?— ее продолжение,?— никогда не знала этой самой любви? —?принцесса сжала гудящую голову руками, все бормоча себе под нос,?— Почему… почему ты родила меня, мама? Почему дала мне появиться на свете, где кроме падения ничего и нет?—?Атанасия… ! —?Лили подобрала книгу, прижав ее к себе словно вторую Библию, а сама девочка шарахнулась от няни в сторону. —?Мама хотела, чтобы я показала тебе ее исповедь. Она верила, что однажды ты сумеешь понять ее. Я сама переписала ее книгу, потому что не хотела, чтобы слова леди Дианы забылись…Перед глазами Атанасии появилась Гестия. Напялив на себя фартук, она колдовала на кухне, пока Эвридика сидела в кресле у камина, читая маме и сестре книжки в слух. Гестия, что не забывала при каждом удобном моменте целовать дочь в макушку, гладить по рыжим вихрам, и с нежностью повторять, как же сильно она ее любит. Гестия, что одной кошмарной ночью отдала все, и босоногая, бежала под покровом тьмы, лишь бы вынести себя и ребенка из тени и мрака. Чего вообще стоят все эти возвышенные речи Дианы, если она не смогла защитить свое дитя? От тьмы, от безразличия, от презрения. У Атанасии сердце билось в самой глотке, а кровь вскипала от невыносимой ненависти. Тьма бурлила в ней, готовая разорвать на части, и доставая из глубин сознания порождения отчаяния Атанасии:?Или оставит свое дитя в замке наложниц, бросив на произвол судьбы…??— сказала Саара?Женщины всегда жестоко платят за связь, в отличие от мужчин. А наши дети платят вдвойне. Если вы спросите меня, я скажу, что лучше не дать таким детям жить вовсе, чем обречь их на страдания…??Лучше не жить вовсе, чем существовать в этой несправедливой системе…?—?Лучше бы она никогда меня не рожала. —?Не своим голосом проговорила Атанасия.Лили необдуманные слова девочки пришлись словно щедрой оплеухой. Когда же пелена темного гнева спала, Атанасия вдруг осознала, что у Лили в глазах застыли слезы. Девочка, в ужасе уставившись на свое отражение в треснувшем зеркале, более не видела себя?— нет, лишь монстра, что ранил в самое сердце любимого человека. Вдруг темная материя, поддавшись желанию Атанасии, всколыхнулась, и смятенная горечь Лили сменилась смирением.Атанасия, поняв что натворила нечто непоправимое, выскочила из комнаты и побежала как можно дальше и от Лили?— и от самой себя.Лилиан же опустилась на постель, смяв в ладонях ткань формы. Вцепилась жестко, ногтями оставив полумесяцы отметин на ладошках. Неожиданно она вспомнила те пугающие и жестокие слова Адама,?— сказанные ровно месяц назад,?— которые сейчас обратились тупыми иглами в сердце. Она не забыла.—?Ты думала, что я не замечу, как ты суешь свой нос в наши дела? Глупая женщина,?— ледяной голос Адама напугал леди Йорк. Кровь стыла в жилах, когда он смотрел на нее с жестоким злорадством.Он яростно защищал Гарриет?— решительно от всех. И никому не доверял, даже собственной тени. Он был непредсказуем и от того опасен, ведь в один момент пребывал в состоянии почти вселенского апатичного спокойствия верного слуги, а во второй его уже переклинивало настолько, что хотелось убежать как можно дальше и спрятаться от его внезапной вспышки ярости. Одна Гарриет всегда носилась за ним, пытаясь согреть, но Лили осознавала: тот, кто обнимает глыбу льда, тоже может замерзнуть насмерть.—?Не трогай ее, Адам! Чем девочка заслужила такое обращение к себе? —?Лили чувствовала немую угрозу каждой клеточкой своего тела. Да что там Адам и был одной сплошной угрозой. —?То, что происходит между вами?— это болезнь! Это ненормально…!—?Слишком много на себя берешь. Ты не знаешь Гарриет. То, какой тварью она может быть, когда не примеряет свою любимую маску. —?Уголки рта Адама скривились,?— Только я могу понять ее в полной мере. Потому что какой бы тварью не был я?— она будет любить меня настоящего. И наоборот. Принять ее настоящую смогу только я, потому что знай ты, какая на самом деле она?— омерзительная лицемерка,?— ты бы и за один стол с ней не села. И близко бы к своей Атанасии не подпустила.Взгляд оставался холодным, словно покрытым ледяной коркой. Он казался старше своих восемнадцати лет, в своем строгом пальто и наконец подстриженными черными волосами. Лили бы признала его красоту, не будь характер так мерзок и антисоциален.—?Любить образ легко. И ее лучшую маску, отполированную до совершенства тоже легко полюбить. Хотя, поймешь ли ты меня, если так привыкла жить в мире образов? Что ты вообще знаешь о Гарриет? С чего ты решила, что она заслуживает твоей защиты?От его усмешки тогда свело горло, а тело парализовало.—?Ты считаешь меня монстром, что издевается над бедной-несчастной Гарриет, хотя сама ты возможно куда хуже меня. Потому что я хочу обнажить истинную сущность Гарриет, хочу видеть ее настоящую. А ты… хм… осознаешь ли ты вообще, кто она такая, твоя Атанасия? —?Адам с живым любопытством в пальцах сжал свой подбородок. Лили укусила щеку, сцепив руки в замок. Она почувствовала всю мерзость его улыбки. —?Знаешь, как рождаются антигерои? На самом деле проще простого. Достаточно жестоко и систематично издеваться над второстепенным персонажем, бесконечно повторяя адский сценарий и неизбежно подводя его к трагедии. А затем неожиданно дать ему в руки силу и статус главного действующего лица.—?Но при чем здесь Атанасия?Адам невесело рассмеялся, комично утирая с щек несуществующие слезы. Но его игра на публику не смешила, а лишь пугала до глубины души. Посмотрев сверху вниз на Лилиан, он веско и тяжело заявил, презрительно сощурившись:—?Ты ничего не знаешь о своей девочке.?Верно. Ничего??— ударом гонга вдруг задело по вискам. Лили чувствовала как сердце ушло в пятки от жесткого осознания слов Адама. Она поняла, что он говорил… удивительно правильно. Настолько правильно, что Лилиан нервно сглотнула?— ее мысли спутались клубком. Она вспомнила Атанасию и ее фальшивые улыбки. И на ум пришла мысль, не любила ли она образ Атанасии, не желая признавать изменения в своей маленькой девочке?Черное пламя, страх в глазах и бегство?— Лили охнула, едва не согнувшись пополам. Если бы она сейчас стояла на ногах, то разумеется, ее бы подкосило на месте. Она вспомнила все: намеки Гарриет, все книги, что девушка подсовывала Лилиан, ехидные насмешки Адама, странные комариные укусы на шее Атанасии, ее затяжные болезни, и… господин Анастасиус, что все это время оставался в тени, незримо направляя их всех.Лили все осознала. И впала в неистовый ужас за своего ребенка.Когда она летела в кабинет Императора, мысленно готовая к любому исходу. У Лилиан был опыт в общении с опасными людьми,?— как в тот день, когда она вымолила у Клода шанс воспитывать звезду империи?— единственную принцессу,?— и она надеялась, что сможет сделать хоть что-нибудь. Хоть что-нибудь узнать, и понять, хотя бы для самой себя?— как быть дальше? Как спасти девочку от этих монстров, что высасывали из нее жизнь по крупицам? Поддавшись эмоциям, Он в потеряла контроль над собой и своими решениями. Важнее?— ее Атанасия.В гостиной за роялем сидел Адам, и тревожно пробегал пальцами по клавишам?— мелодия, что пронзала сердце, наполняла собой все основное крыло. Она наводила мысли на кровавую охоту?— погоню стаи гончих за золотой ланью, в которую обратилась прекрасная Маргарита. Они загоняли ее, окружая, и рвали на части?— в глухом уголке леса девушка-лань нашла свою мучительную смерть от острых клыков и стрел. Он улыбался, наигрывая бездушное откровение убийцы, от которой у Лили подкашивались ноги. Но другая прислуга, что занималась работой по дому не видела.Ничего не видела.Или вовсе не замечала.Как сама Лили, все это время. До того, как тень правды накрыла ее голову траурной вуалью.Адам вдруг обратил внимание на леди Йорк, и дух той перехватило?— ранее вполне осознанный взгляд Адама теперь напоминал бескрайнее кровавое море. Абсолютно безумное море. А мелодия все лилась, рассыпаясь битым стеклом, словно подводя всю тему к одному неизбежному?— трагедии. Своей кульминации. Мутная серая грязь на душе обратилась туманным ожиданием и предвестником бури, что снесла бы все на своем пути. Как грозовые тучи, что набегали и клубились черной ватой.Лилиан попятилась прочь, ощущая себя той же ланью под прицелом. Она не смела поворачиваться к нему спиной?— к хищникам нельзя поворачиваться спиной.—?Леди, мне не нравится ваш настрой. —?Потягивая холодную жидкость из бокала, лениво объявил господин Анастасиус, когда Лили на эмоциях ворвалась в его обитель.Холодное виски немного остудило окутанный страхом рассудок?— сейчас ей нужно было мыслить как никогда твердо и решительно. Но все ее доводы встречали лишь стену из равнодушного любопытства?— он забавлялся, только и всего.—?Вы так одержимы местью своему брату, что готовы сломать единственное живое существо, о котором… заботитесь? —?прошептала она сорванным голосом, едва сдерживая себя в рамках. —?Люди?— не игрушки, и то, что вы творите с ней…Лили замутило от омерзения. Она пыталась вновь увидеть в этом человеке того самого ?доброго господина?, что сделал ее девочку счастливее. Но нет?— его улыбка стала жесткой ироничной усмешкой, а в глазах она увидела лишь здоровый интерес белой акулы?— хищный интерес. Холодное любопытство опытного лекаря, что видел смерть не раз и не два, что, подобно плотоядному тарантулу, плел свою паутину страстей и временами дергал кукол-фигур за ниточки, чтобы те танцевали точно по нотам.—?Сырую глину можно переделать по своему усмотрению. А в особенно талантливых руках она только усовершенствуется, получит несколько полезных функций, лишится досадных дефектов… Легко внушаемые дети?— та же сырая глина. Пустой лист, который можно доработать по собственному желанию. Согласитесь, леди, если правильно направлять ребенка и раскрыть весь его потенциал,?— даже выжимая из него последние соки,?— можно создать сверхсущество. Зачем мне неудачные экземпляры, если есть идеальные и податливые, готовые видоизменяться ради божественной цели?Анастасиус светился изнутри безумием ада, и тем самым искренним интересом селекционера, что получил в свои руки зверюшек для разведения.—?Что бы вы не подумали, но я вовсе не фанатик, и прекрасно контролирую свои действия. —?Почти скучающе ответил экс-Император, одарив сердобольную леди внимательным взглядом, под которым ранее особенно любопытные заикаться начинали?— жаль Лили была не из пугливых, когда дело касалось ее подопечной,?— Адам и Гарриет тому подтверждение. Когда я закончу с девочкой, она станет чем-то великим. Уже стала?— я раскрываю ее потенциал. Она станет ключевой фигурой этой партии. Девочка?— единственная в своем роде, получившая дозу не в момент зачатия, и не в утробе матери. Тьма приняла ее тело, а девочка приняла тьму. Именно от этой девочки впредь зависит судьба не только этой Империи, а всего мира.Лилиан поняла слишком поздно, что Экс-Император не станет торговаться. Он вступит в игру, но лишь при условии, что преимущество будет целиком на его стороне: козыри в рукаве, верные фигуры на шахматной доске, и несколько неприятных сюрпризов для врага в кармане. Лилиан знала, что он ради своей цели готов пойти на многое, и сострадание ему неведомо. Даже если когда-то он любил Пенелопу, то разумеется, ради цели пожертвовал и ее жизнью и ее счастьем. Глупо было думать, что его интересует хоть что-то, кроме собственного восхождения и сладкого вкуса кровавой мести. И глупо было пытаться возвать его к человечности, и бежать к нему сейчас.И глупо было видеть в нем приемного отца Атанасии. Невообразимо глупо было надеяться, что чувства нежности к подопечной хоть на йоту всколышат его сердце. Ведь даже сердца у этого монстра нет.—?Вы… вы не видите людей! Лишь инструменты для достижения целей! Атанасия не заслужила такой участи! Быть вашим орудием мести! И Гарриет не заслужила! —?жарко вспылила Лили, с тихим ужасом в каждом слове. Ее передергивало от его тихой рассудительной мантры, что была проповедью ?цели, что оправдывает любые средства?. И ему было все равно, кто станет средством. Хоть бедный потерянный ребенок, хоть сироты, которым нечего терять. —?Они дети! Они всего лишь дети…!—?Все великие открытия принадлежат тем, кто не побоялся испачкать руки в крови и пренебречь нормами морали. Чтобы изучить строение человеческого тела целители вскрывали могилы и похищали тела из фамильных погребален. А как нашли лекарство от оспы? Невинным детям вводили ее бактерии. Морали нет. Стыд и совесть?— результат нашего осознанного или бессознательного выбора, а не врожденный элемент, подобно имперской магии. Изначально у нас,?— людей,?— нет морали. У великих морали нет. Ради новой эры,?— моей эры,?— можно закрыть глаза на жертвы.—?Она не ваша собственность. Девочка?— ребенок, а не оружие. И не материал, и не фигура, и не щит, за которым можно укрыться, и не козырная карта, которой можно перебрасываться с Императором. —?В душе Лили рокотала свирепая и слепая ярость медведицы, что готова была удушить любого за своего бедного детеныша,?— Вы двое?— чудовища! И поэтому Атанасия никогда не примет участие в этом…—?Эта девочка уже принадлежит мне,?— совсем другим голосом прошипел господин, и Лили похолодела?— страх сковал ее по рукам и ногам,?— Идеальный сосуд, что принял темную материю, в отличие от многих других подопытных. Она?— мое сокровище. А вы, леди, встали на пути моего восхождения.Колени Лили подкосились, когда она почувствовала жесткую хватку на своем горле. В ранее драгоценных глазах человека бушевала глубокая и бесконечная бездна, что наливалась алой кровью.***На заднем дворе, возле декоративного пруда, цвели дикие розы. Стены живой изгороди, оплетенные плющом, помогли ей почувствовать себя в безопасности?— спасительная тень была безопаснее остатков вечернего света. Колючая терновая заросль наводили ее на мысли о ?Шиповничке?. Только вот ей никто не предсказывал умереть на своем пятнадцатом году… или восемнадцатом? Странные мысли склубились, вновь рождая из темных теней странные образы и крики?— но она списала тревожное веретено умозаключений на стресс. Словно стараясь отвлечь себя, она вдруг подумала, что этот дом тоже через несколько сотен лет, без трепетного внимания хозяев, мог бы оказаться в плену колючих побегов. Они бы возвысились до небес, перекрыв плотным коконом солнечный свет. Усадьба бы исчезла, погребенная, с лица земли, в плену ветвей. И тогда, возможно через тысячи лет, сама усадьба обратилась бы сказкой, легендой, или же… иллюзией.Совсем как жизнь Атанасии, что была укутана побегами мрака. Все в ее жизни?— иллюзия. И обретенная любовь тоже обратилась иллюзией.Темной материей.Эвридика. Сестренка, которая всегда была ей так рада. Которая плела для нее венки, вплетала цветы в волосы, разрисовывала письма сердечками и крепко-крепко обнимала. Неужели ее любовь,?— что возникла так внезапно,?— была лишь следствием тьмы в душе Атанасии? Неужели любовь Эвридики?— продукт искусственного желания Атанасии?Елена, Флориан, что стали ее первыми друзьями. Неужели и эта дружба?— фальшива до мозга костей? Тогда что в ее чертовой жизни реально? Чему можно верить если она сама?— дитя, отравленное тьмой. Дитя, которое оказалось совершенно не нужно системе этого мира. Лишний элемент в чужой истории. Что она такое? Зачем она появилась на этом свете, если оказалась не достойна даже света настоящей любви…?Атанасия сжалась в клубок, не заметив, что рядом приземлилась Гарриет?— тихо, словно тень. Шаги ее тоже были по-кошачьему тихими, нежными, и совершенно неразличимыми. Она наступила на тень девочки, оставаясь на фоне пурпурного неба тем самым ангелом милосердия, которого Ати всегда видела в ней. Длинные рукава черной формы, гольфы, юбка?— она была ее идеалом. Гарриет ведь любят все, и не за происхождение, а за то, что она такая, какая есть. Атанасия никогда не слышала, чтобы о Гарриет говорили плохо за спиной. Ей восхищались младшие служанки. Даже сама Атанасия восхищалась ей настолько, что будь она мужчиной, то обязательно бы позвала Гарриет замуж, подобно Куратору, что еженедельно страдал под ее окном со все новыми букетами.—?Вы никогда не вредили окружающим вас людям темной материей. —?Гарриет опустила ладошки на плечи удивленной девочки, когда та поделилась с ней наболевшим. Ати была на грани, и скорбно улыбалась, полагая, что служанка таким образом пытается ее подбодрить.—?Гарриет, пожалуйста, не…—?Атанасия. Я повторю абсолютно серьезно. —?Гарриет даже нахмурилась,?— Мы с Адамом всегда были рядом, чтобы запечатать воздействие. Леди Елена, лорд Флориан, принцесса Эвридика… Они никогда не были порабощены темной материей, и не были введены в заблуждение. Если вы не верите в это, то подумайте хотя бы о монастыре Святой Марии. Гестия не просто Сестра Ордена. Она молчаливая Сестра, и что-то в магии понимает. Если бы когда-нибудь вы попытались очаровать ее, или Эвридику, то она бы без всяких сомнений ощутила воздействие.Ати смотрела в упор на собственные дрожащие ладони: покусанные ногти, мозолистые пальцы и цветочное кольцо Эвридики. Глаза защипало то-ли от облегчения, то-ли от накатившей радости?— любовь Эвридики была настоящей.—?Здесь дело в другом: желании, даже неосознанном. Желание любой,?— это я особенно выделю,?— ценой заполучить сердца других. Даже во вред их душам. Госпожа, никогда на моей памяти вы не пытались заставить их полюбить вас. —?Гарриет сидела вместе с Атанасией на влажной траве, и крошила булочку с маком декоративным карпам. Атанасия последовала ее примеру, решив ароматным хлебобулочным изделием занять руки?— ногти от нервов и так были изгрызены в ноль. —?Напротив, иногда мне казалось, что даже желая любви… вы не считали себя ее достойной. А это тоже важно. К тому же, черная магия не может не иметь последствий, особенно для вас?— искусственного носителя. Вы не настолько сильны, чтобы создавать любовь из ничего?— на такое способны только владельцы тьмы высшего уровня, каких я никогда не знала. Будь вы такой, разумеется все попали бы под ваше очарование. Но подобного эффекта вы не производили.—?А торт? Лили… я пожелала, и она исполнила… —?Атанасия вытирала жемчужинки слез рукавами платья. Они быстро намокли. Она не могла сказать Гарриет, что случайно применила на Лили темную материю. Поэтому вспомнила тот недавний инцидент, что не давал ей покоя с момента осознания способности темной материи.—?На Лили это произвело воздействие без особого труда и последствий для вас только потому что она и без того безгранично вас любит. Всей душой. Только и всего,?— легонько улыбнулась Гарриет,?— Я даже сомневаюсь, что то была магия. Скорее?— едва заметная дымка, словно тонкий дух ароматного масла?— услышит лишь тот, кто принюхается,?— девушка опустила босые ноги в воду, болтая оголенными пяточками и разбрызгивая капли кругом?— даже намочила нижнюю юбку.—?Неужели вы поссорились с леди Лилиан, госпожа? —?проницательная Гарриет поняла все сразу. Ее лохматый пучок немного растрепался, поэтому когда Атанасия обняла ее за шею, темные волосы рассыпались водопадом. От них так приятно пахло весной и сиренью, словно на летних тренировках в саду золотых роз. Девушка всегда знала, как утешить свою госпожу, как подбодрить, и всегда находила нужные слова. Именно сейчас Атанасия выпустила всю горечь и печаль, зная, что верная служанка всегда найдет чем же ей помочь.—?Я сказала непоправимое: обвинила… маму и сказала, что лучше бы она никогда не позволяла мне появиться на свет. Лили на глазах помертвела, кажется у нее сердце не выдерживало от такой грязи… —?Атанасия шептала быстро. Боялась, что если остановится, то более не сможет и слова сказать. —?Мне жаль… мне так жаль… я ведь причиняла ей боль…—?Я думаю, что она расстроилась из-за понимания того, что вам пришлось пережить, моя госпожа. —?Гарриет начала ласково, совсем как в детстве, когда рассказывала ей сказки о колдуне Черной башни,?— Это вовсе не была ненависть по отношению к госпоже. Вы неправильно ее поняли, от того и возникла такая неприятная ситуация. Уверена, Лили сейчас тоже очень сильно переживает. И вовсе вас не ненавидит. Вы же ее любимая принцесса!Атанасия нервно хихикнула, когда девушка игриво шлепнула ее по носику пальчиком, чтобы немного подбодрить. Гарриет всегда так безвозмездно делилась внутренним светом, заполняя чужую пустоту, что даже Атанасия задумалась: откуда много у этой хрупкой девушки так много чистой душевной силы?—?Пойдем, найдем ее и поговорим начистоту? —?Гарриет смекнула, что Атанасия боится идти на встречу с няней самостоятельно, поэтому тут же взяла ладошки госпожи в свои прохладные ручки,?— Я буду рядом, чтобы поддержать вас!Она бодро улыбнулась, прищурившись, словно готовилась к беговому марафону.—?Гарриет?Атанасия не могла не сказать ей об этом. Все-таки они были знакомы так давно, и за все это время Гарриет стала ей практически старшей сестрой, к которой можно было обратиться за советом. И она чувствовала это легкое весеннее тепло, подобное стакану теплого молока с медом, когда они вот так вот вместе проводили время.—?Да? —?Она пару раз хлопнула ресницами, очаровательно заправив подсохший цветок ликориса за ушко. Он удивительно выделялся в черной вселенной локонов красной каплей крови. Даже лилия Елены не так сильно бросалась в глаза.—?Спасибо что ты есть. —?Атанасия теснее прильнула к боку девушки. —?За то что рядом со мной. За то что поддерживаешь. Знаю, глупо благодарить за такое, но…—?Я рада! —?Нежно хихикнула Гарриет, и тоже крепко обняла девочку, ласково поцеловав ее в макушку,?— И всегда буду рядом с вами, моя госпожа. Если я смогу сделать вас счастливее всего лишь своим присутствием, то уже буду безгранично счастлива!Стрелки часов остановились. Что-то тревожное поднялось в душе Атанасии, когда над их головой гаркнула черная птица.***Возможно, им с Лили стоило вновь начать доверять друг другу. Атанасия поняла, что нельзя вечно бегать от Лили со своим грузом на спине, порождая в ней беспокойство и волнение. Стоило рассказать ей все?— и будь что будет. Если она сделает шаг на встречу, то Лили обязательно в ответ протянет ей руку?— Атанасия безгранично поверила в это, ведь верила Гарриет. Оставляя няню в тени незнания, она неосознанно отталкивала ее от себя все это время. Уж кто-кто, но Лили правду заслужила. Всю, целиком и полностью. Свет правды может ее огорчить, испугать, пристыдить, расстроить… Но горечь станет их общей ниточкой сближения. Они преодолеют это, и станут семьей в полном смысле этого слова. Ведь члены семьи доверяют друг другу не только свою радость, но и боль…Закончить мысль Атанасия не успела. Ее в одно мгновение обуял настоящий первородный ужас, что прибил ноги ржавыми гвоздями к земле, что мешал дышать и действовать: все словно в размытом ночном кошмаре, где сколько ни кричи, ничего не изменится, и остается только терпеливо ожидать фантомной смерти и пробуждения. Спасительное, божественное пробуждение всегда приходило с рассветом, точно по расписанию?— Атанасия просыпалась на смятых потных простынях, втягивая воздух ртом, и прижимая к груди разодранную подушку. Спасение приносил новый день, и кошмар забывался, рассеивался, подобно грозовым тучам после проливного гнева небес. Никогда реальность не подводила ее таким подлым и жестоким образом.Мысленный крик полнялся до оглушительного крещендо, выбивая рваные удары встревоженного пульса?— ненадежные и угасающие с каждым мгновением. Атанасии привиделся свет в конце черного коридора, и мешок на голове, и люди, люди, люди… и эта же женщина с решительным взором. Но едва она сделала неуверенный шаг, осознанный свет жизни был уже вытравлен из слабого тельца. Она видела то, как сжалась нечеловеческая рука на горле, как злым красным огнем полыхнули глаза, и как безвольное тело женщины никчемно свалилось к его ногам.Предзакатное безмолвие разрушилось плачем цикад в темноте. Они трещали и трещали, а Атанасия отказывалась верить. Просто не могла принять что-то настолько нереалистичное, практически чужеродное?— такого быть не может, и совсем не укладывалось в ее сознании.Сердце, словно наткнувшись на острый шип, облилось кровью. Умылось алой жижой, впитало в себя и выхаркало из себя, с частым дыханием. Она все стояла, но понимание на девочку все не снисходило?— она продолжала верить фантазиям, иллюзиям, но не глазам. А поверх крика заговорил ее приемный отец-фантом,?— из их вчерашнего диалога о сути души,?— хрипло, с привычной доброй ухмылкой:?…Аристотель был материалистом, девочка. Его трактат о душе был по своему удивителен, ведь он не воспринимал ее идеалистическим образом?— идеальным началом. Он рассуждал по принципу: душа?— функция материи. Чтобы тебе было понятнее, приведу такую аналогию: если глаз?— материя, то зрение?— и есть его душа…?Функция ее материи покрылась трупными пятнами и поросла сорняками. Затем, с тем самым несмолкаемым внутренним криком,?— пронзительным и острым словно лезвие,?— покрылось тонкой пленкой отрицания. Однако, когда она увидела его, стоящим над телом, небрежно вытирающего расцарапанные руки дорогим платком, Атанасия почувствовала, как душа вспыхнула бенгальской свечкой, или сухой осенней травой. Вспыхнула и загорелась, и жгла, жгла, жгла, проедая внушительные дыры, поглощая пелену спасительного отрицания, и выродив на свет одно безграничное отчаяние.Атанасии выжгли душу.Шатаясь, она навалилась на стену, немигающим взором остекленело таращась в пространство. Когда ноги перестали ее слушаться, обратившись бесформенными игрушечными конструкциями из хлопка, она выставила вперед руки, как слепая, судорожно ощупывая стены, и подоконник, и богатый бархат тяжелой шторы… Ударившись пальцами о низкую перегородку, она свалила горшок с белыми лилиями?— цветы сморщились, сьежились, неумолимо засыхая. Умирая. Никогда еще этот круговорот рождений, совокуплений и смерти перед ее глазами не сиял так непоколебимо-ярко, так невыносимо горько, так отчетливо и так бесчеловечно. Одна жизнь, что была оборвана так?— в одно мгновение, без особых усилий, прощаний и пламенных речей. А теперь ее любимая Лили лежит на боку, неестественно искривившись, нисколько не походя на настоящую себя из плоти и крови.…—?Гарриет…? —?сквозь слезы выдавила она. Девушка была той, кто вовремя закрыл ей рот рукой,?— чтобы из него не вырвался вопль ужаса и горя,?— и оттащила в сторону, лишь бы их двоих не заметили на сцене, где только что отыграла свою песнь кульминация трагедии. По ее костяшкам пробегали горячие слезы Атанасии, которую служанка со страхом прижимала к себе.—?Вам нельзя оставаться здесь, госпожа.Глаза Гарриет, в которых стояли слезы, сверкнули решительным огнем. Она говорила удивительно спокойно, хоть дорожки слез застыли на острых скулах, а тени пролегли под глазами.—?Нужно бежать. Сейчас же.